Повеса и наследница

Встряхнувшись, Серена выпрямилась и нервно облизнула губы. Николас приподнял бровь, что придало ей сил заговорить.

– Смерть вашего отца осложнила мою задачу, но от этого она не стала менее срочной. Я уверена, что должна заручиться вашей поддержкой.

– Должны? Мисс Каше, я чувствую ваше нежелание открыть мне правду. Разве вы не доверяете мне? – Он явно заигрывал с ней.

– С какой стати? Разве было бы разумно поступить так?

– Вы сами должны решить, как поступить, когда лучше познакомитесь со мной.

– К сожалению, я не собираюсь провести в вашем обществе так много времени, чтобы знакомиться с вами, – колко ответила Серена. – Я пришла за бумагами, которые мой отец доверил вашему. Это личные документы, которые он не хотел подвергать риску на континенте. Вы должны знать, что мы там вели… как бы это сказать, странствующий образ жизни.

– Значит, вы приехали в Англию совсем недавно?

– Да, из Франции. Я в Англии впервые.

– Позвольте мне выразить вам комплимент по поводу совершенного владения нашим языком.

– Мистер Литтон, признаться, я англичанка, – холодно заметила Серена. – Мой отец англичанин, дома мы всегда общались на родном языке. Ваши подозрения мне понятны – мое неожиданное появление здесь, должно быть, произвело странное впечатление. Но уверяю вас, я не мошенница. Я также не французская шпионка, если вас беспокоит такая возможность.

– Мадемуазель, вы положили меня на обе лопатки. Однако боюсь, что вас ждет разочарование, поскольку я ничего не знаю о ваших документах. Я давно просмотрел все личные вещи отца. Если бы эти бумаги оказались здесь, они бы уже давно нашлись.

– Но они должны быть здесь! Вы точно знаете, что он ничего не сказал перед своей смертью? А не мог он хранить их у своего адвоката?

Николас нахмурился, его озадачил ее серьезный тон.

– Нет, в таком случае мне об этом сообщили бы.

– Вы должны кое-что вспомнить. Не мог же ваш отец совсем не упомянуть о своем друге!

Ее отчаяние пробудило любопытство Николаса. Что бы Серена ни говорила, она явно что-то утаивала. Ее прелестный взгляд был устремлен к нему с мольбой, способной разжалобить самое черствое сердце. Николас мог лишь гадать, какое впечатление на нее могла произвести его благосклонность.

– Возможно, если бы вы рассказали мне чуть больше, это могло бы освежить мою память.

– Это личные документы, не имеющие никакой ценности для других. На них значится имя моего отца.

Само нежелание Серены раскрывать подробности заинтриговало его.

– Каше?

Серена прикусила губу, чувствуя на себе его более чем проницательный взгляд. Хотя он вел себя раскованно, у нее не оставалось сомнений в том, что Николас Литтон не доверяет ей, и она не могла винить его за это.

– Нет, Каше-Стамп.

– Стамп? В таком случае Каше – фамилия вашего мужа? Мадам, приношу извинения. Наверное, я не совсем внимательно ознакомился с вашей визитной карточкой.

– Я не замужем. Моя фамилия тоже Стамп.

– Однако на вашей визитной карточке значится Каше.

– Да, потому что… о боже, какая нелепая ситуация! – Серена рискнула мельком взглянуть на него. Она увидела насмешливое выражение лица хозяина дома и снова опустила голову. Николас Литтон недоверчиво улыбался. Серена держала руки на коленях, нервно сжимая их, что явно говорило о том, как неловко она чувствует себя. Наконец Серена заставила себя посмотреть Николасу в глаза. – Каше – означает печать. Моя настоящая фамилия – Стамп, хотя я узнала об этом от отца, когда тот лежал на смертном одре. У него было странное чувство юмора.

При этих словах Николас криво усмехнулся:

– Поразительно, на что, оказывается, способны родители перед лицом смерти.

– Простите, я не поняла?

– Я вам сочувствую, мадемуазель, только и всего. Я тоже пережил нечто подобное. Должно быть, это стало для вас полной неожиданностью.

– Это был страшный удар. Отец умер внезапно. Он стал жертвой ограбления. Мне трудно, мне тяжело смириться с этим. – Она умолкла, достала из ридикюля платок и вытерла глаза.

– Простите, я не хотел вас расстраивать, – сказал Николас уже с большим участием. – У вас остались другие родственники?

– Нет. Никого. Нет, насколько я помню. Мама умерла, когда мне было десять лет, меня вырастил папа. Теперь я осталась одна.

– Не верится, что у столь прелестной девушки никого нет. Неужели эти французы совсем ослепли?

– Мистер Литтон, наверное, это потому, что я очень разборчива. Похоже, мы несколько отклонились от сути вопроса.

– Ах да. Суть вопроса. Ваши бумаги. Как долго они хранились у моего отца невостребованными?

– Больше двадцати лет.

– И вы все время знали об этом?

Серена разглядывала свои перчатки.

– Нет. Я узнала об этом только…

– Я угадаю. Видимо, отец рассказал вам о них, лежа на смертном одре.

Она нервно рассмеялась:

– Я понимаю, все это похоже на сказку.

– Вот именно.

– Вижу, вы не верите мне. – «В этом нет ничего удивительного», – подумала она и встала, собираясь уходить. Ей придется идти к адвокату без этих документов. – Я больше не стану отнимать у вас время.

Николас не сомневался, что ее бумаги, если они существовали, были утеряны, но он не собирался так легко отпускать ее. Николас изнывал от страшной скуки, а тут вдруг является столь прекрасное создание! Уверенный вид, приятный голос, хорошие манеры – она выглядела как знатная дама, но его не одурачишь. Ни одна молодая женщина знатного происхождения не явится к джентльмену без сопровождения. А о том, чтобы позволить себе глазеть на кулачный бой, и говорить нечего. Чем больше Николас смотрел на нее, тем больше убеждался, что стоит завоевать ее благосклонность.

– Мадемуазель, да не торопитесь вы так, дайте мне немного подумать. Фамилия вашего отца, его настоящая фамилия, кажется мне знакомой. Вы не расскажете еще что-нибудь, что могло бы навести меня на след? – Он просто дразнил Серену, затягивал ее визит, чтобы скоротать время, но ответ стал для него неожиданностью.

– Последняя летняя роза, цветущая в одиночестве. Я должна была произнести эти слова, чтобы у вашего отца не возникло сомнений относительно того, кто стоит перед ним. – Серена улыбнулась, невольно реагируя на взрыв хохота Николаса. – Понимаю, сейчас это похоже на фантастическую выдумку.

– Возможно, это выведет нас к чему-нибудь, – сказал Николас, указывая на обшивку. Он хотел пошутить, так как нисколько не верил рассказу Серены, однако ее реакция заставила его призадуматься.

– Ну, конечно же, – с волнением произнесла она и хлопнула в ладоши. – Тайник. Как здорово, что вы об этом вспомнили!

Длинный локон цвета спелой пшеницы скрыл ресницы Серены и очаровательно устроился на ее щеке. Ее живые глаза засверкали бирюзовым цветом. Серена бесхитростно улыбнулась ему, и он вспомнил прикосновение ее нежных губ. Восхитительно! Она была просто очаровательна, а он и в самом деле изнывал от скуки.

– Разумеется, – тут же подыграл ей Николас, – это разгадка. Почему бы нет? Как-никак этот дом построен в эпоху Тюдоров, он весь утопает в розах. В любой комнате панели украшены розами, не говоря уже о тех, которые вставлены в каменную кладку каминов и даже спрятаны на некоторых предметах старой мебели. Более того, когда дом построили, в нем жила семья, исповедовавшая католицизм. Здесь имеются тайники, секретные ходы, замаскированные двери и все такое. На то, чтобы тщательно обыскать все, могут уйти недели.

– Недели!

«Погоня за миражами с легким флиртом поможет весело провести время», – решил Николас. На этой неделе он собирался уехать в Лондон или на континент, в зависимости от характера вестей, которые он ждал. Он еще окончательно не определился с выбором. Почему бы не пойти навстречу такой обаятельной девушке и некоторое время не заняться простукиванием панелей? Подобная вынужденная близость обязательно принесет желаемые плоды.

– Возможно, на это уйдет несколько дней, если вам поможет тот, кто знает, где искать.

– Вы имеете в виду себя? – робко поинтересовалась Серена.

– Да кого же еще? Однако вам следует иметь в виду, что вы будете разделять общество убийцы.

По сжатым губам и нахмуренным густым черным бровям Серена сразу же догадалась, что он больше не дразнит ее, однако не восприняла его слова серьезно.

– Надеюсь, вы шутите, мистер Литтон.

– Отнюдь нет, уверяю вас, хотя пока я еще не стал настоящим убийцей. Две недели назад я дрался на дуэли. Я был навеселе, а мой противник вел себя очень вызывающе, так что дуэль стала неминуемой.

– Мой отец говаривал, что джентльмену лучше разрешить спор в честном поединке и в трезвом уме, чем в пылу спора пускать в ход кулаки.

– Он рассуждал здраво. Мы так и поступили. Мой противник плохой фехтовальщик, а я, по общему мнению, владею рапирой выше среднего. Я нанес ему укол превентивного свойства. Выпад у меня отлично получился, я угодил ему в плечо и выбил рапиру из его руки. Гарри Анджело, учитель фехтования, похвалил бы меня, однако противника, к сожалению, это лишь разозлило. Я отвернулся, полагая, что поединок закончен. Он поднял свою рапиру и бросился на меня. Мне оставалось лишь защищаться, а поскольку меня застали врасплох, я нанес ему рану, которая может оказаться смертельной. И вот я здесь торчу в глуши и жду, чем все закончится. Я готов бежать от длани закона на континент, если мой соперник отомстит мне, решив умереть, ибо дуэли, как вы знаете, сейчас объявлены вне закона. Так что я весьма рад предоставить себя в ваше распоряжение.

Серене стало не по себе от недоброго огонька, сверкнувшего в его глазах. Ей все время не давала покоя мысль о том, что он захочет получить взамен своей услуги.

– Вы очень любезны, но я опасаюсь, что создам вам много хлопот. К тому же я нарушу приличия, если одна буду находиться с вами.

– Приличия! Только послушайте, а я-то очень надеялся, что будет совсем наоборот.

Пораженная его откровенностью, Серена густо покраснела и тут же встала:

– Видно, мой приход сюда без сопровождения привел вас к ложному представлению о моей репутации.

Николас хранил возмутительное спокойствие.

– Верно, и еще то, как вы меня целовали.

Серене никак не удавалось застегнуть перчатку, ее лицо еще больше залилось краской.

– Что ж, мистер Литтон, позвольте мне внести ясность. Если бы я даже согласилась на вашу помощь, а этого еще не произошло, и осталась бы здесь наедине с вами, подвергая риску свою репутацию, имейте в виду, что я не из тех женщин, кто станет вознаграждать вас поцелуями.

– Правда? В таком случае я должен предположить, что тот поцелуй после кулачного боя не имеет никакого отношения к вашей репутации? – Николас взял ее за руку и со знанием дела застегнул непослушную пуговицу.

Серена хотела отдернуть руку, но Николас не выпускал ее. Она чувствовала его теплые пальцы сквозь мягкую кожу перчатки. Пальцы были длинные и тонкие, ногти аккуратно пострижены. Костяшки пальцев после кулачного боя покрывали царапины и синяки. Казалось, что рука Николаса скользит к ее локтю, отчего она почувствовала, как по ее телу побежали мурашки. Серена настороженно взглянула на него, догадываясь, что следует что-то предпринять, однако она, как и прежде, впала в состояние транса. Его намерения не оставляли ни малейших сомнений. Николас снова собирался поцеловать ее.

– Нет, – произнесла Серена с забавным придыханием, что было ей совсем несвойственно. – Я не стану расплачиваться за вашу помощь тем, что позволю вам проявлять фамильярность. Вы меня неправильно понимаете.

– Вы не упустили случая поцеловать грубияна на конном дворе, но не хотите поступить так же с джентльменом в гостиной, – насмешливо сказал он. – Я ничего не сделаю против вашей воли, тем более сейчас.

– Тогда отпустите меня.

– Мадемуазель, я отпущу вас, как только вы убедите меня, что хотите уйти.

И снова этот взгляд – казалось, будто он читает ее мысли, отчетливо видит, какая в ее душе происходит борьба между тем, чего не следует и чего хочется делать. Это ведь был всего лишь поцелуй и ничего больше. Если он относится к этому беспечно, то чем же она хуже?

– Это ведь всего один поцелуй, – настойчиво прошептал Николас, воспроизводя ее мысли столь точно, что Серена засомневалась, не произнесла ли она их вслух. – Поцелуй, который скрепит наш совместный поиск.

Серена раскрыла губы, чтобы ответить «нет», но не сумела вымолвить ни слова, а он воспринял это как приглашение. Его губы были прохладны, нежны, упруги и вкрадчиво осторожны. На миг у Серены перехватило дыхание, и она растерялась. Его губы застыли. Тут она почувствовала, что ее рука сама коснулась шелковых волос на его затылке. Губы Серены против ее воли раскрылись, точно лепестки цветка, встречая лучи солнца. Прильнув к его губам, она слилась с ним в объятии и наслаждалась его вкусом, запахом, силой. Серена растворилась в новых странных ощущениях.

И вдруг все закончилось. Николас отстранился от нее:

– Думаю, пока достаточно. Продолжение может быть воспринято как вольность. Несмотря на ваше первое впечатление обо мне, я все же джентльмен. Я не нарушу своего слова и не пойду наперекор вашей воле.

Серена покачала головой и едва сдержала желание коснуться рукой его губ, ведь они вызывали дрожь в ее теле.

– Я еще ни на что не давала своего согласия.

– Да будет вам, мадемуазель, вы же не собираетесь уйти отсюда без своих ценных бумаг? Чего вы боитесь? – спросил Николас возмутительно уверенным голосом. – Вы что, разуверились в себе?

Если на то пошло, она уже не полагалась на себя! Перед ней был настоящий соблазнитель, от которого следовало держаться как можно дальше.

– Не льстите себе, – колко ответила Серена, – я вполне уверена, что смогу противостоять вашим чарам.

– Значит, вы согласны на то, чтобы я вам помогал?

Как все просто! Без его помощи ей не получить своего наследства. Серена могла разыскать адвоката отца, но без этих документов такая встреча лишена смысла. Она всматривалась в его лицо, ища обнадеживающие признаки.

– Вы обещаете, что будете вести себя прилично?

– Мадемуазель, я уже дал вам обещание. Не вижу смысла давать еще одно.

Оба оказались в тупиковой ситуации, и он понимал это! Серена безмолвно дулась.

– Что ж, очень хорошо. – Она наконец-то уступила, но не совсем изящно. – С таким опытным помощником, как вы, мы ведь не слишком долго будем искать эти документы?

– Очень разумное предположение. Вы хотите начать прямо сейчас?

Серена пыталась собраться с мыслями, которые к этому моменту разбегались во все стороны главным образом из-за того, что она, к своему возмущению, принялась отвечать на его поцелуи. И не единожды, а целых два раза!

– Спасибо, мистер Литтон, лучше не будем. На сегодняшний день у меня и так достаточно приключений, – сухо ответила Серена. – Думаю, мне следует вернуться в городок, в свои номера. Я приду сюда завтра утром, если это вас устроит.

Николас широко улыбнулся:

– Моя дорогая мадемуазель, я не могу найти в вас ничего такого, что бы меня не устроило.

– До встречи, мистер Литтон.

Глава 2

Серена вернулась в свои номера в небольшом городке Хай-Найтсвуд, расположенном на расстоянии более мили от Найтсвуд-Холла, и обнаружила, что мадам Леклерк ждет ее. Мадам была парижской модисткой, которой не терпелось сколотить состояние в Лондоне. Услышав, что Серена едет в Англию, она вызвалась сопровождать ее. «Чтобы оказать вам моральную поддержку, дорогая, как того пожелал бы ваш добрый отец. Я хочу начать собственное дело, – пояснила мадам Леклерк. – За эти годы английские леди совсем забыли, что такое высокая французская мода. Теперь, когда мы снова стали друзьями, богатым дамам пора научиться, как следует прилично одеваться. Как вы, мадемуазель», – угодливо добавила она.

Серена с благодарностью приняла предложение мадам, хорошо понимая, что отец не позволил бы ей путешествовать одной. К сожалению, скоро обнаружилось, что ее компания обойдется Серене дороже щедрой зарплаты и номера, которые вытребовала модистка. Мадам оказывала ей моральную поддержку, однако ее общество навевало смертельную скуку.

Во время плавания на пакетботе мадам заболела морской болезнью. Она чувствовала себя плохо всю дорогу до Хай-Найтсвуда: то мучилась приступами тошноты, то с дрожью в голосе жаловалась на все, включая пружины экипажа, состояние дорог, влажные простыни на почтовых станциях. Леклерк плохо говорила по-английски, из-за чего Серене приходилось заступаться за француженку, когда та попадала в затруднительные ситуации. Серена вздрогнула, вспомнив один эпизод, участниками которого стали мадам, хозяйка «Ред-Лайон» и забытый ночной горшок. К тому же мадам никак не могла привыкнуть к английской погоде. «Льет как из ведра. Дождь, дождь, дождь!» – восклицала она каждый день, невзирая на то была погода хорошей или плохой.

Когда Серена сняла шляпку и шубку, мадам Леклерк заставила ее выслушать длинную речь, в которой подвергла разносу английскую еду:

– От ростбифа у меня болит живот. Одно мясо и никаких соусов. Я умираю от голода.

Глядя на полное тело мадам Леклерк, нависшей над ней, точно гриф, Серена пришла к выводу, что последняя жалоба не имеет под собой основания.

– Только взгляните вот на это! Только посмотрите, мадемуазель Серена! И это безобразие называется ужином. Скажите на милость, дорогая, как же мне, доброй француженке, можно это есть? – Мадам театральным жестом указала на сервированный стол.

Серена неохотно подняла салфетку. Пришлось признаться, что хозяйка готовит без особых изысков, однако после сегодняшнего дня Серена не была расположена сочувствовать мадам.

– Мадам, это голубь с горошком и к тому же вполне съедобный. Хотите ешьте, хотите не ешьте, мне все равно, однако присядьте, пожалуйста, я должна кое-что сообщить вам.

Серена положила голубя мадам и себе, прежде чем приступить к нелегкой задаче – сказать француженке, что им придется задержаться в Хай-Найтсвуде до тех пор, пока Серена не уладит «одно дело личного характера». На лице мадам, которая слушала, угрюмо молчала и, чавкая, уверенно расправлялась уже со вторым голубем, появилось откровенное выражение недовольства. И, как только тарелка мадам опустела, та разразилась злобной тирадой:

– Вы обещали мне, что мы едем прямо в Лондон. Сезон уже начался, а мне надо завести клиентов сейчас, пока те не успели приобрести платья. Подобная задержка разорит меня! – Пухлая белая рука запорхала у впечатляющей груди мадам. Спутница Серены какое-то время громко протестовала и была безутешна.

Пока страдания модистки обретали более бурный характер, Серена отказалась от мысли о том, что стоило ли взять мадам с собой во время посещения Найтствуд-Холла. Серена пыталась вообразить, что Николас Литтон подумал бы о ее спутнице. Наверное, он спустил бы мадам с лестницы или отправил бы восвояси. К тому же Серене пришлось бы отвечать за неминуемую ссору между мадам и поваром Николаса, после чего и речи не могло бы быть о соблюдении каких-то приличий.

Серена рано легла спать, но не могла заснуть. Из соседнего номера через тонкие стены раздавался отчетливый ритмичный храп мадам Леклерк. «Она храпит так громко, что оконные стекла дрожат», – с раздражением подумала Серена, взбивая подушку в тщетной надежде устроиться поудобнее. Миновал трудный день. Известие о смерти Ника Литтона-старшего выбило Серену из колеи, хотя она полагала, что на ней это никак не скажется. Она была недовольна собой за то, что оказалась неподготовленной к встрече. Обещание его сына помочь было палкой о двух концах. Николас Литтон вполне ясно дал понять, что отнюдь не считает ее достойной уважения.

Он был из тех мужчин, от которых исходили сигналы опасности, стоило только им войти в помещение. Было бы глупо не обращать на это внимания. От Николаса исходило нечто возбуждающее, будто он в любой момент мог совершить что-то неожиданное, преступить границы приличия ради забавы. Вздрогнув, Серена поняла, что именно это, а не физическое обаяние, влекло ее к нему. Она должна быть начеку всякий раз, оставаясь с ним наедине. Несмотря на странный образ жизни, ее репутация была безупречной. Серена не могла запятнать ее сейчас, хотя было бы неверно утверждать, что она оставалась безразличной к соблазну. К сожалению, Николас Литтон слишком хорошо понимал это обстоятельство.

Возможно, ей все же следует уговорить мадам Леклерк выступить в роли компаньонки. Из-за стены раздался особенно громкий храп, и Серена захихикала. При мадам даже мистер Николас Литтон не поддался бы соблазну преступить границы приличия. Но он ведь мог просто избавиться от француженки. Серена закрыла глаза. Ее мысли блуждали, она слишком устала, чтобы спорить сама с собой. Найтсвуд-Холл ведь так далеко от Лондона, что вряд ли кого заинтересует, что здесь происходит.

В то время, когда Серена наконец-то задремала, Николас в гордом одиночестве сидел в небольшой уютной столовой Найтсвуд-Холла, раздумывая над щекотливой темой – завещанием отца. Убрали посуду и скатерти. Перед ним лежал отчет делового партнера об интересующем его деле. Фрэнсис Элдон не сообщал ничего радужного.

Дворецкий поставил на стол перед ним графин с портвейном и баночку с нюхательным табаком, затем подбросил полено в камин и проверил, плотно ли задернуты шторы.

– Желаете еще что-нибудь, мистер Николас?

– Нет, спасибо. Скажи слуге, чтобы не дожидался меня. Я сам лягу спать. Спокойной ночи, Хью.

– Спокойной ночи, сэр. – Дворецкий поклонился и тихо вышел.

Николас налил себе портвейна и стал вертеть в руке изящный хрустальный бокал. Его мысли, как и вино, бесконечно вращались по кругу. Николас устал, и это понятно – ведь поединок с Сэмюелем получился более напряженным, чем раньше. Оба были спарринг-партнерами с детства. При ярком свете камина он грустно взглянул на свои ободранные пальцы. Не скажешь, что это руки джентльмена. Давно пора прекратить все эти глупости. Однако Николас никогда не смог бы устоять перед вызовом.

Но ему уже двадцать девять лет, в таком возрасте пора остепениться. Как напоминал Фрэнсис Элдон в своем письме без всякой необходимости, через неполных три месяца Николасу стукнет тридцать. Если не удастся изменить завещание, наследство достанется его кузену Джасперу. Если только Николас не последует совету Фрэнсиса и не женится.

Николас все время наивно верил, что адвокаты придумают, как отменить роковой пункт, однако время истекало, а их усилия ни к чему не приводили. Последняя воля отца грозной черной тучей надвигалась на него. Ему следовало раньше растормошить адвокатов. Проклятье, должен же найтись какой-то выход!

Николас встал и, чтобы не дать камину угаснуть, рассеянно бросил в огонь еще одно полено, но тут же отскочил, когда искры посыпались на коврик. Он не допустит, чтобы кто-то отодвинул его в сторону. Он не допустит, чтобы даже отец, прибегнув к шантажу, вынудил его вступить в брак.

Отец в конце жизни снова женился. Мелисса оказалась послушной женой. Эта молодая женщина согласилась стать нянькой для мужчины намного старше ее, с неважным здоровьем. К удивлению всех, кто знал его, Ник Литтон, все время ведший разгульную жизнь, с удовольствием погрузился в семейное блаженство, да к тому же стал приверженцем института брака. Николас Литтон глубоко вздохнул. Ему следовало бы все предвидеть после того последнего бурного разговора.

«Мой мальчик, до меня дошло, что ты снова устроил скандал». Простуда, которую отец схватил на охоте, задела его легкие. Стало ясно, что он долго не проживет. Николас помнил, что каждый вздох отца получался резким и болезненным, после чего следовал хриплый выдох. Однако одно он никак не мог вспомнить – точные обстоятельства скандала, который так расстроил старика. Насколько Николас помнил, речь шла о какой-то девушке, которую он пытался выдать на вечеринке за представительницу светского общества. Да, все случилось именно так. Еще было пари, которое Николас проиграл, когда эта девушка рассказала весьма трогательную историю, к тому же ее узнал один из бывших ухажеров.

До появления Мелиссы отец лишь посмеялся бы над этим, однако после второго брака он стал напыщенно-праведным. «Мой мальчик, ты слишком часто позорил имя нашей семьи», – прохрипел Ник Литтон.

«Отец, ради бога, – возразил Николас, – вы говорите так, будто я распутник. Как вам хорошо известно, я стараюсь давать волю своим страстям только в известном женском обществе. Вы сами так раньше поступали, – многозначительно сказал он. – Я никогда не подаю ложных надежд. Мне кажется, что таким поведением следует скорее гордиться, нежели стыдиться этого».

Отказ Николаса раскаяться стал причиной того, что весь гнев отец обрушил на его голову. Ник Литтон рвал и метал, проклинал сына и, наконец, когда тот не выказал ни малейших признаков угрызения совести, стал угрожать ему. «Я позабочусь о том, чтобы ты больше не смог вести подобную жизнь. Николас, ты отбился от рук, и, клянусь Богом, я положу конец этому. Помяни мои слова».