Вожделенная награда

– Пошли, – сказал он, сжал ее обнаженную руку и кивнул в сторону своей каюты.

Желание посмотреть на агонию Питера было почти нестерпимым, но Никосу удалось подавить его и сконцентрироваться на другом члене ненавистной семьи, чей вкус он снова собирался ощутить на своих губах.

Она посмотрела на него, и он не смог разобрать, что скрывалось за ее темными глазами.

– Передумали? – Он не смог удержаться и не уколоть ее.

– Это вы так и не ответили, а не я, – сказала она, вздергивая подбородок и расправляя плечи, словно готовясь противостоять ему. Его охватило желание сорвать с нее одежду и подмять под себя, разумеется, только из мести.

– В таком случае нам есть о чем поговорить.

Она сглотнула, и он подумал, что она, возможно, не такая спокойная и смелая, какой притворяется.

– Ведете меня в свое логово?

– Можете и так это называть, если хотите, – ответил он, удивленный и очень возбужденный.

Она больше ничего не сказала, и он повел ее по палубе, стараясь сделать так, чтобы все, и в первую очередь ее брат, заметили, кого он тащит в свое логово.

Глава 3

Тристанна уже видела его. Она помнила это ясно, хотя с тех пор прошло около десяти лет. Она шла за ним по палубе, расправив плечи и подняв голову, словно на собственную коронацию, а не в постель мужчины, которому только что продалась. Однако думала она о том времени, когда ей было семнадцать и она разглядывала гостей, собравшихся в бальном зале дома ее отца в Зальцбурге. Это был ее первый выход в свет, и она мечтала о том, как будет вальсировать в своем дивном платье. Угрюмый Никос Катракис, решительно пересекавший зал, не вписывался в эту радостную картину. Тогда Тристанна не поняла, почему от него невозможно было оторвать взгляда, почему ее сердце испуганно затрепетало, и все равно она смотрела как зачарованная на незнакомца, ведущего себя так, словно это был его дом.

– Кто это? – спросила она у матери, чувствуя, как что-то новое, незнакомое и пугающее расцветает внутри, отчего хотелось не то приблизиться к этому неотразимому мужчине, не то убежать от него подальше.

– Это Никос Катракис, – мягко ответила Вивьен. – У него дело к твоему отцу.

Прошло десять лет, и теперь Тристанна снова не могла определить, чего ей хочется – остаться или убежать. Глядя на него в первый раз, она не могла даже отдаленно представить, на что похож его поцелуй. Он вел ее сквозь толпу в глубь своей шикарной яхты. Тристанна едва заметила роскошное убранство ее внутренней части: она видела только Никоса, замечая каждое его движение, дрожа словно в лихорадке. Она велела себе успокоиться: нельзя было позволять себе таять от одного взгляда на него.

Никос втолкнул ее в каюту и захлопнул дверь. Тристанна осмотрелась, но в сознании отложилось только то, что это было шикарное просторное помещение с большой кроватью и что Тристанна здесь по собственному желанию, наедине с самым опасным человеком из всех, кого она встречала.

– Мистер Катракис... – начала она, поворачиваясь к нему.

Она еще могла собраться с силами и установить контроль над ним, ведь все дело было именно в этом.

– Слишком поздно, не думаешь? – перебил он, подойдя так близко, что она могла коснуться его оливковой кожи.

Тристанна невольно отступила и застыла, уверенная, что это инстинктивное движение показало ему, что никакая она не уверенная светская львица, а всего лишь художница из Канады, втянутая в игру, которую не могла контролировать. Но он только улыбнулся. Тристанне казалось, что она стоит на самом краю обрыва, а он – сильный ветер, грозящий вот-вот столкнуть ее вниз.

Никос, казалось, заполнил собой всю каюту. Его плечи и грудь стали шире, он словно вырос – или это Тристанна уменьшилась? Остатки смелости покинули ее, сдавшись под напором его харизмы. Она с трудом вспомнила о Вивьен и ухватилась за эту мысль, как за соломинку.

Он продолжал смотреть на нее жгучими темными глазами, как будто поджидая удачного момента для прыжка.

– Зови меня Никос, – предложил он наконец, когда Тристанна была уже на грани срыва.

Она должна была что-нибудь сказать, хотя бы просто повторить его имя, но не могла. Как будто его имя, произнесенное вслух, отрезало бы путь назад, как будто оно было границей между старой и новой жизнью, которую она не могла пересечь.

Он иронично улыбнулся, прислонившись к двери. Скоро тишина стала невыносимой, и Тристанна уже была готова закричать, заплакать, убежать, когда он поднял руку и поманил ее к себе, как собаку, уверенный, что не встретит отказа, в эту минуту неотличимый от ее отца и брата. Она с трудом подавила внезапно вспыхнувший гнев. Намного ли любовница отличается от собаки? На самом деле она вовсе не хотела становиться его любовницей: она хотела только убедить в этом Питера, ей нужна была видимость интереса со стороны Никоса. Это всего на несколько дней, что может случиться с ней за это время? Они пару раз поужинают, поцелуются на виду у вездесущих папарацци, и дело будет сделано. Все это ради ее любимой беспомощной матери, не понимавшей, что ее пасынок – чудовище, что он не собирается заботиться о ней, как того хотел Густав. Доступ к наследству она получит, только когда ей исполнится тридцать, не раньше, если Питер не даст на это согласие, а деньги на лечение матери нужны были ей прямо сейчас. Ей просто не оставили выбора, поэтому она не рассмеялась, не отвесила Никосу пощечину, не вылетела из каюты, хотя ей очень хотелось. Она чувствовала, что Никос хочет удостовериться в том, что его любовница знает свое место и не претендует ни на какие другие звания. Покачивая бедрами, она двинулась к нему.

– Тебе надо было просто свистнуть, – не удержалась она. – Так было бы удобнее.

– Мне и так вполне удобно.

Он выпрямился с грацией, которая напугала бы ее, если бы он дал ей время испугаться, и легко притянул к себе, схватив за запястье. Его губы накрыли ее рот, и он развернул ее и прижал спиной к двери, углубляя поцелуй. И хотя она знала, что не должна была делать этого, ответила ему, безмолвно умоляя, как будто имела на это право, не отпускать ее, никогда, и не останавливаться.

* * *

Никос чувствовал, как в груди разгорается огонь от того, как идеально совпадали изгибы их губ, как она постанывала, словно не в силах противостоять ему. Он не смог бы остановиться, даже если бы захотел. Одной рукой он схватил ее за волосы, заставляя откинуть голову, другой провел по шее к совершенной груди. Он скользнул пальцами по коже над кромкой платья, сжал ее груди сквозь тонкую ткань, изучая их форму, потирая большими пальцами твердые соски, пока она не застонала.

Ему было мало этого. Он потянул подол ее платья вверх, чувствуя шелковистую кожу бедер и влажный жар между ними. Он закинул одну ее длинную ногу себе на бедро, чтобы она почувствовала его возбуждение сквозь брюки и тонкий шелк ее трусиков. Она застонала и отчаянно качнула бедрами. Ее голова запрокинулась, глаза были закрыты, словно ее сжигал такой же огонь, какой бушевал в нем. Он снова впился поцелуем в ее губы, двигая бедрами, сводя их обоих с ума. Его язык танцевал по ее шее, ладонь скользнула ей между ног, и она вскрикнула. Было ли это его имя? Не все ли равно.

Она была Барбери, враг, и он брал ее только из мести. Он не знал, чего ей надо от него, но точно знал, что сделает ее своей.

Никос отодвинул ее трусики в сторону и скользнул пальцами во влажный жар. Она всхлипнула, и он закружил пальцами вокруг входа, дразня ее, пока она не начала двигаться в такт его движениям. Он с трудом подавил желание швырнуть ее на пол и войти в нее так глубоко, чтобы забыть собственное имя.

– Посмотри на меня, – приказал он.

Ее глаза распахнулись, огромные, карие, полные дикой страсти. Все ее тело напряглось, она закусила губу, чтобы не закричать. Ее щеки пылали, и он ощутил колоссальное удовлетворение и желание.

– Кончи для меня, – хрипло прошептал он, покрывая поцелуями ее лицо, – немедленно.

«Это ошибка!» – в отчаянии подумала Тристанна, но было поздно. Ее тело, доведенное до предела его ловкими пальцами, словно взорвалось по его команде. Чтобы прийти в себя, ей понадобилось несколько долгих мгновений. Он смотрел на нее темными глазами хищника, и она не знала, что ей делать, что она могла сделать теперь, когда его рука все еще прижималась к ее промежности, а его губы влажно блестели от поцелуев.

Он поднял бровь, и она содрогнулась. Ему было мало, конечно, ему было мало. Как она допустила это? Почему не попыталась предотвратить это, даже наоборот – поощрила его? Она не понимала, как ему удалось настолько завладеть ситуацией, и не была уверена, что когда-нибудь сможет понять. И в то же время часть ее отчаянно желала отбросить все предосторожности и без остатка отдаться ему.

– Что мы... – Она не смогла сдержать дрожь: слишком противоречивые чувства переполняли его, а чуть насмешливый взгляд все равно пронизывал ее насквозь. – Я не собиралась...

Ее руки упирались в его грудь, и она сжала кулаки, словно... Что? Словно хотела оттолкнуть его? После того, как с таким жаром отдала ему в руки свое тело? Что с ней такое? Ее тело было как чужое, полное ощущений, которых она не понимала; она едва не плакала, а он по-прежнему стоял слишком близко, чуть усмехаясь.

Никос наконец отпустил ее ногу. Вспыхнув, она заметила, что ее платье все еще задрано на талию, и поспешно одернула его.

– Возможно, я не так тебя понял. – Его голос был бархатным, но в глазах была сталь. Не отступая ни на шаг, он заправил прядь ее волос за ухо, и она задохнулась. – Мне показалось, ты хотела стать моей любовницей. Ты ведь сама так сказала. Разве ты не знаешь, что подразумевает положение любовницы?

– Знаю, – огрызнулась она.

– А мне кажется, не знаешь. – Он приподнял уголок губ. – Или твой опыт в подобных вещах отличается от моего. Я предпочитаю, чтобы мои партнеры...

– Я немного обескуражена скоростью, с которой вы согласились вступить в отношения со мной, – резко перебила она. – Не знаю, как это делается там, откуда вы родом, мистер Катракис...

– Никос, – мягко сказал он. – Я знаю, каковы твои губы на вкус. «Мистер Катракис» звучит нелепо в подобных обстоятельствах.

– ...но мне бы хотелось чуть больше... – Она замолчала.

А чего еще она ожидала? Это было... деловое предложение. Весь ее опыт был почерпнут из романов – не слишком хорошее подспорье в сложившихся условиях.

– Цветов и конфет? – договорил он. – Лицемерия и фальши? Я думаю, ты не совсем понимаешь, что здесь происходит. Я устанавливаю правила, не ты. – Он чуть наклонил голову, не отпуская ее взгляда. – Скажи мне, Тристанна, любовницей скольких мужчин ты была за свою головокружительную карьеру?

– Что? – Ее охватил ужас, хотя от звука ее имени в его устах по телу прошла дрожь. – Ни одного!

Не надо было этого говорить.

– Что ж, понятно. – В его глазах блеснуло удовлетворение. – Почему же мне так повезло? Что толкнуло наследницу состояния Барбери в мою постель? Я не понимаю.

Тристанне вдруг стало холодно, может быть, от его тона, может быть, от того, как он смотрел на нее. «Помни, почему ты делаешь это, – сказала она себе, – помни, как высоки ставки».

– Тяжелые времена, – ответила она, небрежно пожав плечами.

Она отошла от него, заметив, что он не стал удерживать ее. Она не сказала, что ее брат вот-вот потеряет все, что он ненавидит Никоса и считает его своим главным врагом. Почему-то ей казалось, что так будет лучше.

– А ты, как тебе самому прекрасно известно, один из самых желанных мужчин, – выговорила она чуть погодя, и по сути это была правда.

– Не думаю, что ты имеешь хоть какое-то представление, что значит быть чьей-то любовницей, – сказал он у нее за спиной; его голос был мягок, но под этой мягкостью таилось что-то еще.

Тристанна не смогла посмотреть на него. Она не понимала, что это за вихрь эмоций, почему ее глаза вот-вот наполнятся слезами, но она скорее упадет замертво, чем покажет их. Все, что она знала точно, – она не могла поднять на него взгляд.

– Я схватываю на лету, – пробормотала девушка, просто чтобы что-то сказать.

Он издал какой-то звук, похожий на смешок.

– Тристанна, повернись ко мне.

Ей очень не хотелось делать это. Кто знает, что он прочтет по ее лицу? Но речь сейчас шла не о ней, а о том, чтобы защитить ее мать. Если бы она не сбежала в Ванкувер, когда отец отказался платить за ее обучение, если бы не оставила мать на милость Питера и Густава... Однако она всегда была сильнее матери, и ей представился шанс доказать это.

Она обернулась. Он выглядел так же опасно, как десять лет назад, и смотрел на нее так, словно знал о ней что-то, чего она сама не знала. Она подняла подбородок. Она справится.

– Утром яхта отплывает к острову Кефалония, моему дому. – В его бархатном голосе звучала грубоватая ласка, а глаза задорно блеснули. – Если ты хочешь быть моей любовницей, ты будешь на борту.

Глава 4

Никос сидел за маленьким столиком на одной из палуб. На нем лежали газеты на трех языках и стояла чашка крепкого кофе. Золотой солнечный свет омывал его точеное лицо. На нем бы ли бежевые брюки и светлая рубашка, рельефно облегавшая мускулы; он был бос.

Когда Тристанна подошла к нему, он не поднял глаз, однако ей хватило ума не думать, что он не заметил ее. Он следил за ней с той самой минуты, как она вышла на палубу, если не дольше. Она попыталась выровнять дыхание, стоя прямо, высоко подняв голову. Она ненавидела себя – и его; но он не согнет ее. Она сыграет свою роль сильной, опытной женщины, озабоченной только тем, что он может дать ей. Ей было все равно, что о ней думал Никос Катракис и что сама думала о себе.

«Продаешь себя тому, кто предложил самую высокую цену? Достойная дочь своей матери», – фыркнул Питер, но не стоило думать о нем. Нельзя было показывать, что она нервничает, иначе ее раздавит груз того, что ей предстоит. Она с трудом подавила желание провести руками по прическе и одежде.

Он продолжал игнорировать ее. Она знала, что таким образом он показывает ей, кто здесь хозяин, и поднимет голову только тогда, когда сочтет нужным. Ей надо было научиться принимать такое обращение, как будто она только и делала, что стояла на палубах роскошных яхт, ожидая, пока великолепный мужчина снизойдет до нее.

Воспоминания о вчерашних событиях нахлынули на нее обжигающей волной. Неужели это развратное существо, так легко позволившее страсти целиком завладеть собой, – она? Она, которая когда-то едва позволяла себе мечтать о танце с этим мужчиной? Стыд стал почти невыносим, и она стиснула зубы. Не важно, что она чувствует, что случилось и что случится. Процесс пошел, и его не остановить.

– Долго ты будешь там стоять? – спросил Никос, не отрываясь от газеты. – Почему ты расхаживаешь туда-сюда с таким лицом, словно присутствуешь при собственной казни? Ты ведь не думаешь, что так ведут себя любовницы, а, Тристанна?

Какой же он отвратительный!

– Я считаю твои деньги, – холодно ответила она. – Думаю, это любимое занятие любовниц.

Его губы дрогнули, словно он не мог решить, рассмеяться или разорвать ее в клочья. Время как будто замедлилось, повинуясь его желанию. Слишком много факторов соединилось, чтобы она могла противиться ему: золотые солнечные лучи, волны, бьющиеся о борт яхты, уносящие их все дальше от берега Франции, от безопасности и уверенности.

– Ты неправильно понимаешь цель содержания любовницы, – мягко сказал он, разрушая одно заклятье и тут же накладывая другое своим бархатным голосом.

– Очевидно, – просто ответила она, заставляя себя улыбнуться. – Просвети меня.

Он кивнул на стул рядом с собой, и даже это незначительное движение выражало его любовь командовать. Борясь с желанием плюнуть ему в лицо, она медленно подошла и села, как хорошая, воспитанная девочка. Как любовница.

Он снова был слишком близко, заслоняя собой все. Ей даже показалось, что она чувствует жар его тела, хотя было очевидно, что это солнечное тепло. Она не могла оторвать взгляда от его красивых рук, лежащих на столике.

С улыбкой он смотрел, как она садится, выпрямившись, складывает руки на коленях и кладет ногу на ногу, как будто под благообразной внешностью не скрывалось дикое биение страсти.

– Воображение, – тихо сказал Никос.

Тристанна напряглась. Горячая волна снова закружила ее.

– Что, прости? – По крайней мере, она не заикалась и дышала ровно, хотя глаза пощипывало.

– У любовницы должно быть богатое воображение, – терпеливо объяснил Никос. – Любовница всегда должна быть готова развлечь. Она должна носить одежду, которая соблазняет. Она никогда не жалуется, никогда не спорит, думает только о наслаждении. – Их взгляды встретились. – О моем наслаждении.

– Очаровательно, – пробормотала Тристанна слишком сухо. – Есть к чему стремиться. Уверена, когда мы прибудем на место, я в совершенстве овладею этим искусством.

– Я тебе не учитель, Тристанна, а это не школа.

Глядя в его темные глаза, она снова подумала о мифических существах. Он был еще опаснее, чем казался, и теперь она была в его власти.

– Приношу свои извинения, – хрипло сказала она. – Что ты хочешь, чтобы я сделала?

– Сначала главное, – ответил он, насмешливо глядя на нее. – Почему бы тебе не поприветствовать меня, как полагается? – Он похлопал себя по колену, едва заметно улыбаясь. – Иди сюда.

Пару мгновений она казалась испуганной и потрясенной, но потом взяла себя в руки так же решительно, как несколько раз до этого. Никос едва не рассмеялся. Он был уверен, что Тристанне Барбери хотелось быть его любовницей не больше, чем переплывать Ионическое море с якорем на шее, но она встала так грациозно, что он не мог не восхититься, и опустилась к нему на колени. Ей удалось сделать это так достойно, как будто сидение на коленях у мужчины было не менее пристойным занятием, чем вышивание. Однако какой бы далекой и холодной она ни выглядела, тело Никоса реагировало на нее совершенно недвусмысленно, пробуждая самые непристойные фантазии.

Он обнял ее, ощущая мягкость кожи и ткани слишком закрытой блузки. Возбуждение нарастало, и воспоминания о том, какой горячей, влажной и страстной она была, только подогревали его. Он сделал глубокий вдох, чтобы не овладеть ею прямо на палубе. Он делает это, чтобы отомстить, дело не только в сексе; он не понимал, почему все время приходится напоминать себе об этом.

От нее пахло так же сладко и пряно, как вчера. Ее волосы пахли яблоками; он распустил их, и они заструились по ее спине, поблескивая на солнце. Она молчала, настороженно глядя на него, ерзая, пытаясь отодвинуться от его паха. Ее ладони лежали на его плечах неуверенно, как будто она боялась прикасаться к нему.

– Так намного лучше, – сказал он, приближая к ней лицо. – Никто не хочет иметь в любовницах такую невозможную пуританку.

– Я постараюсь выглядеть как можно более распущенно, – твердо ответила она, впрочем продолжая беспокойно ерзать. – Мне растрепать волосы? Ты этого хочешь?

– Для начала будет неплохо, – серьезно ответил он, хотя ему хотелось рассмеяться. Румянец вспыхнул на ее высоких скулах, в глазах зажглось отчаяние, но в целом она держалась независимо. – И надо что-то сделать с твоей одеждой.

– А что не так с моей одеждой? – спросила она, замерев и прищурившись.

– Так одеваются, когда идут знакомиться с родителями, – беспечно заявил он. – Слишком консервативно и скромно.

– А тебе нужны... вызывающие наряды? – Она поиграла желваками. – Жаль, что ты не упомянул об этом вчера: боюсь, я собирала вещи, ориентируясь на твою репутацию человека с безупречным вкусом.

– Мне нужно, чтобы на тебе было как можно меньше одежды, – сказал Никос, – изысканной или нет. – Он провел рукой по ее спине. – Кожа, Тристанна, – прошептал он ей на ухо и улыбнулся, ощутив ее дрожь. – Я хочу видеть твою кожу.

Она приоткрыла рот, но не издала ни звука. Он не знал, зачем она здесь, хоть и собирался выяснить, но он чувствовал притяжение между ними и не хотел игнорировать его – наоборот, оно сделает его месть еще разрушительнее.

– Когда входишь в комнату, ты должна сначала подойти ко мне, – промурлыкал он, запустив одну руку ей в волосы, другой продолжая гладить по спине. – Ты будешь сидеть у меня на коленях, а не на стуле, пока я не разрешу тебе пересесть.

Он прижался губами к ее уху, скользнул языком по щеке. Она содрогнулась.

– Я поняла, – еле слышно сказала она.

– И ты всегда должна целовать меня в знак приветствия, – прошептал он и накрыл губами ее рот.

По венам Тристанны снова потек жидкий огонь. Она вся обратилась в неистовое желание, скованная его сильными руками, забываясь от прикосновений дразнящих губ. Она хотела забыться полностью, но этого ни за что нельзя было допускать. Тристанна отстранилась и посмотрела Никосу прямо в темные глаза. Его подвижные губы изогнулись в легкой улыбке.

– Благодарю за урок, – сказала она едва слышным шепотом.

Как ему удавалось так легко сводить ее с ума? Часть ее надеялась, что вчерашний страстный выплеск был единичным отклонением, случайностью, однако не время было раздумывать над этим. Она не должна поддаваться страсти. Разве не из-за подобной слабости мать оказалась в руках ее отца?

Тристанна не повторит ее ошибки.

– Он закончен? – Его взгляд скользил по ее лицу, пальцы – по шее сзади; она сдержала дрожь, но ничего не смогла сделать с кровью, прилившей к щекам.

– Конечно, – ответила она, делая вид, что не чувствует жара между ними или, по крайней мере, не обращает на него внимания, напоминая себе о своем прозвище – «ледяная» Барбери. – Мы уже поняли, что в этом отношении отлично подходим друг другу. Может быть, пора исследовать другие стороны?

– По-моему, Тристанна, ты снова не улавливаешь сути занятий, – низким голосом сказал он.

Так просто было бы склониться перед его волей, подумала Тристанна, утопая в его медовых глазах. Он был такой сильный, такой подчиняющий, и не было ничего проще отдать себя в его руки, к чему он явно привык. Вчерашние события были самым ярким тому подтверждением. Это как нырнуть в море – сложнее всего решиться, а все остальное сделает гравитация. Но что будет с ее матерью?

Она вспомнила, как мать плакала над могилой Густава, вспомнила ее ненатуральную, вымученную веселость в последующие недели, ее исхудавшие руки. Да, поддаться просто, но тогда она потеряет все, что у нее было, и не сможет помочь матери. Она должна противостоять ему; она выбрала его именно потому, что никто не смел ему противостоять.

– Вовсе нет, – сказала она, собравшись с духом.

Она отбросила волосы с лица и улыбнулась, хотя его колени были хуже раскаленной плиты. Она сможет спрятать поглубже эмоции и показать ему только то, что нужно. Разве Питер не называл ее холодной и бесстрастной?

– Правда? – иронично спросил он.

Невыносимый!

– Я принимаю твои требования и буду стараться их выполнять, однако быть любовницей значит не только выполнять приказы. – Она лениво провела пальцем по его щеке и подбородку. – Хорошая любовница предугадывает желания своего мужчины, приспосабливается к его настроениям, следует за ним повсюду. Это довольно тонкое искусство, не так ли?

– Это вообще не искусство, – ответил Никос, – если ты делаешь все правильно. Слова не могут изменить суть, Тристанна.

– Мужчине не нужно знать законов этого искусства, – легкомысленно сказала она. – Это моя забота. И мне не нужна защита, в особенности от тебя. – Ложь далась ей легко. – Должна признаться, я немного перфекционистка.

Она чуть сдвинулась, предоставляя ему выбор – позволить ей встать или крепче прижать к себе, демонстрируя свою силу. Он выбрал первое, хоть и усмехнулся слегка, но Тристанна была рада даже этой маленькой победе. Он откинулся на спинку стула, прожигая ее взглядом.

– И как же это проявится на сей раз?

– Секс – это слишком примитивно, – бросила она.

Вместо того чтобы сесть на стул, она подошла к поручням и посмотрела на проплывающий мимо красно-золотой берег Франции. Ее ладони были влажные, его жар все еще опалял ее кожу. Она обернулась к нему, стараясь выглядеть беззаботно. Он внимательно посмотрел на нее:

– Я думаю, это зависит от твоего партнера.

Тристанна взмахнула рукой, словно обсуждение секса с Никосом не доставляло ей никаких неудобств.

– Мне больше по душе искусство соблазнения, – продолжила она, словно провела много времени, обдумывая эту тему, а не одну-единственную вчерашнюю ночь, глядя в потолок и размышляя, как же совладать с этим человеком. – Разве не в этом состоят обязанности любовницы? Осуществлять фантазии по требованию, соблазнять, когда этого захочет ее мужчина?

– Я рад, что мы солидарны насчет «по требованию». – Никос потер подбородок. – Это самая важная часть.

– Правда? – Тристанна издала смешок и тут же пожалела об этом: она выдала себя.

Но он просто смотрел на нее, как хищник на жертву. У нее было такое ощущение, что каждое его прикосновение оставило ожог на ее теле.