Слеза ангела

– Беги. Нет, стой! – Ангелина Леонидовна поймала ее за рукав. – Что там с «математиком»? Видела, он за твоим столом начинал играть.

– Начинал, – Света рассеянно кивнула, в мыслях она уже была дома и выслушивала возмущенные вопли Ады.

– Ну и как? Есть там система?

– Вряд ли, – соврала она, – сегодня у него игра вообще не шла, он даже стол сменил. Сказал, что я перестала приносить ему удачу.

– Он тебя за талисман держал? – Начальница усмехнулась.

– Ну, что-то вроде того. Ангелина Леонидовна, можно, я уже полечу? – взмолилась Света.

– Лети, летчица, – начальница поманила пальцем входящего в зал Виктора.

– Витюша, я отработаю! – Света сложила ладони в умоляющем жесте.

– Нужны мне твои отработки, – Виктор флегматично пожал плечами и занял место за столом.

– Не бухти, – прикрикнула на него Ангелина Леонидовна, – сам на прошлой неделе с середины смены ушел. Или уже забыл?

– Так у меня ж причина была уважительная, вы же помните…

Света, не став слушать, какая такая причина побудила коллегу покинуть боевой пост, едва ли не бегом бросилась к выходу из зала.

После духоты казино воздух снаружи казался упоительно свежим, но Свете было не до него. Она повертела головой в поисках такси или хотя бы частника. Ничего! Что же делать? Общественный транспорт уже не ходит. Чтобы вызвать радиотакси, придется возвращаться, а это потерянное время. Ада небось уже строчит заявление в милицию. Нет, лучше бежать прямиком через скверик к таксопарку. Там точно можно будет поймать машину…

Едва ступив на засаженную старыми липами аллею, Света поняла, что совершила ошибку. Если у казино сквер освещался более-менее хорошо, то здесь с каждым шагом окружающая темнота делалась все гуще и осязаемее. Сначала глубокие тени жались по краям аллеи, но постепенно становились наглее и наглее: наползали со всех сторон, гасили желтый свет редких фонарей. В ночной тишине перестук каблуков казался оглушительно громким и каким-то жутким. Света остановилась – эхо ее шагов медленно, точно нехотя, угасло. И в этой зловещей тишине слух успел уловить какой-то другой звук, кажется, тоже шаги, только более тяжелые и размеренные – мужские. Сердце испуганно екнуло, спина моментально покрылась испариной. Света до рези в глазах всматривалась в темноту позади себя – никого. Может, показалось? Или не показалось, но это всего лишь шаги случайного прохожего, какого-нибудь загулявшего пьянчужки или, к примеру, клиента казино. Такси ведь на стоянке нет, вот человек и решил, как она, идти напрямик через сквер…

А что, если это маньяк? Какой-нибудь сумасшедший с огромным тесаком? Что их мало, этих ненормальных? Вон по телику каждый день показывают…

И шаги стихли… Притаился? Или просто сошел с дорожки и крадется сейчас по кустам? Вдруг он уже совсем близко? Ой, мамочки…

Бежать на высоких каблуках неудобно, а снимать туфли не было времени. Ничего, тут немного осталось, метров через сто пятьдесят таксопарк. Можно сказать, нет больше никакой опасности…

Опасность оказалась коварной. Она поджидала Свету впереди, тянула к ней длинные руки, скалилась в жуткой улыбке и пахла чем-то тошнотворным. Она не была похожа на загулявшего пьянчужку или на запоздалого прохожего или даже на маньяка. Она была похожа на… нежить. А еще она оказалась не одна, за спиной первой, самой жуткой, маячили еще две – черные, безмолвные.

Света всхлипнула, отступила на шаг. Осознание того, что от этих троих не уйти, парализовывало, делало ноги ватными. Когда на ее шее сомкнулись холодные пальцы, Света закричала. Крик был последним, что она могла противопоставить обрушившемуся на нее кошмару.

– Не надо бояться, Клер, – голос тягучий, успокаивающий и почти не страшный в отличие от лица.

Теперь она видела это лицо близко-близко. Белая кожа, черные провалы глазниц, растянутые в ласковой улыбке губы, острые клыки. А еще запах, приторно-сладкий, смутно знакомый.

– Все будет хорошо, Клер, – глаза отсвечивают красным, но при этом они совсем не страшные.

И лицо не страшное. Странно, что она испугалась… Вот только запах… запах плохой: бередит душу, выворачивает наизнанку…

– Ты должна пойти с нами, Клер, – пальцы на шее сжимаются чуть сильнее.

Тяжело дышать, но это неважно. Главное – смотреть, не отрываясь, в эти необычные глаза. Если она будет смотреть, то сумеет понять что-то очень важное, то, что постоянно ускользает…

– Вот, хорошая девочка, – в глазах незнакомца отражается луна. Луна красная, как запах. Пахнет красным и чуть-чуть черным. А шее уже не больно, только немного колко и щекотно.

– Я не Клер, – язык не слушается, чужое имя дается с трудом, вязнет на зубах, пахнет желтым.

– Ты получила послание? Где Слеза ангела? – Бледное лицо еще ближе. На губах что-то черное. Или красное, в темноте не разобрать. Ангелы – это такие белые, с крыльями, пахнут золотым… Разве ангелы плачут? Смешно… Смех царапает горло, вырывается изо рта сизым туманом. Смеяться больно. А смотреть на красные луны в глазах незнакомца интересно…

– …Рем, князь велел ее не трогать, – это уже другой голос, обычный, человеческий. Голос торопится и, кажется, боится.

– Ну, пойдем, девочка, – глаза с красными лунами становятся огромными, запах крови щекочет ноздри. Да, это кровь. Кровь пахнет красным и немного черным, если она запекшаяся…

Голова кружится, вместе с ней кружится лицо незнакомца. Как же она сможет пойти с ними, если земля уплывает из-под ног? Земля уплывает, она падает, а ангел плачет…

Рене де Берни. Прованс. Август 1096 г.

Я счастливейший из смертных! Отец нашел выход. Вчера они с аббатом Аланусом долго беседовали со мной и Гуго. Искупление – вот решение всех наших проблем, способ избавиться от родового проклятья. Искупление начнется пятнадцатого августа в день вознесения Богородицы. Так символично, так правильно. Крестовый поход в Святую землю, освобождение Гроба Господня от нечестивцев, очищение души от грехов предков, спасение рода де Берни.

Папа римский уже призвал свою паству восстать на борьбу со злом, и зов его был услышан тысячами сердец. До замка еще с весны стали доходить слухи, что огромное воинство Христово под предводительством бесстрашного рыцаря Вальтера и амьенского монаха Петра Пустынника уже вышло в поход на Иерусалим. Счастливчики! Как же я им завидовал. Представлял, как кто-то другой, а не я, обагрит верный меч кровью проклятых иноверцев, чтобы преклонить колени у Гроба Господня. Я завидовал им даже тогда, когда всю Францию всколыхнула чудовищная весть: в долине Дракона христианское воинство было разбито. Сельджуки, это отродье сатаны, не пощадили никого: ни стариков, ни женщин, ни детей. В той страшной битве пал благородный рыцарь Вальтер, а до стен Византии добрались лишь десятки из тысяч.

Каюсь, тогда я поддался отчаянию и едва не утратил надежду. А вчера… вчера надежда возродилась, а вера моя окрепла неимоверно. Крестовый поход – музыка для души истинно верующего!

Я слушал неспешный рассказ аббата Алануса, и сердце мое трепетало от радости и нетерпения. Сердце чувствовало: разговор этот зашел неспроста. А еще оно боялось, что выбор падет не на меня, а на Гуго. Гуго – старший сын, после смерти отца он унаследует все: и замок, и земли, и… родовое проклятье, следы которого уже видны на его бледной коже и в потухшем взгляде. Нет, отец должен понимать: Гуго нужен здесь, во Франции, а крестоносцем – Господи, какое дивное слово! – должен стать я. Мне всего семнадцать, я молод, я силен, и я пока еще здоров. Я смогу! Не хочу сидеть здесь, в стылом замке, гнить заживо и медленно превращаться в чудовище.

Господь услышал мои мольбы, я увидел ответы на свои вопросы в пристальном взгляде отца и обнадеживающей улыбке аббата.

– Я буду… крестоносцем? – Слова срываются с губ сами, помимо моей воли.

– Крестоносцем, – эхом повторяет Гуго и смотрит на свои скрещенные на груди руки.

– Я списался с епископом Ле Пюи, – аббат Аланус кивает. – Граф Раймунд Тулузский выступает через два дня. У нас мало времени, мой мальчик.

– Да, мало времени, – отец устало трет глаза. Видеть его руки, больше похожие на птичьи лапы, больно и страшно. – Времени никогда не хватает.

– Времени и золота, – снова подает голос Гуго.

Да, брат, как всегда, прав. Год выдался неурожайным, запасов зерна едва хватило, чтобы дотянуть до весны, виноградники вымерзли, крестьяне голодали и роптали. Если б не их суеверный страх перед отцом, не миновать бы беды.

– Я достану деньги, – отец гладит тяжелую золотую цепь на своей груди.

– А оружие? А лошадь и доспехи? – не унимается Гуго. Вечно он так – все портит, все подвергает сомнению.

– Рене, мальчик мой, встань, – голос отца непривычно мягок.

Я послушно поднимаюсь из кресла. Ноги дрожат, руки тоже.

– Я уже стар, – нетерпеливым жестом отец останавливает возражения аббата. – Домашний халат – вот отныне мои доспехи. Заберешь мой меч.

Меч! Настоящий меч, прошедший с отцом не одну битву, напившийся крови сотен врагов, семейная реликвия, которая должна была достаться Гуго, старшему сыну, а досталась мне, младшему. Сейчас Гуго станет возражать и…

– Отец, но как же?! – Старший брат тоже вскакивает с места, смотрит сначала на отца, потом на меня. Я получаю взгляд, полный ненависти.

– Молчать! – У отца страшные глаза, в отблесках горящих в зале факелов они отсвечивают красным. – Я сказал – мои доспехи, мой меч и твой конь!

Конь, черногривый Ураган, единственная любовь и гордость Гуго?.. От коня я лучше откажусь, так будет честнее и… безопаснее.

– И ты молчи! – Отец читает мои мысли еще до того, как я успеваю их озвучить. – Что за рыцарь без боевого коня?! Или ты собираешься идти к Гробу Господню пешком, нацепив рубище пилигрима?

Нет, я не хочу пилигримом, я хочу рыцарем. И чтобы обязательно на плаще был крест – символ веры.

– Все, разговор окончен, – отец сжимает в скрюченных пальцах кубок с густым, как кровь, вином, смотрит на нас с братом поверх кубка и говорит уже спокойнее: – Время позднее, дети мои, идите спать.

В ту ночь я так и не смог уснуть, все представлял себя верхом на черном как ночь Урагане с отцовским мечом в руке. Клер не поверит своим глазам, когда увидит меня.

Клер, моя любовь, сердце мое. Что с ней станется, когда до нее дойдет весть, что я отправляюсь в Святую землю? Она же плачет даже из-за коротких двухдневных разлук, а тут Крестовый поход. Ничего, она поймет. Я уничтожу всех врагов Господа нашего, а потом вернусь домой, богатый, осененный славой великого воителя.

Клер плакала. Видеть, как по румяным щечкам бегут ручейки слез, невыносимо. Мы стояли у старой часовни: Клер плакала, а я не знал, как ее утешить. Она поцеловала меня первой. Едва ощутимое касание губ, горечь слез на щеках – теперь и умирать не страшно.

Клер сказала, что нашьет крест на мой плащ, и обещала никому не отдавать свое сердце до моего возвращения. К замку я шагал окрыленный и опьяненный счастьем, наверное, поэтому слишком поздно заметил идущую мне навстречу тень.

– Радуешься, вор? – Гуго пьян, рыжая борода слиплась от пролитого вина.

Вор? Нет, я не вор, я всего лишь послушный сын.

– Брат, я выполняю волю отца.

– Крестоносец, – Гуго многозначительно смотрит на свой сжатый кулак, и мое сердце трусливо замирает. Гуго старше и сильнее, если будет драка, мне несдобровать. Прошлый раз дело закончилось сломанным ребром. Я неделю харкал кровью, по ночам скрипел зубами от боли и считал, что еще легко отделался.

– Крестоносец – вор, – Гуго прячет кулак за спину. – Ты всегда зарился на мое, маленький ублюдок.

Надо бы обидеться – и на вора, и на ублюдка, но я не обижаюсь. Страх перед братом сильнее гордости. Молчать, не злить его – вот основное правило. Очень скоро меня здесь не будет.

– Ты сдохнешь в своем Крестовом походе! – Гуго сплевывает мне под ноги. – А если тебе, щенок, вдруг удастся выжить, – его длинное, испещренное оспинами лицо теперь близко-близко, а глаза, чуть прищуренные, полыхают дьявольским огнем, – послушайся братского совета, не возвращайся! – Удар под дых сбивает меня с ног, заставляет распластаться на раскалившейся за день земле. – Ты украл моего коня, – доносится сверху шипящий голос, – а я отниму твою любовь.

О ком он? О Клер?.. Нет, Гуго не посмеет, Клер – воспитанница отца.

– Я посмею, – шипение змеей вползает в уши. – И, знаешь что, я разрешаю тебе вернуться, чтобы убедиться в этом…

Сабурин

Пожалуй, будет весьма подозрительно, если он уйдет из казино сразу после разговора с девчонкой. Гораздо разумнее еще пару часиков поиграть. Просто так, бессистемно. А потом надо искать новое казино и впредь быть осторожнее. Если его так легко вычислила какая-то малолетка, значит, хреновый из него конспиратор. Придется над этим подумать.

Без системы игра не шла. Сабурин просадил полторы тысячи, а выиграл какие-то жалкие триста баксов. Все, пора сворачивать лавочку! Он бросил прощальный взгляд на девочку-крупье. Та о чем-то беседовала с менеджером и выглядела при этом растерянной и несчастной. Может, ее отчитывают из-за него? Значит, его жертва в виде проигранных полутора тысяч оказалась напрасной? Ладно, бог с ней. Он сделал все, что в его силах, и в ее разборки с администрацией вмешиваться не собирается. Пора уходить.

Сабурин как раз обменивал фишки на деньги, когда краем глаза заметил девчонку-крупье, спешащую к выходу из казино. Что же все-таки случилось? Неужели отстранили от работы? Присмотреть за ней, что ли?

Пару секунд девчонка постояла на крыльце, повертела белобрысой головой, а потом двинулась в сторону сквера. Опрометчивый поступок: в городе и днем-то всякой швали полно, а тут глубокая ночь. Девчонка либо конченая дура, либо безмерно отважна и отчаянна, либо очень торопится. Сабурин поставил бы на третий вариант. Скорее всего, она просто решила выйти через сквер к таксопарку, чтобы поймать там такси. Он глянул на свою «бээмвуху», притулившуюся черным боком к бордюру. Подвезти, что ли, эту Белоснежку? Оказать, так сказать, ответную услугу? Или не вмешиваться?

Пока Сабурин раздумывал, девчонка перебежала дорогу и углубилась в сквер. Вот ведь бедовая! Он открыл дверцу машины, нашарил под водительским сидением «макаров», сунул его в карман пиджака. Скорее всего, пистолет – излишняя предосторожность, но береженого и бог бережет.

На аллее было темно, хоть глаз выколи. Даже полная луна светила как-то тускло, вполсилы. Приходилось полагаться больше на слух, чем на зрение. Дробный перестук каблуков Белоснежки служил прекрасным ориентиром. Судя по всему, она не просто шла, а бежала. Или боится, или просто очень спешит. Сабурин чертыхнулся, ускорил шаг. Он уже собрался было окликнуть девчонку, когда цоканье каблучков вдруг оборвалось, и почти в ту же секунду послышался сдавленный женский крик. Твою ж мать…

Сабурин достал из кармана пистолет, сошел с асфальтированной дорожки на мягкую землю, осторожно, стараясь не шуметь, двинулся на звук. В тусклом свете горящих далеко впереди фонарей замаячили четыре силуэта. Сабурин пригляделся. Трое были одеты во все черное и почти сливались с темнотой, а четвертой оказалась девчонка, Сабурин узнал ее по белоснежным волосам.

Там, на дорожке, происходило что-то странное. Фигуры стояли неподвижно: двое в черном чуть поодаль, третий, кажется, в обнимку с девчонкой. Этот третий что-то тихо говорил. Что именно, Сабурин не слышал, надо бы подобраться поближе.

От странной компании его отделяло метров пять, когда девчонка вдруг запрокинула голову к небу и засмеялась. Смех этот был таким жутким, что у бывалого и ко многому привычного Сабурина волосы встали дыбом. Если бы он не разговаривал с ней всего каких-то пару часов назад, точно бы решил, что она сумасшедшая, потому что нормальный человек не может так смеяться.

Смех оборвался так же внезапно, как и начался, а девчонка стала медленно оседать на асфальт. Все, нужно как-то обозначиться, пока не поздно.

– Эй, ребята! А ну-ка оставьте девушку в покое! – Сабурин осторожно выглянул из-за липы. Он, конечно, смелый, но не до безрассудства. Сейчас время такое – отморозков развелось, не ровен час, и пальнуть могут.

…И пальнули. Пуля просвистела совсем близко, впилась в ствол дерева, Сабурин едва успел укрыться. Значит, вот оно как! Значит, по-хорошему эти ублюдки не понимают! Ну что ж, придется по-плохому. Согнувшись в три погибели, он перебрался за соседнюю липу, досчитал до трех, выглянул.

В стане врага произошли изменения. Двое пытались поднять девчонку с земли, третий медленно поворачивался вокруг своей оси, в руках у него что-то подозрительно поблескивало. Сабурин даже знал, что это такое. Получается как минимум один из троицы вооружен – это раз. Девчонку они оставлять в покое не собираются – это два. Похоже, она нужна нападающим настолько сильно, что они рискнули открыть пальбу едва ли не в центре города – это три. И первое, и второе, и третье одинаково плохо. Было бы разумнее оставить все как есть и не взваливать на себя чужие проблемы, но девчонка ему помогла. И неважно, что в первую очередь она заботилась о собственной шкуре. В конце концов, он мужик. Говорить о долге глупо и как-то пафосно. Ладно, скажем, у него перед ней не долг, а должок…

Для начала надо разобраться с тем, у которого ствол. Выстрел прозвучал оглушительно громко. Мужик с пистолетом взвыл, прижал раненую руку к груди. Что, собаки, не ожидали?! Забыли, что на каждую силу есть противосила? Так память легко освежить.

Не дожидаясь, когда по его укрытию начнут палить, Сабурин перекатился за кусты, ближе к аллее, приготовился сделать пару предупредительных выстрелов в воздух, но превентивные меры не понадобились – странная троица исчезла, точно сквозь землю провалилась. На дорожке, уткнувшись лицом в асфальт, осталась лежать девчонка.

По уму, надо было бы осмотреться, подождать, чтобы не стать легкой мишенью, если вдруг кто-нибудь из этих троих решил залечь в засаде, но Сабурин, наплевав на безопасность, рванул вперед. Безрассудно и глупо, но что поделаешь, если вот она, девочка, только руку протяни. Лежит себе и выглядит… неживой.

Так, первым делом проверить пульс. Он перевернул девчонку на спину, сжал шею в области сонных артерий. Пальцы тут же стали мокрыми и липкими. Черт, кажется, ее все-таки порезали. Но пульс вроде ровный.

Некогда разбираться, тут через пару минут народа будет – не протолкнуться, ментов понаедет. Доказывай потом, что стрелял в целях самообороны. Да и не хочется связываться с правоохранительными органами. Сабурин перекинул девчонку через плечо и бегом бросился обратно к казино. Когда до освещенного участка оставалось совсем ничего, усадил ее на землю, притулил спиной к дереву, еще раз осмотрел, теперь уже внимательнее. На шее действительно есть рана, но несерьезная, похожая на глубокую царапину, а больше никаких видимых повреждений. Скорее всего, девчонка просто в обмороке.

– Ну, Белоснежка, ты тут пока посиди, а я сейчас. Сгоняю за машиной и вернусь, – Сабурин вытер испачканную кровью ладонь о траву и неспешным шагом направился к казино.

Его «бээмвуха» стояла на месте. А где ж ей еще быть, родимой? Сабурин уселся за руль, включил зажигание. Он уже тронулся с места, когда вдали послышался рев сирен. Сейчас – за Белоснежкой, а потом – домой, разбираться, что к чему.

Девчонки на месте не было. Куда она, мать ее, подевалась?! Сабурин огляделся и вполголоса выругался. Метрах в десяти между липовых стволов маячило что-то белое.

– Далеко собралась? – Он догнал девчонку, дернул за рукав.

Та послушно остановилась, посмотрела сквозь него и сообщила доверительным шепотом:

– Ангелы умеют плакать.

Все ясно – шок, послестрессовый психоз. Или как оно там у специалистов называется? В общем, девчонка не в себе.

– Пойдем-ка со мной, – он потянул ее за рукав.

– Ангелы плачут, а луна красная, – девчонка сделала шаг.

Точно психоз. Хорошо хоть, что не буйная.

– Красная, красная, – Сабурин, подхватив ее под мышки, потащил к машине.

– И князь велел, чтобы они меня не обижали, – девчонка всхлипнула. – А тот человек сделал мне больно, – кончиками пальцев она пробежалась по шее.

– Разберемся, Белоснежка! – Сабурин запихнул ее на заднее сиденье «БМВ», сам уселся за руль. – Только сначала покатаемся…

– Вот, полюбуйся! – Сабурин кивнул на сидящую на самом краешке стула девчонку. – Что с ней такое, как думаешь?

– На хрена ты ее ко мне привез? – Арсений брезгливо поморщился.

– Я ее, вообще-то, сначала к себе привез. Думал, очухается, а она видишь какая!

Да, с девчонкой, определенно, было что-то не то. И шок тут совсем ни при чем. Может, те уроды вкололи ей какой-нибудь наркотик?

– Ну-ка! – Сабурин стащил с нее курточку, внимательно осмотрел кожу на руках. Если не считать царапины на шее, все остальное в порядке. Тогда почему она как автомат?

– Где ты ее откопал? – Арсений подкатился поближе, пощупал девчонке пульс.

– Долгая история.

– Пошли на кухню, расскажешь что к чему, а эта пусть пока тут посидит. Она хоть не буйная? – Он подозрительно сощурился.

– Была не буйной.

– Ну, смотри, если она мне тут что-нибудь учинит, с тебя спрошу.

Разговор оказался недолгим. Сабурин рассказал другу про то, как его вычислили в казино, а девчонка-крупье предупредила об этом, про то, что на нее напали какие-то странные типы, а когда он попытался вмешаться, открыли стрельбу.

– Сначала я думал, что они ее ранили, у нее на шее кровь была, – Сабурин щелкнул зажигалкой и, прикурив, глубоко затянулся сигаретой. Вообще-то, он бросил курить два года назад, но сегодня вдруг захотелось до дрожи в пальцах.

– Это из-за царапины, – Арсений задумчиво кивнул.

– Да, из-за царапины. А потом она очухалась и стала такой. Всю дорогу до дома твердила о каких-то плачущих ангелах, красной луне и князе, который велел ее не обижать.

– А раньше она такой не была? Ну, до встречи с теми ребятами? – поинтересовался Арсений.

– Раньше она производила впечатление адекватной, – заверил его Сабурин. – Что нам с ней делать, а?

– Нам? – Арсений многозначительно хмыкнул. – А при чем здесь я? Это ж ты ее от хулиганов спас.

– А ты мой друг. Сеня, ты же умный, помоги. Ну, что тебе стоит?

– Бурый, ты прекрасно знаешь, что мне все это очень не нравится, – сказал Арсений зловеще.

Да, Сабурин знал, что друг женщин на дух не переносит и к себе в квартиру пускает только мать, да и то лишь после долгих переговоров. И не потому, что он педик – господи упаси! Просто опыта общения с прекрасным полом у Арсения нет никакого. Болезнь породила массу комплексов, самым серьезным из которых стала нелюбовь к женщинам. Арсений не желал знакомиться ни с одной из многочисленных сабуринских подружек. Хуже того, он даже слышать о них не хотел. А тут такое безобразие – живая женщина в его логове. И неважно, что не совсем адекватная, сути это не меняет.

– Значит, не поможешь, – Сабурин встал из-за стола. – Ну ладно, извини, попробую сам.

– Подожди, – сказал Арсений со смесью решимости и обреченности. – Давай глянем, что можно сделать.

Девчонка сидела на том же стуле, на который сгрузил ее Сабурин, на ее коленях развалился Силантий. Вот уж где диво дивное! Похоже, котяра решил расширить свой ближний круг.

– Слышишь? – шепотом спросил Арсений.

– Что? – насторожился Сабурин.

– Он мурлычет.

– Силантий?

– Ну не я же?! Он вообще никогда не мурлычет. Я думал, у него какая-то врожденная аномалия, а он, оказывается, нормальный.

– Поздравляю вас с Силантием. А что с девчонкой?

– Сейчас посмотрим, – Арсений подкатился вплотную к стулу, спихнул кота на пол. Тот обиженно мяукнул и спрятался за системник. – Эй! – Арсений помахал рукой перед лицом девчонки – никакой реакции.

– Наркотики? – шепотом спросил Сабурин.

– Непохоже, зрачки нормальные.

– А что тогда?

– Транс.

– Какой транс?

– А хоть какой: религиозный, гипнотический.

– Гипнотический?

– Запросто. Сам же мне рассказывал, что она несла всякую ахинею про ангелов, князей и красную луну.

– И кто ее так… загрузил? – Сабурин присел перед девчонкой на корточки, заглянул в ее глаза: да, похоже на транс…

– Ну, если не ты, то, скорее всего, те, кто пытался ее похитить.

– А зачем?

– Чтобы весело было, – огрызнулся Арсений. – Слушай, а что это она вся какая-то блеклая? Кожа депигментированная, радужка прозрачная, волосы белые. Альбиноска, что ли?

– Похоже на то, – Сабурин пожал плечами.