Интерьер для птицы счастья

Марьяна буквально потеряла дар речи, потому что испугалась, что Халаимов заметил, какие у нее неказистые волосы. А может, все-таки не заметил? Только бы не заметил! Она невпопад ответила на какой-то его вопрос, потому что толком и не поняла, что он спросил. Да разве какие-то вопросы могли сейчас иметь значение? Она думала совершенно о другом: этот мужчина должен принадлежать ей! И он будет принадлежать ей!

Марьяна Валерьевна всегда получала от жизни то, что хотела. Потом она иногда раскаивалась, когда получала желаемое, но ни разу еще не проиграла и никому ничего не уступила. В школе она училась лучше всех и шла на золотую медаль, и обязательно получила бы ее, если бы в выпускном классе вовремя не переориентировалась и не поставила себе другую цель. Что такое медаль? Престижная железяка, которая на самом деле никакая и не золотая! Пусть за нее борются зубрилки. Она легко поступит в институт и без золотой медали. Серебряная ей и так уже обеспечена.

Где-то перед самым выпуском из школы, кажется, в апреле, Марьяна вдруг с удивлением обнаружила, что кроме нее никто так жилы не рвет. Все вроде бы и учатся, вроде бы и готовятся к поступлению в вузы, но тем не менее не забывают и о личной жизни. Почти все девчонки дружили либо с одноклассниками, либо с мальчиками из параллельных классов. У самых красивых в качестве кавалеров были уже студенты вузов и курсанты военных морских училищ.

Пусть Марьяна и не красавица, но девушка весьма приятной внешности. Правда, вот волосы… Да, прической она и в юности не могла похвастаться, но носила такую короткую мальчиковую стрижку, которая сама по себе была вызовом общественному мнению. Никто не посмел бы и подумать, что все дело тут в слабых и неказистых волосах. Каждому казалось, что супер-Марьяна держит свой, особый и отличный от других стиль.

Одним словом, задумавшись о личной жизни, Марьяна тут же почувствовала себя обманутой и обделенной. Для начала она бросила взгляд на одноклассников и обнаружила, что Женя Федосеев очень даже ничего себе: высокий, стройный и буйноволосый. Дело несколько осложнялось тем, что он уже во всю дружил с Люсей Шевцовой и на Марьяну не обращал ровным счетом никакого внимания. Но не такова была Марьяна, чтобы отступить при первых же трудностях.

Определив, таким образом, объект, Марьяна наплевала на чувства Люси Шевцовой и приступила к атаке. Сначала она выяснила, когда обоих ее родителей весь вечер не будет дома. Определившись с днем, Марьяна попросила у Федосеева старый учебник Ландсберга по физике. Этот самый Ландсберг, разумеется, у нее имелся, все три тома, но она сделала вид, что просто задыхается без него.

Она договорилась с Женей встретиться на станции метро «Чернышевская», но очень вовремя позвонила и сказала, что у нее неожиданно поднялась температура и она была бы благодарна, если бы Женя собственноручно занес ей этот учебник. Если ему, конечно, не трудно. Парень решил, что помощь однокласснице труда ему не составит никакого, и обещал прийти. К тому моменту, когда Федосеев должен был появиться, Марьяна разложила постель, надела самую красивую ночную сорочку на тоненьких бретельках и, читая учебник анатомии для восьмого класса, распалила себя так, что готова была наброситься на Женю прямо у входной двери.

С трудом сдержавшись, она предложила ему пройти в комнату, якобы для того, чтобы проверить, есть ли у Ландсберга та глава, которая ее особенно интересует в свете поступления в институт. Извинившись и сославшись на температуру, она скинула халатик, забралась в постель и принялась сосредоточенно перелистывать учебник. При этом тонкая бретелька с ее плеча все съезжала и съезжала до тех пор, пока сорочка не обнажила маленькую крепкую грудь с нежно-розовым соском.

О том, что Женя увидел то, что ему намеренно демонстрировали, Марьяна поняла по напряженному сопению, но головы не подняла, «увлеченная» Ландсбергом. Она несколько сменила позу, одеяло съехало, и Жениному взору предстало обнаженное бедро и наполовину прикрытый все той же тонкой сорочкой темный треугольник между ног.

– Ну… я пойду, – пробормотал Федосеев таким полузадушенным голосом, что Марьяна поняла: только что посеянное уже дало первые всходы. Ей хотелось собрать весь урожай, поэтому сорочка сама собой полезла вверх, ноги раздвинулись, и бедный Женя Федосеев увидел то, чего никогда прежде не видел и, главное, чего никак не рассчитывал увидеть в ближайшие полгода.

Федосеев прирос к стулу, уже не собираясь никуда уходить, а Марьяна, воспользовавшись его замешательством, выбралась из постели. Вторая бретелька сама собой скатилась по шелковистому плечу, сорочка упала на пол, и Жене ничего не оставалось делать, как припасть к беззастенчиво предлагающему себя блистающему телу.

Люся Шевцова была благополучно Женей забыта. Она плакала, требовала объяснений и на нервной почве съехала на сплошные трояки, но это никого не волновало. Женя с Марьяной упали в омут плотской любви, от чего сами весьма пострадали, потому что выныривали лишь к контрольным и сочинениям, и то от случая к случаю. Марьяна не получила даже серебряной медали, но в институт все же поступила. Женя в Политех провалился и отчалил в армию, аж на Кольский полуостров.

Кольский полуостров был так запредельно далеко, что очень скоро Марьяне надоело отвечать на Женины романтические послания. Тем более что в одной с ней группе финансово-экономического института, куда она поступила, учился некто Влад Терехов.

Терехов был старше ее на три года и армию уже успел благополучно отслужить, из чего следовало, что ни на какой полуостров его больше не зашлют. Он казался Марьяне очень взрослым, независимым и мужественным. Она попыталась провернуть с ним вариант с учебником и съехавшей ночной рубашонкой, но успеха он не возымел. Видимо, Терехов уже кое-чего повидал на этом свете, а потому на обнаженку ожидаемым образом не прореагировал. Он прикрыл «больную» девушку одеялом и ушел восвояси, то есть в студенческую общагу.

Марьяна весь вечер прорыдала в подушку и чудным образом заболела по-настоящему. Наутро у нее действительно поднялась температура и дико заболело горло. Она не посещала лекции около двух недель, и по истечении последней Влад Терехов заявился к ней сам с пакетом апельсинов и двумя пирожными «буше».

– Ну, давай, что ли, чаю попьем, – предложил он.

Марьяна, которая уже почти поправилась и от Терехова ничего хорошего не ожидала, плюхнула перед ним на стол чашку с чаем, выложила на тарелочку сразу оба пирожных и зло сказала:

– Трескай!

Терехов не смутился, съел оба пирожных и, улыбнувшись, спросил:

– Обиделась?

Марьяна, запакованная в плотный спортивный костюм на «молнии», сделала вид, что не поняла его намека на прошлую задравшуюся ночнушку. Терехов и этим не смутился.

– Я просто не люблю, когда меня держат за идиота, – сказал он.

– И что? – истерично выкрикнула Марьяна.

– Ничего. Я думал, что ты прикидываешься заболевшей, а девчонки сказали, будто у тебя температура чуть градусник насквозь не прошибла.

– И что? – опять проклекотала Марьяна.

– Ничего… Жаль, что на тебе нет той самой… рубашечки, – без всякой улыбки сказал он. – Сейчас я, пожалуй, оценил бы.

– Перебьешься! Раньше ценить надо было!

– Ну ладно, – согласился Терехов. – Я тогда пойду.

– Скатертью дорога! – рявкнула Марьяна и понеслась открывать ему входную дверь.

В прихожей квартиры, расположенной в старом питерском доме, Терехов ногой захлопнул дверь, услужливо открытую Марьяной, прижал ее к стене и поцеловал так, что ей стал отвратителен толстый спортивный костюм, старый свитер под ним, детская маечка, хабэшные колготки и трусы в зелененькие цветочки. И тем не менее, кроме поцелуя, Терехов в тот день так ничего и не урвал. Дело было не только в заношенных трусиках – Марьяна не хотела ему прощать проигнорированную задравшуюся рубашонку. И не прощала долго. Она крутила романы со многими парнями и особенно любила целоваться со своими поклонниками на виду у Терехова. Он, глядя на ее выкрутасы, кривил губы, целовался с другими, а перед самым выпуском, остановив ее в институтском коридоре, сказал:

– Хватит, Марьяна! Выходи за меня замуж.

– С какой это стати?! – спросила она по инерции зло и заносчиво.

– Ты любишь меня, я знаю, – серьезно ответил он.

– Да?! – сделала она удивленные глаза, а в груди у нее все затрепетало от небывалого ощущения победы над непобедимым Тереховым.

– Конечно, любишь. И я…

– Что ты?

– Я тоже люблю тебя, Маша…

Машей Марьяну звали только в раннем детстве. Лет в шесть она заявила родителям, что ненавидит глупые сказки про глупых Маш с глупыми медведями, и потребовала, чтобы ее всегда звали только полным именем. Мама еще пару месяцев сбивалась на Машу, но дочь так зло и по-взрослому поправляла ее: «Марь-я-на!", что бедная женщина вынуждена была сдаться.

Это ее детское имя – «Маша» – в устах сурового Терехова прозвучало как объявление о полной и безоговорочной капитуляции, что несказанно утешило сильно уязвленное им же Марьянино самолюбие. Отныне одному лишь Владу Терехову разрешалось звать ее Машей. Такой вот он получил знак отличия от других. Такую награду.

Поженились они сразу после окончания института. Марьяна никак не могла понять, что испытывала во Дворце бракосочетания, когда Терехов надевал ей на руку обручальное кольцо. Любовь ли? Любила ли она Влада или всего лишь праздновала победу? Его поцелуи были вкуса сбывшегося желания.

В постели она представляла, как он мучился, когда она его отвергала, и наслаждение от этого делалось еще слаще, еще острее, еще пронзительней. В конце концов она привыкла к тому, что дарит себя мужу, и это ощущение превосходства над ним постепенно перенесла и на все другие области их семейной жизни.

Терехов оказался любящим и терпеливым мужем и нежным отцом. Марьяна могла смело доверить ему детей с самого младенчества, зная, что он вовремя и покормит их, и переоденет, и укачает. В случае необходимости Влад мог и обед приготовить, и квартиру убрать, и даже простирнуть ее колготки.

Марьяна воспринимала это как должное и была уверена, что в очередной раз вытянула в жизни счастливый билет. На других мужчин она никогда больше не смотрела, потому что, в дополнение ко всему вышеперечисленному, Терехов имел неплохую внешность и был страстен в постели.

И вот теперь, когда Марьяна считала свою жизнь вполне устоявшейся и отлаженной, когда уже не ждала от нее никаких сюрпризов, в их налоговую инспекцию пришел Владимир Викторович Халаимов. От его взгляда у Марьяны немедленно скрутило внутренности, как когда-то в юности, когда она читала учебник анатомии, поджидая Женю Федосеева. Начальница инспекции что-то говорила о ней новому заму, а Марьяна больше всего хотела бы в этот момент оказаться перед ним в той самой сорочке со спущенной с плеча бретелькой.

Выстукивая на компьютере бесконечные ряды из «б» и «с», она думала о том, что надо немедленно что-то предпринять! Надо каким-то образом дать понять новому заму, что он произвел на нее большое впечатление. Два раза в жизни ей удавалось завоевывать нужных мужчин учебниками и полуобнаженным телом. Ясно, что с Халаимовым этот вариант не пройдет, но другого опыта у Марьяны Валерьевны не было. Она думала над обрушившейся на нее проблемой половину рабочего дня до обеда, а в кафе «Восторг», поглощая дежурный салат «Столичный», наконец придумала: для начала нужно съездить в салон «Мадлен», в котором продавались парики, шиньоны и всяческого вида накладки. Конечно, она понимала, что, если завтра же явится в инспекцию в шикарном парике, всем сразу станет ясно для чего, вернее, для кого она его надела. Но в таком шикарном салоне, как «Мадлен», специалисты должны быть настолько высокого уровня, что наверняка смогут помочь ей в ее щекотливом положении.

Марьяна Валерьевна еле дождалась конца рабочего дня, при этом насмерть переругалась с Тамарой Ивановной, сделала несколько едких замечаний Эльмирке и была раздражена тем, что не удалось придраться к пышноволосой Арбениной. Та весь день тюкала на компьютере, и ей в голову даже не приходили мысли о салонах, типа «Мадлен».

Вынырнув из толпы, льющейся из метро на станции «Василеостровская», Марьяна сразу увидела «Мадлен». Салон, расположившийся на первом этаже старого дома, казался декорацией к шикарному сериалу про красивую жизнь, прилепленной к краснокирпичному и весьма неказистому зданию. В отличие от других окон дома, узких и глубоко утопленных в стены, огромные витрины салона сверкали новейшими стеклопакетами и представляли собой настоящее произведение дизайнерского искусства. В нишах, затейливо затянутых темно-бордовой тканью драпировки, стояли на разной высоте женские бюстики на длинных шеях и с гладкими продолговатыми лицами. Одни лица не имели ничего, кроме чувственных сочных губ, другие – только огромные манящие глаза.

На каждой модели красовался парик. Парики были так искусно и прихотливо освещены скрытыми от глаз светильниками, что их волосы казались живыми. Видимо, где-то внизу витрины еще находился и замаскированный вентилятор. Под легкими потоками воздуха прядки париков слегка трепетали и набегали на белые лица. Казалось, еще чуть-чуть, и из складок ткани появятся такие же белые руки с тонкими длинными пальцами и отбросят от щек мешающие пряди.

Марьяна простояла у витрины минут десять. Ей нравились все парики до единого. Все они были лучше ее собственных жалких волос. Она еще раз коснулась рукой своей жидкой челки, торчащей из-под шапки, горько вздохнула и открыла дверь «Мадлен». Приход Марьяны был отмечен мелодичными переливами колокольчиков, и перед ней почти сразу возникла молодая женщина в очень красивом темно-синем костюме и белой блузке. Женщина так радостно улыбнулась и протянула к ней руки с длинными ухоженными ногтями, будто только ее и ждала, безотлучно дежуря у дверей.

– Милости просим! – пропела она неожиданно глубоким низким голосом, и Марьяна поняла, что ей далеко за тридцать. – Меня зовут Дарьей. Я менеджер салона «Мадлен» и вся к вашим услугам. Раздевайтесь, – она показала рукой на причудливо изогнутую стальную вешалку, – и проходите.

Дождавшись, когда клиентка снимет верхнюю одежду, Дарья под локоток провела Марьяну к двум креслам, стоявшим у стены небольшого пустынного холла.

Потолок и стены холла тоже были задрапированы тканью, тяжелой и темно-бордовой. Светильники, установленные вдоль стен на полу, так необычно освещали помещение снизу, что создавалась полная иллюзия того, что люди находятся внутри шкатулки, обитой бордовым бархатом. Марьяна мысленно поаплодировала находчивости дизайнера. В таком помещении невольно чувствуешь себя драгоценностью.

Странно только, что холл пуст. Неужели у салона мало клиентов? Наверняка мало. Марьяна прикинула, скольким женщинам налоговой инспекции стоило бы прикупить паричок, и поняла, что очень немногим. То-то менеджер Дарья вцепилась в нее, как в находку.

Дарья показала Марьяне рукой на кресло, сама опустилась в соседнее и спросила:

– Что желаете: кофе, чай, минеральную воду, коньяк?

Марьяна ничего такого не желала, потому что не была уверена, что у нее и на парик-то хватит. Все-таки она утром еще не знала, что после работы поедет в «Мадлен». Она отрицательно помотала головой и даже усилила отрицание жестко и одеревенело скрещенными на груди руками.

– Да не волнуйтесь вы так! – по-доброму улыбнулась Дарья. – Напитки, как говорится, за счет заведения. Мы сейчас с вами побеседуем о том, что вы хотите у нас заказать, а за чашечкой чая или кофе наше общение пойдет непринужденнее. Не так ли?

Марьяна, косясь на прекрасное каштановое каре менеджерихи, пыталась угадать, парик на ней или свои собственные волосы, но сделать этого не смогла и еле слышно произнесла:

– Ну… если вы так считаете… тогда, пожалуй, кофе…

Дарья, ни к кому не обращаясь, сказала в пространство:

– Два кофе. – Потом посмотрела в глаза Марьяне и спросила: – Вы ведь у нас впервые, не так ли?

Марьяна кивнула. В момент ее кивка из открывшейся прямо в драпировке двери вышла молодая девушка в таком же темно-синем костюме, как у Дарьи. За собой она везла сервировочный столик с игрушечным кофейным сервизом. Марьяне сразу стало понятно, почему заведение так разбрасывается своим кофе. Чашечки были не более наперстка. Много не выпьешь. Жмоты и лицемеры. Лишь бы пыль в глаза пустить. У них и парики, наверное, такие же: только в темноте на них смотреть и при освещении снизу. А взглянешь на себя при дневном свете и ужаснешься!

Девушка поставила на стол чашки, кофейник, молочник, вазочку с такими же крошечными, как все остальные, печенюшками и, обворожительно улыбнувшись клиентке, исчезла в стене вместе со своим столиком. Марьяна невольно отметила, что у нее прекрасные белокурые волосы. И без всякого сомнения – натуральные.

Дарья налила в чашечки кофе, и по помещению поплыл такой волшебный аромат, что Марьяна взяла обратно все свои невысказанные предположения на предмет жмотства салона. Кофе был хороший и явно не из дешевых.

– Прошу вас! Угощайтесь! – Дарья сделала рукой приглашающий к трапезе жест, и Марьяне ничего не оставалось, как поднести к губам крохотную чашечку.

Дарья дождалась, когда клиентка глотнет кофе, и уверенно произнесла:

– Ну вот! И вы себя уже лучше чувствуете, не так ли?

Марьяна, обжегшись горячим кофе, подумала, что если это Каштановое Каре еще хоть один раз спросит: «Не так ли?», то она уйдет из «Мадлен» и купит что-нибудь подходящее в ларьке возле метро.

Дарья с хорошо натренированным изяществом тоже глотнула кофе и наконец приступила к делу:

– Ну что же! Теперь, пожалуй, можно и определиться с заказом.

Марьяна, напрягшись, ждала сакраментального «Не так ли?», чтобы можно было сразу сбежать, но женщина, опустив это присловье, спросила:

– Расскажите, что вы хотите.

Поскольку раздражающего ее вопроса не прозвучало, Марьяна вынуждена была начать:

– Понимаете, я сама не знаю, что мне лучше всего у вас заказать. Дело в том… Вы, конечно, уже обратили внимание на мои волосы…

Менеджер дипломатично кивнула, едва-едва, и ее каштановое каре слегка колыхнулось.

– Так вот, – продолжила Марьяна, – мне хотелось бы, чтобы изменение моей внешности не бросилось в глаза слишком резко… Понимаете?

Дарья еще раз утвердительно колыхнула своим каре и сразу предложила:

– Тогда вам следует начать с отдельных накладок, например, с одной – на затылке. Сейчас мы примерим. Пройдемте, – и она неуловимым движением распахнула перед Марьяной дверь в другое помещение.

Оно представляло собой маленькую комнатку с большим, во всю стену, зеркалом и крутящимся креслом перед ним. Марьяна была усажена в кресло, а Дарья где-то нажала какую-то кнопку, и стены комнаты разъехались в стороны, обнажив застекленный шкаф с париками на белых болванках, уже без всяких глаз и губ, и штабелями темно-синих коробок. Из одной коробки она вытащила нечто пушисто-пепельное и приложила к затылку клиентки. Марьяна невольно улыбнулась. Ее прическа сразу стала пышнее.

– Вот-вот! – торопливо заговорила она, боясь, что это богатство опять будет спрятано в недра коробочки. – Я возьму у вас это! Сколько стоит? Как это прикреплять? А оно не свалится?

– Мне кажется, что эта накладка несколько не подходит к тону и фактуре ваших волос, – покачала своим каре Дарья.

– А мне кажется, что ничего…

– Насколько я поняла, вы хотели, чтобы ваше преображение происходило постепенно…

– Да-да! – перебила ее Марьяна. – И это как раз то, что нужно. Потом, наверное, можно будет добавить что-нибудь сбоку…

– Взгляните! – Дарья крутанула кресло, в котором сидела Марьяна, и дала в руки нетерпеливой клиентке зеркало, чтобы она могла рассмотреть свой затылок.

Зеркало в ослабевшей Марьяниной руке дрогнуло и чуть не упало на пол. Накладка на ее затылке смотрелась пушистым хвостиком зайца-беляка.

– А другого цвета у вас, конечно, нет? – упавшим голосом спросила Марьяна.

– У нас есть разные цвета, но ваш собственный цвет такой… неординарный, что придется перекрашивать. И еще… думаю, стоит подобрать более тонкий исходный материал.

– Материал? – переспросила Марьяна. – А это разве не натуральные волосы?

– Это синтетическое волокно, но оно ничуть не хуже натурального волоса. Его также можно мыть и красить.

– То есть сегодня мне купить у вас ничего не удастся?

– Пожалуй… нет, – с сожалением тряхнула своим каре Дарья. – Но вот уже завтра…

– Понимаете, мне нужно сегодня! Обязательно сегодня! – Марьяна проговорила это таким тоном, будто от накладки зависела вся ее жизнь. – Может быть, вы подскажете адреса других салонов?

– Я могу подсказать, но думаю, что вам и там сразу ничего не предложат.

– Это вы специально так говорите! – почему-то вдруг разозлилась Марьяна. – Чтобы клиенты от вас не уходили…

Дарья улыбнулась:

– Вы зря так думаете. Нам хватает клиентов, поверьте. Мы, кроме отдельных лиц обслуживаем театральные коллективы и киностудии. Не горячитесь. Особенно не советую ничего покупать в самопальных бутиках. Купив там накладку, вы рискуете оказаться в смешном положении, когда она у вас отстегнется в самый ответственный момент или расползется в клочья на дожде. И что такое один вечер? Завтра вы сможете забрать свой заказ уже в десять часов утра.

– В десять… – Марьяна прикинула, что с утра можно заехать в управление, потом завернуть в «Мадлен», а из салона уже отправиться к себе в налоговую. – Ну хорошо. Только ровно в десять!

– Разумеется! Мы никогда не подводим наших клиентов. – Дарья откуда-то вытащила ножницы и, улыбаясь, попросила: – Разрешите отрезать у вас прядку, чтобы сверяться с ней по цвету и фактуре.

Марьяна кивнула. Дарья звонко лязгнула ножницами, уложила прядку в конвертик и предложила пройти в следующую комнату, чтобы оформить заказ.

Марьяна подавала семье ужин, тупо глядя в пол.

– Что с тобой, Маша? – спросил Влад. – Неприятности на работе?

– Маме, наверно, угрожают злостные неплательщики налогов, – сострил одиннадцатиклассник Митя.

Поскольку эта его шутка была дежурной, даже Влад сморщился и предложил:

– Придумал бы ты, брат, что-нибудь поновее, а то уже скулы сводит от твоего незатейливого юмора, честное слово!

– Пожалуйста! – ничуть не обиделся Митя. – Тогда вполне могло произойти другое. Например… например, пришел новый начальник! А новые начальники обычно не любят старые порядки, и вот он…

– Хватит пороть чушь! – выкрикнула испуганная Марьяна и так шлепнула о стол тарелкой, что она развалилась пополам.

– Ну, это уже вообще ни на что не похоже! – Рассерженный Влад вскочил со стула и бросил жене, выходя из кухни: – Приведи, пожалуйста, себя в порядок, а потом мы, может быть, все-таки и поужинаем.

Митя, которому очень хотелось есть, зачерпнул ложкой жареной картошки прямо со сковородки, загрузил в рот, схватил с тарелочки сосиску и выбежал из кухни вслед за отцом. Марьяна в изнеможении опустилась на стул, с которого только что встал Влад.

Разве можно так распускаться? Она никогда прежде не позволяла себе такого. Хотя… такого с ней и не случалось прежде… Все равно: семья – это святое! Ее мужчины ни в чем не виноваты. Хорошо хоть Ванечка не видел ее в таком состоянии. Младший сын ходил к репетитору по русскому языку и вот-вот должен был вернуться домой.

Марьяна потерла обеими руками лицо, будто надеясь стереть то, что непременно должно было остаться на нем после взгляда Халаимова. Влад прав. Надо срочно привести себя в порядок. Что-то она совсем расползлась… Но она никогда еще не была в подобной ситуации. А что в такой ситуации делать с Владом? Неужели разводиться? Сейчас Марьяна наконец осознала, что никогда его не любила. Никогда! Она вообще никого и никогда не любила. За ее почти сорокалетнюю жизнь у нее было всего двое мужчин. Женя Федосеев – жалкий статист, которого она использовала в корыстных целях ознакомления с анатомией, мужской и женской, и с которым прошла свой первый секс-курс, и еще Влад. Муж.

Конечно, Марьяна когда-то сама выделила его из всех в институте, но полюбить, похоже, так и не сподобилась. Сначала пыталась вульгарно соблазнить, потом ненавидела за то, что не поддался, и в конце концов добыла его как трофей в изнуряющей и неравной борьбе. Трофей оказался хорошим мужем и отцом, но сейчас это только осложняло дело.

Прежде чем разводиться, надо все как следует взвесить. Во-первых, у них с Тереховым дети. Их никак нельзя сбрасывать со счетов, учитывая, что оба сына обожают отца. Во-вторых, где гарантия, что Халаимов женится на ней? В-третьих, нет гарантии и того, что она захочет за него замуж, когда познакомится с ним поближе. В-четвертых… Это «в-четвертых» было самым скользким моментом… В-четвертых, Владимир Викторович вполне может и не соблазниться ею. Каждый прожитый день работает против нее, ибо не делает ее краше, а только добавляет морщин и седых волос. Кроме того, в налоговой инспекции столько женщин всевозможных возрастов, комплекции, интеллекта и сексапильности, что Марьяна на фоне некоторых может очень даже бледно выглядеть.