Отравленная страсть

– А что они искали? – стараясь сдержать тревогу, спросил я.

– Не пойму! Один другому пробурчал: глупое, мол, задание, в городе полно светлых «Волг». Да! Они нашли в салоне между сиденьями импортную заколку для галстука. Блестящую, с драконом. Спросили, чья? А я не знаю. Ты без галстука ходишь. А больше никого в машине не было. Они забрали, переписали номер машины, мои данные, и уехали.

– Не уехали, – мрачно покачал головой я и показал на дорогу.

Милицейский автомобиль остановился и задним ходом быстро возвращался к нам. Мы с Сашкой многозначительно переглянулись. На лице Евтушенко красовалась кислая мина, словно он, не разобравшись, хватанул зубами лимон вместо яблока. Моя физиономия вряд ли выглядела лучше.

В памяти всплыла откинутая фигура Андрея Воробьева в кресле, расслабленный галстук и блестящая полоска на груди. Так и есть, я вспомнил необычный зажим для галстука в форме дракона. Вот это прокол! Выгружая тело, мы не заметили, что заколка осталась в салоне. И даже утром я не догадался все проверить! Ведь стоило просто заглянуть под сиденья… Идиот!

Я бросил взгляд по сторонам. Мелькнула трусливая мысль: бежать? Бесполезно, милиция – это не таксисты. Мы засветились по полной программе.

– А, ребята…, – Ирина только сейчас заметила Сашу и Олю.

– Они тоже на пляж собрались, – вяло объяснил я. – Возьмем?

– Конечно, конечно, – Ирина торопливо кивнула.

Судя по глазам, голова ее была занята совсем другими, неприятными мыслями. Чего уж говорить обо мне?

– Если отпустят, – чуть слышно произнес Саша.

– А чего нам волноваться, – бодро заявила Ольга. – Ну, ищут каких-то бандитов. Работа у них такая. А мы то причем?

Святая простота! Я искренне позавидовал ее спокойствию.

Высокое жужжание задней передачи противной волной подкатило к нам. Белые огни в подфарниках милицейского автомобиля погасли.

Все! Как говорится, приехали!

Глава 11

Из подъехавшего автомобиля лениво вышел милиционер.

– Капитан милиции Прохоров, – устало представился он. – Разрешите ваши документы.

– С собой только студенческие билеты, – Евтушенко попытался улыбнуться, но улыбка получилась вымученной.

– Вот права, – я автоматически достал водительское удостоверение и тут же понял, что поступил опрометчиво.

Капитан с интересом ухватился за документы, в глазах появилась бодрость.

– Тихон Петрович, где вы были позапрошлой ночью?

– Как где, в общежитии. – Я старался держаться невозмутимо.

– Вот наша общага, – показал Сашка.

– Угу, – буркнул капитан, по-прежнему изучая меня. – А машину эту доводилось водить?

– Да. Помогаю хозяйке.

– Гражданка Глебова утверждает, что «Волга» всю ночь простояла у нее во дворе.

– Конечно! – Ирина стремительно вклинилась в разговор. – Заколов подтвердит. Я вышла утром, а он в ней сидит. Мы вместе и поехали.

Как женщины обожают подробности! Ну, зачем, ведь не с подружкой болтаешь?

– Как вы сказали? – уцепился милиционер. – Сидел в машине?

Капитан задумался, и все-таки пришел к неприятному для меня выводу:

– Значит у вас, Заколов, в ту ночь были ключи от автомобиля?

– Я подъехал пораньше. На автобусе. И решил дождаться Глебову в машине.

– Так были у вас ключи или нет?

Ежу понятно, что были. Не отвертишься.

– Да, – подтвердил я.

После минутного раздумья лицо капитана озарилось догадкой:

– Значит, вы могли воспользоваться автомобилем самостоятельно. Без ведома хозяйки.

Вот, черт! Ну, просто чудеса дедукции демонстрирует сотрудник милиции. Не даром носит капитанские погоны.

– Зачем мне это? – я с напускным равнодушием рассматривал ветки близстоящего тополя.

Второй милиционер, успевший выкурить сигарету, нетерпеливо толкнул капитана.

– Передадим все следователю. Зачем нам париться? – шепнул он напарнику.

– Угу, – согласился капитан и обвел всех беглым взглядом: – Возможно, вас вызовут.

Он записал наши фамилии. Милицейская машина отъехала.

– О чем это он? Куда вызовут? – не понимающе таращилась Карпова.

– Сама говорила, работа у них такая, – ответил Саша.

– Так, все! Мы не меняем наших планов. На пляж, так на пляж! А то солнце скоро сядет! – бодрился я. Ирина растерянно стояла около водительской двери. Я предложил: – Давай, лучше я поведу машину.

– Лучше ты, – согласилась она, потом осторожно спросила: – А ты ездил на машине той ночью?

– Ерунда, – скривился я и тут же повысил голос: – Чего встали? Занимаем места согласно купленным билетам! Вы вдвоем назад, а товарищ преподаватель вперед. Нам нужен штурман в незнакомом городе.

Всю дорогу в машине царило молчание. Скованная Оля незаметно озиралась, старательно делая вид, что ездить в новенькой «Волге» для нее обычное дело. Несколько раз я ловил в зеркале ее насупившийся взгляд. Саша рядом с ней внимательно изучал сиденье и коврики. Я изредка спрашивал дорогу у Ирины и невольно бросал взор в зеркало заднего вида. Отчего-то казалось, что вот-вот появится милицейская погоня. Ирина отвечала не сразу, и мы несколько раз проскочили нужный поворот.

Каждый думал о своем. И мысли у всех были не радостные.

Добравшись до пляжа, я сразу же потащил всех в реку. Нужно было взбодриться, стряхнуть тяжелые раздумья. Вода в Оке была светло-коричневой, иногда проплывали маслянистые сгустки, но народ резвился, не обращая на это внимания. Холодные брызги заставили наших девушек завизжать, лица взбудоражились, взгляды освободились от внутренней сосредоточенности.

– Надо было салон в ту ночь как следует проверить, – улучшив момент, шепнул мне Сашка.

– Что-нибудь нашел? – спросил я.

– Нет, но заколку мы проворонили. Не помнишь, была у него заколка на галстуке?

Я ее уже десять раз все хорошо вспомнил.

– Была. Именно такая – с головой дракона. Наверное, отскочила, когда он свалился. Но еще надо доказать, что она его.

– С драконом – значит. Вещь редкая. И заметная. Наверное, из-за границы привезли. А еще могут найти ворсинки от костюма на сиденье.

– Ты думаешь, наши эксперты уже и до этого дошли?

– Если захотят – нароют.

– Почему же милиционеры нас сразу не забрали?

– Ничего это не значит. Возможно, они теперь следят за нами.

Я осмотрелся. Среди множества раздетых людей в темных очках мог спрятаться даже агент ЦРУ.

– Скажешь тоже, – усомнился я. – Хватит о грустном! Может, капитан присвоит заколку и никуда не будет сдавать. В любом случае, от нас уже ничего не зависит. Лучше давай еще раз определим коэффициент красоты города. Тут самое удачное место для этого.

– Думаешь?

– А ты оглянись.

Вслед за медленным поворотом головы, глаза Евтушенко загорались.

– Я только очки одену, – согласился он.

В определении Коэффициента Женской Красоты города самое увлекательное – это процесс подсчета.

Не помню, у кого из нас первого родилась эта мысль. Скорее всего, идея была моя, а Сашка придал расчету математическую строгость. Когда мы только приехали из Приозерска в Ленинск, в общежитии часто возникали споры: в каком городе девушки красивее? Почти каждый из студентов убеждал, что уж в его то городе все девушки просто конфетки, одна другой краше.

– Киноактрису Алферову знаешь? – кричал очередной спорщик. – Так вот, на нее у нас бы просто не взглянули. В толпе бы затерялась!

– Да что твоя Алферова! – запальчиво отвечал другой. – У нас в школе были такие девушки, что у-у-у…!

Протяжное «у» звучало убедительно. И местный патриотизм – похвальное чувство. Но требовался объективный критерий для решения проблемы.

– Нужен численный параметр, – предложил я. – Предлагаю его назвать: Коэффициент красоты города!

– Женской красоты, – поправил кто-то.

– Согласен. Пусть будет Коэффициент Женской Красоты города. Сокращенно – КЖК.

– А как его определить?

– Надо взять случайную выборку женщин, – вступил в разговор Евтушенко, – и подсчитать, какой процент из них – красивых.

– А как определить, кто красивая, а кто – нет?

– Да, как посчитать?

И тут у Сашки родилась гениальная мысль.

– Все очень просто, – спокойно изрек он. – Если появляется желание трахнуть – значит, красивая.

Все затихли. Каждый перебирал в памяти образы знакомых девушек и прикидывал, как работает критерий.

– А что, неплохая идея.

– Хитро.

– Это логично, – подытожил я.

Вскоре было решено, что для расчета берутся женщины от 15 до 45 лет. Объем выборки должен быть не меньше 100 персон. Для объективности лучше всего проводить исследование на типичной улице в утреннее или вечернее время, когда все спешат на учебу или работу, либо возвращаются домой. Слишком позднее время, а также улицы в непосредственной близости от учебных заведений исключаются. Там больше молодежи, что естественно приведет к завышенной оценке.

Когда критерий был сформирован, все посмотрели на часы. Наша общага располагалась на самой обычной улице, и время было подходящим.

– Приступим? – предложил я.

Несколько человек вывалили на улицу и пристроились на ступеньках. Теоретическая фаза перешла в экспериментальную. Четыре пары глаз внимательно провожали всех женщин. Один загибал пальцы, другой шевелил губами, я ломал тонкую веточку и раскладывал щепки на две кучки. Хочу – направо, не хочу – налево.

Из общежития вышла Селютина, наша сокурсница с крупной, но правильной фигурой и вечно румяными щечками. Она сбежала по ступенькам. Наши глаза суммарным усилием давили ей на выступающую часть ниже поясницы. Селютина обернулась, поежилась. Рука одернула юбку, другая ладошка отряхнула подол. Я отложил щепку в правую кучку, кто-то загнул палец.

Минут через десять Селютина вернулась с батоном хлеба.

– Чего вы тут делаете? – подозрительно оглядела она нашу молчаливую компанию.

– Проходи Селютина, проходи… Не мешай… Ты уже подсчитана, – ответили в разнобой несколько голосов.

– Что, что? – наступала Селютина.

В дверях показалась комендант общежития Серафима. Строгий взгляд из-под очков в золоченой оправе окинул собравшихся.

– До свидания, – процедила она.

Мы дружно издали свистящие звуки «сви-идань» и затрясли головами. Подкованные каблуки на толстых лодыжках застучали по каменным ступенькам.

– Сколько ей лет? – шепотом спросил я Селютину.

– А тебе зачем?

– Научный эксперимент, – важно заявил я.

– Сорок пять, – быстро ответила она, потом спохватилась: – Какой еще эксперимент?

– Ухудшает КЖК, – вздохнул я и положил палочку в левую кучку.

– Какой эксперимент? – не унималась Селютина.

– Не мешайте работать, барышня.

– Вы чего это тут на всех пялитесь?

– Да отстань ты!

– Что?

Селютина размахивала авоськой с батоном в непосредственной близости от горок из щепок. Данные первого эксперимента оказались под угрозой.

– Ребята, заканчиваем! Достаточно, – скомандовал я, заслоняя результаты научных исследований.

Как ни странно, итог у всех четырех человек были схожим. Это подтвердило правильность выработанного критерия. Мы быстро подсчитали средний КЖК – 36 %. Потом, когда мы провели подобные расчеты в других городах, оказалось, что это очень приличный показатель.

С тех пор, особенно после каникул, в общаге можно было услышать подобные разговоры:

– Ну, был я в Ташкенте. Экскурсовод достопримечательности показывает, а я КЖК считаю. И что! Всего 16 %! Нет, пацаны, туда ездить не стоит.

– А вот у меня в Киеве полтинник получился. 50 %!

– Это ты как считал?

– После дня рождения у приятеля на бульвар вывалили…

– Не-е, не пойдет! Данные не корректны! КЖК определяется только на трезвую голову.

В один из первых дней после приезда в Горький мы с Сашей Евтушенко уже провели подсчет местного КЖК. Тогда мы сидели по обеим сторонам лестницы, спускающейся от памятника Чкалову к берегу Волги. Праздно шатающаяся толпа дала результат 28 %. Вполне нормальный показатель, решили мы. Сейчас на пляже я предложил его перепроверить. Главной целью было, отвлечь друга от невеселых мыслей, связанных с трупом и милицией.

Для лучшей выборки, мы оставили на время наших спутниц и отправились бродить по пляжу. Со скучающим видом мы продвигались среди обнаженных тел, кося изучающие взгляды на женские прелести.

– Ну, что? – спросил я Сашку, когда мы плюхнулись на песок, обойдя почти весь пляж.

– 21 из ста, – устало ответил он.

– У меня 23. Итого, в среднем, 22 %. Меньше, чем на Чкаловской лестнице.

– И заметь, молодежи здесь значительно больше.

– А результат меньше.

– Вот, что с людьми делает одежда.

– Маскирует недостатки, преувеличивает достоинства.

– Да-а… А тут все на виду. Голое тело откровеннее.

– Карпова, что, теперь на тебя переключилась? – поинтересовался я.

– А у тебя есть возражения?

– Нет, Сашок, никаких. Я, честно говоря, устал от ее внимания.

– Я знаю, тебе больше нравятся худышки. А она… Ты, кстати, ее в какую часть включил?

– Она же приезжая.

– А я включил. В тех самых, кого хочется. Это объективно. Я же не знаю, кто остальные. Может здесь половина приезжих. – Он немного помолчал и пристально взглянул на меня: – А Ирину?

– Ирину? – Я не отводил открытый взгляд. – А ты как думаешь?

– Тебя, Тихон, не поймешь. То среди ночи мчишься к малознакомой Жене, чтобы вывозить неизвестный труп, а потом рассказываешь, какая она красивая.

– Тише ты, – я огляделся.

– То целыми днями пропадаешь с Ириной.

– Я сам себя не понимаю. – Я уткнулся лбом в колени. Ладони подхватывали песок и монотонно засыпали пальцы ног. – Женька… Это Женька. А Ирина…

– Это Ирина, – продолжил Сашка. – Гениальное объяснение.

– Да-а. – Я тяжело вздохнул. – О Жене я думаю постоянно. Она как заноза сидит во мне и напоминает хронической болью. Я не могу избавиться от мыслей о ней… Что ни делаю, обязательно она всплывает. И ты знаешь, сначала мечтать о ней приятно, а потом вдруг, как все припомню – сразу ноющая боль. А Ирина… Что Ирина? Она же преподаватель.

– Это всего лишь ее должность. Но прежде всего она женщина. И как все женщины, она хочет любить и быть любимой.

– Звучит банально.

– Это аксиома. А все аксиомы банальны.

– Я учу ее водить машину. И все!

– Ну и хорошо, – неожиданно согласился Сашка. Отряхнул от песка ладони и встал на скрещенных ногах, не опираясь руками. – Пора идти к ним. А то неудобняк получается.

– Любопытно, о чем они болтают без нас?

– Если предположить зеркальное отображение, то, о мужиках. О чем же еще! Подсчитывают коэффициент мужской красоты!

Мы дружно рассмеялись. Придумать систему измерения качества цифрами способна только прямолинейная мужская логика. Тепло – холодно, сильно – слабо, красиво – уродливо, для женщин достаточно и этих понятий. А среди мужчин рано или поздно обязательно найдется настырный, придумает единицу измерения и обязательно назовет своим именем. Вот и появляются в учебниках Цельсии, Фаренгейты, Ньютоны, Амперы, Вольты и прочие Бойли-Мариоты. Ну, хоть бы одна женская фамилия в этом ряду затесалась!

Мы с Сашкой пока скромно названием КЖК ограничились. Может, со временем потомки переименуют нашу систему измерения в коэффициент Заколова-Евтушенко?

Ирина и Ольга молча загорали животами к верху. Хоть и лежали они рядом, но по отстраненным позам казалось, что между ними пробежала черная кошка.

– Не успели соскучиться? – я как мог, старался быть веселым.

– С вами тоже, не больно весело, – открыла глаза Ольга. – Хоть анекдот рассказали бы. А то шляетесь где-то, а дамы скучают.

Ирина перевернулась на живот, накрыв голову платком.

– Исправимся! – бодро крикнул я. – Анекдот вам расскажет Александр. А я протру в машине. Мы там так натоптали. Саша, весели девушек.

Я тут же удалился, не давая возможности никому опомниться.

Мне не давала покоя мысль, что в салоне автомобиля могут найти ворсинки от костюма Воробьева. На счет зажима для галстука еще можно что-то придумать, да и изъяли его без понятых. Но если к нему добавится еще одна улика, тут уже вряд ли отвертишься.

Подходящую бутылку для воды я нашел рядом с мусорным баком. Дерматиновая обивка автомобиля даже речной водой протиралась хорошо. Я искренне радовался, что салон не велюровый. Открыв обе задние дверцы, я дал возможность сиденью и коврикам просохнуть.

В машину засунулась любопытная морда большой собаки похожей на овчарку. Она несколько раз потянула влажным носом и хотела, было развернуться, но я ее остановил. В голову пришла неожиданная идея.

– Что, Шавка, есть, наверное, хочешь? – я посмотрел в грустные глаза давно нечесаной псины. – А у нас есть бутерброд. Подожди, сейчас принесу.

Собака послушно села, в глазах появился интерес.

– Охраняй! Никого не пускай! – приказал я и побежал к ребятам.

– У тебя бутерброд с колбасой есть, – наскочил я на Ирину, обдав ее струей песка.

– Да потише ты! – Глебова недовольно отряхивалась. – Есть. Там в пакете. Берите, а то испортятся.

Я выхватил бутерброд с вареной колбасой и вернулся к машине. Собака ответственно исполняла порученное задание.

– Это тебе, Шавка.

Дворняга согласилась с новым именем, приноравливаясь цапнуть колбасу.

– Заползай сюда, – я положил бутерброд на середину заднего сиденья автомобиля. – Да, да, можно. Я разрешаю.

Шавка осторожно ступила в салон, одним глазом кося на колбасу, другим – следя за мной. Уяснив, что подвоха нет, она быстро заглотила бутерброд.

– А теперь можешь, полежать. Я серьезно. Давай, давай, – Я мягко свалил Шавку на диван. – Почешись, повертись.

Она поняла меня и заелозила спиной.

– Вот так, не стесняйся. Прелестная собачка.

Когда мы расстались с Шавкой, все сиденье в машине было усыпано собачьей шерстью. Вот теперь пусть эксперты поработают, если захотят.

Я вернулся, весьма довольный собой.

Ирина приподнялась на локтях, сдвинула очки на лоб.

– Ребята, я вспомнила, у меня еще куча дел, мне пора. – В ее глазах читалась нешуточная озабоченность. Когда-то я уже видел такой взгляд – решительный, со скрытой злостью. Ирина кивнула мне: – Ты оставайся. Я попробую сама доехать.

– Отсюда далеко. Ты не сможешь, – попытался возразить я. – Хочешь, помогу.

– Я потихоньку. Не волнуйся, – она выдернула из моих рук ключи.

– Но… Может, еще искупаемся?

Глебова быстро подхватила в охапку вещи и ушла не оглядываясь. Босые пятки оставляли в сухом песке зыбкие ямки. Сзади в однотонном синем купальнике Ирина выглядела интереснее, чем спереди. Я провожал глазами ее хрупкую фигуру, пока она не скрылась в будочке раздевалки. Теперь мне были видны лишь ее ноги. По их движениям я легко угадывал все этапы переодевания. Поднялась одна ступня, затем другая – сейчас она совершенно голая. Потом внизу мелькнуло что-то белое, и движения повторились – теперь она в трусиках.

Сбоку что-то назойливо щекотало висок. Я повернул голову и натолкнулся на ехидный взгляд Карповой. Щеки мгновенно потеплели. Ольга глаз не отводила, сквозь ее улыбку проступали нотки тщеславной радости.

– Один, совсем один, – качая головой, картинно посочувствовала она, и тут же отвернулась к Евтушенко: – Саша, намажь спину кремом. У меня в сумке тюбик.

Я хотел ответить чем-то дерзким, но неожиданно вспомнил, где видел тот самый огонь отчаянной решимости в глазах Ирины, что и несколько минут назад. Это было в тот день, когда Калинин ласково чмокнул в коридоре университета Евгению Русинову. Ирина плакала в кабинете и ожесточенно твердила: «Я его убью, убью!»

Я тут же забыл про Карпову и обернулся к кабинке раздевалки. Щель внизу сквозила пустотой. Распахнутая дверца приглашала следующего. Сквозь разномастную какофонию звуков, дрожащих над пляжем, я услышал шум двигателя отъезжающей «Волги».

Глава 12

В общежитие я вернулся один. Евтушенко и Карпова остались на пляже. Я упал на кровать и закрыл глаза. И сразу же появилась Женя. Ее неясный образ осязаемо витал передо мной.

Нельзя сказать, что в этом ощущении было что-то необычное. В последние два дня жгучая заноза любви сидела во мне и постоянно напоминала о желанной девушке. В любой момент я мог вспомнить ее и начать мысленно с ней разговаривать. Во мне бродили и требовали выхода сотни слов, ласковых и простых, смешных и грустных, которыми я хотел поделиться с ней. Я просыпался и, даже не открыв глаза, думал о ней. А может, она была со мной еще во сне? И где кончался сон, и начинались мечты, я не знал. Она была со мной всегда. И не было никаких сил и возможности выковырнуть эту острую, но сладкую занозу.

В мечтах я видел ее глаза, улыбку, волосы, тело, я даже ощущал ее прикосновения, но не слышал ее слов. Почему-то она всегда молчала.

И сейчас, лежа с закрытыми глазами, говорил только я. Я подыскивал слова, чтобы извиниться за вчерашний дурацкий уход. Подумать только, я обиделся на нее за то, что она любила другого! Я, появившийся в ее жизни только два дня назад, требовал, чтобы она зачеркнула три предыдущих года. Я запрещал ей любить в прошлом!

Как это глупо.

А она даже не спросила меня о подобном чувстве в моей жизни.

Она святая!

Или она равнодушна ко мне?

Я терзал себя мучительными вопросами. Сознание металось между возможными ответами как ястреб: то поднимаясь в солнечную высь, то бросаясь в холодное ущелье. Я объяснял ей, оправдывался, спрашивал. А она всегда была разной. Могла снисходительно улыбнуться, а потом нахмуриться. Или ее образ покрывался вязким туманом, и я говорил сам с собой, с каждым словом увязая в болоте.

Без стука распахнулась дверь. Люминесцентный коридорный свет втиснулся в серую комнату. Наверное, Сашка пришел, очнулся я от бесконечных раздумий.

– Есть кто-нибудь? Почему темно? – резкий женский голос вспорол тишину с наглостью консервного ножа, вскрывающего банку.

Кого нелегкая принесла? Мне свет ни к чему, я и так видел ту, о ком думал.

Два уверенных шага, щелчок выключателя.

Я оторвал взгляд от блеклого потолка. Голова повернулась влево, глаза сморщились от яркого света. Но только на три секунды. Вообще-то, лампочки в общежитиях маломощные. Я сел, панцирная кровать отозвалась узловатым звоном.

Передо мной стояла женщина лет тридцати. Серая юбка до колен, такой же жакет и белая блузка с замысловатым воротником. Туфли черные, тяжеловесные. Она сделала еще два шага и встала напротив меня. Теперь я мог лучше разглядеть ее лицо. Первое, что бросилось в глаза – колючий взгляд серых глаз и черные короткие прямые волосы, зачесанные за уши. Волосы отливали блеском словно мокрые.

– Заколов? Тихон Петрович? – тонкие выщипанные брови вопросительно изогнулись.

– Да, – ответил я, слегка удивленный столь официальным обращением.

Ноги нащупали шлепанцы, я попытался встать.

– Сидите, сидите! – остановила женщина. В кратком жесте рукой чувствовалась привычка отдавать команды.

Она бегло осмотрела комнату. А я тем временем отчетливо разглядел носик с горбинкой, овальные ноздри, хищно открытые по бокам, и маленькие жемчужины в мочках ушей. Серые глаза вновь холодно уперлись в меня, в вытянутой руке раскрылось и тут же захлопнулось удостоверение.

– Следователь районной прокуратуры, Татьяна Витальевна Воронина, – представилась гостья. – Веду дело Воробьева.

Такого начала я не ожидал. Сцепил руки, чтобы унять волнение. В груди неприятно засосало.

– Сидите! Вставать не нужно! – вновь оборвала мой порыв Воронина.

Я невольно подчинился. Она шагнула в одну сторону, затем в другую. Так и делала по три шага, то влево, то вправо, как заведенная. Механический маятник какой-то, а не женщина!

– Я к вам приехала, чтобы задать несколько вопросов, по интересующему меня делу. Вы догадываетесь, о каком?

Она на мгновение застыла и тут же продолжила движение. Мне оставалось только крутить головой, следя за ее перемещениями.

– Так вот, меня интересует, следующее. Где вы находились позавчера ночью?

Я, наконец, пришел в себя и понял, что история с вывезенным трупом Андрея Воробьева серьезно осложнилась. Утром в автомобиле покопались милиционеры, а сейчас передо мной следователь прокуратуры. Что ей известно? Как себя вести? Я сижу, а следователь стоит. Она выше меня и тем самым стремится подавить. Да еще постоянно маячит перед глазами, создавая ощущение монотонности и смирения. Может, их так учат? Нет, мне это не нравится! Надо сломать навязанный ритм, изменить ситуацию.

– Простите, вы следователь Воробьева? – я намерено ошибся.

– Я Воронина Татьяна…

– Ах, да! – перебил я, – Воронина, которая ведет дело некоего Воробьева! Меня всегда удивляло, почему так много птичьих фамилий.

– Что?

– Я говорю, что на каждую птицу есть своя фамилия. – Я резко встал, и зашагал, как и она по два-три шага влево и вправо. Левая рука, согнутая в локте, легла на поясницу, а правая назидательно покачивала пальцем. – Вот смотрите. Скворцовы, Орловы, Воробьевы, Снегиревы, Воронины, наконец. Ну, кто там еще? Куликовы, Чайкины, Филины, Журавлевы. Да взять хотя бы домашних птиц, Гусевы, Уткины, Курочкины. А если принято разделять по полу, то, пожалуйста, Петуховы, Селезневы. Ну, вот припомните любую птицу – обязательно есть соответствующая фамилия. Причем распространенная. А некоторые даже и не переиначивают – Лебедь, Кулик, Орел, Беркут. Как говорится, что слышится, то и пишется. Ну почему так? Люди мечтают летать?