Миллиард долларов наличными

– С кем?

– С Довганем.

– А кто это?

– Как вам сказать… Если коротко – яхтсмен. Хороший яхтсмен.

– А где мне его найти?

Обернувшись в сторону бухты, Радченков махнул рукой:

– А вон мачта, самая высокая, видите? Это его яхта, называется «Алка». Стоит на четырнадцатом причале. Он сейчас там. Подойдите, может, вам повезет.

– Спасибо. Я могу сказать, что меня направили вы?

Радченков посмотрел на сыновей. Потер загорелую до черноты шею.

– Почему нет, скажите. Не думаю, что это вам поможет. Но скажите.

– Спасибо.

– Да не за что. Желаю удачи.

– А вам счастливо поработать.

Подняв с земли гитару, сумку и одежду, он пошел к четырнадцатому причалу.

В дверь каюты постучали, и Петраков крикнул:

– Да, входите!

Вошла его личная официантка Лена. В руках она держала большой поднос, на котором стояли два судка и фарфоровый чайник. С утра Петраков еще не выходил из каюты. Он недавно встал, и на нем были сейчас только трусы и кроссовки на босу ногу. Подумал: хорошо, что это Лена, она не смутится, даже если он вымажется в дерьме. Когда-то они были близки, впрочем, он и сейчас изредка делил с ней постель.

Глянув на девушку со складной фигуркой, бывшую, помимо того, что она работала у него официанткой, еще и мастером спорта по гимнастике, процедил:

– Что там?

– Леонид Петрович, вы просили ланч. Вот ланч.

– Ланч, ланч… Ладно, поставь. И налей мне чаю.

– Сейчас… – Поставив поднос на передвижной столик, Лена взяла чайник и прошла в буфетную.

Каюта у Петракова была командирская, огромная, с двумя спальнями, кабинетом, гостиной и большим холлом для приема гостей. Прислушавшись, как в буфетной позвякивает посуда, поморщился. Вчера, парясь в большой компании в сауне, он нарушил режим, выпил чуть больше, чем нужно, и вот расплата: голова побаливает. Что-то надо делать. Может, сейчас, пока никого нет, лечь с Леной? На полчаса, не больше? Лучший способ, чтобы убрать похмелье. Проверено.

Посидев, подумал: нет, не стоит. Вообще, не надо себя распускать. Они вот-вот выйдут в море, предстоит серьезный поход, может быть, самый серьезный в его жизни. Перед выходом в море он должен следить за своей формой.

Выйдя из буфетной, Лена поставила перед ним стакан. Тонкий сосуд в серебряном подстаканнике был доверху наполнен темно-янтарной жидкостью.

– Пожалуйста, Леонид Петрович.

– Что это?

– Леонид Петрович, перестаньте. Это чай, как вы любите. Крепкий.

– Какой крепости?

Лена подняла глаза к потолку:

– Ну, купеческий, купеческий, довольны? Третья степень, купеческий.

– А где сахар?

– Уже в чае. Как вы любите, два куска.

– А где пенка?

– Леонид Петрович, опять вы со своей пенкой… Ну нет пенки, нет, не получается у меня…

Делая вид, что сердится, он проворчал:

– А чему тут получаться? Как только чай налит, ты осторожно, на ложечке, опускаешь в стакан два куска сахара. И через несколько секунд на поверхности появляется пенка. Точнее, две пенки. Две квадратные пенки, по форме кусков. Как раз такие, какие я люблю. Неужели трудно?

– Леонид Петрович…

– Лена, пойми: без этих пенок мне чай не в чай.

– Леонид Петрович, клянусь – в следующий раз я лопну, но пенки у вас будут. А сейчас попейте так. Чай отличный. Вы же знаете, как я завариваю.

– Ладно. – Взяв стакан, отхлебнул чай, который в самом деле оказался отличным. – Что там на палубе? Все в порядке?

– Не знаю, что на палубе. Вахтенный просил вам передать, что звонили с таможни. Сказали, в двенадцать дня придут подписывать последние бумаги.

– Черт… Что ж ты мне сразу не сказала?

– Вот я говорю. Но сначала чай.

– Почему сначала чай?

– Чай важнее.

– Я сам знаю, что для меня важнее. Давно звонили?

– Да не торопитесь, Леонид Петрович, еще только без четверти.

– Без четверти… Они вот-вот придут, а мне это важно. Что еще?

– Кулигин сказал, что нужно с вами разбираться.

– Кулигин… Ладно, разберемся. Что еще?

– Больше я ничего не знаю. Я же не ваш секретарь. Мое дело – принести вам позавтракать.

– Ладно. Пойди скажи, когда таможенники придут, пусть их немного задержат. Чай предложат, что-нибудь еще. А я пока переоденусь.

– Хорошо, Леонид Петрович. – Лена вышла из каюты.

Посмотрев ей вслед, Петраков проверил судки. В одном была рыба, приготовленная так, как он любил, в другом салат. Съев все до конца, прошел в ванную, почистил зубы, обработал себя дезодорантом. Некоторое время рассматривал себя в зеркале. Он был выше среднего роста, худощав, мускулист, глаза были светлыми, нос чуть курносым, волосы же, иссиня-черные, он всегда носил с пробором. Петраков отлично знал, что такие лица, как у него, нравятся женщинам. Расчесав волосы и попрыскав на них закрепителем, прошел в спальню, надел белые брюки, белую куртку со знака ми отличия капитана первого ранга, белую пилотку с кокардой-крабом и золотыми дубовыми листьями. Поднял ладонь, чтобы привычным жестом проверить, точно ли по центру надета пилотка.

Телефон в гостиной давно уже жужжал, но он не торопился. Наконец, подойдя к столу, взял трубку:

– Да?

Услышал голос старпома:

– Товарищ капитан первого ранга, разрешите доложить?

– Докладывайте.

– На борт поднялись представители таможни, с бумагами. Их надо подписать. Вы можете их принять?

– Кто конкретно из таможни? Вы их знаете?

– Так точно, товарищ капитан первого ранга. Один Сулеев, другой Батуринец. Мы с ними работали.

– Скажите, пусть заходят. Пусть их проводит мой порученец. И распорядитесь, чтобы принесли легкую закуску и шампанское. Пару бутылок. Надо им предложить за успешное завершение.

– Слушаюсь, товарищ капитан первого ранга. Какие-нибудь еще указания будут?

– Нет. Если нужно будет, я вас вызову.

Он положил трубку. Подойдя к открытому иллюминатору, стал смотреть на море. Сейчас он подпишет последние таможенные документы – и будет спокоен. Если поход удастся, навар будет приличным. С таким наваром он сразу поднимется на другой уровень. Впрочем, он и без этого навара поднимется на другой уровень, поскольку уже представлен к адмиральскому званию. Как только он получит контр-адмирала, сразу же уйдет в Военную академию Генерального штаба. А это – верный путь к следующему званию. Нужен успех, и успех будет. Но мандраж, легкий мандраж у него все-таки есть. Как-никак он должен протащить «Хаджибей» через четыре моря, причем последнее, Аравийское, является частью Индийского океана. Ничего, он в себе уверен. К тому же он прикрыт на самом высоком уровне, его поддерживает первый замминистра. Проколов, вроде прокола с таможней, что случился месяц назад, уже не будет.

Раздался стук в дверь. Не оборачиваясь, крикнул:

– Входите!

В каюту вошли, и он обернулся. В двери, ведущей в гостиную, стояли два таможенника, за ними виднелась лихо изогнутая мичманка старшего лейтенанта Качурова, его порученца. Сделав широкий жест, показал на стол:

– Господа, прошу садиться. Документы с вами?

– Да, Леонид Петрович.

Старший из таможенников, Сулеев, невысокий, с узким костлявым лицом, положил портфель на стол. Оглянулся, будто изучая стул, и сел. Второй таможенник, пожилой толстяк, устроился рядом.

Открыв портфель, Сулеев торжественно достал папку.

– Леонид Петрович, вот. Вам нужно только подписать. Вот здесь… – Показал. – И вторая подпись, вот здесь.

Чувствуется рука Глеба, подумал Петраков, оба куплены с потрохами. Встретившись взглядом с порученцем, метнул молнию, на что тот, обернувшись, показал на Лену. Официантка медленно вкатывала в каюту поднос с шампанским, фруктами и закуской.

Удовлетворенно кивнув, Петраков взял из подставки на столе ручку. Подождав, пока Сулеев придвинет к нему документы, размашисто подписался несколько раз. Посмотрел на таможенника:

– Все?

– Все, Леонид Петрович. Поздравляю.

– Я вас тоже. Что ж, давайте выпьем за успех дела.

– Да мы… – Сулеев сделал вид, что хочет встать. – Мы пойдем, у нас еще много дел.

– Не выйдет, господа. Вы находитесь на борту военного корабля, а у нас свои законы. Вставать я вам пока не разрешил. Леночка, бокальчики, пожалуйста… И разложи закусочку, что там у тебя… Семга, икорочка… Разложи, сделай бутербродики… Старший лейтенант, присоединяйтесь к нам… Садитесь, садитесь… Вы были свидетелями торжест венного момента… Молодец, Леночка, спасибо…

Он поднял наполненный шампанским бокал:

– Итак, господа таможенники, за успех! Пьем до дна!

Таможенники и Качуров, подняв свои бокалы, чокнулись с ним и выпили. Осушив свой бокал и тронув губы салфеткой, Петраков встал:

– Господа, я оставляю вас на своего порученца и на Лену. Перекусите, выпейте. А у меня дела, прошу извинить.

Выйдя из каюты, Петраков увидел стоящих на палубе и, видимо, ожидающих его старпома, пухлого и румяного кавторанга Бегуна и командира отряда спецназа Кулигина, жилистого верзилу с лошадиным лицом.

Дав Бегуну приказание проверить готовность всех служб к отходу, повернулся к Кулигину:

– Что у тебя?

– Да, товарищ капитан первого ранга… – Кулигин посмотрел в сторону. – Я хотел показать вам тренировки ребят. Мы кое-что новое придумали.

– С чего это вдруг ты захотел показать мне тренировки ребят?

Кулигин промолчал. Отлично зная характер командира спецназа, Петраков сказал:

– Ладно, пошли. Посмотрю, что вы там новое придумали.

Свернув на боковую палубу, они двинулись к бронированной каптерке на юте. Эта каптерка, в которой раньше хранились канаты, бочки с краской, швабры и прочая боцманская утварь, по указанию Петракова была переоборудована под тренировочный зал, в котором теперь каждый день тренировались спецназовцы. Из почти полутысячной команды, полагавшейся по штатному расписанию огромному крейсеру, Петраков взял в этот рейс только палубную команду, механиков, штурманов, радиоспециалистов и немногочисленный обслуживающий персонал. И еще – лично подобранную им полуроту морского спецназа, взятую специально для охраны крейсера. Помимо автоматов и личного оружия, эта полурота была вооружена также ракетами ручного управления «земля – вода» и «земля – воздух» и тяжелыми пулеметами. Все кулигинские спецназовцы владели карате на уровне третьего дана, сам же Кулигин спокойно разбрасывал двадцать нападающих – что уже не раз приносило Петракову ненужные хлопоты.

Глава 2

Кулигин в черной майке, пятнистых брюках морской пехоты и шнурованных ботинках шел строго по уставу, справа и на полшага сзади от Петракова. Миновав выхолощенные ракетные установки в центральной части и пустующую сейчас взлетно-посадочную полосу, они подошли к открытой двери каптерки.

Спецназовцы под лучами мощных ламп проводили спарринг. Несколько человек у обитых матами переборок отрабатывали удары и блоки.

Заходить в каптерку Петраков не стал. Понаблюдав с минуту за тренировкой, посмотрел на Кулигина:

– Что ты хотел мне сказать?

– Леонид Петрович, для этого надо отойти.

– Отойдем.

Они отошли к бортовым леерам. Кулигин молчал. Далеко внизу, под бортом, слабо качалась грязная гаванская волна. Петраков некоторое время делал вид, что изучает плавающие у ватерлинии щепки, консервные банки, окурки и прочий мусор. Повернулся к спецназовцу:

– Выкладывай, что натворил.

Кулигин потер шею.

– Леонид Петрович, простите. Моя вина.

– Что случилось?

– Да накладка вышла. Вчера я в городе одного притер. Случайно. Простите, я не хотел.

– Что значит – притер?

– Замочил. Убил – в смысле.

Петраков зло прищурился. Кулигин, всем видом показывая свою вину, растерянно моргал. Наконец Петраков прошипел:

– Ты что делаешь, говнюк е…ный? Хочешь все завалить?

– Леонид Петрович… Все было втихую. Как я его приделал, никто не видел.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю.

– Что ты знаешь?

– Знаю, что никто не видел. Он на машине ехал, поддатый. А я на борт возвращался, часов в десять, пешком. Ну и он меня, сука, в темноте чуть не сбил. Я успел шарахнуть кулаком по машине, вмятину сделал, стекла полетели. Он тормознул, выходит с пушкой – и на меня. Прет как танк. Ну, я ему вмазал раза… Он упал. Я думал, жив, наклоняюсь, пульс пощупал – жмурик. Оглянулся – темно, народу нет, все тихо. Проверил документы, положил обратно. Пушку, деньги – ничего не трогал. Убедился, что никого вокруг нет, и ушел.

– Кто он?

– По документам Лев Греков, местный житель. Я уже выяснил, что к чему. Это человек из группировки Левона, кличка Грек. У деловых он, по-ихнему, был лейтенантом. Я успел даже дезу пустить.

– Дезу?

– Да. У нас Колян Быков, вы его знаете, из местных, новороссийский, в эту ночь как раз был в увольнении. Утром он мне про Грека рассказал, говорит, люди Левона ищут по всему городу, кто это сделал. Я Быкову, конечно, про то, что случилось, не сказал, но на голубом глазу дал задание: снова сойти на берег и пустить слух, что Грека замочил кто-то из залетных.

Петраков постоял, пытаясь успокоиться. На то, что Кулигин замочил какого-то Грека, плевать. Спецназу необходимо время от времени размяться. Но если выяснится, что местного жителя убил кто-то из экипажа, с выходом «Хаджибея» в море опять могут возникнуть неприятности.

– Простите, Леонид Петрович… – Кулигин смотрел исподлобья. – Моя вина. Я заглажу. Я не хотел, клянусь.

Петраков зло посмотрел на верзилу.

– Если кто-то в городе узнает – ты конченый человек. Ты понял? Тебя нет. Нет, му…дак е…ный. Понял?

– Леонид Петрович… Клянусь, никто не узнает.

– Ладно, хрен с тобой…

Отвернувшись, Петраков сделал несколько шагов по палубе. Остановился. Было слышно, как Кулигин, пройдя вслед за ним, остановился сзади.

– До отхода занимайся только этим. Продли увольнение Быкову, пусть следит. И держи меня в курсе. Докладывай, как бы я ни был занят. Понял?

– Так точно, понял, товарищ капитан первого ранга. Все будет в порядке, не беспокойтесь.

– Это тебе нужно беспокоиться.

– Так точно, мне нужно беспокоиться, товарищ капитан первого ранга.

Недалеко от них на палубе давно уже маячила фигура старпома, ожидающего, когда Петраков освободится для доклада.

– Какие-нибудь еще указания будут? – спросил продолжавший стоять сзади Кулигин.

– Свободен. – Сказав это, Петраков, не глядя ни на Кулигина, ни на Бегуна, направился к своей каюте. Доклад старпома он выслушивал уже на ходу.

Подойдя к пришвартованной бортом к причалу крупной, под четырнадцать метров в длину, белой яхте, Седов остановился. Поневоле залюбовался: яхта была похожа на игрушку. Это был «Пассаж-450»[1], водоизмещением примерно около двенадцати тонн, с корпусом из сверхпрочного пластика, с современными обводами, с утопленной в борта и оттого еле выступающей над палубой вместительной каютой, с металлической мачтой высотой не менее четырех метров, с открытым пультом управления на юте. Безусловно, это была та самая яхта. На корме и на носу по-русски и по-английски написано название «Алка» и порт приписки – Новороссийск. Яхты серии «Пассаж», он знал, оснащены двигателем, причем мощным. Посмотрел на антенны, занимающие весь верх надстройки. По ним, на яхте есть два радара, радиостанция дальней связи и радиопеленгатор. Подумал: по оснащению почти сторожевой корабль, не хватает только пулемета или пушки. Впрочем, не исключено, что пулемет у этого Довганя есть.

Люк в надстройку был открыт. Постояв, сказал не особенно громко:

– Эй, на яхте… Есть кто-нибудь?

Никто не отозвался. Он осмотрел яхту более внимательно. На юте стоят два шезлонга с брошенными на них двумя цветными махровыми халатами. Похоже, вместе с Довганем на яхте обитает девушка, вряд ли член экипажа – мужчина будет носить голубой махровый халат с синими цветами. Подождав, крикнул погромче:

– Эй, на яхте!

Почувствовал: сзади кто-то стоит. Голос, в котором слышалась угроза, сказал за спиной:

– Что надо, приятель?

Обернулся – почти вплотную к нему стоит загорелый до черноты парень с мощным торсом. На вид парню около тридцати. Мощная шея, чуть сдавленное с боков лицо, нос с горбинкой, глаза, запавшие под надбровные дуги. Волосы подошедшего, курчавые и светлые, были коротко подстрижены и напоминали войлок.

– Я ищу владельца этой яхты.

– Я владелец этой яхты. Что дальше?

– Меня зовут Юрий Седов. Я ищу вас.

– Зачем?

– Мне посоветовал подойти к вам Николай Владимирович Радченков. Он сказал, вам нужен шкотовый.

– А-а… – Парень вытер тыльной стороной ладони пот со лба. Сел на один из стоящих возле яхты кнехтов. – Радченков… Он что, вас знает?

– Так, шапочно. Я только утром сюда приехал. И сразу в яхт-клуб. Я сам яхтсмен, парусом занимаюсь с детства.

– Где же вы занимались парусом?

– В основном на Ладоге и на Псковском озере. Год ходил на Балтике, участвовал там в регате.

– В судовых двигателях разбираетесь?

– Думаю, что да.

– Думаете?

– Ну… вообще-то я окончил питерское высшее инженерно-морское, электромеханический факультет.

– Даже так?

– Да. Если вы знаете Балтийское пароходство, есть там такой дизель-электроход «Сестрорецк». Я на нем три года отбухал сначала третьим, а потом вторым механиком. Заочно учился в той же мореходке, на штурманском факультете. Но потом бросил.

– Почему?

– А зачем? Я к тому времени уже все знал, что там проходили. Всю штурманскую науку.

– А чего ж вы сюда подались, в Новороссийск? На Балтике места мало?

– А-а… – Седов сделал вид, что разглядывает кружащих над лагуной чаек.

– Не хотите объяснять?

– Личные обстоятельства.

Парень оглядел его вещи, задержав взгляд на гитаре.

– Личные обстоятельства. Я правильно понимаю: это означает, что вы холостой?

– Вроде того.

– Понятно… – Владелец «Алки» некоторое время разглядывал пирс. – Для начала – меня зовут Глеб Довгань. Слышали когда-нибудь обо мне?

– Слышал от Николая Владимировича Радченкова.

– И больше ни от кого?

– Больше ни от кого.

– Что вам сказал обо мне Радченков?

– Сказал, что вы хороший яхтсмен.

– И все?

– И все.

– Где вы остановились?

– Пока нигде. – Помолчав, добавил: – Собирался остановиться в гостинице «Якорь» для плавсостава, мне сказали, тут такая есть. Но я ее пока не нашел.

– Ладно. Значит, вы считаете, что сможете работать шкотовым на такой яхте?

– Думаю, что смогу.

– Работа на ней тяжелая, вы видите.

– Вижу. Но работы я не боюсь.

– Хорошо. – Довгань встал. – Проверю, боитесь вы работы или нет. Отдаем швартовы, убираем трап. И выходим в море.

– Есть.

Седов перенес вещи и гитару на палубу, Довгань встал к штурвалу, убрав трап, снова прыгнул на причал, чтобы отдать швартовы. Взялся было за трос на кнехте, как вдруг услышал отчаянный женский крик:

– Глеб! Подожди!

Поднял голову и увидел мчащуюся к ним по причалу девушку в джинсовых шортиках и белой размахайке, ту самую. Она бежала изо всех сил, размахивая букетом темно-красных роз, как веником. Подбежав, бросила букет на палубу. Розы, рассыпавшись в воздухе, упали на дощатый настил.

Довгань, обернувшись, посмотрел на них. Сказал спокойно:

– Алик… Я думал, ты уже не придешь…

– Я передумала… – Посмотрев на Седова, девушка крикнула яростно: – Помогите мне перебраться!

Он протянул руку. Резко опершись о нее, она неожиданно прыгнула и, перемахнув через узкую полоску воды, оказалась на палубе.

Пока он отдавал швартовы, пока перебирался на борт, девушка успела собрать рассыпанные розы, а заодно и халаты с шезлонгов и спуститься в каюту. Дверь за собой она аккуратно закрыла.

Мотор работал, яхта разворачивалась к выходу в море.

– Не обращайте внимания, – бросил Довгань, не отрываясь от штурвала. – С женщинами всегда так, их не поймешь.

В море они пробыли часа три. Довгань вымотал его вконец, заставляя работать с парусами, менять галсы, делать самые немыслимые повороты, двигаться на ветер, дующий в скулу, выкидывать другие трюки, которые для Седова в общем-то были привычными. Он делал все четко, команды выполнял вовремя, грамотно, единственное – к концу проверки сильно устал. Он считал себя выносливым, но после того, как ему пришлось бесчисленное число раз пригибаться под переходящей с борта на борт фока-реей, болтаться на ветру, упираясь голыми подошвами в штирборт, и висеть над летящей внизу водной поверхностью, мышцы к концу третьего часа непрерывной работы стали постепенно наливаться свинцом.

Убедившись, что в парусах и оснастке он разбирается вполне прилично, Довгань не успокоился. Он заставил его проверить и прочистить в открытом море дизель. Двигатель «Янмар», стоящий на яхте, был в отличном состоянии, но, поскольку яхту в это время отчаянно болтало, со своей задачей он справился с большим трудом.

Но это еще было не все. После того как было покончено с дизелем, Ганя придирчиво проверил, умеет ли он работать с пеленгатором, эхолотом, электролагом и гирокомпасом. Затем посадил за радиоключ-пилу, на которой он должен был выдать не меньше ста пятидесяти знаков в минуту. В конце же испытания поставил к штурманской карте, проверяя умение прокладывать курс.

Когда они подходили к четырнадцатому причалу, Седов понял: он еле держится на ногах. Управляться с такой яхтой должны были как минимум два шкотовых матроса, так что ему пришлось выполнять двойную работу. К счастью, кроссовки, тенниску и пуловер он догадался спрятать в каюте. Однако засученные до колен джинсы, в которых он работал, были мокры насквозь. Их спокойно можно было выжимать.

После того как он, спрыгнув на причал, набросил швартовы на кнехты, закрепил их и поставил трап, Довгань спустился в каюту. Побыв там недолго, вышел на палубу, подошел к борту. Владелец «Алки» успел переодеться, на нем были туфли из тонкой черной кожи, белые брюки и голубая тенниска.

Вышла на палубу и девушка, которая все это время просидела в каюте. Посмотрев на Довганя, сказала, обращаясь к Седову:

– Меня зовут Алла.

То, что она наконец соизволила представиться, прозвучало по-королевски, как признание заслуг Седова.

– Очень приятно. Меня – Юрий.

Довгань несколько секунд разглядывал его, прищурившись. Кивнул:

– Устал?

– Есть немного.

– Ладно. Считай, шкотовым я тебя взял.

– Да?

– Да. Ты весь мокрый.

– Да уж… – Он посмотрел на свои джинсы.

– Спустись в каюту. Алла даст тебе какие-нибудь сухие тряпки переодеться. То, что на тебе, выбрось в помойку. Все до последней тряпки. На моей яхте в таком рванье ходить нельзя.

Он неуверенно посмотрел на Аллу. Довгань бросил:

– Иди, иди. Потом поговорим.

Поднявшись на борт, он вместе с Аллой спустился в каюту. Раньше яхты серии «Пассаж» он видел лишь в море и только сейчас понял, каким может быть комфорт в каюте, приспособленной для океанского плавания. Здесь было предусмотрено все, чтобы не испытывать никаких неудобств при длительном переходе, – салон с диванами, столом и скрытыми шкафами-рундучками, спальня с двумя вместительными двухъярусными койками, хорошо оборудованная кухня, комфортабельный туалет с душем. Все помещения были отделаны пластиком и кожей, под подволоком[2] в салоне тянулись полки с книгами, в переборку был утоплен телевизор-видеопроигрыватель, здесь же, в салоне, был установлен второй пульт управления яхтой, на случай непогоды. Кухня помимо газовой плиты и холодильника была снабжена микроволновой печью и посудомойкой, в туалете была оборудована специальная сушилка для мокрой одежды.

Открыв несколько рундучков, Алла порылась и достала новые белые джинсы и темно-синий хлопковый пуловер. Протянула:

– Вот. Думаю, это подойдет. Вы с Глебом почти одинакового роста. Какой у вас размер ноги?

– Сорок три с половиной.

– Очень хорошо, у Глеба сорок четыре. Выберите себе белье, оно вот в этом рундучке. А здесь тут обувь. Я иду на палубу.

Алла удалилась. Переодевшись, посмотрел в прикрепленное над иллюминатором зеркало – вещи подошли ему в самый раз.

Когда он вышел, Алла и Довгань уже стояли на причале. Спустившись к ним, спросил у Довганя:

– Как мне вас называть? По отчеству?

– Никаких отчеств. Просто Глеб и на «ты». Значит, так: раз ты мой шкотовый, ты принят в мою компанию. Выйдем мы через день-два, пойдем далеко, на Кипр. Мы справимся, тем более Алик, – он обнял девушку за плечо, – будет нам помогать. Будешь, Алик?

Алла скривилась:

– Глеб, отстань. И перестань называть меня Аликом. Терпеть не могу.

– Ладно, не буду. Юра, сегодня мы устроим по случаю твоего приема на работу что-то вроде дружеского ужина. Обычно мы такие мероприятия проводим в сауне. Будет еще один крутой парень, по имени Леня. Ну и, естественно, две девушки – одна для Лени, другая для тебя. Всего шесть человек. Я хочу, чтобы ты выглядел прилично, поэтому мы с Аллой отвезем тебя сейчас к одному парню, который подберет для тебя нормальные шмотки. Идем.