Симфония слов

Теперь мой исторический комментарий. Я нашёл чудом сохранившееся письмо середины семнадцатого века, разбирая кирпичную кладку в винном погребке, расположенного неподалёку от центра Лондона. Искусным и весьма оригинальным образом замурованное в стену, это письмо уцелело, пережив опустошительный пожар 1666 года, уничтоживший практически весь город. По-видимому, деревянный Лондон того времени был наделён уникальной чертой: вероятно, единственным зданием, сооружённым из кирпича.

Безызвестный композитор, пожелавший остаться инкогнито, в весьма оригинальной форме выражает свои глубокие чувства некой даме. Удивительно, но письмо так и не было доставлено по назначению, более того, у меня возникает подозрение, что оно сразу же после написания было передано на сохранение безграмотным кирпичам. Влюблённый композитор, чьи ноты остались погребены под скрипичным ключом времени, написал целую симфонию слов на латыни, отправленную сквозь века лучшим почтальоном всех времён – великим провидением.

Итак, то, что даровал мне обнаружить господин случай, я публикую здесь в переводе на русский c лёгкими нотками ненавязчивых пояснений и каких-либо претензий на авторство.

Шутка.

Ut, Re, Mi, Fa, Sol, La

До, Ре, Ми, Фа, Соль, Ля

До-рогая, ре-чи ми-молётны, фа-льшивы.

Соль же их – ля-зг до-спехов, ре-вущих от ми-лости фа-тума-сол-дата, ля-гающей до-броты его, ми {мне – уст.} фа-булу «Соляриса» {«Город Солнца» Томмазо Кампанелла, 1602 г.} ре-шившего до-ставить ми-лосердием своим.

До-лго ре-ка ми-ровой {неразборчиво} фа-нтазии сол-ирует на ля-мбде {от буквы «лямбда» произошла латинская L – love}, но ре-шения ми-нуют фа-ту сол-нечной ла-скивы. {виа; Виа Ласкива – линия чувственных наслаждений}.

ДО

м

РЕ

вности –

МИ

шень

ФА

рисейства

СОЛ

идного.

ЛЯ

пать

РЕ

дкую

МИ

ра

ФА

брику –

СОЛ

од

ЛЯ

мзить.

Дом ревности – мишень фарисейства солидного.

Ляпать редкую мира фабрику – солод лямзить.

До/ждём ре/ву, ми/леди! Фа/кел соль/феджио ля/сы {точит}.

До/брый ре/вю ми/шурой фа/льши, cол/ёной

ля/гушкой до/бивает ре/квием ми/роздания по фа/нтомной, сол/гавшей ля/мбде {любви}.

До#лг ре#жет ми#нуты {любви} фа#натично. Сол#овей ля#мку {любви} до#тянет, для ре#галий ми#зерных фа#рса {любви} сол#жёт.

Ля#писа до#лю ре#зонно ми#мо фа#ланги {любви}, сол#идарности ля#пнет.

До*бавить ре*френ, ми*риады фа*нер, {любви} сол*ипсизм, ля*льку!

До*лой ре*веранс {любви}! Ми*мику фа*льши {любви}! Cо-к ля*рда!

До*гма {любви} ре*сницей ми*стически фа*брикует со-нетов ля*зг.

До*ка ре*жима {любви} ми*ллионы фа*льшивых соль*до ля*мзит.

Добавить рефрен, мириады фанер, {любви} солипсизм, ляльку!

Долой реверанс {любви}! Мимику фальши {любви}! Cок лярда!

Догма {любви} ресницей мистически фабрикует сонетов лязг.

Дока режима {любви} миллионы фальшивых сольдо лямзит.

Грёзы любви

«Влюблённые», Рене Магритт

1-1-2-3-5-8-13

Осень. Туман. Сильный дождь. Капельки отбивают ритм. Тихо переговариваются струны испанской гитары. Тлеющие свечи раскрашивают тёмную комнату в яркие тона. Новая книга, распахнутая, словно окно, источает благоухающий ладан горящих идей безвозвратно ушедшего старого.

Взгляд. Молчание. Танец сердца. Приятное, захватывающее чувство. Гитара умолкает, говорят струны души. Свечи гаснут, оставляя наедине два молчаливых, трепещущих одиночества. Даже в беспросветном мраке они способны часами наслаждаться неувядающей, пленительной красотой друг друга.

Близость. Поцелуй. Время замирает. Всё нежнее объятия. Всё чаще музыка сладостных признаний. Сомнения прошлого теряются в волнах приятного, неторопливого разговора. Сумасшедшая преданность расточительно осыпает золотом клятв пылающую, обезумевшую от счастья улыбку сумасшедшей верности.

Зима. Мороз. Кружатся снежинки. Вьюга дирижирует оркестром. Алмазный иней прикрывает наготу деревьев. Горящие страницы новой книги, принесённые в жертву теплу. Два одиночества тщетно пытаются согреться: холод сердец сковывает некогда бурлящую кровь ледяным панцирем.

Взгляд. Безразличие. Убивающее молчание. Наскучившее, исследованное чувство. Расстроенная гитара докучает пронзительным скрипом. Ослепительный свет уходящей любви режет слезящиеся, заплаканные глаза. Всё реже вкус поцелуев и теплота согревающих объятий, всё чаще горькое разочарование красотой.

Близость. Поцелуй. Время пришло. Последние, прощальные объятия. Расставание приближает к пониманию истины. Вся палитра нежных чувств – временный обман смеющейся природы. Сумасшедшая преданность возвращает обратно золото клятв, обезумевшая улыбка верности навсегда растворяется в тумане.

Грёзы. Любовь. «Грёзы любви». Ноты пробуждают воспоминания. Одиночество приближает к пониманию истины. Вновь бы это всё: осень, туман, сильный дождь…

Адажио

«Ночная терраса кафе», Винсент ван Гог

Карсон-Сити Таймс, №69, 1972 год, 22 января. Колонка редактора.

«Итак, у меня почти ничего не осталось. Иду ва-банк? Опрометчиво, однако. Может, оставить глупую затею, забрать эту пару долларов и убежать? Смешно. Убегают ли вообще от приятной, расслабляющей музыки, весёлой компании, зелёного сукна, приютившего разноцветную гору фишек? Никогда. По крайней мере, это уж точно не про меня», – находясь в жутком цейтноте, перескакивал с одной мысли на другую Томми Гэмблер, восемнадцатилетний юноша, известный во всех игорных клубах Карсон-Сити как один из самых неутомимых и азартных завсегдатаев, способных сутки напролёт проводить за игрой в покер. 

– Томми, время! – недовольный дилер в белой рубашке в очередной раз сделал Томми замечание. 

– Да? – рассеянно спросил Томми и нехотя двинул в центр стола последние несколько долларов. – All-in! (Ва-банк – англ.) – восторженно заорал дилер и уставился на игрока, чей ход был последним.