Врачебные связи

Черт, а все серьезнее, чем я предполагала! Как же его «расколоть»?

В этот момент в дверь палаты тихонько поскреблись, затем она распахнулась, и на пороге возникла тоненькая девушка с длинной косой в простеньком трикотажном платье. Огромный букет цветов не помещался в ее руке, и она то и дело поправляла его другой рукой, в которой держала пластиковый пакет.

– Слава тебе господи, ты здесь! – выпалила она, стремительно приближаясь. Взгляд незнакомки был сосредоточен на Толе, и меня она заметила, только оказавшись на расстоянии десяти сантиметров. – Ох-х… Прости, ты не один?

– Это Настя, – проговорил Толик. Голос его отчего-то звучал виновато, словно он считал появление девушки большим беспокойством для меня.

– Очень приятно, – улыбнулась я. – Анна Демьяновна.

– Вы – родственница? – озадаченно спросила Настя.

– Преподаватель. Бывший.

– А-а. Толь, ну ты даешь! Мы чуть с ума не сошли, все больницы обзвонили, еле-еле тебя нашли – ты что, позвонить не мог?!

– Они мой телефон разбили.

– Сволочи! Ладно, главное, что ты жив и более-менее здоров. Я тут тебе принесла…

И она принялась выкладывать на тумбочку яблоки, виноград и бананы, пакет сока и печенье.

– Куда мне столько? – ужаснулся Толик.

– Тебе полезно – вон, кожа да кости одни!

«Какая заботливая! Между вами что-то есть? Не похоже, чтобы парень обрадовался твоему появлению».

Медсестра вкатила капельницу.

– Ну, нам пора, – поднимаясь, сказала я, беря Настю под руку. Она явно не намеревалась так быстро уходить, но я подтолкнула ее к выходу. – Надо дать больному отдых!

– Вот именно! – пробурчала молоденькая сестра, прилаживая капельницу рядом с койкой Толи. – То никого, то целая толпа…

Оставив ее бурчать и возмущаться, мы попрощались и вышли.

– Настя, – обратилась я к посетительнице, – где мы могли бы поговорить?

– Со мной? – удивилась она.

– Может, в кафетерии?

Пожав худенькими плечами, девушка согласилась. Больницу сына я знаю не хуже, чем собственную, поэтому безошибочно ориентируюсь в хитросплетениях коридоров и знаю «короткие пути». Оказавшись в кафетерии на первом этаже, я усадила Настю и сказала:

– Возьму вам кофе и… хотите чего-нибудь еще?

– Нет, спасибо.

Поставив две чашки дурно сваренного больничного кофе на столик, я уселась напротив и заговорила:

– Откуда вы знаете Толика?

Настя с подозрением разглядывала меня.

– Вы – правда его бывший преподаватель?

– А что, есть сомнения?

– Да нет. Извините, Анна…

– Демьяновна.

– Извините, Анна Демьяновна, но в последнее время вокруг столько всего плохого происходит, что я уже не знаю, кому верить!

– Расскажите! – потребовала я. – Толик молчит, как рыба, а давить мне не хочется – ему и так сейчас несладко.

– Он и не расскажет, он такой, – кивнула Настя.

– Вы знаете, кто его избил?

– Охранники.

– Охранники – чего?

– Компании «Фармакония».

– А поподробнее? Видите ли, Настенька, мы с Толей давненько не виделись, поэтому я абсолютно не в курсе его нынешней жизни. К примеру, только сейчас я узнала, что его мама погибла три года назад…

– Погибла? – переспросила девушка. – Да нет, она умерла в прошлом году!

– Погоди-погоди… – пробормотала я, потирая подбородок. Действительно, с чего я взяла? Да с того, что из Толика слова не вытянешь – как партизан на допросе, честное слово! – А от чего же она умерла?

– Когда ее сбила машина, у нее оказался поврежден позвоночник. Из-за этого начались проблемы с сосудами, и на этой почве случился инсульт. Она пролежала пластом два года – не двигалась, не разговаривала даже. Толя пытался ее на ноги поставить, но ничего не вышло, и мама умерла.

– А Марина?

– У нее год назад обнаружили рак.

– Боже мой, как же я ни о чем не знала?! Его друзья могли бы хоть позвонить…

– А никто не знает, – покачала головой Настя. – Он никому ничего не рассказывает.

– А ты? – спросила я. – Как получилось, что тебе известно так много?

– У нас общее горе. Мой младший брат Рома болен тем же, чем и Марина. Они лежали в одном отделении онкоцентра – там мы и познакомились.

– Но это все не объясняет избиение Толи, – заметила я.

– У вас есть время?

– Сколько угодно!

– Тогда, может, зайдем ко мне? Я вам кое-что покажу.

* * *

Настя жила в блочной многоэтажке, на десятом этаже. Дверь она открыла своим ключом и тут же закричала:

– Мама, ты дома? Я не одна!

Из кухни выбежала женщина в застиранном переднике, наскоро вытирая об него руки. Выражение ее лица было испуганным.

– Ты нашла его? – спросила она у девушки.

– Нашла, все в порядке, ма. Это – Анна Демьяновна, знакомая Толи. Моя мама, Ирина Георгиевна.

Мы дружелюбно кивнули друг другу.

– Вы уж извините, – пробормотала мама Насти, – я тут плюшки затеяла… Рома их очень любит, хочу в больницу отнести.

– Не обращайте на меня внимания, – сказала я. – Я всего на несколько минут.

– Я хочу показать ей митинг на «Ю-тюбе», чтобы она имела представление о том, что происходит, – пояснила Настя и потащила меня в маленькую комнатку, оказавшуюся девичьей спальней. Вещи аккуратно лежали на своих местах, даже книги, как я заметила, расставлены на полках по алфавиту. Похоже, наша Настенька – основательный и даже педантичный человечек! Плюхнувшись на крутящийся стул, она открыла ноутбук и вышла в Интернет. Через ее плечо я глядела на экран.

– Вот, – сказала Настя, разворачивая компьютер так, чтобы мне было лучше видно, – это один из наших снимал.

– Из ваших?

– Ну, ребят из нашего сообщества.

– Сообщества? Милая моя, да вы никак переворот готовите? Ячейка какая-то подпольная…

– И ничего не подпольная! – обиделась девушка. – Мы ни от кого не скрываемся, только требуем справедливости – и все. Сами смотрите!

На экране я увидела большую толпу людей. Среди них находились представители всех возрастов, но больше всего было молодых лиц. В руках у некоторых были плакаты и транспаранты с яркими и доходчивыми надписями: «Фармаконию – на мыло!», «Тюрьма по вам плачет!», «Митрохина – под суд»!

– Что это за Митрохин такой? – поинтересовалась я.

– Председатель совета директоров «Фармаконии», – ответила Настя, поджав губы. – Фактически, ее владелец.

В этот момент на экране появился Толя, стоящий на импровизированной трибуне, сооруженной из подручных средств, включая деревянные ящики из-под фруктов и овощей. На фоне высоченного здания из стекла и бетона эта конструкция выглядела маленькой и жалкой. Кто-то передал Толику микрофон.

– Народ, – обратился он к толпе, сверкая глазами, – не дадим им издеваться над самим понятием «лечения»! Мы должны остановить выпуск «Голудрола», иначе ваши друзья и родственники, а также сотни незнакомых, нуждающихся в помощи людей продолжат гибнуть от рук нечистых на руку предпринимателей!

Раскрыв рот, я наблюдала за тем, как толпа громким, слаженным ревом поддержала выступающего. Ну, Толик, не ожидала: сейчас он выглядел, как революционер на баррикадах. Я легко представляла себе, что, окажись в его руках винтовка вместо безобидного микрофона, он точно знал бы, как ею воспользоваться!

Толик продолжал говорить, а потом из здания выбежали человек пять дюжих молодцев в одинаковых костюмах и, расталкивая людей, принялись пробиваться к «трибуне». Один из них попытался стащить оратора, но люди, обступившие мужика со всех сторон, не позволили ему этого сделать. Тогда другой «костюм», более «дипломатичный», начал что-то говорить, обращаясь к толпе и одновременно к Толику. Тот молча выслушал и, к моему удивлению, передав микрофон кому-то из первых рядов, спустился. Затем в сопровождении эскорта из «костюмов» с бритыми затылками он направился к главному входу в здание. На пороге обернулся и махнул рукой, словно призывая дождаться его возвращения. На этом запись заканчивалась.

– Он так и не вернулся, – сказала Настя, закрывая ноутбук. – Мы ждали почти час, а потом двое ребят пошли выяснить, куда подевался Толя. Их внутрь не пустили – сказали, что «вопрос решился положительно» и он уже ушел. Только как он ушел и что значит «положительно», мы так и не поняли. Без Толи митинг свернулся, потому что никто не представлял, что делать дальше.

– Значит, – сказала я, – ты думаешь, его избили в «Фармаконии»?

– А где же еще? Можно, конечно, предположить, что он пробирался домой под покровом ночи и наткнулся на бандитов-разбойников, но это, согласитесь, наименее вероятное развитие событий! Я как раз собиралась его расспросить, когда появилась эта чертова медсестра…

– Скажи-ка мне, что это за «Голудрол», о котором упоминал Толик?

– Так в нем же все и дело! Понимаете, полгода назад «Фармакония» выбросила на рынок этот самый препарат, который якобы помогал при остром лейкозе, которым больны Марина и мой братишка Рома, а также все те люди, кого вы видели на пленке, или их родные и близкие. «Голудрол» должен был помочь, и поначалу так оно и выглядело: пациенты быстро шли на поправку. Но у этого лекарства имеется серьезный побочный эффект, не заявленный в описании: оно вызывает тяжелую почечную недостаточность и, как следствие, полный отказ почек!

– Какой кошмар! – вырвалось у меня. – И много пострадавших?

– Куча. Есть один парень, Митька Прошкин… Он приятель Толи, хоть и пацан еще – кажется, они в одном доме живут. Так вот, Толя обратился к нему, и Митька создал специализированный блог, где могли беседовать пострадавшие. Он кинул клич в социальных сетях, и получился настоящий обвал жалоб на «Голудрол»! Вот так, постепенно, создалось сообщество.

– И Толик, значит, его возглавляет?

– Не то чтобы… У нас нет как такового лидера, но Толя все-таки медик, он лучше разбирается во всяких медицинских терминах, в химии, биологии… Из-за «Голудрола» Рома и Марина оказались на диализе, и это не кончится до тех пор, пока не пересадить почку…

– А раковым больным, у которых не достигнут устойчивый период ремиссии, надеяться на это не приходится! – закончила я за девушку.

– Вот именно – замкнутый круг получается!

Худенькие плечи поникли, и я едва удержалась от того, чтобы не обнять Настю. В этот момент вошла Ирина Георгиевна.

– Все готово! – возвестила она. – Можно есть плюшки.

* * *

– Ну, мать, ты даешь!

Этими словами приветствовал меня Влад, заходя в квартиру и на ходу избавляясь от обуви, не обращая внимания на счастливого Бони, не знающего, как угодить гостю.

– А в чем дело? – не поняла я. – И вообще ты бы хоть позвонил, а то еда еще не готова…

– К черту еду! – рявкнул сын. – После твоего визита такое началось!

– Да что началось-то, говори толком?!

– Я возвращаюсь с операции, а навстречу медсестра запыхавшаяся с криком: ой, надо полицию вызывать! Я – в палату к твоему Кречету, а там, понимаешь, дым коромыслом: какие-то мужики набились, тетка в мехах, все орут, и больше всех наш пострадавший… Кстати, все с ним будет хорошо, если тебе интересно – два ребра сломаны, вывих плеча, гематомы, но ничего фатального. Так вот, до полиции, слава богу, не дошло, но мы со Славкой и медбратьями еле-еле вытолкали всю эту шушеру из палаты!

Только сейчас, когда Влад повернулся левой щекой, я заметила на ней расплывающийся синяк.

– Тебя ударили?!

– Да ерунда… Баба в мехах так вопила, что у меня чуть барабанные перепонки не гикнулись, грозила судами Славке, мне и всей больнице!

– Тебе?

– Ну да, за то, дескать, что потворствую преступникам и дебоширам. Я – потворствую, как тебе нравится, а? На ней брюликов, скажу я тебе, как на новогодней елке, – вся увешана. Видать, крутая бабец!

– А из-за чего сыр-бор случился? – взволнованно спросила я. – Кто были эти люди?

– Да не знаю я. Хотел с Анатолием поговорить, да у мужика, который с ним в палате лежит, сердечный приступ случился на фоне происшедшего, пришлось бригаду кардиологов вызывать… А потом у меня были операции. Короче, перед уходом я заскочил к Толяну и спросил, как он все это объясняет. Он сказал, что они не вернутся, так что я, дескать, могу быть спокоен. Парень чувствовал себя виноватым из-за того пациента… Хотя с ним, к счастью, обошлось.

Пока я готовила и кормила сына, явилась Дарья. Она влетела в дверь, как ураган, – ее обычная манера появляться, вызывая сотрясение воздуха. Светлые волосы разметаны, глаза горят, рот растянулся до ушей при виде Влада.

– А, братец тут! – весело восклицает она и чмокает его в щеку, оставляя на ней след розовой губной помады.

– Ты меня до развода доведешь, – бурчит Влад, остервенело вытирая помаду салфеткой, но на самом деле он ничуть не сердится.

– О чем базар?

– Не базар, а разговор: за тридцать уже, а разговаривать по-человечески так и не научилась!

– Умеешь ты, братец, сделать девушке комплимент, – надула губы Дарья и плюхнулась на стул напротив Влада. – Между прочим, мне больше двадцати пяти никто не дает!

– Льстят, – убежденно ответил Влад. – Безбожно льстят!

Сын, конечно же, лукавит: Даша и в самом деле выглядит моложе своих лет. Блондинка, но с темными бровями и карими глазами, похожими на спелые вишни, нежным, персиковым цветом лица и полными губами, она с четырнадцати лет является предметом вожделения особей противоположного пола. Уже в восьмом классе мне пришлось объяснить ей, как получаются дети и как этого избежать. Дочь вняла моим увещеваниям и до первого курса института мне не на что было пожаловаться. А потом она словно с цепи сорвалась. Первым жертвой ее чар пал моложавый профессор, заведующий кафедрой юрфака. Даша вскружила мужику голову в два счета, и он, примерный семьянин, отец четверых детей, плясал под ее дудку полтора года. Дарил дорогие подарки, возил отдыхать за границу и представил многим влиятельным людям Питера. Зря он это сделал: дочура тут же переключилась на более интересный, с ее точки зрения, вариант, который являлся депутатом городской думы. Бедный профессор дневал и ночевал под нашей дверью, и я лично отпаивала его чаем с коньяком, боясь, что почтенный отец семейства замерзнет зимой на холодной лестнице. На мой взгляд, Дарья поступила с ним безжалостно, хотя, между нами, поделом – нечего от жены гулять! После депутата были: дирижер Мариинского театра, зам. главы администрации Невского района, ведущий артист БДТ и так далее, и тому подобное. Вереница мужчин в ее жизни не иссякала, и я со временем махнула рукой: дитятя выросла, и я, как мать, уже не могла влиять на ее личную жизнь. Порой меня одолевают страхи, что Дашкины эскапады когда-нибудь плохо кончатся. Порхая по жизни, как красивая экзотическая бабочка, она рано или поздно влюбится в человека, который не ответит ей взаимностью. И вот тогда, как говорится, отольются кошке мышкины слезки… С другой стороны, мужчины, с которыми предпочитает иметь дело моя дочь, вряд ли заслуживают жалости – ведь они без тени сомнения обманывают собственных жен и предают детей ради удовлетворения сиюминутной слабости!

– Мам, пожрать дашь?

– Давно пора самой научиться готовить, – вздохнула я. – Кто ж тебя такую замуж возьмет?

– Ну, ничего – вон, Владка же взял Полинку, а она тот еще повар!

Против правды не попрешь: юрист в моей дочурке никогда не спит и всегда готов ответить весомым аргументом на любые обвинения. Пока мои дети с удовольствием жевали приготовленную мной пищу, я рассеянно помешивала на плите малиновый кисель, размышляя о Толике и всей этой странной ситуации вокруг него.

– Что-то она замолкла, – обратилась Дарья к брату. – Не к добру?

– Согласен. Мам, ты с нами?

– А? – откликнулась я, возвращаясь к действительности. – Кстати, Даш, ты же вела когда-то дело о поддельных лекарствах, так?

– Ага, – кивнула дочь, по-детски облизывая ложку розовым языком с обеих сторон. – Я тогда упекла за решетку верхушку целой аптечной сети да потом еще и гражданский суд выиграла на кругленькую сумму… А чего это ты вспомнила?

– Тебе знакомо такое название – «Фармакония»?

– Что-то слышала… Небольшая компания, но неплохо развивающаяся – с некоторых пор.

– Что ты имеешь в виду?

– Из-за того дела мне пришлось изучить фармацевтический рынок, и я по ходу выяснила, что «Фармакония» переживает не лучшие времена. Некоторое время назад погиб ее владелец, Антон Митрохин, и его вдова и сын оказались перед выбором: продать компанию или встать во главе ее. Проблема в том, что покойный Митрохин практически разорил «Фармаконию» неумелым руководством, а также непомерной тягой к заключению невыгодных сделок с покупкой недвижимости и строительными подрядами. У Ильи Митрохина мозги варили лучше, чем у папаши. Не знаю, как ему это удалось, но Илья быстро заключил серию удачных контрактов, и дела снова пошли в гору. Молодой Митрохин, кажется, хороший делец, но и ему оказалось не под силу быстро покрыть папашины долги. Хотя в последнее время положение, похоже, немного выправилось, и «Фармакония» набирает обороты.

– Поня-а-атно, – протянула я задумчиво. – Ты сказала, Митрохин-старший погиб?

– Вроде бы выпал из окна собственного офиса – самоубийство. Очень вовремя: слишком уж он раздухарился со своими неудачными вложениями, остановить его не представлялось возможным, и компания быстро и планомерно катилась к обрыву… А почему тебя интересует «Фармакония»? – спросила заинтригованная Дарья.

– Обещаю, что ты первой обо всем узнаешь, как только мне будет чем поделиться.

– Кстати, – подал голос Влад, – ты рассказывала Дашке о Толяне?

– О каком Толяне? – спросила дочь.

– Помнишь, у матери был студент, Толик Кречет?

Мне показалось, что выражение лица дочери изменилось, но только на мгновение.

– Кречет… Ну да, вроде помню такого. И что с ним?

Оставив детей за разговором, я пошла в свою комнату и набрала в «Гугле» слово «Фармакония».

* * *

В больницу к сыну я смогла заскочить только через двое суток. На входе в отделение я столкнулась со Славиком Афанасьевым и спросила его о том, как чувствует себя его пациент Кречет.

– А он больше не мой пациент, Анна Демьяновна, – ответил Слава.

– Как это?

– А вот так: парень сам себя выписал, другими словами – просто сбежал домой.

– И его отпустили?

– А что, силой держать прикажете? Травмы его, слава богу, не смертельные, сам он медик, так что не думаю, что нужно опасаться за жизнь вашего протеже. А вообще-то, честно вам скажу, и к лучшему, что он ушел, а то проблем не оберешься с таким беспокойным больным!

– Ты о чем? – насторожилась я.

– Да я о посетителях его, Анна Демьяновна! Во-первых, приходила тетка в собольей шубе – вам Влад, наверное, рассказывал?

Я кивнула.

– Так вот, тетка эта жутко скандальная оказалась, всех на уши подняла.

– А кто она такая и чего ей надо?

– Не знаю, кто она, но во второй раз вроде бы за сыном своим приходила.

– Он что, тоже тут лежит?

– Да какое там лежит – он навещал вашего Кречета!

– И ты, конечно же, не в курсе, зачем?

– Ну, извините, – развел руками Слава. – У меня и без него дел по горло – знай успевай разбираться!

– А если все-таки подумать?

Славка – хороший парень. Немного импульсивный и, возможно, плохо воспитанный, но душевный, если узнать его поближе. Да и хирург хороший – помимо Влада, я всегда рекомендую знакомым именно его, уверенная в знаниях, профессионализме, а главное – в том, что он никогда не отнесется к пациенту спустя рукава.

– Если подумать, – ответил он наконец, – то сначала к Кречету пришел парень. Они не ругались, просто мирно разговаривали – я как раз обход делал. Потом прибежала эта «меховая» баба в сопровождении телохранителей.

– Телохранителей?!

– Ну, не знаю я, кто они такие – выглядели, как телохранители, – пожал плечами Слава. – Тетка устроила такой скандал, что все отделение сбежалось поглядеть. Пришлось вызвать охрану и вытолкать всю толпу из отделения. Потом девчонка приходила, симпатичная такая, с косой, затем еще какие-то люди – не больница, а проходной двор! А вечером Кречет свалил и даже за выпиской не пришел.

– Ясненько.

– Да кто он такой вообще, ваш приятель, – тайный карбонарий какой-то? А эти люди – его «партийная ячейка» или как?

– Что-то вроде того, – вздохнула я. – Ладно, Слава, спасибо за информацию. Пойду я, не буду отвлекать.

– Да когда вы отвлекали, Анна Демьяновна? Кстати, на ловца и зверь бежит: раз уж вы здесь, может, посмотрите одного моего больного?

– Долг платежом красен, да? – усмехнулась я. – Хорошо, пойдем!

* * *

Дома Толи не оказалось. Я, конечно, понимаю, что в его возрасте болячки заживают как на собаке, но, принимая во внимание тяжесть побоев, я бы поостереглась шататься где-то, не долечившись. Дверь мне открыла Марина. Мы никогда не встречались, но она почему-то сразу поняла, кто я такая.

– Толи не будет до вечера, – сказала девушка. – А то и до ночи: я обычно не могу его дождаться и ложусь спать.

Она была высокой, очень худенькой, почти прозрачной, и бледной. Под глазами, несмотря на юность, ясно видны отеки: будь Марина лет на двадцать постарше, отечность была бы выражена намного отчетливее.

– А где может быть твой брат? – спросила я, когда девушка провела меня на кухню и поставила чайник.

– Ой, он целыми днями носится, как ужаленный! – махнула рукой Марина. – Трижды в неделю с утра возит меня на диализ, потом едет на работу. Забирает меня с диализа либо сам, либо просит кого-то из друзей – они уже привыкли. После работы – в институт… Вы знаете, у него ведь предзащита послезавтра?

– В самом деле?

Я не знала – откуда? Однако новость меня обрадовала: в наше время врачу без степени приходится несладко, а уж Толику-то сам бог велел заниматься наукой. Я боялась, что он, будучи практиком до мозга костей, пренебрежет кандидатской и так и останется на вторых ролях, хотя мог бы сделать головокружительную карьеру.

– Поэтому он и не смог оставаться в больнице, хотя я и накричала на него, – вздохнула Марина. – Теперь вот жалею: ну чего я разоралась, ведь он крутится как белка в колесе!

– А почему Толя домой так поздно приходит? – спросила я. – Не может же он в институте пропадать все это время?

– Он вечерами по частным пациентам бегает: на нем четыре лежачие бабушки и несколько больных, которым он уколы ставит. Нам нужны деньги, но я не хочу, чтобы он столько работал, – так ведь долго не протянешь! Не представляю, на каком топливе Толик бегает, – он почти не спит, даже сидит редко, на работе с утра до ночи!

При упоминании о «топливе» у меня в мозгу что-то щелкнуло. Молодость организма отчасти объясняет такое поведение моего бывшего студента, но что-то подсказывало мне, что этот «энерджайзер» имеет искусственное происхождение.

– Ты права, – кивнула я. – Я с ним поговорю.

– Ой, поговорите, пожалуйста! – сложила руки Марина, умоляюще глядя на меня. – Если с ним что-нибудь случится, я… я просто не представляю, что стану делать!

– А почему ты решила, что с ним что-то может случиться?

– Ну, его же избили, так? Эти люди на этом не остановятся, и он тоже не собирается: такого упрямого человека, как мой брат, еще поискать!

– Вы подали в суд на «Фармаконию»? У вас есть все основания, учитывая, что пострадавших от этого, как его…

– «Голудрола».

– Да, «Голудрола» – пострадавших хватает.

– Думаете, Толя не пробовал? Да он такое досье собрал – любой прокурор бы только обрадовался!

– И что, никто не обрадовался?

– Никто. Его пинали из одного ведомства в другое, из прокуратуры в Комитет по здравоохранению и обратно… Короче, все кончилось ничем – как в мамином случае.

Голос Марины сорвался, но она не заплакала, а просто набрала в легкие побольше воздуха и продолжила:

– Потому-то Толя и решил идти радикальным путем.

– Радикальным – это как?

– Путем привлечения внимания народа к тому, что творит «Фармакония». Я с самого начала была против, ведь эти люди, они богатые, у них сила и власть… Только Толик не слушает, удила закусил и разогнался, как бронепоезд… Боюсь, все плохо кончится!

– Не переживай, Мариш. Я обещаю, что попытаюсь убедить твоего брата не лезть в бутылку. Ты-то как сама?

– Да…

Она махнула рукой.

– Что, так плохо?

– Толя говорит, что все будет хорошо, но я не верю: он и маме так говорил!

– Он старается изо всех сил!

– Да знаю я, знаю, – вздохнула девушка. – Сначала с мамой возился, теперь вот со мной – никакой личной жизни у него нет, никакого просвета! Он говорит: «Надо бороться!», а у меня руки опускаются, когда его по утрам вижу – с кругами под глазами, невыспавшегося, уставшего… Иногда я думаю – может, ничего не делать? Говорят, с моим диагнозом боли редко бывают, а я, честно говоря, только боли и боюсь, а смерти… Наверное, я уже свыклась с этой мыслью. Кроме того, если меня не будет, Толику не придется так надрываться!

– Глупости не говори! – рассердилась я. – О брате подумай: он потерял мать, и потеря тебя стала бы для него сокрушительным ударом! Надо верить в лучшее. Если бы он обратился ко мне, я бы все сделала, чтобы вам помочь, но, как говорится, лучше поздно, чем никогда: теперь я напрягу свои связи. Кто твой лечащий врач?