Пора любви

Ах, если бы он не посмотрел именно в ту сторону и именно тогда, в тот единственный момент, где и когда она, неосмотрительно отпущенная без сопровождающих, появилась мимоходом, направляясь к воде, среди довольно плотной толпы загоравших и изрядно загораживавших её!!!

Можно не сомневаться, что сказалась многолетняя тренировка, каким-то образом просуммировались те, казавшиеся потом такими непростительными (!), довольно нередкие случаи, когда, упустив момент, он потом корил себя за нерешительность: не подошёл, не заговорил, не…

На этот раз он ничего не анализировал, не рассуждал, да и попросту толком ничего не разглядел. Всё было позже. А в тот момент он только почувствовал необъяснимую тягу и не успел оглянуться, как оказался в воде рядом с ней. Буквально на втором слове (Что может быть лучше для знакомства?!) выяснилось, что она не умеет плавать. Тут же он и напросился в учителя. Во всяком деле объяснять мало, надо и помочь, а тем более – в обучении молоденьких девушек плаванию… Вы видели когда-нибудь юношу, который стоял бы истуканом и объяснял барахтающейся в воде девушке, что она должна делать? Вот и я тоже не видел. В таком деле, согласитесь, любой непрочь изобразить из себя Сальникова,[5] и с видом знатока (но с какими мыслями?!) подложить руку снизу, заодно и помогая держаться на воде.

Но вернёмся от обобщений, которые могут нас далеко завести, к нашей, теперь уже, – паре, и не будем при этом заблуждаться: от обучения плаванию продолжения могут быть диаметрально противоположными. А как же было на самом деле?

Итак, обстоятельства вынуждали его буквально на второй минуте знакомства прикоснуться к девушке, и отнюдь не к кончикам её пальцев!

Скажем прямо, такое уникальное, и не выдуманное, стечение счастливых обстоятельств, не могло остаться без того, чтобы о нём не рассказать читателю. Но это ведь – только начало! А ведь мало того, что на пляж оба они пришли не одни! Они ещё оба приехали в отпуск. И жили в разных городах! А сколько вот таких встреч во время отпусков завершались элементарной разлукой!.. Но те, кто поженились… Ведь у каждой пары – своя история! Но во всяком случае, такое начало знакомства – не просто редкость, а, согласитесь, случай уникальный!..

Ясно, что читатель уже по титульному листу и первым страницам понимает, что это знакомство имело продолжение, и только пытается догадаться и прочесть далее, как было на самом деле. А было вот как.

У него вдруг появилось необъяснимое волнение. Смущеие мешало мыслям. Казалось, ещё немного, – и всё будет бесславно кончено. Но откуда взялись эта смелость, это красноречие?!

Она потом вспоминала, что так же с первого момента как-будто забыла обо всех окружающих и не понимала, что с ней происходит…

Потом он уже не мог вспомнить, как и куда делась та девушка, с которой он пришёл на пляж.

А годы спустя они не раз вспоминали подробности этой встречи, как-будто это случилось не с ними. Они вместе смеялись над его неуклюжим ухаживанием: как он из кожи вон лез, чтобы ей понравиться, неуклюже носился за мячом при игре "в кружок", демонстративно делал стойки на руках в воде, после чего падал на спину, поднимая фонтаны брызг. Он рассказывал ей без умолку один за другим анекдоты и смешные истории, не отходя от неё ни на шаг. Она искренне смеялась.

Она познакомила его со своими приятелями. Они тоже показались ему очень привлекательными и приветливыми. Лишь потом он понял, что они признавали его только ради неё, а на деле относились к нему крайне подозрительно. Но проявление истинных чувств уронило бы их в её глазах, чего они, конечно же, не хотели.

Прощаясь, они договорились встретиться вечером того же дня в городе. И первый же совместный вечер закончился глубокой ночью. Проводив её до дома, на окраину города, он возвращался, когда никакие трамваи уже не ходили. Надо, правда, отметить, что всё-таки находилось что-то попутное, так что ни разу ему не пришлось проходить весь обратный путь пешком, хотя было очень не просто.

Так, как один, пролетели все восемь дней.

Утром они встречались на пляже. Потом она уже приходила чаще одна. Вместе проводили всё время: купались, болтали, рассказывали о себе. Он – о жизни в Ленинграде, она – о жизни в Москве.

Минутами он в задумчивости любовался ею издали, как-будто не верил, что это – не сон, что он с нею знаком. Она, если замечала, спрашивала, как бы в смущении: "Ну, что ты?.." И он тут же, как бы спохватываясь, оживлялся.

И вообще, когда они были вместе, он неизменно был оживлён, старался её развлекать, но во-время останавливался, если хоть чуточку чувствовал, что может утомить. Всё время, как бы подсознательно, он контролировал каждый свой шаг, боясь, но не подавая виду, чем-нибудь помешать продолжению их знакомства. Она же проявляла к нему откровенный интерес. Поэтому ему было с ней необычайно легко, как-будто у него за спиной выросли крылышки. Им казалось, что они на пляже совершенно одни, хотя кругом было столько народу, что подчас пройти к воде было проблемой. Они замечали только друг друга и музыку, которая в те времена сопровождала отдых на южных пляжах. Им обоим больше других нравилась одна и та же эстрадная песня. Не раз потом они без слов с пониманием переглядывались при её звуках. Это была их песня! Были потом и другие, но эта была первой! В какой-то из дней, когда они оказались среди прибрежных деревьев, вдали от посторонних глаз, она сплясала для него лезгинку.

Это было незабываемо! Наверно это был самый лучший танец в их жизни. С тех пор всегда лезгинка, где бы ни звучала её мелодия, напоминала им ту лезгинку. Это был их танец!

Вечерами они бродили по городу. С Потёмкинской лестницы, рядом с которой играл оркестр, всё выглядело, как на театральной сцене. С Приморского бульвара они наслаждались видом моря, порта. Сливались с толпой многолюдной Дерибасовки. Любовались оперным театром. И смеялись над всем, что хоть сколько-нибудь могло послужить тому причиной. Смешили забавные украинские слова, вроде – "спляча красуня" (спящая красавица) – на афише театра, или "Дэнь развагх" (день развлечений) – название Чаплинской короткометражки. Другой фильм был – "Дэнь получки". Фильмы эти они посмотрели, но на что-нибудь большее, серьёзное и долгое, идти не хотелось. Переживать что-то, кроме наступившей так недавно, слишком свежей, радости общения, было, ну, просто невозможно!

Вначале они говорили без умолку, перебивая друг друга. Каждому хотелось побольше рассказать о себе. Это было их как-будто естественной потребностью: будто было непонятно, как они могли столько времени до этого жить, совсем ничего не зная каждый о другом. А если на какую-то минуту замолкали, то ощущение близости и совпдения мыслей, даже при этом молчании, не пропадало.

Так постепенно, кирпичик за кирпичиком, начало создаваться неповторимое здание их любви, их счастья – фундамент их отношений. Фундамент этот потом, годы спустя, был основой того целого, которое при всех размолвках и ссорах (Как без них прожить жизнь в непростых условиях?!), удерживало их от разрыва, не позволяло переходить какую-то незримую грань, делало корабль их совместного счастья непотопляемым.

Позвольте здесь, в самом начале моего рассказа об их отношениях, высказать своё мнение, что оба они были уникально непохожи и одновременно уникально схожи. И вся эта история представляется автору одновременно и неповторимой и в чём-то до боли знакомой. В силу этих свойств их притягивало друг к другу, как два противоположных полюса магнита.

Ещё хочу сказать (не нашёл другого места, а в чём-то повторяясь), что оба они (Уж это-то для молодёжи того времени было характерно!) прожили непростые детство и юность, хотя любящие родители обоих делали всё, чтобы им плохого досталось поменьше. Чтобы не снижать темпа, не будем вдаваться в малоприятные к тому же подробности их прошлого. Предоставим воображению читателя представить это так или иначе самому себе. И продолжим наш рассказ.[6]

С первого же вечера, как только остались одни, они начали целоваться. И так, как с ней, ему ни с кем не было приятно. Они целовались без конца, нежно ласкали друг друга. Потом он не раз вспоминал сравнение одного из классиков русской литературы, будто влюблённые "подобны двум лейденским банкам,[7] поцелуями они разряжаются, а когда разрядятся полностью, прощай любовь". Но им тогда казалось, – и это чувство не пропало со временем, – что они так никогда и не пресытятся поцелуями.

Её крупный рот, пухлые губы казались ему верхом совершенства (и он в этом не обманывался). Любое прикосновение к ней убеждало его в бархатной нежности её кожи, в редком сочетании мягкости и упругости форм. Это доставляло ему неизведанное ранее и непередаваемое блаженное чувство. А то, что она не сопротивлялась его ласкам, всем своим видом проявляла и собственные чувства, было ему вдвойне приятно. Его возбуждение передавалось и ей. Своего состояния они не скрывали, да и не могли бы, если бы даже хотели, скрыть друг от друга. но была всё-таки какая-то граница, которую перейти они пока не стремились. Им и так было хорошо. Правда, иногда он пытался как бы посмотреть на её поведение другими глазами, не заблуждается ли он в своём увлечении. В какой-то момент, дня через 2–3 их знакомства, ему даже показалось, что она вообще через многое прошла и ведёт себя так с ним не с первым. Поначалу он испугался этой мысли, но потом кое-как утешил себя. "Если так, – подумал он, – попробую и я вести себя иначе." Он в тот же вечер предложил ей прийти к нему в номер гостиницы, в надежде, что ответ разрешит все сомнения. Произнеся это, он мучительно надеялся на её отказ. А когда пауза затянулась, он уже начал бояться, что она обидится и что он всё испортил. Тогда он поспешил неуклюже сгладить предложение пояснениями, что хотел он что-нибудь купить и вдвоём поужинать, как дома. В её отказе не чувствовалось обиды. Простота, с которой она это сказала, отмела сомнения, и стало ещё радостней.

Потом ещё, и не раз, он возвращался к этим сомнениям, а сколько-то времени спустя понимал, что их причина – не в ней, а в нём, в его большом чувстве. В такие минуты он чувствовал себя очень счастливым.

Так незаметно быстро, и в то же время – незабываемо, пролетели, как один день и как целая вечность, эти восемь дней, чудесных дней августа из жизни двух молодых людей, которые до того совсем не знали друг друга, а теперь им казалось, что они не расставались с очень давних пор, а это только усиливало горечь разлуки и неопределённость будущего, при том, что каждый из них возвращался в свой дом, а дома́ их – в разных городах, расстояние между которыми – почти тысяча километров… И всё-таки не будем драматизировать события, ибо не делали этого, в сущности, и они. Оба они были молоды, здоровы, оптимистичны, верили в своё счастье, по большому счёту не сомневались, что будет так, как лучше, и знали, что вешать нос – только усугубить ситуацию. Поэтому они старались делать вид, и даже говорить слова, что расстаются ненадолго, что стоит только захотеть!.. Понимали они и то, что соединть судьбы, даже если они очень нравятся друг другу, надо после хоть какой-то проверки временем, какого-то испытания, чтобы не ошибиться. Так что, кто знает? Может быть такое расставание, – могли утешать они себя, – в чём-то ещё и к лучшему. Ясно было тем не менее одно: они ни минуты не сомневались до конца, надеялись, что как-нибудь всё образуется и они опять будут вместе.

2

Позади осталась Одесса – город тепла и безоблачного неба, город солнца и моря, город юмора и хорошего настроения, город их любви – их город!

Каждый из них вернулся в свой город, к своим делам, своим родителям, своим друзьям…

Разлука – серьёзное испытание чувств. Не одно знакомство, несмотря на взаимные симпатии, оборвалось из-за того, что двое жили в разных городах… К тому же отпускные знакомства – вещь несерьёзная. У Вадима уже однажды, в студенческие годы, был печальный опыт, когда в доме отдыха ему понравилась девушка. Она проявила явную ответную симпатию, но… В последний день их приятного общения неожиданно для него она призналась, что в Ленинграде у неё есть друг и дальнейшие встречи невозможны. От этой дущевной травмы он потом долго не мог прийти в себя. Но жизнь всё-таки плохо учит. Точнее, повторение риска неизбежно, ибо ведь кто не рискует, тот ничего и не добивается. Что Вадиму надо было бы делать после того сдучая? Больше не знакомиться? Не влюбляться? Да как тут можно что-то учесть, предвидеть?! Ведь каждый раз не похож на предыдущий, хотя бы уже потому, что имеешь дело с другой, все обстоятельства другие. Так что остаётся уповать на везение и прилагать всё возможное умение. Но что нужно?! Ведь кое-кого как раз слишком большая уверенность в себе, умение, и могут отпугнуть, оттолкнуть. В общем, оставалось ждать и надеяться, надеяться и ждать, верить… А что-нибудь делать уже было, увы, трудно, когда – в разных городах, в окружении соблазнов, других людей. Чувство и память – насколько они сохранят неизгладимость впечатления от их короткого знакомства, – вот всё, что осталось. Ну, можно постараться подогревать их перепиской… Но как трудно какими-то листочками бумаги пытаться что-то сохранить, а уж усилить, исправить – и вовсе-то надежды нет!

Да, повторю, разлука – серьёзное испытание чувств… И переписка – всё, что оставалось нашим героям. Конечно, мы теперь могли бы последовать за ними и в Ленинград, и в Москву. Но что бы мы там увидели? Их жизнь вдали друг от друга? Нетрудно понять, что, расставшись, они продолжили ту же жизнь, какую прервали на время.

И хотя возвращались они вроде бы и теми же, но с этого времени, после недели (всего недели!) их общения, они были уже в чём-то другими: в каждом зародилось то чувство, без которого не было бы и нашего рассказа. И в нём, в этом чувстве, им предстояло ещё и самим-то разобраться. А проследить за этим, подсмотреть людям посторонним, вроде нас с вами, как правило не удаётся. И кто знает? Может быть, тот случай, которым на этот раз я решил с вами поделиться, действительно уникален. Всякому понятно, что юноша и девушка, как правило, откровенные беседы ведут tet-a-tet. Другое дело – письма. Молодые люди, да ешё и неравнодушные друг к другу, вынуждены доверять сокровенное бумаге, а потом стараются сохранить дорогие весточки. Поэтому нам с вами и оказалось возможным заглянуть в них. Да ешё так повезло, что – в письма обоих!

Интересно представить себе, что в течение целых девяти месяцев эти весточки проносились навстречу одни другим, со скоростью железнодорожного поезда, – во встречных поездах.

Итак, вдумайтесь, можно ли документировать диалог двоих, в течение всего их знакомства, иначе, чем удалось автору этой книги. Очевидно, что нет. Да ещё и обоих! Поэтому эта книга и уникальна!

Обращаю внимание современного читателя, повторю и это, что если раньше люди больше читали художественной литературы и оттуда черпали информацию об окружающем мире, то теперь, подчас, из телевизионных новостей и групповых обсуждений, из интернета, мы узнаём такое, чего не мог бы выдумать никакой фантаст. Многие уже почти не читают художественную литературу, а довольствуются документальным кино, новостями по ТВ и радио, интернетом, смотрят такие передачи, как, например, "Время покажет", "Пусть говорят", "60 минут" и т. п.

И если первым читателям рукописи книги, которая перед вами, не было сказано, что здесь использована подлинная переписка, то теперь сочтено целесообразным сообщить об этом читателю, именно с уверенностью, что интерес к ней будет ещё выше!

* * *

Первое письмо, которое не сохранилось, Вадим сел писать сразу же после того, как поезд отъехал от Одессы в сторону Ленинграда. Не знаю, какое впечатление он производил на соседей по купэ. Можеть быть, его вдохновенное творчество уже привлекло внимание. Во всяком случае, пока он не закончил и не опустил конверт в почтовый ящик на первой же большой станции, он никого и ничего не замечал вокруг. И только после этого, чтобы развеять надвигавшуюся тоску, заговорил с соседкой по купэ – шестнадцатилетней девушкой из Риги. Она назвалась Инной. Инна – имя, с которым судьба чаще всего сталкивала Вадима.

Здесь отмечу, что я отнюдь, сознательно, не ограничиваюсь только письмами и делаю некоторые отступления, чтобы читатель лучше понимал и обстановку и особенности моих героев. Этим и объясняются некоторые отступления, в частности, – этот рассказ о его попутном знакомстве с другой девушкой. Итак, прдолжаю.

Об именах среди знакомых девушек Вадима. Большинство девушек, обращавших на себя его внимание, с которыми он потом знакомился, оказывались именно Иннами, Ирами… Потом он даже начал думать, что если когда-нибудь женится, то именно на Инне или Ире. Правда, несколько позже он отметил, что нередко у новых знакомых были имена, в которых две последние гласные тоже были «и» и «а», например, Инга, Лина, Эвелина, Нина и т. д. и т. п., и с тех пор допускал «суженую» из этой, более широкой, серии. В какой-то момент, при этом знакомстве в поезде, он успел подумать, что его новая одесская знакомая тоже не выпадает из этого ряда, и успокоился.

От нечего делать он начал развлекать новую спутницу рассказами о будто бы своих увлекательных приключениях во Франции и Африке, которые, вспоминая прочитанное, выдумывал на ходу. Сам того не подозревая, он увлёк её почти детское воображение, и она всю дорогу не отходила от него и всё спрашивала: "А что было дальше?"

Я специально отвлёкся, чтобы показать вам, что Вадим отнюдь не выглядел горемыкой, от которого оторвали любимую девушку. Он был – как во сне и ничего ещё толком не понимал в случившемся.

Вот теперь я, кажется, всё вам рассказал перед тем, как предоставить обещанные письма.

И всё-таки не дополнить ли вам ещё что-нибудь о моих героях, скажем, внешность? Ведь в кино об этом – каждый кадр. А здесь надо бы представить и запомнить на всё время чтения!

Можно было бы положиться на воображение читателя. Ведь всякому ясно, что если они познакомились на пляже и с первого взгляда понравились друг другу, то это уже говорит о многом. Не прада ли?

Передо мной – фотокарточка того времени (См. фото "В первые дни знакомства".). А я уже сказал вам, что всё началось в 1956 году. Пусть вас не смущает, что с тех пор прошло несколько десятков лет. Напомним слова Есенина: "Лицо к лицу – лица не увидать, большое видится на расстояньи…" Добавим ещё, что письма подобны вину: чем старше, тем ценнее.

Так вот, они сидят рядом друг с другом на спинке садовой скамейки, в пляжных нарядах. Он слегка склонился к ней и прижимает её к себе, обняв за плечи, правой рукой, а в левой (Простим ему эту показуху) держит папиросу. По снимку видно, что они оба – брюнеты. И не видно, так как они сидят, какого они роста. Добавлю от себя, что он выше среднего роста и выше неё на полголовы. Что же касается их лиц, то позвольте автору отметить главное, относящееся к ним обоим: очень выразительные, карие, сразу же привлекающие внимание, глаза. А как известно, глаза – зеркало души. Насколько это верно в нашем случае, судить вам по тому, что вы дальше прочтёте. Добавлю ещё, что мои герои нравились, как правило, с первого взгляда. Сами они считали, что у них есть трудноисправимые, хотя и не всем заметные, недостатки. К таким недостаткам относили она – излишнюю полноватость, а он – длинные ноги. Но с годами они, наконец, поняли, что у неё это – округлость форм, которой многие другие женщины завидуют, а длинные стройные ноги и вообще – то, чего многим не хватает для полного счастья.

Теперь вы знаете о моих героях ровно столько, сколько я хотел вам о них сказать перед тем, как выполню обещанное. И я со своими рассказами отхожу на задний план. Разве что при случае что-нибудь поясню или оттеню, так как далее я отвожу себе роль комментатора. А вы постигнете, как радовались жизни, любили, молодые люди в то особенное время, когда (повторяю) были позади недавние ужасы сталинских репрессий, мировой бойни…

Конец первой части.

Часть вторая

Испытание разлукой, или Душ доверчивых признанья (Doloroso[8])

Конец лета, начало зимы пятьдесят шестого

"Дело второе – добиться любви

у той, кого выбрал…"

"Так посылай же письмо,

утоляющей полное лести, —

Первой разведкой души

трудный нащупывай путь."

"Если прочтёт, а ответа не даст, —

подожди, не насилуй:

Ты приучи её глаз

к чтению ласковых строк.

Та, что хочет читать,

захочет потом и ответить, —

Всюду своя череда,

всё совершается в срок."

"А сочиняя письмо,

перечитай каждую строчку:

Женщины видят в словах больше,

чем сказано в них…"

Овидий. "Наука любви".

1

И никак не обойтись без этого комментария по сути.

К сожалению, в ваших руках не могут оказаться подлинные письма моих героев. Приоткрою только то, о чём уже писал, что без достоверной основы и полной уверенности автора в правдоподобии приведённого здесь не имело бы смысла и переводить бумагу. Более того, можете не сомневаться, – цель автора столь благородна, что будь даже всё здесь, вплоть до имён, сущей правдой, и то не должно было бы быть ничьих обид.

* * *

А теперь приступим к письмам. Вообразите себе объёмистую пачку. Их – более ста. Все они были разложены по датам. На конвертах поначалу – обратные адреса и фамилии: Вадим Миротворов и Марина Михайловская. Но уже после каких-нибудь десятка писем они ограничивались инициалами, а потом ставили только номограммы из первых букв имён и фамилий, латинскими буквами. Получались переплетения из букв: у него – W и M, у неё – M и M.

Ещё отмечу, что по ходу чтения вы сможете заметить, что содержание переписки во многом совпадает с советами Овидия, приведёнными в эпиграфах из его творения "Наука любви". Понятно, что авторы писем с ним не сговаривались, но в то же время, это очень показательно, – что залог успеха – в следовании определённым законам.

Первым, как видим, написал Вадим, и почти одновременно – Марина. Следите за датами. Они тоже показательны.

13.08.56 г.

Дорогая Мариночка!

Как твоё самочувствие? Отдыхаешь ли без меня?

А я, конечно, уже окончательно выспался. Наш поезд опаздывает, поэтому иногда мы подолгу стоим на разъездах в ожидании встречных.

Только что я минут 20 сидел на травке (Сейчас – 7 часов вечера.). Решил, наконец, окончательно и уж наверняка, выяснить, как же ты, дорогая, ко мне относишься. Вышло, представь: "своим назовёт".[9]

Места комариных укусов настойчиво напоминают мне (Ведь меня комары тоже кусали, хотя ты, очевидно, вкуснее.) о счастливых минутах, проведённых с тобой.

Нас сопровождает довольно мрачная, отличающаяся сплошной облачностью, погода. Это заставляет меня невольно беспокоиться, что тебе, милая, при такой же погоде у тебя, не удастся догнать меня в цвете кожи.

[Хочется ещё отметить сразу обстоятельность и нежность в обращении Вадима в его письмах. Понятно, что он старался, чтобы сохранить их связь. Но именно этим и интересна их переписка, что они выбирали что-то интересное для другой стороны, что к тому же может заинтересовать и читателя. – Авт.]

Купэ, в котором я еду, лучше остальных, т. к. в нём едут молодой человек Толя (учится, из Одессы) и 16-летняя девушка Инна, с которыми я и коротаю большую часть свободного времени.

По поезду я не проходил, но встретился с одной девушкой, одесситкой Людой, которая в прошлое воскресенье располагалась рядом с нами в Лузановке. У неё несколько монгольский тип лица: немного широкое в скулах, с прищуренными глазами. Она интересовалась, где мои друзья и кто была "девушка в зелёном купальнике" (точнее – откуда).

А как, Маринка, ты себя чувствуешь? Если будет охота, напиши мне после приезда в Москву о себе и знакомых мне одесситах. Ладно?

Тебя, дорогая, мне здорово недостаёт. Вспоминаю твои губки.

Вадим.

14.08.56 г.

Милый Вадька!

Хотелось бы вместо всей этой писанины крепко обнять и поцеловать тебя, но увы, ты далеко от меня, а крылышек у меня нет.

Сегодня – первый день в Москве. Стоит чудесная погода, и я уже успела побывать на стадионе «Динамо» и посмотреть футбол.

Сегодня вечером хотела пойти на бал, но получила от тебя письмо,[10] и это, поверь мне, лучше всякого бала.

Вадька, милый, ты не можешь представить, как мне приятно получать от тебя письма и хотя бы поэтому не будь эгоистом, пиши.

Я очень часто вспоминаю тебя, о наших встречах, о которых кроме хорошего сказать нельзя. Да, последние дни в Одессе я провела однообразно и скучно, значит, не интересно.

Виктор после твоего отъезда больше не встречался с Люсей. Кстати, у Люси действительно волосы окрашены, так что ты, кажется (хотя я в этом и не сомневалась), лучше разбираешься в женщинах, если так можно выразиться, чем я.

В поезде было очень весело, поэтому выспаться мне не пришлось. Вероятнее всего, отдохну в Москве. В Москве все говорят, что я очень хорошо выгляжу и загорела тоже ничего. Это, конечно, мне льстит.