Пуля для карателя

Во фляжке еще оставалось, и прошлись по второму кругу, поделили по-братски и по-сестрински. Наконец Таврин заговорил:

– Небольшое объявление для тех, кто не в курсе. Я – офицер советской контрразведки, выполняю в тылу нацистов служебное задание. Прошу прощения, если это кому-то не понравится. Зовите Иваном, не ошибетесь. Эта девушка – тоже наша сотрудница, Мария, – положил он руку на плечо Маши. – Поэтому не смущайтесь нашей немецкой формы, так надо. Вернее, было надо… Мы не испытываем неприязни ни к кому из присутствующих, какую бы идеологию они ни поддерживали. Мы воевали сегодня в одной связке, и этим все объясняется.

– Ну, я так и знал… – расстроенно прошептал Ковальский.

Немка съежилась, словно перестала дышать. Юзеф монотонно что-то жевал – все сказанное не было для него новостью. В его структуре, сформированной из разных организаций, к большевикам относились по-разному. Антифашистский блок представлял левые взгляды – коммунистов и социалистов. Члены Польской рабочей партии за Советы стояли горой. Социал-сионисты, ухитрявшиеся совмещать сионизм с социал-демократией, большевиков недолюбливали. А члены откровенно правой организации «Бейтар» относились и вовсе враждебно. Если Маше удалось с ними договориться, значит, парень свой.

– А я вот об этом не подумал, – задумчиво признался обладатель торчащих ушей и протянул короткопалую ладонь: – Джерри Кембл, капитан Воздушного флота Его Королевского Величества…

Иван от удивления поперхнулся, но машинально пожал протянутую руку и спросил:

– Признайтесь, Джерри, вас сбили?

– Сбили, – признался англичанин. – Сбили, как ворону, пролетающую над деревней…

«Я тоже косил под англичанина – еще не далее чем вчера, – с какой-то странной гордостью подумал Таврин. – И трубку, из которой я пристрелил кучу народу, создали британские оружейники…»

Нельзя сказать, что эмигрантское правительство Миколайчика совсем уж махнуло рукой на повстанцев. Им помогали – вернее, делали вид, что помогали. В противном случае было бы совсем стыдно и не по-человечески. Сталин запретил посадку на советских аэродромах британских и американских транспортных самолетов, что крайне затрудняло переброску, поскольку ближайшие авиабазы союзников располагались лишь на юге Италии и непосредственно на Британском острове. В этом имелась пусть жестокая, но логика. Армия Крайова не признает большевистскую власть. Британия – и вовсе «закадычный» враг. Статус союзников ближе и роднее не делает. Принцип «против СССР за счет СССР» иногда срабатывал, но в данном случае – нет. Британские бомбардировщики вылетали на Варшаву с итальянского аэродрома Фоджия. Иногда самолеты комплектовались польскими экипажами. Груз сбрасывали в варшавских предместьях, занятых повстанцами, или на городские кварталы, контролируемые ими же. Немецкая ПВО, разумеется, не дремала. Зенитных частей в районе Варшавы было предостаточно. Самолеты сбивали, как тарелочки для стендовой стрельбы – зачастую они даже не успевали избавиться от груза или, что еще хуже, были вынуждены сбрасывать его в расположение неприятеля, чтобы избавиться от балласта. Кто-то делал это осознанно, чтобы не сбили.

– Мы успели сбросить груз, – как бы читая его мысли, пробормотал Кембл. – Уходили над северными предместьями Варшавы… Нас было четверо – я, второй пилот, радист, штурман… Сообщили по рации, что миссию выполнили, скинули груз именно в нужный квадрат… позднее, правда, я узнал, что в районе уже второй день хозяйничали нацисты… Тут нас и подбили… Штурман голову разбил от удара о борт, у нас не было времени надевать на него парашют… Второго пилота тоже убило… Мы с радистом Ларри Льюисом успели выпрыгнуть… Его с земли из пулемета прошили перед приземлением – я видел, как он болтается в стропах… А я рядом с зенитным орудием приземлился – темно же, ничего не видно, батарею замаскировали… Приземляюсь, а немцы ржут, по плечу похлопывают, спрашивают, как там дела у короля Георга VI, не надо ли чего… Потом парашют сняли и так вломили, что я потом два дня продохнуть не мог…

– Только англичане нам и помогают, – вздохнул Януш Ковальский. – А потом еще спрашивают, почему мы не любим Советский Союз и своих коммунистов, агитирующих за большевизм. Красная армия наступала на Варшаву. 1 августа ее ждали в городе. В этот день и началось восстание… Где ваша хваленая Красная армия? Встали в тот же день у восточных предместий, так и стоят, злорадно смотрят, как нас добивают… Вы должны были нам помочь, мы так на вас надеялись… – Он обиженно фыркнул и отвернулся.

– Во-первых, Януш, – строго произнес Иван, – Красная армия никому и ничего не должна – особенно тем, кто враждебно относится к нашему строю. Вы хитрые крендели, да? Быстренько поднимаете восстание, уничтожаете немецкие комендатуры, выдавливаете фашистов из города, а когда в Варшаву входит Красная армия, ее уже встречает как бы законная польская власть, с которой мы должны считаться и ни в коем случае ее не сбрасывать. Это справедливо? А как же жертвы, принесенные Советским Союзом ради освобождения вашей польской земли? И ладно бы еще все умно сделали. Но ваше руководство – полные бездари. А те, что в Лондоне, думают только о своих амбициях, на простых людей им плевать. План не отработали, запороли идею в самом начале. У вас же оружия элементарно не было. Люди с голыми руками на пулеметы шли. Заняли часть Варшавы, построили баррикады. Связи между районами нет, разведка отсутствует, наступательный потенциал исчерпан полностью. Немцы в отместку развалили город – полюбуйся, одни руины, расстреливают всех подряд – мятежников, мирных жителей, детей, которые к вашему восстанию вообще никаким боком… Вы этого хотели? И нечего пенять на Красную армию – она делает все, что может. В войсках людей на треть осталось, техники нет, горючего нет, обозы непонятно где, да еще немцы постоянно контратакуют… Вы могли нам помочь – занять переправы через Вислу, держаться до нашего подхода. Но нет, вам приказали никаких контактов с Красной армией, делать вид, что ее в природе не существует, мол, сами справимся, без этих зверских большевиков. Посмотри на меня внимательно, Януш, я похож на зверя? Маша, что сидит рядом со мной, тоже похожа на зверя? Мы не воевали бок о бок?

– Ты славный парень, Иван, – смущенно буркнул англичанин, – и девушка очень симпатичная… простите, миссис… Никто не говорит о людях, мы говорим о политических системах, о гуманизме…

– Джерри, побойтесь бога! – улыбнулась Маша. – О каком гуманизме вы говорите в четыре часа ночи? Вы с трудом открыли второй фронт, вы просто вынуждены были это сделать. Красная армия идет вперед, уже в Европе – моргнуть не успеете, она захватит Берлин и дойдет до Бискайского залива. Вы всполошились – пора действовать. До этого три года сидели и смотрели, как немецкие орды утюжат русские города и села, миллионами истребляют мирных людей. Где был ваш гуманизм, Джерри? Или он явление избирательное и к советским людям никак не относится? Вы просто ждали, чья возьмет. Взяла Красная армия, она окрепла, стала действовать эффективно, и вы испугались, что она справится и без вас, поднимет над всей Европой красное знамя…

– Операция «Валькирия», – усмехнулся Иван, – поучительная история полуторамесячной давности. Мятежники Штауффенберга очень рассчитывали на помощь союзников – и ведь в случае успеха мятежа обязательно бы пришли на помощь. Германия сохранилась бы в своих границах, уцелел бы режим, армия, чиновничий аппарат – исчез бы только Гитлер, его самые одиозные сподвижники и отдельные структуры, например СС. И уже немецкие солдаты плечом к плечу с английскими и американскими отражали бы натиск большевистских орд, собравшихся стереть с лица Земли цивилизованную Европу…

– По этой логике, Советский Союз выиграл, когда мятеж 20 июля провалился? – спросил Кембл.

– В какой-то мере, да, – пожал плечами Иван. – Германия в нынешнем виде, после всего, что она натворила, не имеет права существовать. На ее руинах должна возникнуть другая Германия.

– И другие немцы? – подала слабый голос молодая женщина.

– Немцы останутся, – повернув голову, улыбнулся ей Иван. – Вам не о чем беспокоиться, фрау.

– Я фройлен…

– Тем более.

Люди неловко молчали. Им было что сказать, но не драться же?

– Откуда ты, Джерри? – миролюбиво спросил Таврин.

– Графство Корнуолл. Оттуда наша семья, это на юго-западе Англии. Родина кельтской культуры, так сказать… Мои родители даже знали корнский язык – это один из кельтских диалектов…

– Вы, случайно, не родственник короля Артура? Он, помнится, из той же местности.

– Нет, – не удержавшись, прыснул Кембл. – Король Артур – фигура мифическая, и есть подозрение, что вымышленная. Мои предки были горными рабочими, трудились в шахтах. Только я отправился учиться в Королевскую воздушную академию – что, собственно, и привело меня в это подземелье…

Обстановка разрядилась. Люди вновь закуривали, что-то жевали. Юзеф Маранц начал разбирать автомат, протирал платком влажные детали. Остальные последовали его примеру – оружие должно стрелять. Джерри Кембл негромко повествовал о своей семье – о домике в живописном районе городка Труро, о жене Сабрине, у которой в последние годы разгулялась астма, о 12-летнем сыне Ричарде, который в свои нежные годы перерос отца и не думает на этом останавливаться, что вызывает нешуточную тревогу родителей. Юзеф Маранц тоже разговорился. Он оказался уроженцем Варшавы, все детство провел на улице Васки Дунай (Узкий Дунай) в Старом городе, где традиционно селились евреи, и улица представляла собой сплошную вереницу синагог, мастерских, мелких лавочек и магазинов, которыми заправляли евреи. Когда в Варшаву пришли немцы, практически вся улица переселилась в гетто… и нет никакого желания об этом вспоминать. Грабежи, насилия, расстрелы, ежедневный изматывающий труд. Гетто было переполнено, в него постоянно привозили новых людей. Других увозили – кого-то на расстрел в леса, кого-то в концлагерь – тоже на уничтожение. В гетто имелся юденрат – административный орган из местных, полностью подчиненный гитлеровским властям. Работала еврейская полиция – эти наивные люди сотрудничали с властями, думая, что избегнут общей участи. Их расстреливали так же, как и остальных… У Юзефа были мать с отцом, была младшая сестренка Сара, родные дяди, тети… Остался только он, отца расстреляли, мать отправили в Освенцим, сестру изнасиловали и разрубили на куски коллаборанты из батальона «Восточная Галиция» – нелюди, не подчиняющиеся даже немцам…

– А я на Замковой жил, – вздохнул Ковальский. – В нашем квартале тоже много евреев было… Потом как-то пусто стало – евреев вывезли, а до поляков еще не добрались… Квартиры пустовали – каратели приезжали, грузовиками добро вывозили… Моих родителей тоже расстреляли и невесту Ганку… – Он сморщился, как от резкой зубной боли, машинально потряс пустую фляжку, отбросил.

– А вас за что в тюрьму посадили, фройлен? – спросил Джерри Кембл. – Вы же этническая немка? Фольксдойче, как у них говорят?

Девушка поежилась и обреченно вздохнула:

– Да. Меня зовут Тельма Файербах. Сначала мы с семьей жили в Нижней Силезии, потом, в 40-м году, отцу дали должность на оружейном заводе, и мы переехали в Варшаву… Отец умер через год от воспаления легких, мама получала пенсию, потом попала под машину, перевозящую орудие… Я не очень хорошо жила, хоть и немка…

– Но вы же поддерживали национал-социалистов? – поинтересовался Кембл. – Все немцы их поддерживали. Ну, или почти все…