Чужая женщина

– Твою ж мать, – выругалась сквозь зубы, и я обернулся на дверь заведения – в помещение зашли несколько парней в кожаных куртках. Под куртками явно стволы спрятаны. Я был уверен в этом на все двести процентов. Рука машинально дернулась за пазуху к кобуре и ощупала пустоту – оружия, естественно, не было.

– Кто это?

– Козлы одни. Дань пришли собирать, – шепнула блондинка, – натурой. Отдашь меня, красавчик, рэкету на растерзание или все же себе оставишь?

Честно говоря, мне было по хрен, кому она достанется, меня больше занимал «Блэк Джэк» в бокале и два урода, которые смели мой виски на пол. Я тогда уложил их и без пушки. Расшвырял по сторонам и даже ущерба помещению не нанес. Охотник вышел только после того, как я последнего из собирателей десятины на улицу вынес и ткнул мордой в лужу, швырнув ствол придурка туда же.

На работу меня взяли, но лучше бы шел я тогда домой «Столичную» хлебать, доигрывать партию в шахматы с серой сукой и даже проиграть ей. Но я все же поставил ей мат. А на самом деле, оказалось, что не ей, а себе.

В этот вечер народу было больше. чем обычно, и я стоял рядом со сценой возле бара, где извивались полуголые девицы вместе с блондинкой Моной. Я равнодушно сканировал помещение, разглядывая сквозь пелену сигаретного дыма танцующих и новых посетителей и стараясь не обращать внимания на говномузыку, от которой болели уши и дергались барабанные перепонки. Где-то совсем рядом доносилась ругань и за барной стойкой что-то разбилось. Вначале хотел рвануть туда, но увидел злое лицо Жака, растерянную физиономию парня с зелеными волосами и успокоился.

А потом мне словно дали под дых…нет, не в солнечное сплетение, а под ребра, туда, где сердце до этого момента размеренно качало кровь по венам. Я медленно поворачивал голову на звук. Очень медленно, как мне потом казалось. Где-то подсознательно уже понял, что попал на крючок. Да, еще до того, как подошла к барной стойке. Просто услышал голос. Мелодичный, чуть низковатый голос и тихий смех. А когда увидел – почувствовал, как всего опалило порывом горящего кислорода. Словно из самого адского пекла обдало кипятком. Девушка склонилась над барной стойкой, смеясь вместе с подругой, которая потерялась на ее фоне, и от волшебно-золотистых длинных волос пахнуло цветами. Каким-то весенним ароматом с тяжестью майской грозы. Меня пронизало тысячами молний. Впервые в жизни. Я смотрел на НЕЕ во все глаза. Сам не понимал, что пялюсь, как идиот, не в силах пошевелиться и спугнуть это дикое ощущение внутри, словно еще слабые завихрения смертоносного торнадо. Толкнул локтем чей-то бокал, тот с грохотом разбился под тихий мат Жака, и она обернулась, а меня оглушило взорвавшимися аккордами в голове:

Смотри же и глазам своим не верь,

На небе затаился черный зверь.

В глазах его я чувствую беду.

Не знал и не узнаю никогда,

Зачем ему нужна твоя душа:

Она гореть не сможет и в аду

(с) Агата Кристи «Черная луна»

Я еще не различил цвет ее глаз и все черты лица, не осмотрел жадным мужским взглядом сочное тело под тонким трикотажным платьем, только волосы, которые сияли, как те опавшие листья цвета мертвого солнца на воде, и запах. Сводящий с ума и мгновенно превращающий в наркомана. Она вся как-то по-особенному светилась, отличалась от всех. Долго смотрела мне в глаза, и я буквально слышал, как потрескивают в воздухе искры электричества, отвернулась, обхватывая бокал тонкими пальцами, опуская длинные ресницы. Я щекотку почувствовал где-то внутри желудка с изнанки. Щекотку от взмаха её ресниц. Она была нереально красивой, невозможно красивой, до рези в склерах и боли в висках, никогда не встречал кого-то похожего на неё, и меня бросило в лихорадочную дрожь, я протрезвел и опьянел одновременно. Весь вечер ходил за ней, как тень. Смотрел, наблюдал и втягивал ее запах. Казалось, я его как зверь чую на расстоянии. Вечеринка закончилась внезапно. Заведение закрылось около трех часов ночи, и я проводил её взглядом до крутой тачки, а потом прислонился к стене, глубоко и прерывисто дыша. Что это, мать вашу, со мной сейчас происходило?

– Красавчииик, – голос ядовитой блондинки-танцовщицы заставил очнуться и вспомнить, что синица в руках или на коленях в сухой траве если не лучше, то очень даже неплохо. Я отымел ее у стены здания, вдалбливаясь сзади и представляя, как задрал бы дорогущее платье золотоволосой незнакомки и трахал бы ее точно так же. Это не вязалось с тем чувственным трепетом внутри него, и это было дьявольским, диким ощущением зарождающегося сумасшествия.

Пока значение слова «любовь» понимаешь в общепринятом, потасканном смысле, и оно еще не стало смертельным диагнозом, ты, в принципе, вполне нормальный и даже счастливый человек. И рядом с обычной любовью злорадно скалится «никогда». Слово-насмешка, слово-издевательство, оно-то точно знает, что ты обязательно об него споткнешься и разобьешься, падая с высоты в самую бездну.

Глава 2. Олег

Я увидел ее следующей ночью. Нет, не ждал. Думал о ней до вязкой нескончаемой бессонницы, но, конечно, не ждал. Я не был настолько самоуверенным ублюдком, чтобы на что-то надеяться. Я, скорее, чувствовал себя жалким шутом, который посмел мечтать о королеве. Есть такие женщины, на которых смотришь и понимаешь – она мне не по карману. И я ведь сейчас совсем не о деньгах. Таких страшно любить, потому что это конец всему, твой конец как личности прежде всего. Но я не понимал этого тогда, я, скорее, инстинктивно почувствовал, как опалило легкие от вспышки пламени внутри, едва увидел, как она вышла из такси и перекинула сумочку через плечо. Ярко-ядовитое освещение клуба выхватило точеную фигурку из полумрака улицы, и я втянул воздух, чтобы забыть, как его выдохнуть. Пальцы нервно дернули воротник застегнутой на все пуговицы рабочей черной рубашки с нашитым на нагрудном кармане названием охранного агентства «Медведь», и взлетели к козырьку идиотской шапки, чтобы поправить. Стою, как лох, и пошевелиться не могу, а на ней шикарное платье цвета кофе-с молоком, и стразы сверкают при каждом шаге, колышутся на пышной груди, и волосы тяжелыми волнами падают на обнаженные плечи и развеваются у нее за спиной. Она выглядела так, словно на ней нет одежды. Нет, платье не было вызывающим, просто она его так умела носить, словно на ней тончайшее кружевное белье, и она знает, что на нее с восхищением смотрят голодные самцы, роняя слюни, да что там – заливая ими порог «Опиума». Улыбается кому-то, а я понимаю, что смотреть могу только на нее, как идиот, как полный кретин, которого просто заклинило. Мягкая грация в каждом движении и походка модели от бедра, не идет – плывет. Поднимается по ступеням наверх. Одна…вторая…третья. А у меня кровь шумит в ушах, и сердце отбивает глухими ударами по ребрам. Поравняется, и я сдохну. Вот так, стоя на месте, превращусь в труп от бешеного волнения. Вряд ли мужики вообще говорят и думаю всякую романтическую хрень, по крайней мере, я был в этом уверен всего лишь вчера. О красоте глаз женщине говорят, когда хотят, чтоб сняла трусики или позволила это сделать вам, и раздвинула ножки пошире. И я сам это говорил не раз, даже бывшей жене в самом начале наших отношений, потом это уже не имеет значения: вам либо дают, либо нет…И глаза уже не имеют к этому никакого отношения, скорее, наличие денег или подарка.

А сейчас понял, что такое, мать вашу, раствориться во взгляде и полететь в пропасть. Светло-янтарные, как у кошки. Не видел такого цвета раньше, даже решил, что это линзы, и смотрит так…как не смотрят на таких, как я. Или я фантазирую. Во взгляде узнавание легким взмахом ресниц, и снова этот взмах отозвался где-то внутри. Я ее сумочку беру, чтобы проверить, а сам падаю и падаю прямиком в пекло. В болото вязкое и глубокое. Пальцы что-то щупают внутри сумки и чисто механически отмечаю все, что нахожу, продолжая смотреть ей в глаза. Время остановилось. Зависло на этой секунде и тут же сорвалось вскачь, когда она, забирая сумочку, тронула мои пальцы своими. Разряд тока в тысячу вольт притом обоих. Потому что она вздрогнула вместе со мной. Разве так бывает? Уходит. А я вслед смотрю, судорожно сглатывая сухим горлом хаотичные вдохи.

Я еще не осознавал, что лезу в капкан, из которого выхода не будет. У таких женщин слишком много власти в этом гребанном настоящем, когда мужчина готов сдохнуть за улыбку вот такой вот безумно дорогой и недоступной куклы, бросить к ее ногам абсолютно все, что имеет, и остаться в итоге ни с чем. Я ведь видел, что не для меня. Не по мне. Не по зубам. И захотел от того в разы сильнее. Мне даже жизнь моя показалась какой-то серой еще вчера и до рези в глазах разноцветной сегодня.

– Ты приглашение у нее не спросил? – над ухом гнусавый голос Романова. Жует втихаря булку, переданную женой. Стоя у меня за спиной. Вечно голодный, жрёт паек до последней крошки и у пацанов просит, кто не хочет свое. Да, я за один день узнал о них почти все. Мне не нужно много времени, чтобы собрать информацию – это уже привычка.

– Думаешь, такая без приглашения по закрытым вечеринкам ходит? – огрызнулся я, чувствуя, как все еще сохнет в горле. «А вчера ее тоже пригласили? Вчера вроде другая вечеринка была». Ради меня пришла? Кретин, три раза ради тебя. Ты для нее здесь предмет мебели, а то и вовсе невидимка.

– Хороша сучка, да?

Тряхнул головой, но взгляд от ее плавной походки и качающихся бедер, которые обтянул кофейный трикотаж, не отвел. Нога в разрезе, телесная резинка чулок, тонкая лодыжка и высоченный каблук-шпилька. Возникло адское желание провести кончиками пальцев вдоль разреза наверх, к трусикам, я был почему-то уверен, что они кружевные черные, одновременно вдыхая аромат ее волос.

– Гром, слюни подбери, – посмотрел на напарника, вздернувшего одну бровь, – здесь таких кукол сотни. Насмотришься еще. У вас в ваших обезьянниках таких поди и не было никогда, м? Но нам не светит, разве что только подрочить над толчком или трахая какую-то шлюху. А эти высокомерные твари, – кивнул на мою Незнакомку, – на нас как на людей не смотрят. Забудь. Она в твою сторону даже грязную салфетку не бросит. А если и бросят ее инстаграмовские фанатики подхватят и растащат на кусочки.

– Ты знаешь, кто это? – я бы многое отдал хотя бы за имя.

– Понятия не имею. Первый раз вижу. Для меня они вообще все похожи.

Теперь он смотрит на нее.

– Хотя нет. Эта другая. Подороже здешних будет. Занесло на вечеринку, видать. Красивая сука. Очень красивая. Задница и ноги – охренеть просто. Есть же такие королевы, что, когда о сексе с ними думаешь, сразу шелковые простыни представляешь в номере, который стоит сто твоих зарплат, и, блядь, член тут же падает, но я б ей вставил…если б дала, – он заржал, а мне захотелось кулаком в солнечное сплетение, чтоб не смотрел вот так. Черт, я вижу эту женщину второй раз в жизни. Я имени ее не знаю, и не моя она и моей никогда не станет. Наваждение какое-то.

– Первый? А она здесь и вчера была.

– Да ладно. Не гони! Я б запомнил.

– Была. В серебристом платье. На красном порше приехала с подругой. Уехала после закрытия сразу.

– Пшшшшш….какая память зрительная. Ну куда нам до ваших ментовских способностей.

– Далеко, Романов, далеко вам. У тебя, вон глянь, с заднего хода типы какие-то ломятся, явно не из вашего контингента. Вечеринка закрытая, или я ошибаюсь? А их пропустили вроде как.

– Твою ж мать, Толяяян, сука, что ж ты молчишь. – рыкнул и ломанулся на другой конец залы, подхватывая рацию.

– Не пускать. Вывести из залы. Я вам что говорил? Да мне по хер, что они с бабками. Здесь уровень другой – выводи, с меня Охотник три шкуры спустит.

Я усмехаюсь его суете и снова в зал смотрю…сканирую, ее ищу. Под ребрами быстрыми толчками фонтанирует кипяток, как и при первой встрече. И я тенью преследую, теряясь в пространстве и двигаясь за ней как за магнитом. Ревностно следя, чтоб ни одна мразь не пристала и не подкатила. Мне вообще начало казаться, что вокруг меня происходит дьявольский сюрреалистический спектакль, в котором я стал главным персонажем, и я не узнаю сам себя, но мне все нравится. Отвлекся на пару придурков с дорожками кокса, захотелось подбить руки с купюрами и в шею вытолкать из помещения, но я уже не мент, а охранный пес, которому должно быть по хер, чем они накачиваются. Мое дело, чтоб помещение не разнесли и друг друга не поубивали. Все остальное меня не касается.

Вскинул голову, маниакально ища ее взглядом. Пару панических ударов сердца под дых, и нашел. Незнакомка стоит возле бара, плавно пританцовывая в такт какой-то безвкусной стрип-музыке, которая уже не кажется мне убогой, потому что эта женщина двигается под нее нереально прекрасно. И я вдруг понимаю, что ощущаю, глядя на нее – жажду. Словно я всю жизнь не сделал и глотка воды или пил какую-то дрянь, пересох в пустыне собственной бессмыслицы настолько, что теперь меня трясло в примитивном желании наброситься на источник и в благоговении сжимать дрожащими руками. Она даже не подозревает, что я стою сзади, облокотившись на колонну, сжимая одной рукой рацию. А другой нервно прокручиваю в кармане зажигалку – курить хочется невыносимо, а я боюсь отойти и, вернувшись, понять, что ее здесь больше нет. Словно это зависело от моего присутствия – уйдет ли она или останется. Но я всегда любил контролировать все, что со мной происходит, даже стакан водки, который подносил ко рту – был моим личным контролем, и я решал, сколько дряни в себя влить и когда… Я управляю всем, пусть даже когда качусь на самое дно – это мое решение. Оказывается, все – жалкая иллюзия. Невозможно контролировать то, что тебе не принадлежит. Например, людей и их поступки. Предвидеть – да, а контролировать – нет. С эмоциями так же. Есть те, кто утверждают, что умеют их сдерживать – ерунда. Черта с два умеют. Видимость. Жалкие маски, которые посдирает к такой-то матери, когда рванет. И взрывает каждого рано или поздно. А это всего лишь отсрочка, пока тикает механизм до того, как вас вывернет наизнанку. Меня вывернуло в тот момент, когда увидел ее впервые. Мне было плевать, кто она. Как ее зовут, сколько ей лет и где она живет. Такое чувство полной прострации. Я бы полюбил любое имя, которым бы она назвалась. Кто-то скажет «безумие, и так не бывает». Нет, мать вашу! Бывает. В той жизни бывает буквально все. Я видел на своей работе такое, чего вы все не видели в самых страшных кошмарах и даже представить себе не могли. Не бывает кровь желтого цвета и снег зеленого, и то от природы, а все остальное так бывает, что, когда с вами это случается, вы просто охреневаете. Как я сейчас, пока держал себя в руках железным усилием воли, чтоб не приблизиться, чтоб попутно отвечать по рации напарникам, просматривать помещение и возвращаться к ней снова, глотая жадными глотками минералку и не утоляя жажды – в горле так же сухо. А ведь я со вчерашнего дня ни капли спиртного в рот не взял. И не хочется. Мне ее хочется. До дрожи в пальцах.

Незнакомка сидит на высоком стуле, лицом ко мне, потягивает из соломинки коктейль. Сегодня она здесь одна. Отстукивает мелодию тонкими пальцами, и ее золотистые волосы струятся по плечу, касаясь резко очерченной скулы, и я сгораю от потребности ощутить, какие они на ощупь эти волосы. Пальцами невольно жест повторил, которым бы провел по ее волосам. Псих конченый, может быть, так и становятся маньяками?

Подняла голову и посмотрела прямо на меня.

В рации трещит голос Романова:

– У тебя все спокойно, Гром?

– Спокойно.

Ни хрена у меня не спокойно, у меня личный апокалипсис случился. Быстрый взгляд на Незнакомку, а она все так же смотрит, слегка склонив голову вперед. Нет. Не манит. Смотрит просто так, что кожа начинает дымиться. А потом вдруг спрыгнула легким движением со стула, и я вздох пропустил, впившись взглядом в обнажившиеся до бедер стройные ноги и полоску черных трусиков. Секунда, а меня в жар швырнуло, и я рванул верхнюю пуговицу на рубашке. Чертыхнулся, когда она направилась прямо к сцене. В клубе запрещено подниматься на подиум к танцовщицам и танцорам. Но сейчас сцена пуста, и, в конце концов, играет нечто похожее на музыку: тонким женским голосом тянет блюз из колонок под потолком. Паршиво. Бездарно. Но чертовски сексуально. Напоминает фильмы восьмидесятых. Как и ее потрясающее платье, обтягивающее тело сзади, словно вторая кожа.

Протискиваюсь между танцующими, следом за ней, чтобы поймать у самой сцены. Взял за руку чуть выше локтя, она обернулась резко, хлестнув меня своими роскошными волосами по лицу, и от оглушительного запаха засосало под ложечкой той самой жаждой бешеной. Близко настолько, что я ощущаю каждый её горячий вздох на своём лице. Щекочет нервы.

– Запрещено, – скорее, хрипло выдохнул, чем произнес, когда заметил, как Незнакомка смотрит на мои пальцы, сомкнувшиеся на её голой руке. Контрастом темное на сливочно-белом. На нежной женской коже выступили мурашки, а у меня дух перехватило, когда длинные ресницы медленно поднялись и она посмотрела мне в глаза. И пальцы сами разжимаются, скользя по локтю вниз, и я лишь как последний дурак пялюсь ей вслед. Поднялась на сцену… и все. Гребаный земной шар перестал вращаться. На нее уставились все. Нет. Это не было банальным стрип-танцем. Она танцевала для себя и в то же время прекрасно понимала, что делает. Все движения отточенные, выверенные и четко под музыку. Изгибается. Крутится на шесте, и проклятое платье задирается вверх, обнажая сильные ноги, сжимающие неоновую палку. Гибкая, как кошка, тело гнется, выкручивается туда, куда она хочет, длинные ноги взлетают вверх, захватывая шест, и она висит вниз головой, скользя к самому полу рывками под музыку, чтоб тут же, перевернувшись и взметнув подол до самых трусиков, стать на ноги, прогнуться и плавно подняться, волнообразно двигаясь возле шеста, и у меня твердеет член, и пот каплями выступает на спине. Твою ж мать! Поправил штаны и судорожно сглотнул, горло обожгло засухой снова.

– Ээээй, детка. А я к тебе, – пьяный выкрик, и какой-то идиот начал взбираться на сцену, явно нанюханный какой-то дрянью и возбужденный танцем Незнакомки. Я сам не понял, как с раздражением отшвырнул его назад в толпу.

– Охренел, урод?! Пошел отсюда! Я танцевать хочу. Ты кто такой вообще? Исчезни, псина.

Схватил ублюдка пятерней за лицо и толкнул в толпу со всей дури, чтоб улетел. Не сводя с нее жадного взгляда. А она, словно и не здесь, танцует сама себе, волосы развеваются, подол платья скользит по ногам вверх и вниз мягкими складками. Обхватила пальцами шест, прислонилась спиной, скользя вниз на корточки.

На меня сзади налетел кто-то, хватая за шею. Реакция не заставила себя ждать. Перевернул через себя и завалил на пол, подкинув носком тяжелого ботинка под ребра.

– Охрана беспредел творит! – взвыл мажор, естественно, появились верные друзья-товарищи «жертвы», и началась драка, слышу, как наши ввязались, бью со всей дури, меня бьют, и по лицу кровь течет, а мне по хрен, я смотрю, как она танцует. Уродую, калечу кого-то тяжелыми методичными ударами в лицо, в живот, по печени и не слышу ничего, кроме музыки проклятой, и не вижу ничего, кроме тонкого силуэта на сцене.

– Гром, у него нож, осторожно. – голос Романова сквозь ор толпы и музыку.

А она как будто теперь для меня танцует и мне в глаза смотрит, извиваясь так мягко и сексуально, что мне кажется, она вся из жидкого фарфора сделана. По щеке полоснуло лезвие. Она танцует быстрее, а я за острие ладонью схватился, дернул в сторону и лбом ублюдка прямо в переносицу, послышался хруст и вопль. На меня набросились несколько человек и завалили на пол, началось самое настоящее месиво. Раскидал пьяных дебилов и на ноги вскочил. Взгляд на сцену, а ее там нет. Быстро, по всему помещению, так резко, что перед глазами все вертится. Блестки ее ищу и волосы цвета мертвого солнца, удерживая за шиворот придурка, который ножом меня зацепил. Пока высматриваю, со всей дури – кулаком в нос. Чтоб заткнулся и не скулил мне под ухом матом, раздражая и без того расшатанную нервную систему.

– Гро-о-ом, отпусти его, все. Мы вывели всех. Ты слышишь? Отпусти пацана, ты ему зубы выбил.

Первый раз посмотрел на придурка, болтающегося на моей руке – сопляк с прической психопата и осоловевшим взглядом под кайфом.

– На, – толкнул его Романову, – забирай.

– Умойся пойди, рожа в крови. Через час закрываться. Надеюсь, продолжения не будет. Кто драку начал, потом разберемся. Давно у нас такого месилова не было.

Я снова осмотрелся по сторонам – нет ее. Растворилась, исчезла, мать ее. Как и не было. Резко выпить захотелось. Настолько сильно, что бросило в пот, пробрался к туалету, склонился над раковиной, плеснув в лицо ледяной водой, пахнувшей хлоркой и ржавчиной. В нос ударил запах табака. Суки, кто здесь курит? И самому захотелось до трясучки. Вытер лицо салфетками и вышел из туалета, пошел на запах сигарет. Толкнул дверь на лестницу и застыл – ОНА сидит на подоконнике у открытого окна. Одну ногу перекинула на улицу, а другую согнула в колене и поставила на мраморную поверхность. Отражается в черном зеркале камня.

– Здесь не курят, – шаг к ней, и сердце набатом отстукивает в висках.

Развернулась ко мне, ноги свесила и уперлась руками в подоконник, дым медленно в мою сторону выпускает и снова затягивается сигаретой. В полумраке огонек освещает ее лицо. Бл**ь, какая же она красивая, идеальная, как ненастоящая! Недосягаемая, словно солнце. Нет, это неправильное слово. Она не просто красивая – она нереальная, породистая, дорогая сучка, которая сейчас меня дразнит, осознавая свое превосходство надо мной. Всем своим видом дает понять, что ей плевать на мои замечания.

Преодолел расстояние, и она резко спрыгнула с подоконника, оказавшись вплотную возле меня. Ниже на полторы головы, смотрит снизу-вверх нагло и томно. Хищница с нежными скулами и бархатными ресницами. Глаза такие светлые, разве что не светятся в темноте. Невыносимые глаза. Мне кажется, ее кожа полыхает жаром, и меня обжигает сумасшествием и осознанием – хочет меня. Как и я ее. До дрожи хочет. По телу судорога триумфа и ноздри трепещут, втягивая ее аромат.

– Оштрафуешь меня?

И все…повело от взгляда этого ведьмовского и от близости ее, поднесла сигарету к моим губам, сам не понял, как обхватил фильтр и жадно потянул в себя дым. На губах появился привкус ее клубничной помады. Протянула руку и потрогала кончиками пальцев порез на моей щеке. Очень нежно, а у меня такое ощущение, что ногтями ведет, пока я в нее вдалбливаюсь, распластав под собой.

– Больно?

– Нет. – перехватил руку, и снова она на мои пальцы смотрит, и меня от этого взгляда колотит, как подростка прыщавого. Затягивается сигаретой, опять дает мне и, приоткрыв пухлый рот, алчно наблюдает, как я делаю затяжку.

– Нарушаешь правила? – голос низкий, чуть хрипловатый, меня трясти начинает от бешеной похоти и понимания, что вот она…способна унять жажду, и в горле сохнуть перестанет, когда наброшусь на ее рот.

– Всегда, – толкнул к стене, обхватывая двумя руками за голову и впиваясь в ее губы своими. Выдохнула мне дым в горло, а я жадно проглотил и протолкнул язык поглубже, требуя ответа, выдирая его из нее, сильнее сжимая голову, впиваясь пальцами в шёлковые волосы. Бляяяяядь, она именно такая, как представлял! Утоляющая жажду. Сладкая. Невыносимо горько-сладкая. И кажется, что я когда-то давно уже все это пробовал, а потом потерял. И искал. Всю гребаную жизнь я искал этот вкус, запах, голос, взгляд. Всю ее искал. Застонал от вкуса свежего дыхания и от того, как забился её язык о мой, взрывая в крови искры чистейшего кайфа, от которого трясет в лихорадке предвкушения. Ладони Незнакомки заскользили по моей груди, притягивая к себе за ворот рубашки, а я углубил поцелуй, сатанея от того, что она мне отвечает. Дикость какая-то, но я хотел ее до исступления. Ни черта подобного со мной никогда не происходило.

И вдруг оттолкнула от себя, я снова набросился на ее рот, но она впилась мне в губы зубами и расхохоталась, когда я отпрянул назад, трогая их кончиками пальцев, растирая между ними кровь. К себе рванул за тонкую талию, сжимая волосы на затылке, чувствуя, как скользит упругая грудь с острыми сосками по моей груди. Хочу ее сейчас. Прямо здесь. На этом подоконнике. Свело скулы, и внутри нарастал смерч похоти. Но Незнакомка вдруг сильно оттолкнула меня от себя с надрывным «нет», и пока я пытался отдышаться, ослабив хватку на ее талии, вывернулась из рук, как змея, и бросилась бежать. Я пытался удержать. Но лишь успел ухватиться за цепочку, рванул к себе, и она так у меня в руках и осталась. Побежал за ней. В два прыжка преодолел несколько пролетов лестницы. Споткнулся о туфли – моя ядовитая золушка сбросила их, чтобы быстрее от меня бежать. Проехался на повороте по скользкому полу, не вписавшись в следующей пролет, рывок назад и вниз, сломя голову, как пацан, следом за ней. Выскочил на улицу. А она уже такси поймала и укатила в никуда. Твою ж мать. От разочарования из горла вырвался стон. В руках ее цепочка и туфли, а за поясом назойливо затрещала рация.