День из чужой жизни

Дарья Кожевникова

День из чужой жизни

© Кожевникова Д.С., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

* * *

С чего все началось? С того, что меня муж бросил. Да, вот так бывает: прожили вместе больше двадцати лет, но когда на горизонте замаячил серебром наш семейный юбилей – раз! – и все. Заботливая, домашняя, родная, можно сказать, я просто оказалась поставлена перед фактом: уходит. И, разумеется, к молоденькой. Конечно, я уже далеко не та куколка, что раньше была, годы свое сделали, но и не крокодил какой, очень даже многое у меня осталось от прежних времен. Да и муж мой успел завести за нашу совместную жизнь пару-тройку косметических дефектов, так что было бы один-один, как говорится, если бы не одно «но»: мужики-то нынче в цене. И в отличие от нас, баб, и после сорока лет преспокойно могут завести себе молоденькую. Что мой… (простите, не буду выражаться) и сделал. Да, он у меня и раньше погуливал, но я к этому спокойно относилась. Считала, что мужики в ином случае просто теряют голову и начинают думать… ну, каждый знает чем. Так вот, видно, зря я старалась пребывать в состоянии покоя, потому что в один прекрасный день голова у мужа так и не прояснилась. А может, наоборот. Как знать? Нет, не стала я его судить. Обидно было до чертиков, словами этого не опишешь. А тут еще подруги налетели, как вороны, вдохновенно каркая: «А помнишь, мы тебе говорили»? Говорили, ну и что? У кого-то мужики поубегали из дому, не выдержав скандалов – то есть результат получился тот же самый, что и у меня. А я вот своему скандалов не устраивала, так что, может, хоть вспомнит когда добрым словом.

Короче, вот в такой я оказалась ситуации. Пережила первый шок, выревелась тайком, разогнала подруг, кого добрым словом, кого веником, но, по-моему, все они остались в твердом убеждении, что я чокнутая. А мне не до того совсем было, чтобы из-за их мнения голову пеплом посыпать. Плюнула я на все их разговоры, одержимая одной-единственной мыслью: разузнать, кто же та самая пассия, ради которой мой благоверный отправил меня в отставку. Интересно, знаете ли, оценить, на кого же тебя, старую галошу, променяли. Впрочем, нет. Стоп! Не такая уж и старая – 43 года. И, если разобраться, то не совсем уж и галоша. Да, подрастолстела, но стройные ножки колесом от этого не загнулись. Да, мелкие морщинки на физиономии завелись, но глаза от этого меньше не стали, и нос у меня не кривой, и губы карандашом подводить не приходится, потому что и так они удались, немного подкрасить – и просто супер! В общем, товар далеко не последнего сорта, и в моей голове под натуральными блондинистыми локонами даже кое-какие мозги имеются.

Одним словом, чего только моему мужу во мне не хватало – уж не знаю. Но получилось так, что в солнечный день, ранней весною, отпросившись с работы пораньше, я стояла на углу возле высокой ограды, одетая, как заправский детектив, в темный плащ, в темных очках, с шарфом на голове. Стояла и смотрела на двери восточной заводской проходной – муж у меня работает на градообразующем предприятии, на котором и я же тружусь. Так что после расставания совсем было бы мучительно, если бы не тот факт, что предприятие наше огромное, размером с небольшой городок, а работаем мы с мужем в разных отделах, поэтому домой, на свободу, так сказать, мы выходим через разные проходные: я через северную, а он через восточную. Раньше, пока мы жили вместе, имея одну машину на двоих, это создавало определенные неудобства, зато теперь оказалось в самый раз. Вот и сегодня я вышла через свою проходную и ждала, когда он выйдет и поедет за своей пассией.

Дождалась. Вышел, как обычно, одним из первых, предворяя основную массу идущих со смены работяг, огляделся по сторонам, словно почувствовал, что я его караулю. Выбрит, подстрижен, одет соответственно случаю. Мне даже показалось, что я ощущаю аромат его одеколона, хотя на таком расстоянии это и невозможно. Но что поделаешь: рефлекс. Муж мой в основном консервативен, имеет многолетние стойкие привычки, и склонность к одной и той же марке одеколона входит в их число. А у меня его внешний вид (если это только не утренний вид в выходной день – в пузе и в семейных трусах) стойко ассоциируется с этим запахом. Впрочем, от пуза-то мой благоверный попытался избавиться, постройнел. То ли специально на диете сидел, то ли от более хлопотной жизни, то ли просто хуже стали кормить. Ну, в общем, просто медный пятак, начищенный до золотого блеска. Только меня-то не проведешь, я знаю, чего он на самом деле стоит.

И вот, пересек мой неверный супруг площадь, направляясь к своей (а еще недавно – нашей) машине на стоянке. Я, стараясь от него не отставать, поспешила к своей. Точнее, не к своей, а к одолженной на вечер у Ирки, старинной моей приятельницы, эмансипированной мадемуазель. Ирка, единственная из всех, узнав про мою беду, не стала поучать меня, а просто сказала, пожав плечами:

– Туда ему и дорога! Ты-то что расстраиваешься? Квартиру освободил? Самое главное! А на остальное плюнь!

Да, ей-то легко говорить, она мужиков меняет как перчатки, ни к одному из них не успевая привыкнуть. А может, так и надо жить? Ни расстройств, ни проблем, а чуть только тебя попытались озадачить – с легким сердцем указываешь паршивцу на дверь, чтобы в скором времени найти достойную замену и испытать с ней всю новизну, всю прелесть первых свиданий. Я же, как дура, год за годом добросовестно тянула свою лямку. Вначале прощала милому и тогда еще молодому супругу все его недостатки потому, что была влюблена, а это чувство, как известно, способно завуалировать очень многие дефекты. Потом привыкла, да и некогда стало замечать, что в муженьке плохого, а что хорошего: один за другим появились сын и дочь, и пришлось мне делить внимание и силы уже на троих. Так на трассе «работа – дом» пролетели годы. Дети, еще недавно учившиеся ходить и самостоятельно есть из тарелки, научились и тому, и другому, и потопали в первый класс, а потом повзрослели так стремительно, что я даже не успела этого заметить. И разлетелись из родного гнезда по разным городам. Дочь Юлька живет теперь у тетушки, сестры моего неблаговерного, и учится на юридическом факультете университета, а Димка, самостоятельный мой, живет сам по себе, уже отучившись и работая программистом в крупном концерне областного города. Может, и девушку себе уже постоянную завел? Не знаю точно, мне пока не счел нужным доложить. Он у меня молчун – этим Димка больше в меня, чем в папу. И оба они с Юлькой домой теперь приезжают лишь изредка, большей частью только на крупные праздники. Так что осталась я после их отъезда с тем, с чего и начинала семейную жизнь: со своим супругом, который, единственный из всех троих, до недавнего времени упорно отказывался взрослеть. Обхаживала я его и берегла как драгоценность, следила, чтоб на работу ходил в чистых рубашках, старалась со стряпней угодить… Да что я перечисляю! Кто сталкивался с этим, тот знает, а кто не сталкивался – так лучше и не надо. Но для меня все эти каждодневные хлопоты о нем, с полным забвением себя, еще до недавнего времени были смыслом жизни. А потом, в один прекрасный день, весь этот мой хрустальный замок рассыпался на миллиард звенящих осколков…

Но я опять отвлеклась! Стараясь не сильно бередить свои душевные раны, чтоб не кровоточили, проскользнула я в Иркину машину, включила зажигание. Машина завелась сразу: Ирка, даром что баба, в технике знает толк и смотреть за ней умеет куда лучше, чем за спутниками жизни. А вот у неблаговерного моего что-то с зажиганием случилось, завелся где-то так с третьей попытки, даже под капот сходил заглянуть с умным видом. Так и хотелось ему свистнуть через дорогу, что бендекс пора поменять. Но в итоге справился: видно, глаз у него хороший, раз одним только взглядом помог машине завестись. И вот, тронулись мы в путь: вначале он, а за ним, поотстав немного, я. Впрочем, того, что он узнает меня, я могла не опасаться: Ирку он никогда не любил, предпочитал с ней не видеться (как и она с ним) и с машиной ее не знаком, поскольку меняет она их едва ли не так же часто, как и своих мужчин. Я потому и попросила машину именно у Ирки. Она дала мне ее без вопросов, зная, что мой семейный гараж опустел, так сказать, вместе с гнездом. Но – держу пари! – если бы она только прознала, с какой целью я прошу ее темно-зеленую красавицу «Ауди» годовалого возраста, то вместо машины получила бы я длинную и темпераментную отповедь, которая наверняка закончилась бы уверениями в том, что я умом тронулась, если, вместо того чтобы радоваться, сбыв залежалый товар с прилавка, таскаюсь еще за ним с никому не понятной целью. Но, как я уже говорила, Ирке никогда меня не понять, потому что она – птица вольного полета, я же – глупая курица, всю жизнь не желавшая знать ничего, кроме своего курятника. Нет, все-таки хотелось бы мне хотя бы на минуту оказаться в небесной канцелярии, чтобы задать там один-единственный вопрос: кто же все-таки из нас с Иркой прав? Но поскольку аудиенции мне там давать никто не собирался, то потащилась я вслед за пока еще законным (развод мы не успели оформить) супругом по улицам, запруженным в это время дня машинами, везущими домой закончивших очередной рабочий день моих сограждан.

Слежка моя особым успехом не увенчалась: я не только не узнала, где работает моя юная разлучница, но и ее саму едва не проворонила, потому что села она к моему милому в машину на перекрестке, у светофора. Я лишь в последний момент сообразила, кого именно вижу, и даже лица не успела разглядеть. Запечатлелся в памяти лишь силуэт: стройная, как стебелек, среднего роста, и платиновые кудри до плеч. Да, еще что-то из косметики промелькнуло, не слишком яркое, подобрано со вкусом, ничего не могу сказать. Тут я, надо признаться, несколько приуныла – и из-за своей неудачи, и из-за того, что разлучница оказалась не вульгарной девицей, а вполне симпатичной молодой женщиной (кстати, ненамного старше нашей Юльки).

Проводив голубков, несколько раз притормозивших у магазина, до их дома, я понаблюдала немного из своей машины за тем, как мой неблаговерный, балансируя многочисленными пакетами, ухитрился закрыть машину, а потом двинулся к подъезду вслед за своей пассией, обремененной одной лишь маленькой дамской сумочкой. Вот что любовь-то с людьми творит! А при мне-то и не знал, с какой стороны у хозяйственной сумки ручки находятся. Тяжело вздохнув, я поехала восвояси.

Оставив машину на стоянке у Иркиного дома, где она всегда ее и держит, я пошла к Ирке, чтобы отдать ей документы и ключи, а заодно договориться о повторном прокате транспортного средства. Подойдя к подъезду, нажала кнопку видеофона – Ирка была не последним человеком в торговле, даже владела пакетом акций какого-то крупного супермаркета и жила, естественно, не в трущобах.

– Хэлло, Людок! – услышала я беззаботный Иркин голос. – А, заходи, дорогая, гостьей будешь, – Ирка попыталась сымитировать грузинский акцент.

Щелчок – и дверь подъезда открылась передо мной. Я поднялась по лестнице, мимо расставленных на площадках кадок с цветами, на третий этаж. Ирка уже ждала меня на пороге квартиры, стройненькая, как девчушка, в стянутом пояском на талии шелковом халатике, переливающимися складками спадающем вдоль стройных бедер, а выше пояса смело открывающем большую часть груди, где, должна заметить, было что показать. От Ирки прямо-таки веяло свежестью и дорогими духами.

– Вот, – протянула я ей с порога ключи. – Возвращаю в незапыленном виде.

– Ну, спасибо, – хихикнула Ирка. – Только через порог вообще-то ничего не дают. Зайди.

Я вошла, по-прежнему протягивая ключи. Ирка взяла их и швырнула на изящный полированный столик в прихожей; у Ирки даже прихожая выглядела почище некоторых гостиных.

– А теперь раздевайся, – потребовала Ирка.

– Ты одна? – неуверенно спросила я, зная, что вообще-то у нее в данный период времени имеется ухажер.

– Одна, как пень среди леса, – заверила меня Ирка. – Мы со Свиридовым разругались. Так что давай отметим это дело – и твое, и мое. А то что-то мне скучно.

– Как разругались? – спросила я, вешая плащ. – Ведь еще вчера…

– А долго ли? – отмахнулась Ирка. – Главное, знаешь ли, чтоб скандал как следует назрел, и тогда все происходит, как при назревшем чирье: малейший укол – и поперло гнусное содержимое. Он мне давно уже намекал, что неплохо было бы вместе зажить. И почему только в кино вечно показывают, что это именно бабы замуж хотят? Черта с два, это мужики, не успев завести любовницу, тут же начинают думать, как бы побыстрее сделать ее дармовой домработницей. А мне оно надо? О себе бы, любимой, успеть позаботиться, да еще ведь пашу на работе как вол и прихожу домой, надеясь, естественно, отдохнуть в тишине и покое. И совсем не вижу радости в том, что у меня дома на диване будет в это время лежать кто-то, вываливать на меня свои проблемы, да еще и ждать, что я приготовлю ему ужин и постираю носки. Ну, в общем, после того, как выяснилось, что у нас с ним диаметрально противоположные точки зрения на совместную жизнь, он мне высказал, что я не женщина, а пустозвон и пустоцвет и что жизнь у меня – просто существование, поскольку нет в ней абсолютно никакого смысла. Как тебе это нравится, а? Это выходит, что если он для меня становится царем и богом – значит, я живу, а если он мне нужен как собаке пятая нога – это я уже, значит, существую, потому что не желаю никого тащить на своем горбу. Нет, ну каково? – бушевала Ирка, уже успев затащить меня в столовую, а также поставить на стол хрустальные фужеры и бутылку замысловатой формы.

– Ир, я… – я попыталась было возразить, но Ирка, не остыв после своего Свиридова, с ходу перебросилась на меня:

– Ты-то хоть из себя не строй! Вот за что тебя люблю – так это за то, что ты в грязи меня никогда утопить не пыталась, не в пример другим моим подруженькам, кошкам двуличным. Меня осуждают, а главное, сами-то с радостью точно так же зажили бы, если б только возможность была. Так что иди, мой руки! Полотенце знаешь, где искать.

Поняв, что Ирке необходимо выговориться, я смирилась. Села за стол. Чокнувшись с ней, я опрокинула в себя какое-то дорогое марочное вино. Вообще-то я не пью (одним словом, дама, идеальная во всех отношениях), но сегодня наглядно поняла, что значит фраза «горе залить». Иркино вино так на меня подействовало, что нервы мои, в последние дни сжатые в тугой комок, расплелись в тонкое кружево. Окружающие предметы стали казаться ярче, а вот все мои горести, напротив, потускнели. И я, совсем забыв о том, что недавно занималась самоистязанием, подглядывая за бросившим меня мужем, принялась выслушивать Иркины душеизлияния, где-то сочувствовала ей, а где-то даже пыталась советы давать. Оказалось, что Ирка, несмотря на свое внешнее благополучие, тоже по-своему несчастный человек, но выдавать услышанные мною в тот вечер секреты я, конечно же, не буду.

Когда большие настенные часы в Иркиной кухне пробили полночь, мы с ней все еще сидели в столовой на диване, обнявшись и выкладывая друг другу все наши обиды на «кобелей проклятых», а со стола на нас взирала разлученная со своим содержимым бутылка. Вторая, кстати, по счету. Когда пробило двенадцатый удар, Ирка встрепенулась:

– Ничего себе! Тебе завтра на работу?

– Ага, – кивнула я.

– И мне тоже. – Ирка вздохнула. – Хорошо посидели. Ни с кем я еще так не болтала, как с тобой. Не подлая ты, а в наше время это ох какое достоинство.

Пока она меня таким образом расхваливала, до меня наконец дошло, что вставать-то утром придется рано, и вообще надо как-то еще умудриться добраться до своего дома, а время на улице далеко уже не детское. Встревожившись, я встала, но Ирка тут же опустила меня обратно:

– Ты куда это? Никуда я тебя сегодня не отпущу, у меня ночуешь.

Представив себе, как я бреду по улице, шарахаясь от каждой тени, а затем вхожу в свою темную и пустую квартиру, где и словом перекинуться не с кем, я согласилась. Наспех убрав со стола, мы с Иркой стали готовиться ко сну. Для меня это всегда было просто: разделась, умылась – и в койку. Ирка же превратила этот процесс в целое представление. Я не успела еще принять душ с каким-то антицеллюлитным мылом, а Ирка уже тыкала мне в руки баночку с кремом для тела. После этой баночки последовала вторая.

– Лицо намажь, – скомандовала Ирка. – Крем французский, просто волшебный: утром даже намека не будет ни на отечность, ни на мешки под глазами.

Я вняла Иркиному совету, но этим дело не кончилось: отдельно пришлось мазать веки, потом делать массаж лица и шеи. И, пардон, бюста.

– Да ты что, никогда этим не занималась? – видя мое недоумение, удивилась, в свою очередь, Ирка. – Ну, мать, возьмусь-ка я за тебя, а? – Тут ее взгляд упал на мой далекий от плоской формы живот. – Причем по полной программе. Запишу в свой фитнес-клуб, рекомендую тебя одному массажисту, обеспечу косметикой.

«Ладно, – подумала я, – фантазируй сейчас о чем хочешь, утром все равно все забудешь».

Утром, то ли благодаря чудодейственному Иркиному крему, то ли благодаря другим каким-то капризам природы, лицо у меня было действительно почти как у девочки непреклонного возраста. Воспользовавшись великодушно предложенной мне Иркой декоративной косметикой, я привычно нанесла на лицо несколько традиционных цветных пятен, чем привела приятельницу в настоящий ужас. Нет, определенно Ирка решила взяться за меня обеими руками – то ли потому, что я, как она выразилась, не подлая, то ли по той причине, что всем нам, женщинам, надо о ком-то заботиться, потребность в нас такая заложена природой. И Ирка, несмотря на всю свою эмансипированность, не являлась исключением. А тут я кстати подвернулась в тот самый момент, когда Свиридов получил отставку. В общем, заставила меня Ирка смыть всю мазню, а затем перерисовать все по-новому, как ей хотелось. Ну, чтобы не обижать хорошего человека, сделала я все так, как ей хотелось, и мне даже самой понравилось: глаза стали какие-то таинственные и выразительные, а сама кожа свежее.

– Мордашка у тебя что надо! – восхитилась Ирка. – И что только твоему старому козлу надо было?

Ирка не привыкла стесняться в выражениях, что меня, честно говоря, несколько коробило. Но Ирка, тут же поняв свою оплошность, ойкнула, чмокнула меня в щеку и заявила:

– Осталось только фигуру отточить. Все! Решено! Пойдешь со мной в фитнес-клуб.

– Я фитнесом занимаюсь с сумками по лестнице да с тряпками по квартире, – ответила я. – А что до твоего клуба, то там абонемент стоит, поди, три мои зарплаты.

– Эко, хватила! – рассмеялась Ирка. – Не три, меньше. А ты теперь одна. Для кого экономить-то собираешься?

– Какая одна, – проворчала я. – Не забывай, что у меня еще имеются два пусть и не очень бедных, но ребятенка.

– Один из которых уже работает вовсю, другая тоже подрабатывает, да и тетушка пускай поможет, внесет, так сказать, свой вклад, – оборвала меня Ирка. – А если уж они тебя так заботят, то экономь! Только не на клубах и косметике, а на лишней булочке. Пересмотри весь свой рацион! Тем более что лето на носу, а значит, свежие овощи-фрукты! Тебе надо во что бы то ни стало выбираться из образа замужней женщины. Ты никогда не задумывалась над тем, почему всех баб почти безошибочно можно с первого взгляда разделить на замужних и незамужних?

– Ну и почему?

– У незамужних раскраска боевая, доспехи, так сказать, блестят, и вообще они во всеоружии. А замужние? Ну есть, конечно, такие, которые ни при каких обстоятельствах уважения к себе не потеряют и любить себя продолжают, не забывая. Есть и те, кто живет в постоянном страхе, что муж от них ускользнет к другой, – это, знаешь ли, тоже держит в тонусе. Остальные же пребывают в состоянии полного благодушия: все, завела семью, теперь можно сбрасывать обременительное яркое оперение, потому что приманивать им некого. Есть! Мужа! А об этом, к сожалению, многие забывают, считая, что раз уж он выбрал ее, то никуда уже больше не денется. Но выбирал-то он ее другую! И зрения не потерял.

Я не спешила соглашаться с Иркиными словами, но что-то в них задело меня за живое.

Аж зло взяло, только я не поняла, на кого: на себя, на моего неблаговерного или на Ирку. И, не зная, на кого же из троих мне излить свои эмоции, плюнула я на все и… согласилась пойти в этот клуб. Тем более что Ирка мне там скидку какую-то обещала, а времени у меня свободного было теперь хоть отбавляй, обслуживать-то с некоторых пор приходится уже одну только себя, а в пустой квартире по вечерам настолько тоскливо и тихо, что где угодно лучше покажется. Ну а деньги… Да черт с ними, с деньгами! Сколько бы их ни было, а все равно никогда не хватает, это уже проверено.

Мы с Иркой так заболтались, что чуть на работу не опоздали. Вылетели из дому, не успев даже по чашке кофе перехватить, но зато выглядели как две принцессы. Это даже мои коллеги подметили. Сколько раз я в этот день выслушала:

– Ах, Людочка, какая ты сегодня у нас! Ну вот, стоило только твоему Гутярину…

Ну, не дословно, конечно, все говорили, и интонация при этом у всех была разная – у кого-то приправлена сочувствием или одобрением, а у кого-то змеиным ядом собственного производства – но вариации были именно на эту тему. А кто молчал – те смотрели не менее красноречиво. Я себя в этот день чувствовала как музейный экспонат в первый день выставки, и так меня доняли, что под конец я чуть было умываться не побежала. Но потом подумала: решат ведь, что ревела и всю косметику смыла слезами. А я очень не люблю свои чувства на людской базар выносить, вот и крепилась до конца рабочего дня. И твердо решила, что на следующий день – кому в удовольствие, кому назло – снова разрисуюсь по-Иркиному.

Как выяснилось, глупо было надеяться, что Ирка забудет данное под соответствующее настроение обещание взяться за меня всерьез. Ирка ничего не забывала, иначе не сделала бы себе такую карьеру (хотя, может, помогла ей в этом и не только память). И пошла я с ней в ее спортзал. Просторное и светлое помещение, полы в холлах – сплошь в коврах, стены – в зеркалах. Ковры-то ничего не имели против меня, а вот зеркала ясно давали понять, что смотрюсь я среди других завсегдатаев этого заведения, как корова в стаде молодых серн. Я даже подумала: а может, и не зря меня все-таки бросил мой ко… ну вот, от Ирки заразилась. Одним словом, неверный муж. Да, этот поход в спортзал явно не был моментом моего триумфа, и решила я, что больше туда ни ногой. А на следующее утро я лишь укрепилась в своем решении, когда стала подниматься с кровати. Болела каждая мышца! Я напоминала себе самой детскую игрушку из мягкой резины – в том смысле, что та тоже пищит при каждом движении. Охая и ахая, едва переставляя ноги, еле поднимая руки, я кое-как оделась и добралась до работы. Это был кошмар наяву, и я мрачно думала, что никакой мужик не стоит таких жертв – а ведь, если честно, то красивыми мы, женщины, стараемся быть именно из-за этих особей.

Но что могли значить все мои решения в сравнении с Иркиным стремлением меня преобразить? Да ничего. Отвязаться от нее, одержимой какой-нибудь идеей, – дело настолько сложное, что, кто не сталкивался с этим, пусть даже и не пытается себе представить. Скажу только, что гораздо легче отлепить приставшую к юбке жвачку – я пробовала и то, и другое, так что могу судить об этом как специалист.

– Я могу показать тебе пару-другую серн, которые несколько лет назад вползли в этот зал свиноматками, – сказала она. – Так что не хнычь и помни, что сами по себе только синяки рассасываются, а над всеми остальными дефектами внешности надо упорно работать. И если не хочешь оставаться коровой на чьем бы то ни было фоне, то лучше начинай действовать, вместо того чтобы спокойно сидеть на той части тела, которую тебе надо оттачивать в первую очередь.

И так далее, все в том же духе, причем с таким напором, какого никогда не бывает в нашем городском водопроводе. Ну а как гласит народная мудрость, капля камень точит. Слушала я, слушала и вскоре поняла, что лучше пойду куда угодно.

…Второй день тренировок дался мне еще хуже, чем первый, потому что тогда хоть мышцы так не болели. До сих пор не могу понять, что же тогда мне все-таки помогло продолжить эти занятия, вместо того чтобы отбиться-таки от Ирки и снова вернуться к спокойному и тихому существованию. Наверное, то, что, на совесть выматываясь в спортзале, я стала ощущать при этом, как притупляются мои душевные муки, как будто на них у физически измученного организма уже не оставалось сил. В общем, вслед за вторым днем последовал третий, потом четвертый… Время шло, и постепенно я начала себя чувствовать совсем по-другому. Появилась какая-то легкость, тонус какой-то. В занятиях стали обнаруживаться любимые упражнения, а в очертаниях фигуры – явный прогресс. Пояса юбок вначале просто перестали врезаться мне в живот, а потом пришлось пуговицы перешивать. Правда, тут была заслуга не только тренировок, но и моего одинокого существования: никто больше не требовал от меня вкусного сытного ужина, и я, очень быстро обленившись в этом отношении, вообще перестала его готовить. Ну а если есть дома особо нечего, если не витают по кухне волшебные ароматы, то и аппетит как-то начинает дремать, не терзая желудок наглыми требованиями.