Primavera навсегда

Primavera навсегда

Мария Герасимова

Корректор Галина Слесарева

Корректор Венера Аминева

Корректор Анна Абрамова

Переводчик татарского и английского текста Лейла Еникеева

Переводчик и корректор татарского текста Альбина Субаева

Переводчик и корректор английского текста Павел Кулешов

Переводчик и корректор французского текста Эльмира Хабибуллина

Переводчик немецкой прессы Роза Закирова

Дизайнер обложки Мария Герасимова

© Мария Герасимова, 2020

© Мария Герасимова, дизайн обложки, 2020

ISBN 978-5-4493-6701-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Автор времён работы в оркестре

ВСТУПЛЕНИЕ

О пользе архивов

О пользе архивов уже давно никто не спорит. Там можно найти великое множество преинтереснейших вещей. Мой архив не исключение. В него я и заглянула недавно в поисках одного письма. Но, закрывая шкаф, я наткнулась взглядом на пакет, который раньше не замечала. Открыла. Там старая папка с крупной надписью на обложке: «АБЯЗОВ». Что же это может быть? История с работой в оркестре Абязова уже давно подёрнута туманной пеленой прошедших лет… Открыла папку. И на первом же листе увидела заголовок: «Гастроли казанского камерного оркестра „La Primavera“ в Швеции, июль 1999 года».

О боги! Как же это давно было!

И сразу за первым листом с расписанием гастролей, в отдельной пластиковой папке, увидела распечатанную вёрстку книги, которую я написала к десятилетию оркестра!

Да… Видимо, Мойры всё ещё плетут эту нить…

Нахлынули воспоминания.

Эта история с моей работой директором камерного оркестра Абязова была насыщена самыми разными и интересными событиями. И в том числе написанием книги об оркестре и о самом Абязове. Тогда, почти двадцать лет назад, я написала её, сверстала, но она так и не увидела свет, не попала к читателям. Причины, по которым ситуация сложилась именно так и никак иначе, сегодня уже неважны. Важно другое: слово, однажды произнесённое, должно быть услышано теми, кому оно предназначалось. И фраза из последней главы «… мы можем… творить вещи, которых прежде не было и которые, если их завершить, будут жить без нас» относится не только к музыке. К слову, однажды сказанному или написанному, она тоже применима.

Читая распечатку вёрстки, я всё больше погружалась в прошлое. Краски, звуки, ароматы… Как из случайно раскрывшегося ларца водопадом рассыпаются драгоценности, так память заискрилась водопадом воспоминаний: вспыхивали картины и образы далёких дней и событий, я видела лица людей, живших и творивших тогда рядом со мной, слышала их голоса…

Бывает, мы хотим вернуться в прошлое. Воскресить давно минувшее. Открыть капсулу с законсервированным временем. И снова ощутить волшебство тех дней, которые подарили нам восхитительные моменты. Именно это и случилось, пока я читала.

И стало понятно, что эту книгу надо издать. Пусть и через двадцать лет. К тому же недалеко и тридцатилетие оркестра. Ведь первый концерт прошёл 24 ноября 1989 года в Актовом зале консерватории. Значит, через год, в 2019 году, оркестру 30 лет!

Чем больше я «думала эту мысль», тем более утверждалась в своём решении. И хоть Главный Искуситель и шептал за плечом: «Да кому она нужна через двадцать лет?», я всё же не поддалась и осталась при своём мнении – издать!

Размышляя над этой идеей, вдруг подумала, что стоило бы встретиться со всеми персонами из этой книги, со всеми, с кем смогу, и спросить их, как они жили эти двадцать лет, чего достигли, что осуществили, чего ещё желают. Но потом поняла, что это будет уже совсем другая история. А моя, та самая – вот она! Такая, какая была. И не нужно примешивать к ней ингредиенты, которые могут только изменить угол зрения. И я решила оставить всё как есть.

К тому же, если я сейчас пойду «по городам и весям», издание книги снова отложится на неопределённый срок. Кто-то скажет: двадцать лет лежала и ещё два месяца полежит. Но нет! Мойры, конечно же, терпеливы, но лучше их не искушать!

В этой книге, кроме моих эссе, собраны ещё и интервью с людьми, которые так или иначе были в орбите Рустема Абязова и его оркестра.

К сожалению, время быстротечно, и некоторых уже нет с нами. Но тем ценнее их слова: они смогут оживить для нас их мысли и чаяния. Их голоса со страниц этой книги воскресят для нас их лица и угасший жар сердец.

Кто-то узнает себя, кто-то вспомнит, чем жил в то время, кто-то оценит пройденный путь.

За эти двадцать лет люди, живущие в этой книге, смогли осуществить свои творческие планы и мечты, кто-то перешёл на более высокие должности, кто-то, как Диоклетиан, занялся выращиванием капусты, а оркестр гастролировал в десятках странах и городах и дал сотни концертов. И если перефразировать знаменитое выражение «это были времена, когда деревья были большими», я могу сказать, что это были времена, когда Шаймиев ещё был президентом Татарстана, Исхаков – мэром Казани, а Казанский университет – просто КГУ. Кто жил тогда в Казани, в этом странном городе, тот поймёт.

А на самом первом листе распечатки, рядом с последним предложением вступления: «Все интервью в этой книге записаны в течение 1998—1999 годов», корректор двадцать лет назад написала красной ручкой: «По-моему, добавка лишняя». Тогда – да, сегодня – нет. Сегодня она актуальна!

Фотосопровождение к книге, собранное мной тогда, «погибло» вместе с тем компьютером, в котором книга была свёрстана. Так что я вновь подобрала фоторяд из старых фотографий тех времён, шведских буклетов, нескольких цветных распечаток макета, тоже обнаруженных в этой старой папке вместе с распечаткой текста с пустыми глазницами вместо фотографий, и кое-что взяла из интернета. И создала новый облик книги. Но текст я не тронула. Он такой, каким был тогда, двадцать лет назад.

Тогда же преподавателями Казанского университета были сделаны и переводы избранных частей книги на три языка – татарский, английский и французский. Они идут друг за другом в конце книги. По какому принципу я делала выборку и по какому принципу университетские преподаватели переводили её, уже не помню. Так что переводы тоже оставлены без изменений.

И вслед за Пушкиным мне только и осталось повторить:

Но так и быть – рукой пристрастнойПрими собранье пёстрых глав,Полусмешных, полупечальных,Простонародных, идеальных,Небрежный плод моих забав,Бессонниц, лёгких вдохновений,Незрелых и увядших лет,Ума холодных наблюденийИ сердца горестных замет.

PRAEFATIO

Михаил Александрович Теплов

Памяти друга

Начиная собирать материал для этой книги, я, как это свойственно многим, перенеслась мысленно в тот осенний вечер 1999 года, когда в одном из казанских залов пройдёт юбилейный концерт «La Primavera». Потоки света, праздничное настроение, смокинги, декольте… И выйдет на сцену Михаил Александрович Теплов, именно он, и никто другой, и скажет: «Здравствуйте! Я приветствую всех вас, собравшихся сегодня здесь, чтобы поздравить с десятилетием наш любимый оркестр и его великолепного дирижёра Рустема Абязова!»

И вот, мы сидим с вами в этом зале, горят люстры, у нас действительно праздничное настроение. Только Михаил Александрович не выйдет на сцену. Он умер. Умер неожиданно и далеко от родного города летом 1998 года. А ведь именно его действия стали тем связующим фактором, той точкой отсчёта, которую называют иногда «Судьба». Он замкнул совершенно не связанные друг с другом события, и вот уже десять лет звучит в концертных залах дивная музыка в исполнении камерного оркестра «La Primavera» под управлением Рустема Абязова!

Давайте же будем помнить об этом мягком, интеллигентном человеке и о его роли в нашей музыкальной истории.

PROLOGUS

Ташёвка

Camel Trophy

Вы когда-нибудь бывали на Camel Trophy? Думаю, нет. Ведь попасть туда невероятно сложно. Но, как выяснилось, совершенно не обязательно владеть английским и ехать в Африку или Южную Америку. Достаточно поехать на дачу к другу детства.

…Самое начало последнего месяца лета. 8 августа 1998 года, суббота. Мы едем с Абязовым в Ташёвку, к его однокласснику Олегу Сакмарову, который приехал из Питера в Казань в отпуск. День вроде ничего, только ветер сильный. Дорога покорно ложится под колёса абязовской «Оки», отражая свет, слепит глаза Волга. Природа постепенно становится многоцветной: пронзительно голубое небо, громады белоснежных облаков, зелёная и бурая листва, жёлтые и фиолетовые поля, и над всем этим сияет высокое августовское солнце…

Любоваться природой пришлось недолго. Абязов знает только одну дорогу: дойти по воде на «Ракете» и потом пять минут немного направо в гору. На машине он не ездил туда ни разу. Становится весело. Состояние наших дорог уже на выезде из города даёт много поводов для шуток. Но чем дальше в лес, тем, как известно, больше рытвин. Мы начинаем спрашивать дорогу у всех подряд, плутаем, и, наконец, кто-то с завидной убеждённостью в голосе показывает нам направление, утверждая, что это хоть и не близкая, но самая лучшая дорога. Его бы слова да богу в уши! Если эта – лучшая, то какова та, что поплоше?! Крен машины в 45 градусов – это детские игры по сравнению со всем остальным. Маленькая юркая «Ока», даром что не «Lend Rover», как храбрый альпинист карабкается на крутые горки из глубочайших ям, колёса попеременно лишаются колеи, тряска невообразимая. Хорошо ещё, что не было дождя – под колёсами-то глина.

Camel Trophy в подмётки не годится нашим родным просторам!

В таких условиях мы приближаемся к деревне. Там дорога не лучше, и, наконец, её перегораживает местный «кирпич» – бревно поперёк улицы. Абязов идёт на разведку. Повезло: мы в пяти минутах ходьбы от дома. Цель достигнута!

Дом на горке, продуваемый свистящим волжским ветром, который потом будет звучать постоянным фоном из диктофона с записью наших разговоров; старый школьный друг, с которым Абязов вместе вот уже почти 35 лет. Джинсы и простая рубашка вместо фрака и шампур с шашлыком вместо дирижёрской палочки сделали из дирижёра просто человека. Он шутит, улыбается, воспоминаниям нет конца. Они совершенно противоположны, но это их и объединяет. Единство противоположностей в действии. Вокруг суета: варят картошку, режут салат… Садимся за стол, и первый тост – Абязова:

Рустем Абязов:

— Приятно вас всех видеть живыми, здоровыми, весёлыми и симпатичными!

Олег Сакмаров:

— А я лежу на столе, дремлю, вдруг вижу – Абязов идёт. Думаю, вот ведь глюк какой!

Рустем Абязов:

— Да ты на меня в упор смотрел и даже не пошевельнулся, пока я тебя не окликнул.

Олег Сакмаров:

— А я решил, что мне это снится, и не хотел просыпаться.

Хорошие сны снятся друзьям детства!

ЧАСТЬ 1

SANCTUS

Рустем Абязов в музыкальной школе

Время

абсолютной культовости

Вот ведь удивительная вещь – советская специализированная музыкальная школа, совершенно нищая, где культивировалась исключительно классическая музыка, а все новомодные веяния того времени принимались в штыки, – и дала деньги на покупку аппаратуры для школьного эстрадного ансамбля!

Вадим Афанасьев, скрипач, профессор Казанской консерватории:

– Пришёл такой маленький мальчик Рустик за ручку с дедушкой. Я, как директор CCMШ, и принимал его в первый класс. С первых дней был на хорошем счету.

Марат Ахметов, скрипач, профессор Казанской консерватории:

– Рустема я знаю со второго класса школы. Мне  импонировала его опрятная игра, всё так чистенько. Сразу стало заметно, что он отличается от сверстников одарённостью, хорошо развивался, и техника была на высоте. Бойкий был скрипач, и в своих выступлениях  оставался деликатным.

Ирина Дубинина, пианистка, профессор Казанской консерватории:

– Я его помню ещё с первого класса. Был такой прелестный, талантливый маленький скрипачик.

Борис Каплун, скрипач, профессор Казанской консерватории:

– Помню его ещё со школы. Я тогда вёл предмет «Камерный оркестр», Рустем его посещал. Хороший был мальчик, способный. И вырос в весомого музыканта.

Георгий Кантор, музыковед, профессор Казанской консерватории:

– Я знаком с Абязовым более 20 лет. А впервые услышал его ещё мальчиком, когда он учился в ССМШ. Уже тогда он обращал на себя внимание и было ясно, что у него есть талант. Повзрослев, он превратился в великолепного скрипача с ярко выраженной артистической внешностью.

Олег Сакмаров, музыкант рок-группы «Аквариум»:

– Бывают друзья детства, школьные друзья. Но встретишься с ними через много лет и понимаешь: ничего общего не осталось, говорить не о чем, изменился человек. С Абязовым не так. Это, пожалуй, мой самый старый и верный друг, с которым я дружу с шести лет. А крепкая дружба началась с 4—5 класса, когда мы сели за одну парту. И так осталось на всю жизнь. Я не могу говорить о нём ни объективно, ни искусствоведчески, анализ его действий мне не по силам, я его просто безумно люблю и уважаю как друга и достойного человека! Он всегда был для меня образцом для подражания. И источником ревности. Вот такая ревностная дружба. Она держалась на неосознанном желании каждого быть первым. Время тогда было такое – соревновательное.

Рустем Абязов и Олег Сакмаров на концерте в Казани

Как им удалось уговорить администрацию купить аппаратуру для школьного ансамбля, останется тайной, потерявшейся в тех, уже совсем далёких 70-х годах. Наверное, не последнюю роль сыграла бурная увлечённость общественной деятельностью школьного масштаба. Аппаратура была куплена – детство кончилось. В восьмом классе они создали свою рок-группу, которая называлась «Диез». Ну и что такого, скажете вы, обычный музыкальный термин. Но, оказывается, он складывался из названия английской группы «Deep Purple» и английского же «yes».

Олег Сакмаров:

– Такого энтузиазма, как в школе, я не припомню за всю жизнь! Наша аппаратура хранилась в подвале, и мы каждый вечер переносили её через три этажа в спортзал, где нам было разрешено репетировать, а потом спускали обратно. Мы способны были три тонны этой аппаратуры таскать каждый день туда-сюда только для того, чтобы порепетировать после занятий. Удивительный энтузиазм на голодный желудок! У нас была конкурирующая группа из старшего класса, но она больше месяца не выдержала. А вообще, в школе наш класс и комитет комсомола во главе с Абязовым играли заметную роль. У нас была революционно-традиционная форма того, что сейчас называется «тусовкой». Мы занимались многими вопросами школьной жизни, вплоть до распределения стипендий учащимся. Директор нам доверял, хотя окончательное решение  оставалось за ним. Нас ведь тогда никто не организовывал, мы сами себя организовывали. Однажды, например, провели несколько благотворительных концертов в детских садах. А такого рок-н-ролла, как тогда в школе, я никогда больше не играл и не слышал, хотя чего я только за жизнь не прослушал и не сыграл! Такой был восторг от игры на бас-гитаре, на саксофоне, на электрооргане! Сумасшедшее, счастливое время! Это безумно нравилось и нам, и окружающим девушкам. Настоящий рок-н-ролл!

20 лет спустя в Ленинграде бывший ученик 131-й казанской школы Саша Проказин откопал в завалах старых плёнок пиратскую запись одного из концертов «Диеза» и, позвонив Сакмарову, сказал, что они играли «круче всех».

Летом они выезжали играть на танцах в пионерлагеря на Волге. Играли и в Ташёвке, где сейчас у Сакмарова дача, но основной их базой были Гребени. И платили им за это зарплату «натурой» – жильём и прокормом. Весь этот фейерверк продолжался два месяца.

Музыканты жили в отдельной комнате на втором этаже и лазили туда в окно по приставной лестнице. К концу второй смены они легко карабкались по ней с вёдрами воды, совершенно не держась. Высший пилотаж! По вечерам Олежка доставал саксофон и играл отбой: тара-тада-таа-раа… – плыла над лагерем сонная мелодия. Они пользовались просто бешеной популярностью и даже выполняли воспитательные функции – имели право не допускать провинившийся отряд на танцы. Санкции были суровы: чтобы попасть на дискотеку, наказанные должны были начистить картошки на весь лагерь, иначе… Как вы понимаете, никто не отказывался.

На танцы съезжались на тракторах со всех окрестных деревень парни в телогрейках и сапогах и «тусовались» вместе с «лагерными». В 10 часов объявлялся отбой для младших отрядов, и те слушались беспрекословно. Это был единственный образец дисциплинарной системы, которая строилась на принципе сознательного творческого принуждения. Если всё же младшие упрямились, лихой ансамбль просто прекращал играть в ожидании повиновения. Старшие «проявляли активность», и дискотека возобновлялась.

Олег Сакмаров:

– Наверное, тогда энергия от нас исходила такая. Такого уровня славы, такого народного почитания, как в Гребенях, я не испытывал никогда. Абсолютная культовость! Обычная расстановка сил: я – на саксофоне и на флейте, Рустем – на гитаре. А здесь мне пришлось на бас-гитаре играть, Зельфире – все клавишные партии исполнять, а Рустику – на гитаре играть и песни петь. Ударника у нас не было, и вместо него мы нашли какого-то десятилетнего мальчика в одном из отрядов. Он нам замечательно на барабане колошматил, и за два месяца мы подружились.

Рустем Абязов:

– А я с ним сейчас почти каждый день вижусь. Он работает в УНИКСе, Костей его зовут.

…Под вечер мы дружно полезли на гору в старый заброшенный пионерский лагерь, где когда-то, «тысячу лет назад», играл залихватский рок-ансамбль музыкальной спецшколы. Ветер трепал траву между облезлыми корпусами, Волга как бы парила в невесомости, на другом берегу, отражая вечернее солнце, миражами белели здания Борового Матюшино, маленькой ещё лодочкой казался теплоход, идущий откуда-то сверху, а чуть правее удалось разглядеть в бинокль Гребени. Те самые…

Рустем Абязов

ЧАСТЬ 2

BENEDICTUS

Михаил Александрович Теплов

Крёстный отец

Знаете ли вы, что появлением этого оркестра мы обязаны… японцу?

Началось всё с того, что к Михаилу Александровичу Теплову, в то время проректору Казанского государственного университета, приехал в гости японец – поработать месяца три. И надо было ему обеспечить культурную программу.

Михаил Теплов, физик-экспериментатор, профессор КГУ:

– Мы обошли все театры, не раз сходили и в консерваторию. Гость стал заметно скучать – настало время предложить ему что-то новое. И однажды вечером жена сказала мне, что скоро в ССМШ концерт учащихся. На концерте японец мой пришёл в наивысшую стадию восторга! Он всё щелкал фотоаппаратом и даже попал в неловкое положение: у него начала автоматически перематываться плёнка именно в тот момент, когда необходима была полная тишина. Он очень смутился. Этот концерт произвёл большое впечатление и на меня, и через некоторое время я решил попробовать что-то изменить в жизни университета, введя в орбиту его жизни музыку. Не поговорив предварительно ни с кем из начальства, я пошёл к Абязову и предложил ему идею создания камерного оркестра. Выяснилось, что он меня опередил. Моя мысль – посадить концертмейстерами профессионалов, а музыкантами – студентов университета – была Абзязовым отвергнута категорически. Он оказался человеком принципиальным и твёрдым и сказал: «Никакого дилетантства, только профессиональный оркестр, тем более что он уже существует». Но профессиональному оркестру надо платить, а где взять деньги? КГУ был тогда более благополучен, но всё-таки не до такой степени. И я начал прикидывать, кто из держателей денег может это осилить. Только тогда я пошёл разговаривать с ректором. Идея понравилась, создался такой своеобразный негласный «комитет по этой мысли». Все понимали, что рассчитывать можно только на спонсорство «купцов» (это было как раз начало кооперативного движения). Нашли таких, кто был кое-чем обязан университету, и они согласились. Первый концерт в Актовом зале КГУ состоялся 12 июня 1990 года.

Александр Коновалов, академик, ректор КГУ с 1979 по 1990 год:

– Очень хорошо помню эту ситуацию. Я только что вернулся из Рио-де-Жанейро с конференции «Международной Ассоциации университетов». Там перед ректорами выступил симфонический оркестр одного из местных университетов. Это произвело на меня большое впечатление. По возвращении я рассказал на ректорате о своей поездке, в том числе и об оркестре, и высказал мысль о создании чего-то подобного и у нас. Может, всё так и осталось бы на уровне идеи, но через некоторое время ко мне пришёл Михаил Александрович Теплов и сказал, что есть группа музыкантов, которая могла бы составить основу такого оркестра. Это как раз и была группа Абязова. Я согласился. Вскоре подписал и приказ. К сожалению, это событие пришлось на окончание моего ректорства, так что мне не удалось самому до конца осуществить эту идею. Это полностью заслуга Михаила Александровича. А оркестранты до сих пор называют его крёстным отцом.

Самый первый концерт оркестра, тогда ещё без своего красивого названия, без университетской «крыши», состоялся 24 ноября 1989 года в Актовом зале консерватории, на фестивале специальных музыкальных школ страны. 12 января 1990 года они участвовали в концерте памяти Назиба Жиганова, а в феврале-апреле – концертах в консерватории. Уже тогда они играли Вивальди, Баха, Стамица, Моцарта, Бриттена, Равеля…

И вот 12 июня 1990 года – первый концерт в КГУ, в историческом зале с его «уникальной акустикой, непередаваемой атмосферой красоты и ощущением незыблемости культурных традиций университета», как писал профессор Давид Исаакович Фельдман. Непросто было уговорить администрацию и учёный совет КГУ разрешить проведение концерта в Актовом зале. Хотя его и использовали для торжественных заседаний, но в основном он оставался музеем. А здесь надо было пустить людей, поставить рояль! Уникальная мебель, старинный паркет. В реставрацию зала были вложены большие деньги – превращать его в концертный зал казалось тогда кощунством.

Михаил Теплов:

– Больше всех против был профессор Левинсон. Он как никто другой знал, чего стоила реставрация, но даже он позже признал правильность этого решения. Акустика в Актовом великолепная, как раз для такого оркестра. Задняя стена достаточно далека для того, чтобы звук, уходя в глубь зала, ни во что не упирался и не возвращался отражённым. Реверберации нет. Правда, после того как убрали сцену, звук стал немного глуше, но эффект всё равно сохранился. Я не могу назвать появление в этом зале оркестра Абязова «счастливой случайностью», как говорят некоторые, всё-таки здесь выступал и квартет Бородина, и другие музыканты. Во время ремонта зал как-то выпал из музыкальной жизни Казани, но ремонт закончился, и зал снова «ожил».