69 +/– 1 = Ad hoc. Второе издание

Наконец, Горгоной выкинул белый флаг и перестал хендожить Стеллу. Та заболела маниакально-депрессивным психозом. Еще год она слала Акемгониму трогательные письма.

– Благодарю, неплохо, – ответил Горгоной Стелле.

– Ты даже не спросишь, как дела у меня?

– Извини, как-то не догадался.

– Так ты знай, что дела у меня превосходно! Меня любит мой молодой человек, и у меня отличная работа!

Стелла присела на диванчик Марины и рыгнула.

– Очень рад за тебя.

– А ты всё там же работаешь? Всё юристом?

– Вроде того.

– За тебя так никто и не вышел замуж?

– Никто.

– Что с тобой не так, Акем? С тобой что-то не так, почему ты до сих пор не женат? Это твоя новая девушка?

– Не такая уж и новая, – сказала Марина.

– Послушай совета женщины, которая тебя любила: женись уже. Тебе пора нести ответственность за кого-то еще, кроме себя, любимого… Ты слишком легко живешь. Думаешь, ты никому ничего не должен? Ты должен обществу, государству… Всем тем, кто тебя окружает. Если мужчина в твоем возрасте не женат, с ним что-то не так…

Стелла выдохлась и перестала шевелить тонкими губами, над которыми Акемгоним разглядел усы. Видимо, МДП стали лечить гормональными.

Несколько секунд все молчали.

– Ты ничего не скажешь? – произнесла Стелла.

Она выросла на фильмах типа «Последнего самурая» и «Маджестика».

– У тебя ширинка расстегнута, – сказал Горгоной.

Рука Стеллы дернулась вниз.

– Какой же ты урод, – сказала она и косолапо пошла на выход, застегивая молнию.

– Сегодня просто какой-то день встреч, – произнесла Марина. Судя по голосу, ей было неуютно.

– Ты круто мне подыграла. Мы с ней были вместе чертовски давно. Она, видишь ли, не красавица. Денег было мало. Красавицы были потом. Она постоянно самоутверждалась. Вечно долдонила: «Я сильная. Я справлюсь». Хотя проблемы у нее отсутствовали вовсе. Она уродилась с золотой ложкой во рту.

Сперва я терпел эти мантры, потом устал. Всякий раз, когда она заявляла, что сильная, я мучил ее. Заставлял рыдать в тот же день. Полагаю, она и сейчас ревет.

– Вы очень жестоки.

– Это нравится женщинам, большинству. Ты допила чай? Поехали, я отвезу тебя домой.

26 января

Горгоной проснулся от резкого толчка и матерного крика всерьез напуганного человека. Он сообразил, что лежал на заднем кресле такси. Автомобиль стоял на месте.

Горгоной взглянул на телефон. Час назад он расстался с Мариной у ее дома в трущобах Алтуфьево.

– Врезались? – спросил Горгоной.

– Да немного, зараза, на льду поехали, – сказал водитель.

Горгоной посмотрел в окно. Его дом был шагах в трехстах от места аварии. Он сунул шоферу ярославскую купюру и вышел на улицу.

– Да вы погодите, машина-то на ходу, – сказал шофер ему вслед.

Уходя, Акемгоним заметил шедшего к такси водителя другой машины. В руках тот держал биту.

Было холодно, через смог проглядывали звезды. Акемгоним припомнил, как два года назад бросил в Тайланде свою любовницу Ирину, модель. Скачок температур был в пятьдесят градусов. Горгоной не успел тогда заехать домой, как Борис потащил его в рестораны и массажные салоны. Результатами были несколько стычек, драка, значительное число мужских и женских оргазмов. Борис упился до чертиков. Финальные оргазмы были делом рук и прочих членов Акемгонима.

– Массажный салон «Мягкие ручки», доброй ночи! – влажно и немного тревожно сказал iPhone женским голосом. Наверное, все проститутки были заняты, и администратор сама делала минет обделенному шлюхами гостю.

– Здрасьте-здрасьте, это Горгоной.

– Акемгоним Валентинович, здравствуйте!

– Мне нужен четвертый размер домой. Желательно, какая-нибудь новая девочка. Через полчаса. Пусть захватит всё для маникюра-педикюра. Плачу в двойном размере, если успеет.

Едва Горгоной покормил Дункана и выкупался, как зазвучала «Rime of the Ancient Mariner». Акемгоним шесть часов мучил гомиков из сервиса переменой обычного звонка домофона на эту композицию. Однажды ночью вскоре после Тайланда Ирина захотела секса. Акемгоним тогда прослушал «Rime of the Ancient Mariner» целиком, отключил домофон и уснул. Так повторялось четыре ночи. Больше Горгоной не видел Ирину.

Из «Мягких ручек» прибыла коротконогая блондинка лет двадцати шести. Она была в рваных джинсах, полушубке и топике на голые сиськи.

– Это не четвертый размер, – сказал Акемгоним. – Но я ценю скорость. Милости прошу.

– Зато я глотаю, – сказала женщина, нагло улыбнулась и зашла в квартиру.

– Ногти глотаешь, красавица? Я маникюр заказывал.

– Любой каприз за твои деньги, красавчик.

– Как тебя называть?

– Маша.

Женщина сняла полушубок. Ее чуть висевшая грудь третьего размера сотрясалась от каждого движения.

– Привет, кот, – сказала Маша Дункану.

– Иди набирай воду, – сказал Горгоной. – С пеной.

– Погорячее? Или как ты любишь?

– Ванна для тебя.

Трахать шлюху в спальне Акемгоним не хотел. Диван из гостиной он перевез в старую квартиру. В кабинет и библиотеку Горгоной обычно пускал только домработницу.

Женщина набрала ванну с пеной, разделась и забралась туда. Ее соски торчали. Акемгоним сказал:

– Ужасно. Чужая жена, голая, сидит у меня в пене.

Маша неуклюже встала и схватила грудь короткими пальцами.

– Мне уйти? – спросила она. – И откуда ты узнал, что я замужем?!

– В твои годы любая разведена или замужем.

– А вдруг я разведена?

– Полушубок новый и дешевый. Любовник купил бы подороже.

– Я замужем. Но я развожусь. А полушубок купил друг.

– О чём ты думаешь? – спросила шлюха через двадцать минут работы, когда Акемгоним поднял глаза от Esquire.

– Как трахал дочку стоматолога.

– Ты встречался с дочкой своего стоматолога?

– Я ее трахал.

– Как так получилось?

– Аккуратнее, мать твою! Говорят, у меня капилляры неглубокие. И поэтому, дескать, меня часто режут умницы вроде тебя. Так вот, срать мне на капилляры. Я хочу прожить свою гребаную жизнь без рассуждений о капиллярах. Будь добра, не порежь меня. Порежешь – останешься без чаевых.

– Извини, пожалуйста. Я буду аккуратнее.

Они помолчали немного.

– Стоматолог взялась пломбировать мне нервы без анестезии.

– И при чём тут… Погоди, нервы без анестезии?!

– Я тоже удивился. Весьма приличная была стоматология, кстати. Называлась «Корчеватель» или вроде того.

– При чём тут дочка стоматолога?

– Так больнее стоматологу.

– Ты странный.

– Спасибо за мягкость оценки.

– Ты не думал, что у девушки тоже есть чувства?

– У нас всё было по обоюдному согласию.

Когда шлюха закончила маникюр, Горгоной сказал:

– Ноги еще в порядке.

Акемгоним открыл дверь и подышал.

– Холодно, – сказала Маша, надув губы. Горгоной подумал, не выбить ли ей зубы, однако удержался.

Подняв шлюху из ванны, Акемгоним засосал ее. Брови Маши поползли вверх. Горгоной стукнул женщину кулаком между лопаток и проник языком внутрь ее рта, ощупывая неровные зубы.

– Я лишен некоторых предрассудков, – сказал он.

Маша обняла Акемгонима. Он засосал женщину снова и положил руки на ее вызывающе торчавшие груди.

– Я хочу тебя, – сказал Горгоной и погладил рыхлый живот Маши. Ее тело хорошо отзывалось на ласки.

Акемгоним пару минут целовал шлюху, затем коснулся ее выбритого лобка.

– Да, – сказала она.

Хорошо разработанная вагина женщины легко открылась навстречу пальцам Горгоноя. Акемгоним посадил толстую задницу шлюхи на стиральную машинку. Лаская руками груди Маши, он стал целовать ее шею и плечи. Затем Горгоной принялся обсасывать соски шлюхи.

– Так, – произнесла Маша, когда он взял с этажерки упаковку Durex.

Надев презерватив, Акемгоним медленно вошел. Он замер на секунду и резко вышел.

– Ой, – сказала шлюха.

Горгоной поиграл членом с ее киской и вошел. Через пару мгновений он выскочил.

– Ах-х-х, – сказала Маша.

Отступив на шаг, Акемгоним поправил Durex. Зеркало сзади было потным и незрячим.

– Ну, поехали, – сказал Горгоной и вошел. Он стал легонько двигаться в Маше. Так продолжалось с минуту, затем Акемгоним вытащил.

– Господи, продолжай, – сказала женщина.

Ее руки легли на шею Горгоноя – обнажилась темная морщинистая кожа подмышек. Соски женщины будто окаменели, груди тряслись. Акемгоним шептал ей на ухо скабрезности.

– О боже мой, да! – говорила Маша. – Это лучший секс в моей жизни…

Горгоной редко испытывал такое удовольствие с новой партнершей.

Шлюха, видимо, приближалась к оргазму. Акемгоним попробовал обернуться; Маша зарычала, крикнула что-то, выпихнула его из себя. Она сорвала презерватив, втолкнула Горгоноя назад и задергалась. Женщина обхватила руками его подбородок. Возможно, она хотела поцеловать Акемгонима. Горгоной прижался щекой к ее шее.

Оргазм шлюхи продолжался с минуту.

– Ты бы поаккуратнее, – сказал Акемгоним. – Сейчас какой только заразы не бывает. Дай «Мирамистин», он там, на полке. Можешь тоже им воспользоваться. Я искупаюсь, потом ты.

Горгоной вспомнил фразу Кальвино о похожести чтения и секса. Мол, они раскрывали неизмеримые время с пространством.

– Почему ты не кончил? – спросила Маша.

Она протерла зеркало и стала распрямлять волосы.

– Я редко кончаю.

– Не хочешь продолжить?

– В другой раз.

Горгоной принялся вытираться. Женщина не задернула шторку и вертелась под душем. Акемгоним рассматривал ее торчавшие соски и короткие ноги. Она повернулась к нему спиной. Судя по движениям, шлюха мыла вагину. Горгоной случайно поймал отраженный зеркалом взгляд женщины.

Акемгоним проснулся от резкого толчка и матерного крика всерьез напуганного человека. Он сообразил, что лежал на заднем кресле такси. Автомобиль стоял на месте.

Акемгоним взглянул на телефон. Час назад он расстался с Мариной у ее дома в трущобах Алтуфьево.

– Врезались? – спросил Акемгоним.

– Не, этот урод под колеса прыгнул, еле затормозил… – сказал таксист.

Акемгоним посмотрел в окно: урод тер его стекло.

– Акемгоним, это я, Богдан, – сказал урод голосом знакомого Акемгонима Богдана Кривицкого. Он работал юристом в большом иностранном консалтинге. – Подбрось меня до «Туда-сюда», если не трудно, опаздываю на «стрелку».

– Присаживайся, тут ехать-то всего минуту, – сказал Акемгоним, двигаясь на левое заднее кресло. Богдан грузно для очень худощавого человека забрался в салон. Он скрипнул чем-то, забормотав проклятия крещенским морозам.

– Добро пожаловать, – почему-то сказал Богдан. Он был закутан в шарф по самые глаза.

– Всё нормально, это мой друг, – сказал Акемгоним шоферу. – Так обрадовался мне, что давай под колеса скакать.

– Что хорошего? – спросил Акемгоним. Он давно не видел Богдана.

– Да всё одно и то же, сплошные мытарства. Сегодня вот хоть разок выбрался.

У «Туда-сюда» Богдан поблагодарил и вышел, напоследок скрипнув. Акемгоним поехал дальше. Во избежание неожиданностей он поостерегся спать. Акемгоним включил плеер – заиграл финал недослушанной им утром «The Rover» «Led Zeppelin».

29 января

– Ума не приложу, как эта девочка вообще решилась ехать к тебе встречать Новый год, – сказала Валя и заказала какую-то премудрую ананасовую штуковину.

– Я тоже удивился, – сказал Акемгоним и заказал побольше креветок.

В «White Rabbit» Акемгоним не опасался за сохранность желудка.

– Она считает себя твоей девушкой?

Акемгоним и Валя подружились студентами. Ввиду его незавидного финансового состояния заинтересоваться Акемгонимом-студентом можно было только искренне. Валя, однако, с начала знакомства была уверена, что Акемгоним разбогатеет.

Уже тринадцать лет они порой спали вместе и делились цитатами, фантазиями, новостями. Между такими ночами Акемгоним и Валя общались редко.

Работала Валя адвокатом.

– Не хотелось бы. Она фанат «Сумерек».

– В ее возрасте это простительно.

– Я не договорил. Она говорит «Я фанатка «Сумерков».

– Помню, я в детстве фанатела от книжки про всякую нечисть. Там описывались способы, как стать оборотнем.

– Дать волку себя укусить?

– Еще можно съесть мозг убитого волка.

– Продвинутая книга! А наиболее верный способ там описывался?

– Это какой?

– Он из древних фолиантов. Нужно сделать три вещи. Осушить кубок человека-зверя, трахнуть его женщину, а затем назваться именем волколака.

– О, буквально вчера смотрела «Californication», там Хэнк говорил, что книги о вампирах это сумеречное дерьмо, и миру не нужны новые тупые сказки на эту тему.

– Какой это сезон?

– Где он преподает в универе.

– Это третий, по-моему.

– Три женщины в новогоднюю ночь, Акем… Как это ты не занялся сексом втроем?

«Втрое-е-ем! – час назад завывал у гастронома, крестясь и тыча в Акемгонима пальцем, сумасшедший бомж, эдакий обросший юродивый. – Втрое-е-ем! Се, втрое-е-ем!».

– Я недавно занималась сексом в кино, – сказала Валя и посмотрела на Акемгонима маленькими жидко-голубоватыми глазками.

– Эта забава тебе не по возрасту, красавица. Твой убежавший супруг не одобрил бы этого.

Четыре года назад Валя, повинуясь традиционной блажи дочерей Евы, окольцевала лоха. Лохом стал ее и Акемгонима однокурсник Денис Башмаков. Развелись они спустя десять месяцев. Пока Валя была замужем, Акемгоним ее не хендожил. Тогда у Акемгонима появилось новое хобби. Он находил и трахал баб убившихся паркурщиков. Было весело топтать цыпочек, мужики которых зажмурились, делая сальто на подоконнике.

На следующий день после развода Вали Акемгоним отодрал ее. «Что ж, восставим семя нашему молочному брату Денису», – приговаривал он.

Причиной развода стало неожиданное желание Башмакова отправиться в Лос-Анджелес. Там жил его друг, который пытался снять фильм. Валя отказалась переезжать. Денис бросил практику в крупной юридической фирме, развелся и уехал. Сняв две галимые короткометражки, он выдавал их за полнометражный фильм.

Когда Валя плакала из-за развода, Акемгоним утешал ее. «Не реви, принцесса, – говорил он. – Что уж теперь. Разве это муж? Так, опера, анекдот. Тебе повезло, что вы не родили детей. Я бы тебе не помогал. Мы даже сексом не занимались бы. У рожавших баб огромные вагины, просто колодцы, хватит их с меня. Подумай-ка вот о чём. Порой случается беда. Тогда мы говорим: „Ах, вот бы откупиться“. Но если ты в падающем самолете, откупиться затруднительно. Да что там, просто невозможно откупиться. Как и от уже падающей на тебя гигантской сосульки. И от заваливающегося на тебя строительного крана. Но жизнь всё уравновешивает, красавица. И когда пришло горе, оставившее тебя живой, вообрази, что это дань смертельной беде. Дань смертельной беде, которая прошла мимо. Это падающий самолет забрал твоего идиота-мужа. Это сосулька его украла, и она тебя не прибьет. Это строительный кран утащил твоего Дениса. А ты жива. И все бабы тебе завидуют. Ведь тебя хендожу я».

– Ты ведь тоже трахался в кино?

– Я не фанат подобных мест для секса. Так, было пару раз. Кто же счастливец?

– Илья. Ты его не знаешь. Он из КВН.

– Да, не увлекаюсь. Как впечатления?

– Так себе, но для галочки стоило попробовать.

– Потрахаться в кино? Или потрахаться с кавээнщиком?

– И то, и другое, – произнесла Валя, смеясь. Между ее кривых зубов торчали волокна ананасов. Беспокоясь о своей дееспособности, Акемгоним предложил женщине зубочистку.

– И что кавээнщик? Ты с ним?

– Я свободна. А ты всё-таки с этой своей Инной или…?

Валя зыркнула на Акемгонима и расстегнула третью пуговицу блузки. Из блузки смотрела закованная пуш-апом выученная Акемгонимом наизусть грудь. Она была второго размера. Акемгоним любил эти сиськи.

– У меня переговоры завтра в девять, – сказал он. – И я поеду на метро.

– Я согласна. Еще подруги звали меня на открытие Олимпиады, а я решила не ехать.

– Что ж так?

– Если бы я поехала, ты сказал бы, что я дура.

– В твои годы надо меньше общаться с женщинами. Общаться надо с папиками, думающими, что ты молодая и красивая. Меня, кстати, тоже звали на Олимпиаду. Тоже подруги. С тем же результатом.

– Насколько понимаю, на лыжах ты и в этом году не поехал кататься? Хотя тебя наверняка звали подруги?

– Совершенно верно.

– И у тебя так и не появилось желание самому водить машину?

– Ни малейшего.

– Ты очень ограниченный человек.

– Да, я умею лишь пару вещей. Чесать языком, трахаться и судиться. Ну и кунилингус еще. Хотя это тоже с языком. И люблю я только несколько вещей. Фильмы, театр, сиськи, книги и деньги. Последние – больше всего. Я всегда любил только это. Эти вещи я обожаю. Плевать мне на всё другое. Вообще, чем меньше дел, тем лучше они удаются. Подсознательно женщины это чувствуют. Поэтому когда я говорю, что хорошо трахаюсь, это непреложная истина. Потому что…

– …я великий Акемгоним, и мне наплевать?

– Я не об этом. Я…

– …пуп вселенной, источник вечного разума, светоч и пророк, эманация Бога на земле…

– Ты знаешь слово «эманация», принцесса?

– …герой-любовник, наследник Дона Жуана и Спинозы одновременно…

– Какие параллели… Дьявол, а не женщина!

– …самый завидный жених во всей столице…

– Ты нынче просто сатана в раю.

Акемгоним размашистым жестом обвел зал, напоследок перевернув свою чашку горячего шоколада.

– Сатана в хлеву, – произнесла Валя, рассматривая залитую скатерть. – Ты очень забавный, Акем. Наверное, поэтому я так люблю тебя.

– Я недавно собеседовал бывшую помощницу Мартынова.

– Как она тебе?

– Лыка не вяжет. Зато говорила так напыщенно, будто она, как минимум, Жанна д'Арк или Ванга. Но красотка.

– Ты знаком с Мартыновым?

– Нет, а ты?

– Знакома.

– И как он?

– Красноречив, но мелковат.

– Мелковат?

– В нём как будто нет породы. Он даже роста высокого, а кажется каким-то мелким.

– Критерии женской породы я еще знаю. Это, скажем, умение организма полнеть в нужных местах. У породистой женщины долго не отвисает грудь. На породу женщины указывают ровные и белые зубы. Породистая баба не может похвастать гребаными усами. Но вот мужская порода определяется совсем уж интуитивно.

– Естественно, ее же определяют женщины. Мы почти всё делаем интуитивно. Ты-то вот ни одного мужчину не признаешь породистым, кроме себя. Ты презираешь всех мужчин. Ну, кроме двух-трех, от которых зависит твоя дальнейшая карьера. И то они настолько старше, что вы попросту не можете конкурировать.

Женщина послала Акемгониму воздушный чмок. Он еще сильнее захотел Валю.

– За Мартыновым бегает Нина Кастальская, – сказала она.

Нина была первой шалавой курса Акемгонима и Вали. Учась на факультете, она была любовницей какого-то папика средней руки. Впоследствии увлечение силиконом и раскованность помогли ей оказаться эскортницей действительно значимых людей.

Акемгоним попользовал Нину, когда ей было лет двадцать. Уже тогда он мог болтовней развести на секс хоть Джоконду. На фоне папиков Кастальской Акемгоним выглядел церковной мышью.

– Разве она не замужем?

– Второй муж выставил ее на мороз.

– И она хочет подзаработать на очередной размер сисек у Мартынова?

– Кстати! Вроде на следующей неделе Нина с друзьями устраивает вечеринку в «Очке Мефистофеля». Меня позвали, хочешь, возьму тебя с собой? Мартынов тоже должен быть, Нина наверняка попробует его притащить.

– Нет уж, спасибо. Конечно, парень self-mademan, и всё такое. Я это до некоторой степени уважаю. Но посещать шабаш в честь хозяина самого дорогого уличного туалета города это моветон.

– Мне кажется, ты ему немного завидуешь. Не как юристу, конечно, тут тебя трудно переплюнуть. Но он реализовался в других сферах, помимо профессии. Поэтому его не любят остальные юристы, пусть даже и успешные.

– Это яркая иллюстрация фразы Стивена Кинга о том, что жизнь может развернуться на пятачке.

– Акем, надо расширить список цитируемых авторов. Ты всех уже достал своими Набоковым и Кингом. Почитай еще кого-нибудь.

– Ты несправедлива, красавица. Весь прошлый год я сражал женщин Бродским. Правда, большинство респонденток не знали, кто это. Я выучил его стихотворение, такое огромное, что хватило надолго. На каждом свидании вкорячивал пару рифм оттуда. Почти как Достоевский совал Христа где уместно и не очень. Так писал о Достоевском Набоков. Да послужит мне извинением то, что в этом случае он лишь цитировал Бунина.

– Что за стихотворение?

– «Большая элегия Джону Донну». Здоровенное описание всех сущностей мира, что уснули, кроме продолживших бодрствовать.

– Спать пора, уснул бычок, лег в кроватку на бочок. Поехали к тебе, Акем, я тебя трахну.

– На таблетках?

– Да, но у меня были незащищенные акты в этом году, и я еще не проверялась.

– Грязная девчонка. Спонсором этой ночи будет Durex.

3 февраля

– Прекрасно выглядите, – сказал Горгоной.

Его кресло было у окна. По левую руку от него сидела голубоглазая длинноволосая крашеная блондинка. Ей было лет двадцать восемь. Серый брючный костюм облегал точеную фигуру женщины. Грудь номер два изнывала от пуш-апа. Неплохие физические данные перехеривало отсутствие макияжа.

Блондинка оглядела Горгоноя. Он был в старых протертых джинсах и заношенном кардигане. Пальто Hugo Boss и костюм Armani висели за его сиденьем. Rolex были скрыты рукавом кардигана, плеер выглядел невзрачно.

– Спасибо, – сказала женщина без тени улыбки.

Горгоной зыркнул на ее сиськи и раскрыл Playboy.

– Надолго едете? – спросил он.

Женщина заткнула уши беспонтовыми розовыми наушниками. «Ласточка» тронулась, и Горгоной стал рассматривать фотографии playmate номера под осуждавшим взглядом блондинки.

Наконец, та достала косметичку и занялась своим голым лицом. Закончив раскрашиваться, женщина принялась смотреть фильм «Вики, Кристина, Барселона» на iPad.

– Так себе кино, – произнес Горгоной, бесшумно испортив воздух.

– Что? – спросила женщина, доставая наушник из уха.

– Так себе кино, говорю. У него есть фильмы и получше.

– Знаете, я вам не указываю, какие фильмы смотреть или какие журналы читать. Альмодовар не снимает плохих фильмов.

– Режиссер этого фильма Вуди Аллен, красавица. За долгую карьеру он снял несколько плохих фильмов. Этот фильм относится к таким, на мой вкус.

Блондинка открыла и закрыла пасть. Пасть у нее была рабочая.

Горгоноя разбудил звонок iPhone.

– Да, алло, – сказал он.

– Доброе утро, господин Горгогной! Вас беспокоят из службы такси, – сказал писклявый женский голос.

Горгоной взглянул на часы: ехать оставалось полчаса.

– Горгоной, – сказал он. – Моя фамилия Горгоной.

Любительница Альмодовара-Аллена уставилась на Горгоноя так, будто он заговорил про минет.

– Прошу прощения, господин Горгоной! На вокзале вас встречает машина, водитель с табличкой ждет у перрона.

– Ваша фамилия Горгоной? – спросила блондинка, пахнув давно чищенными зубами.

– Да, а ваша? Вечно меня принимают за иностранца. Вы, как и я, уверены, что наиболее сексуальная характеристика понравившегося мужчины это его фамилия? Это редкость по нынешним временам. Я счастлив, что мы встретились.

– Я старшая сестра Ольги.

– Ух ты, ну бывает же! И как дела у Ольги? Да, кстати, вы меня попутали. Я не тот Горгоной, что любил Ольгу. Я близнец того парня, Ефрем.

Без подсказок Горгоной не мог упомнить женщину с именем Ольга.

– Ольга в порядке, – чуть ли не с гордостью произнесла блондинка. – Она довольно болезненно реагировала на ваш разрыв, но сейчас она в порядке.

Под «довольно болезненным реагированием» обычно скрывался многодневный загул. В контексте этого мероприятия женщины изливали свои горести разным неподходящим людям, злоупотребляли алкоголем, цепляли беременность, другие передававшиеся через трах хвори.

– Рад, что всё хорошо. Как вас зовут? Я, вероятно, знал, да не помню.

Женщина зло посмотрела на Горгоноя. Пожалуй, секс у нее был в минувшем году.

– Алёна. Вы были правы. Так себе кино.

– А я вам что говорил? Некоторые женщины слишком красивы, чтобы быть хорошими актрисами.

– Это вы про Пенелопу Крус?

– У Крус я вижу хорошие задатки, нивелируемые, однако, чрезмерной аффектацией ее игры.

– Она производит впечатление умной женщины. Не в фильме, а по жизни.

– Умной женщины?

– Судя по тону, вы сейчас будете кривляться на тему того, что таких женщин не бывает.

– Судя по тону, вы этого хотите?

– Ни капли. С меня хватило выслушивать всю ту дрянь, которой вы отравили жизнь моей сестре. Помните, сколько гадостей ей наговорили?

Горгоной вспомнил: Ольга была его любовницей пару сезонов назад. Девятнадцатилетняя Олечка тогда училась на юриста и работала моделью в крупном агентстве. Познакомились они на вечеринке, тогда же Горгоной добился своего. У Оли был покладистый, еще неиспорченный характер. Статуса ради Горгоной взял модельку постоянной любовницей.