На фото, цветастом, как фант,моя семилетняя дочка.И белый капроновый бантнад нею как нимб ангелочка.За нею лебяжье крылогардины, кроёной из дымки.И платьице тоже белона тёплом любительском снимке…Храните малюток своихот стужи, огня и сиротства.Душа невесома у них:отпустишь – и в небо сорвётся.Под бурями пуще пургинам легче в кренящемся мире:недетские наши долгинас держат, как тяжкие гири.Август 2000

Паломники

Нас привёл, как поводырь,дождь от площади вокзальнойв белостенный монастырьТроицы Живоначальной.Подле храма, красотыредкостной, народ ютится.Неказистые зонты.Неулыбчивые лица.Провожает плач дождянас до самого собора.И стихает, перейдяза дверями в пенье хора.Дождь остался у крыльца,а холодные потёкия в тепле отёр с лица.Отчего же мокры щёки?Миновав свечной киоск,замедляем ход неспешный…На ладони каплет воск.Больно! Значит, жив я, грешный.Знать, и Русь жива, покак раке Сергия людскаямолчаливая рекавсе течёт, не иссякая.3—10 сентября 2000

Небесные сёстры

Светлая – в чашечку соку нальёт,тёмная – чаю ли, кофе ли…Делает близкими долгий полётих незнакомые профили.В блеске полуночных аэроламп,тускло горящих над креслами,тёмная видится женщиной-вамп…с крепкими русскими чреслами.Светлая – тонкая, станом – под статьсвечке в заутренней темени.Явно ещё не успела познатьщедрого бабьего бремени.…Спутница ночи с наперсницей дня,столь непохоже прелестные, —эти четыре часа – для менявы будто сёстры небесные.Вижу: по вызовам чьим-то опятьмчитесь проходами узкими,вежливо пряча – чтоб нас не стеснять —крылья под белыми блузками.Москва – КрасноярскИюль 2001

«Заведите позднего ребёнка…»

Заведите позднего ребёнка.Пусть доводят старшие до слёз.Пусть утрами частая гребёнкачто-то врёт насчёт седых волос.Сотворите маленькое чудо.Вы же это делали вчера.Годы – блеф. Мы молоды, покудаподрастает в доме детвора.Так задайте мужу работёнку…Он сперва посердится, чудак.А потом к родному ребятёнкувсей душой прилепится. Вот так…16—17 октября 2001

Звуки

По цинку подоконника постукивают каплиночного запоздалого осеннего дождя.И лиственные шорохи ли, дождика накрап лиопять мешают спать мне, что-то важное твердя.И рад бы побеседовать я с ночью разговорчивой,ведь то, чего не высказал, нейдёт из головы,но очень трудно следовать за речью неразборчивойгустеющего дождика, редеющей листвы.Так что же означают эти странные созвучия?Природа откликается сознанию в ответ?Иль в шуме, сходном с говором всего лишь волей случая,ни смысла, ни значения, ни даже знака нет?Себя венцом творения зовём, но тем не менеенад пропастью безумия удерживает насне опыт человечества, а наше неумениеприпомнить миг рождения, представить смертный час.Октябрь – ноябрь 2001

Место

Без больничной канители,без врачей и нянек,дома, в собственной постели,умер старый Янек.Он ушёл, не просыпаясь,утром, на рассвете,безмятежно улыбаясь,как малы́е дети.Место выбрали под вишней…Чередою длинной,по традиции давнишней,шли за домовиной.За роднёй плелись к могилежалостно старухи.– Жил покойный, – говорили, —не обидел мухи.Было это в полдень, в самыйзной, в июле месяце…Вдруг раздался крик из ямы:– То ест мо́е мейсце!Глянула вдова в могилку —развела руками:Маню, местную бобылку,увидала в яме.– Совести, Марыся, нету?Или неба мало?Кто же знал, что вишню этуты облюбовала?!Не пугайся, гнать не стану,да и не под силу…– Люди, выройте Ивануновую могилу!…Маня, по мирским понятьям,человек хороший.На часовенку с распятьемсобирает гро́ши.И у Господа покоюпросит ежечасно.И грозит вдове клюкою,а за что – неясно…Снова под июльской высьювызревают вишни.Но призвать к себе Марысюне спешит Всевышний.Август – декабрь 2001

Свет

На пути от пелёнок до тех полотенец,на которых в могилу опустится гроб,мы не ведаем, что ощущает младенец —страх явленья на свет или просто озноб?Мы не знаем, о чём помышляет умерший —не покойная плоть, а живая душа,что уходит из тела, как рыба из верши,на свободу (иль в новую клетку?) спеша.Вызывающим души усопших не верьте:только нежить откликнется ведьме в ответ.А воскресшие после клинической смертилишь припомнят колодец, ведущий на свет.Но из тысяч достигнувших края колодцахоть один человек возвратился назад?Пусть расскажет – куда же идти нам придётся,и хорош ли тот край, и похож ли на сад.Оттого мы испуганно медлим у гроба,что за ним обрывается видимый след…А ведь что этот мир, как не та же утроба,из которой выходят на истинный свет?!Декабрь 2001

«Детские» вопросы

Из гортани бессловеснойкто однажды смог извлечьвещь природы бестелесной —человеческую речь?Кто вдохнул в меня сознаньеи моим назвал его,отделив незримой граньюот сознанья твоего?Кто сближает чувства наши —восхищение и боль,как вино и воду в чаше,как в ладони хлеб и соль?Для кого совсем не тайнанаши страхи и мечты,ведь и в мыслях не случайносовпадаем я и ты?Кто вселяет в нас надежду,что возник не сам собойразум, мечущийся междусвоевольем и судьбой?Апрель 2002

Серебряный звон

Радуйся в поле огню.Радуйся блику во мгле.Радуйся каждому дню,прожитому не во зле.Пусть покорённых высотбольше у братьев твоих, —если тебе не везёт,радуйся радости их.Радуйся ноше своей,сколь ни была б нелегка,радуйся просьбам детей,радуйся боли, покагде-нибудь в звёздном Ковшеангел не скажет: «Пора»,радуясь доброй душе,чистой, как звон серебра…9—11 мая 2002

Подмосковная Терпсихора

И каждый вечер, в час назначенный…

Александр Блок «Незнакомка»

Когда над пригородной станциейзакат затеплит облака,она танцует с детской грациейу музыкального ларька.Пускай хрипит его акустика,пугая крыс и мелких птах, —где нет ни деревца, ни кустика,ларёк и есть «рояль в кустах».И ей, как птице, тоже боязноодной кружиться на видуу пассажиров, ждущих поезда,что с расписаньем не в ладу.Но завтра снова, в час обещанный,у жестяных ларёчных стенпродлится танец хрупкой женщиныв немодной куртке до колен.И пусть кривясь или хихикаяглядят зеваки на неё,но эта станция безликаяс ней обрела лицо своё.Май 2002

Миры

Очевидно, временамиснятся нам чужие сны.Персонажи схожи с нами,но слова изменены.Всё иное – радость, горе…Так случается, когдав телефонном разговореперемкнутся провода,и покажется знакомымголос в трубке, и о том,что звонок ошибся домом,мы не сразу узнаём…Чьи надежды и тревогимне приснились как мои?Сбился чей-то сон с дороги —выбит я из колеи!В сновиденьях, вероятно,нам являет мир инойнечто вроде вариантанашей участи земной.Наши грёзы и кошмарыто наивны, то мудры…Провода Вселенной стары.Замыкаются миры.Апрель 2002

Долгая дорога к земляку

В Овсянку

1Под утёсом, покатым, как глобус,три столетья ютится село.Мимоезжий маршрутный автобустормозит у села тяжело.И гостями, которых не ждали,мы идём мимо церкви туда,где, устав от бетона и стали,моет гальку речная вода.Енисей, окаймлённый горами,после ГЭС не по-летнему стыл.Здесь Астафьев гулял вечерами.Покорителей рек материл.До воспетых им диких урочищзамостили асфальтом проезд…Ох и врезал бы Виктор Петровичустроителям «памятных мест»!2Кто свободнее в выборе русел:наши реки иль мы? Почемуя при жизни Астафьева струсил —не решился приехать к нему?Образумленный веком зловещим,отрезвевший от многих потерь,понимаю, что ехать и не с чембыло мне до поры… А теперь?За смирение паче гордыни,за лицо без личин и гримасотлучён я печатью донынеот широких читательских масс.Неприметный для лести и мести,хоть и робок, но честен мой труд.Отчего же душа не на месте,будто еду к живому на суд?

Хозяин

1Свойский лад астафьевского дома.Печь-голландка. Шкаф. Половики.Всё, что бедность берегла от слома.Жили так и наши старики.Садик за окном жарой измаян.Видишь эти блики тут и там?Кажется, мгновенье – и хозяинвыступит из света к нам, гостям.Впрямь ли он оставил кров домашний?Где его душа, в каких мирах?Зябкому суглинку Манской пашни,верится, достался только прах.2Тихий дол, где с дочерью Иринойпогребли его, всё реже тих.Тщетно он просил перед кончинойне топтаться на могилах их.Не прочтя «Последнего поклона»,здесь картинно никнут головойи особо важная персона,и лакей, неважно чей, но свой.Чтут его! Хоть это сердце – ими жсбито с ритма и теперь мертво,снова золотят свой блёклый имиджбезотказным именем его.

«Низкие» истины

Модель в портрете ищет сходство,пока портрет модели льстит.В ней могут быть черты уродства,но их смягчать велит нам стыд.«Красиво» лучше, чем «похоже»:разгладь рубцы, добавь румян…«Тьмы низких истин мне дорожеНас возвышающий обман…»Мы эти пушкинские строкиза откровение сочли,забыв другие – о пророке,судье неправедной земли.И Блок с учителем согласен:«Сотри случайные черты —И ты увидишь: мир прекрасен».…А если в нём «случаен» ты?И за твоей баржою волнысмыкает Обь глухой порой?Но «без меня народ неполный»твердит платоновский герой.И пишет в сумрачной Овсянкесолдат, чурающийся лжи,как шли на смертный бой подранки —сынишки ссыльных с той баржи.В могиле братской с палачамисвоих отцов и матерейглядят нездешними очамина явь, не ставшую добрей…За все не благостные лица,за каждый злой и грубый штрихне след художнику стыдиться —пусть мир стыдится, видя их.Красноярск – Овсянка – МоскваИюнь – сентябрь 2004

Каллас

Этим светом прагматичнымот Америки до Рималеди с профилем античнымкак никто боготворима.Ей толпа рукоплескалав «Ковен-Гарден» и «Ла Скала» —первых операх Европы,зарывающей окопы.С той поры послевоеннойдо немирного сегодняэтот голос во Вселенной —будто мост над преисподней.И пускай колеблет стеныплощадная истерия,исцеляет дух смятенныйдива дивная Мария.15 октября – 6 декабря 2004

II. На языке любви и боли

Северо-восток

Нине

Эта радость безотчётна,будто вера в чудеса…Если радуга бесплотна,что же делит небеса?Сверху – темень грозовая,снизу – ясный полукруг.Что за обруч, остывая,в небо выкатился вдруг?Кто кузнец надежды зыбкойне на счастье – на покой? —с тихой любящей улыбкой,с доброй книгой под рукой.Как намёк на лучший жребий,за которым вместе шли,засиял высо́ко в небесемицветный нимб земли.Январь 2005

Этюд в четыре руки

Этот мир, где так мало тепла,даже с милым не кажется раем.Но, сливая в объятьях тела,мы от холода души спасаем.Что за музыка в доме у нас?Будто снова мы робки и юныи, танцуя в предутренний час,задеваем небесные струны…Февраль – март 2005

Недосуг

Умер дедушка-чалдон.И жалел я запоздало,что узнать успел так малоиз того, что помнил он.Бабушку Господь прибрал.Забелел у изголовьяуроженки Поднепровьямрамор – дар саянских скал.И опять сердился яна себя, на мир, на Бога,что успел узнать немногоиз её житья-бытья.Скучный нрав достался мне.Но пенять на то не смеюни Днепру, ни Енисею.Сам бирюк: не льну к родне.В каждом городе свечув расписных церквах российскихставлю за здоровье близких,а приеду – и молчу.Вот и мамин пробил час.На её сырой могилес нею мы поговорилизадушевно… первый раз.Так на что мне этот бег?Торопясь от будней к будням,я опаздываю к людям,недосужий человек!Сентябрь 2005

Портретист

У цыгана-художника больше картин,чем вместит городская квартира…Но вмещает! А как, знает он лишь один,господин рукотворного мира.Этот мир, не иначе, омыла гроза,столь он ясный и празднично-пёстрый.И у всех его жителей схожи глаза,будто все они братья и сёстры.Здесь опальный поэт на черкесском коне,и плясунья – соперница музам,и гребец на плоту, как жонглёр на бревне,и маэстро в берете кургузом.Отчего уроженцы Саян и Карпатза столичной заставой Таганскойс исключительно разных портретов глядятс одинаковой страстью цыганской?Или в каждом из нас он рисует себяв сокровенной боязни сиротства?И, сухие мазки с полотна соскребя,добивается свежими сходства.Он картины выносит гостям по одной,на мольберте крепит аккуратно.А насытится зрение сказкой цветной —убирает на полки обратно.Вот стоит на стремянке поверх суеты,будто римский актёр на котурнах.И сползают к нему с антресолей холсты,как пласты наслоений культурных.14—31 марта 2006

Вопросы

Почему, забыв о сраме,живописец на рекламерастлевает свой талант?Почему звезда балетадорожит приязнью светапуще рампы и пуант?Потому ли, что продажейнатюрмортов и пейзажейсыт не будешь? Рынок скуп.И за выходы на сценукто ж вам даст такую цену,как за вход в элитный клуб?Но заказчику рекламылюбы те же рощи, храмы,что рисует пейзажист,и не в хрониках скандальных —на подмостках театральныхлучше смотрится артист.Отчего же ни полушкив акварельные церквушкине вложил рекламный босс,а тузы тусовок светских,одурев от игр эстетских,на бесстыдства множат спрос?…Мы от мала до великазамечаем – то, что дико,повторяем – злую весть.Не враги себе… К чему жемы хотим казаться хуже,чем на самом деле есть?1—18 апреля 2006

«Лица поющих прекрасны…»

Лица поющих прекрасны,если слова хороши,если созвучья согласныс тоном души.В хоре церковном и светском,в пении взрослом и детском —в главном отличия нет:властвует свет.После муштры репетицийбудто парят в облакахогненнокрылые птицы:ноты в руках.Июнь 2006

«Обещал не всем Спаситель…»

Обещал не всем Спасительпосле смерти благодать:верных ждёт его обитель.Что неверующим ждать?Тоже люди, а не звери:нешто канут в никуда?Если каждому по веревоздаётся – значит, да!В ад наезжен путь удобный.В рай протоптан узкий ход.Кто отринул мир загробный,даже в ад не попадёт.Мрак земной иль свет небесный —заслужу ли что-то я?Ведь страшнее всякой бездныпустота небытия…Январь — февраль 2005; апрель 2006

Толкинисты

Их сверстницы уже заводят семьи,а игры оставляют младшим сёстрам.Но любо старшим дочкам Средиземье,с его декором, театрально пёстрым.Им сдобрено, как пища зельем острым,обыденное наше мелкотемье.Сроднив звезду с багряным русским стягом,хотели деды сказку сделать былью,но воли не хватило красным магам.И, выстирав кумач, покрытый пылью,кроят плащи, похожие на крылья,их правнуки, не верящие флагам.Осень 2006

Ягодки

Летний мир – как на ладони.За полями, за борами…Помнишь, были молодыми?Землянику собирали.День в лесу – веселья на год.Нам лесные сласти любы.Только чаще спелых ягодя твои встречаю губы.Завлекала земляника,мягче пуха листья стлала…В очи дочек загляни-кабез уныния и страха.Не жалей о вольном лете:зелены его поляны,и не мы – так наши детимиру летнему желанны.А когда цветы полягути листва сойдёт в ложбины,кинет горстку терпких ягоднам в ладони куст рябины…Ноябрь – декабрь 2007

Пичуги

Одну восточную странутревожил щебет птичий,и против птиц вести войнув стране вошло в обычай.Кричать все жители взялисьот мала до велика —и улетали птицы ввысьот яростного крика.Им придавал отваги страх,но силы их иссякли,и гибли птицы в небесах…А мы живём, не так ли?А мы летим на шум и гами о любви щебечем,хоть наших слов не слышно вам(да вам и слушать нечем).И вы – за то, что наш напевзвучит для вас невнятно, —браните нас, рассвирепев,и гоните обратно.Но нам нельзя умчаться прочь:внизу гнездовья наши,для них поём мы день и ночьу края звёздной чаши.Ведь если в небе замолчитпоследняя пичуга —расколется небесный щит,сойдут планеты с круга.25 мая – 9 июня 2007

Город юности Уяр

На слюдфабрике – на «Слюдке» —тётя, мамина сестра,здесь трудилась. На попуткеприезжал я к ней с утра:из деревни – автостопом.И с лотка у проходнойводу с клюквенным сиропомпокупал и в дождь, и в зной.Мне казалось, что едва лиможет быть вода вкуснейи что Клюквенной прозвалиэту станцию – по ней.(Лишь недавно был нагугленв продолженье двух минутинженер-путеец Клюквин:он провёл чугунку тут…)Эта станция! Отсюданачался мой дальний путь.И возврата нет: лишь чудоможет время вспять вернуть.Это чудо – память сердца.Из потёмок забытьяв светлый мир открыта дверца —к вам, родные, к вам, друзья.На стальных путях Транссиба,в центре всех моих дорог,город юности, спасибо,что со мною не был строг,что районная газетас верным именем «Вперёд»к виршам сельского поэтаприохотила народ…Июль 2004; июль 2008

«Когда небесный конвоир…»

Когда небесный конвоирпридёт за мною в грешный мири возвестит, одернув китель:«Пора. На выход, сочинитель!»,хотел бы я сказать в ответтому, кто служит в райском войске,что, хоть и портил много летя домочадцам кровь по-свойскии крал при помощи чернилдосуг читателя-страдальца,я ничего не сочинил,то бишь не высосал из пальца;лишь пересказывал навзрыд,косноязычный поневоле,что глухо сердце говоритна языке любви и боли.11—17 апреля 2007

III. Озарилась душа…

«В этом парке лет на двести…»

В этом парке лет на двести(а быть может, навсегда)время замерло на месте,в небеса течёт вода!Под струей фонтана вымок —так на солнышке постой.И на память сделай снимокс «императорской четой».Ходят ряженые в шёлке,тешат публику в джинсе.Приобщайся по дешёвке,попозируй, будь как все!Апрель 2008

На торгу

Наипростейшей из безделицони вовек не смастерят,но то, что сделает умелец,продать сумеют. Всё подряд.Игрушки, шмотки, иномарки.Народу – пряник, власти – кнут.Они и мёртвому припаркис большою выгодой толкнут.Их ум особенного сорта:у них на мысленных весахЗвезда Героя, звёзды спортаи просто звёзды в небесах!Я сочинять умею книжки,а продавать их не могу.Но не завидую барыжке,что так удачлив на торгу.Набив кредитками бумажник,к словам утратил он чутьёи диким именем «продажник»зовёт занятие своё.8—11 апреля 2008

Имплантация

Не храбрый Тиль, не гордый Прометей,не датский принц, не русский авиатор —в героях нынче маг, и лиходей,и чудища, с которыми детейс младенчества знакомит аниматор.Мы учим их, что нет любви конца,что мудрых надо чтить, а слабых нежить.Но волею киношного дельцавживляется в открытые сердцабездушная рисованная нежить.– Ребятушки, неужто любы вамсварливый тон, дикарские замашки,звериный навык бить по головам? —Кивают молча в такт моим словамоблёкшиеся в плоть и кровь мультяшки…12—15 апреля 2008

Зимняя рыбалка

– Из-за шашней Змея с Евоюнас лишили рая всех…– Но Марией Приснодевоюбыл искуплен Евин грех.– Непорочность Божьей материдля плутовок не указ:хоть и спит вулкан, а в кратережар подземный не угас.– В тихом омуте заводитсякое-кто ядрёней жаб.Далеко не Богородицадаже лучшая из баб!– Так и вы отнюдь не голуби,согласитесь, мужики, —кое-кто сказал из проруби.Протрезвели рыбаки.Июль 2000; апрель 2008

Послание

«О людях по богатствусудить вы не должны.Какому быть тут братству,где люди не равны,где знатному порокипрощают наперёд?»Кто пишет эти строки?Куда посланье шлёт?Бумага и пергаментправдивее легенд…Не Томас Мор – в парламент,не Робеспьер – в Конвент,не Пушкин – в рудоносныйострожный край Сибирь.Иван IV Грозный —в Кириллов монастырь.12—31 декабря 2008

Чалдонская тетрадь

Поэма на одном дыхании

…уходя в иные дали,завещал свои медали,всё добро фронтовика,чья Победа – на века,но для чьих стараний ратныхв прейскурантах аппаратныхне нашли цены вождис триколором на груди, —им челом не бил: присягудал чалдон иному стягу,хоть и был его кумач,как лесной пожар, горяч,хоть пришлось крестьянским детямжить не так под флагом этим,как трубил на целый светпервый ленинский декрет,но герой моей поэмыне касался этой темыни в беседе, ни в письме(даже в пору «перестройки»),лишь всегда держал в уме,до чего чалдоны стойки:род, прореженный на треть,всё же смог не захиреть(кто своих не помнит близких —поищи в расстрельных списках,только выжившей родниза молчанье не брани),и герою было ясно,что из дома не напрасносвёз отец семью – и сталдомом ей лесоповал,обрубив работой адскойсвязь её с роднёй «кулацкой»;а покуда рос герой,рос и креп колхозный строй,и хорошие отметкив аттестате семилеткида еще терпенье (в мать)помогли мальчишке статьпедагогом сельской школы,выпуск вышел невесёлый —началась война в тот год,а потом пришёл черёди ему примерить китель:стал механиком учительи обрёл свой новый дом —фронтовой аэродром;на тяжёлых, но покорныхбомбовозах двухмоторных,сокрушив тылы врага,долетел их полк до Польши(показавшейся не больше,чем чулымская тайга),и весною на Рейхстагезацвели, зардели стягипобедившей смерть земли,и, учебники подклеив,ждали школы грамотеев,чтоб сирот учить могли;и ждала его невеста,и нашла у тёщи местоновобрачная семья,он учил детей в артели,а потом свои поспели:как и чаял, сыновья,и они служили тоже,оба с ним усердьем схожи,долг армейский был тяжёл:старший так и не пришёл,та беда их надломила,и жену взяла могилараньше мужа, младший сынзвал его к себе, но тщетно:старый воин сдал заметно,да не сдался – жил один;с той поры, как дом фамильный,вековой крестовый домброшен был семьёй, бессильнойизбежать гонений в нём,с той зимы, когда подростком,увезённый в леспромхоз,обвыкался в мире жёстком,полном тягот и угроз, —где он только не жил: в хатке,крытой чуть ли не ботвой,и в брезентовой палатке,и в землянке фронтовой,и в избе послевоенной,маломерке пятистенной,что сдавал совхоз ему,а вот собственной усадьбызаводить не стал (понять бывам, читатель, почему),и не дом, а домовинада суглинка два аршинарядом с верною женой —весь его надел земной;от судьбы единоличнойк цели общей, утопичной,но благой, держал он путьи с него не мог свернуть —так, до неба возвышаянад деляной за окном,пролетела жизнь большаяна дыхании одном,человек с лицом эпохи —уходя за нею вслед,он сберёг до малой крохивсё, что помнил с детских лет,и в конце доверил сыну,кроме бронзовых наград,золотую сердцевинуобретений и утрат —о своей любви и болипостарался рассказать,плод его последней воли —аккуратная тетрадь,под её обложкой плотнойсто историй, сто имён,но особенно охотновспоминал тайгу чалдон:край урочищ диковатых,мир, где не был он чужим;там играл на перекатахпёстрой галькою Чулым,в омутах жирели щуки,долгожители реки,на угоре у излукирыли норы барсуки,лось выпрастывал из чащисучковатые рогаи дразнился пень, торчащийводяным из бочага,а в Чулым текли, вертлявы,Агата́ и Аммала́,Бо́рсук-левый, Бо́рсук-правый —в тех местах родня жила;с быстрых рек тайги-дикаркиувела судьба потомк речке медленной – Уярке,с тихой рощей за прудом,у болотистого долаоседлало холм село,наверху стояла школа,в ней полжизни протекло,но помимо школьных правилпомнил он лесной урок —и силки на зайца ставил,и готовил сено впрок:отбивал он косу ловко —и послушная литовкана лугу, что мёдом пах,пела птицею в руках,он плетёную корчажкуснаряжал на карасейи варил на праздник бражкудля соседей и гостей;он любил заботы эти,он зимой мечтал о лете,он устал от школьных пут,но к нему тянулись дети:завтра осень, значит ждут,и опять в костюме строгомон входил к ребятам в класс,был он сельским педагогом —на земле, забытой Богом,был он совестью для нас;командир небесной рати,позаботься о солдате:жил он честно до конца;Отче наш, прими отца…Красноярск – РаменскоеИюнь – июль 2009

Метро

Зелёная, как ранний плод, планетакуда летит, опору потеряв?Покров, которым плоть её одета,туннелями пронизан – сплошь дыряв.Скатясь по ленте движущихся сходней,куда по червоточинам Земли,на сотню метров ближе к преисподней,лечу, как пуля по команде «пли»?14 февраля 2010; 20 апреля 2013

Вкус

Не доблестями князя-самовластца,но храмами на Клязьме и Нерлипрославлен и забвенью не предастсяАндрей, держатель Суздальской земли.И царь Иван, переписавший дерзкоордынское наследство на Москву,отмечен в ней не бронзою имперской —цветным собором Покрова на рву.Архитектура – зеркало эпохи,а зеркала шлифуют мастера.Петровские реформы были плохи,но чуден величавый град Петра.Мы в отчимы зачли «отца народов»,но в сталинских высотках – дух страны,которую с лоскутных огородовв открытый космос вывели сыны.У тех, кто строил Русскую державу,Российскую империю, Союз,в придачу к необузданному нравубыл недурной художественный вкус.Осень 2006; лето 2010

1 2 >

На страницу:

Перейти

1 из 2

Другие книги автора

Вечерний путь. Избранные двенадцатистишия

Анатолий Вершинский

Сонеты

Анатолий Вершинский