Детская шалость. Роман

– Подумай, Жека, над моими словами. Ладно?!

– Хорошо, Славик. Я подумаю. Но животным тоже нельзя больно делать. Я это хорошо запомнил, когда Машке хвост чуть не сломал. Надеюсь, ты помнишь, чьи лапы на твоём лице?

– Конечно, помню! – произнёс Слава и улыбнулся.

– Мальчики, давайте спать. Спокойной ночи! – сказала бабушка, подошла к нам и, поцеловав в щёчки, удалилась.

Затем зашли родители, они пожелали спокойной ночи, а, уходя, погасили свет.

Я и Славик быстренько разделись и, забравшись под одеяло, сразу уснули, не подозревая, что нас ждёт завтра.

– Бабуля, доброе утро! А где мама с папой? – потягиваясь после сна, спросил я у бабушки, поздоровавшись с ней.

– Доброе утро, Женечка! Родители уехали на работу, – ответила бабушка и поинтересовалась:

– Славик встал?

– Да встал я, встал. Зарядку делаю, – раздался голос Славы.

– Вот и замечательно. А я вам блинчиков напекла. Умывайтесь и прошу к столу, – сказала бабуля и стала разливать чай в стаканы, которые были спрятаны в мельхиоровые подстаканники.

Уроки в школе пролетели быстро, и мы (я и Слава) довольные возвращались домой.

– Мальчики, извините! – догнав нас, произнесла девочка из параллельного класса и, слегка смутившись, спросила:

– Слава, тебя можно на минуточку?

– Наверное, – неуверенно ответил Славик и, пожав плечами, покраснел.

Я улыбнулся и отошёл.

– Женя, не жди меня. Иди домой, я скоро, – крикнул мне Слава после нескольких слов, произнесённых девочкой.

– Смотри на тренировку не опоздай, Ромео! – отозвался я и, вновь улыбнувшись, отправился к дому, размахивая портфелем.

Я переходил дорогу напротив своей парадной, когда за спиной, метрах в пяти, раздался грубый оклик:

– Э, пионер!

Перейдя проезжую часть, я остановился на тротуаре и обернулся. На меня, прихрамывая, надвигался вчерашний собачий мучитель. Его зловещее выражение лица не предвещало ничего хорошего, но страшно не было.

– Ну что, шалунишка, как мне с тобой быть? – зло спросил подвыпивший мужчина, одаривая меня тошнотворным запахом изо рта.

Я воздержался от ответа и, отвернувшись от алкаша, сделал шаг в сторону настежь открытой двери парадной, в которой проживал.

– Ты что, щенок, глухой? Я же с тобой разговариваю! – взорвался криком мужик и, больно схватив меня за правое плечо, развернул лицом к себе.

– Я тебя спрашиваю, ты что опух? – не унимался пьяница, задавая вопросы, смысл которых я не понимал.

– Сегодня, гадёныш, ты не такой говорливый, каким был вчера, – констатировал дядька и, взяв меня левой рукой за горло, стал сжимать кисть, произнося при этом:

– Я говорил тебе, что башку оторву?! Так вот, не обижайся! – и ещё сильнее сдавил горло.

Мне стало очень трудно дышать. Лицо «загорелось», словно его облили бензином и подожгли.

«Пожар» распространялся по всему телу, вызывая ужасную панику. В глазах потемнело, и из них полились слёзы, будто желая сбить «полыхавшее пламя».

Я начал терять сознание, когда невидимая сила тяжёлым ударом обрушилась на голову моего мучителя, сбивая его с ног. Следом за телом алкаша, я повалился на асфальт и стал жадно хватать губами воздух, словно желая заполнить им каждую клеточку своего детского организма.

Ко мне возвращалось восприятие пространства, и я услышал такой знакомый, но ужасно взволнованный голос любимого человека – моего отца: – Женечка, родной, ты как? Идти сможешь?

Сквозь слёзную пелену я с трудом различал лицо папы, но, кивнув головой, стал подниматься на ватные, непослушные ноги.

Отец помог встать и, обняв, прижал мою голову к своей груди, ласково поглаживая волосы ладонью правой руки. Сразу стало как-то спокойно и очень уютно.

Я хотел что-то сказать, но какой-то огромный комок, будто застрявший в горле, не давал мне этого сделать. Тогда я, что было сил, обнял папку и тихонько заплакал, оставляя мокрое пятно на зелёной форменной рубашке военного образца.

Через образовавшуюся щель под левой рукой отца я увидел за его спиной чёр ную «Чайку» с работающим двигателем и открытой дверцей водителя.

Я не мог понять, что делает здесь машина правительственного уровня и куда делся водитель.

Посчитав, что мне привиделось, я отпустил папу и, отстранившись от него на расстояние вытянутых рук, стал вытирать мокрые от слёз глаза.

Картинка обрела чёткость.

Передо мной стоял папа в красивой военной форме (я такой формы никогда раньше не видел), но без каких-либо знаков различия. Его китель был расстёгнут. За ним, приятно урча, стояла чёрная «Чайка».

«Значит, не привиделось. Значит, точно не мираж», – подумал я, и в этот момент услышал пугающий вопль Славика, бежавшего к нам с другой стороны улицы:

– Дядя Андрей, осторожно! У него нож!

Отец обернулся на крик, но среагировать на удар не успел. Стальное остриё кнопочного ножа ворвалось в тело аккурат под левой лопаткой. Острое лезвие, пробившее насквозь лёгкое и глубоко поцарапавшее сердце, было выдернуто на уличный свет рукой убийцы.

Папа уже был смертельно ранен и медленно опускался на тротуар, но окровавленная сталь ещё дважды вошла в него, окончательно лишая отца жизни.

Слава с разбега запрыгнул на спину душегуба и, держась за его шею левой рукой, правой стал наносить убийце удары в голову.

Силы явно были не равны, и мой друг-брат, будучи перекинутым через плечо, больно упал на асфальт.

Алкаш-убийца, зачем-то отбросив нож в сторону, пустился бежать, прихрамывая на левую ногу.

Я опустился на колени перед отцом и, словно загнанный в западню зверь, стал выть от безысходности, обхватив свою голову руками.

Я давил из себя слёзы, но их не было!

На земле стало пусто и отчего-то очень темно. Отчётливо слышался спокойный звук работы двигателя большого чёрного автомобиля, который почему-то был хорошо виден в этой страшной пустынной темноте.

Я очнулся в больничной палате, и возле своей койки увидел спящего на стуле Славу.

– Славик, Славик, – через боль в горле тихонько позвал я.

Мой друг-брат сразу же открыл глаза. Они были болезненно-красного цвета, вероятно, от переутомления.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Слава.

– Вроде, неплохо. Но говорить очень больно, словно внутри горла что-то застряло, – признался я.

– Это скоро пройдёт. Врачи сказали, что это лёгкий ушиб гортани, в результате которого возможно затруднительное дыхание и разговор. В общем, в точности, как у тебя, – разъяснил Славик и, опустив глаза в пол, сказал:

– Бабушка тоже в этой больнице. Она, когда узнала что произошло на улице, сильно разволновалась, и у неё случился второй инфаркт. Врачи говорят, что она выживет, потому что сердце очень сильное. Но волноваться ей больше нельзя.

– А папа, папка как? – возбуждённо спросил я, приподнимаясь на койке при помощи локтей.

– Папа умер, – тихо произнёс Славик и обнял меня за плечи.

Славины слова стали осмысленными, и мозг отдал команду на плач. Я обхватил руками друга-брата, согнувшегося надо мной, и пустил слезу.

Так, в результате очередной моей детской шалости, я похоронил отца, «наградил» бабулю вторым инфарктом и заставил маму возненавидеть меня.

***

Как я уже говорил, мне было мало что известно о родителях, но знаю точно, что отец был старше мамы на пять лет.

Они познакомились в шестидесятом году при каких-то странных обстоятельствах (не то папа в чём-то помог маме, не то наоборот). Глупо было бы, если бы они не влюбились друг в друга с первого взгляда.

Моя мама – красавица. Рост метр семьдесят пять. Стройная. Длинноногая. Как говорил отец о маме – формы аппетитные. Волосы чёрные. Глаза ярко-зелёного цвета, что аж слепят смотрящего в них. Образованная, с чувством юмора.

Батя тоже – ничего себе. Метр девяносто. Свыше ста килограммов веса, и при этом ни капли жирка – одни мышцы. В нём совместилась внешняя красота моего деда с внутренней, душевной красотой и аристократическими чертами моей бабушки.