Радужная топь. Избранники Смерти

Но не из робкого десятка оказались разбойнички. Много им пообещали за княжьего слугу – рвались вперед, перепрыгивая по телам товарищей, чтоб избежать страшного касания взбесившейся магии.

Игор попытался ударить еще раз силой, но один из нападавших достал его железным ножом – и белое пламя схлынуло, ушло в дерево и серебро, скрылось от проклятого металла. Игор перекинул лук через плечо и бросился на разбойников, ловко орудуя парой костяных ножей. Не коротких, срединноземельских, а более длинных, чуть изогнутых и зазубренных.

Закрайские ножи и невероятная ловкость Игора делали его почти неуязвимым.

– Хозяин! Владек! Держись за мной! – крикнул он, но ответа не получил. Владислава уже не было рядом. Он, невзирая на то, что поляна у дороги наполнилась разбойниками, рванул к лесу, что-то крича.

На него бросались как псы вооруженные проклятым железом лесные братья, но князь, будто отмахиваясь от мошкары, посылал в стороны смертельные заклятья. И хоть был он «тот самый Чернец, которого радуга боится», а отповедь получал сполна. Собственная сила возвращалась к нему, раня, по закону Земли. Левая рука князя уже висела плетью, он тяжело передвигал ноги, но словно одержимый двигался куда-то к лесу.

– Там! Бяла! – разобрал наконец Игор крик хозяина. Последний нападавший рванулся к нему и захрипел, сложившись пополам. Закраец провернул костяной нож в ране врага, рванул с хрустом наружу.

Того, кто готовился напасть сзади, выдало лишь одно неосторожное движение. Едва различимое среди стонов раненых, проклятий, шума ветра, трепавшего листву над головами живых и павших. Другой не услышал бы – и уже лежал бы мертвым, но не Игор.

Великан развернулся, встречая врага лицом к лицу. Ему хотелось посмотреть в глаза тому, кто решился напасть на сына Закрая со спины. Развернулся – и словно в воду глянул, в зеркальное озеро, в холодную воду полноводной Черны.

Разбойник был высок. Такие же, как у Игора, длинные белые волосы рассыпались по плечам. Только ничего магического у него ни в руках, ни при себе не было – пара мечей из проклятого металла. Видно, надеялся он только на них.

Игор приготовился умереть.

Встретить в Срединных землях соплеменника он никак не ждал. А уж тем более не ожидал оказаться перед ним обессиленным. После касания проклятого металла больше суток уйдет на то, чтобы восстановить силу, почувствовать ее, выгнать знакомыми путями в лук. Игор опустил ножи и, прикрыв глаза, склонил голову, готовый к последней минуте. Звать Владислава не стал. Это значило бы погубить хозяина. В погоне за кем-то в лесу князь не рассчитал и позволил себе удары слишком сильные, чтобы не получить крепкой отповеди. Сейчас его голыми руками можно взять. Но по закрайскому закону, если враг сдается, победитель будет добр к тем, за кого он просит.

– Назовись, – потребовал хриплым голосом беловолосый разбойник.

– Игор из Лло, прошу за Владислава, князя Чернского.

– Не много ли ты просишь, Игор из Лло? – рассмеялся противник. Но глаза его настороженно обшаривали лесную чащу, где скрылся князь Черны. Видно, на такой улов разбойники не рассчитывали. Да и на такие потери тоже.

– Прошу за князя Владислава Радомировича, – повторил Игор, не поднимая глаз.

– Хорошо. Я, Ивайло из Гуна, не стану причиной его смерти, – мрачно пообещал разбойник.

Игор успокоился. Если не верить клятве закрайца, то чему в мире можно верить? Над головой зашумел ветер, и в шелесте листьев почудился обоим великанам какой-то странный звук – словно бы крылья зашумели. Они оба вскинули головы – боевую выучку никуда не денешь. Хоть нет в лесах Срединных земель диких равнинных птиц, а если родился под небом Закрая – научишься вверх смотреть.

Синь была чиста, словно девичий взгляд. Опушенная вершинками елей, она смотрела Игору в душу, словно все еще надеялась удержать его на земле. Волосы упали с лица Игора, Ивайло охнул едва слышно.

– Как, говоришь, зовут тебя? – спросил он глухо.

– Игор из Лло.

Закраец рухнул на колени как подкошенный. Ткнулся лбом в сапоги Игора, обхватив руками пятки.

– Кланяюсь повелителю и властителю Лло и царства Закрайского, – прошептал он тихо, словно кто-то душил его. Ни один враг так не сдавит горло, как впитанные с молоком матери правила рода. Куда хочешь уезжай, а только небо вверху, земля под ногами, а царь закрайский свят, и кто на святое руку подымет – тому не видать Землицы. Живого ветер к себе приберет, радуга в слуги возьмет, оборотит в равнинную птицу и заставит до скончания веков падаль клевать.

– Молчи. Не царь я тебе, – прошипел Игор зло. – Нет больше у Закрая царей. Все мертвы.

– Говорили, прибрал тебя ветер, Игор Голямский, а только вижу я, что жив царь Закрая. – Чужак прижался губами к запыленному сапогу. – Служит царь князьку Чернскому.

Игор пнул со всей силы холопа в лицо. Тот покорно отвалился, потрогал разбитую губу.

– Я служил царству, да не выслужил ничего, кроме братнего ножа. А чужак меня полумертвым подобрал. Своей силой перенес в удел Чернский. Он с той поры – царство мое и весь Закрай.

– Вернись, господин мой царь Игор, топь треплет земли, бегут все… – Умоляющие слезливые ноты не вязались с грозным видом закрайца. Великан ползал на коленях у ног Игора, и тот не чувствовал ничего, кроме досады. Нашло прошлое, нагнало. Напомнило о долге, которого не мог Игор отдать, не мог и не хотел.

– Придет время – ворочусь. И царской волей положу Закрай князю Чернскому под пяту. Только не хочет он нашего дикого удела. Владислав лекарство от топи нашел, и я бы дважды ему служил, да дальше уж некуда. Хочешь стать ему слугой?

– Твой я слуга по рождения, – оскалился закраец. – Делай, что должно со слугой, который на царя руку поднял.

Игор склонился и одним быстрым движением перерезал Ивайло горло. Едва успел отступить, чтоб хлынувшая из шеи мертвеца кровь не запачкала ему сапог.

Над ним в вершинах деревьев что-то вновь прошелестело и стихло вдали. Может, ветер забрал неприкаянную душу разбойника из Закрая, а может, просто птица спорхнула, испуганная криком.

– Видел ее?!

Игор обернулся и тотчас, забыв о мертвом соплеменнике, бросился к хозяину. Владислав выглядел обессиленным, но двигался уже увереннее, чем раньше. Он всегда быстро восстанавливался после отповеди, чем только подтверждал слухи о том, что ответ за боевую магию его, проклятого, не берет.

– Видел? – повторил он, приблизившись. На одежде князя то там, то здесь заметны были паутина, мелкие сухие листочки, хвоинки. От глубокой царапины на виске – смазанный след крови.

Игор покачал головой. Никакой «ее» он не видел – нападавшие были сплошь мужчинами.

– Была она здесь, – мрачно бросил князь. – Была. Иначе отчего сила как бешеная сорвалась и всех перемяла? Ты ведь палочник, Игор. Где видано, чтоб синий плащ ударил как боевой словник, да еще и не разжимая губ? Как она до тебя дотянулась?

Закраец только покачал головой.

– Кто?

– Да Бяла, – махнул князь. – Бяла где-то у этих разбойников прячется. Много лет не бывало, а тут на тебе. У меня под носом. В чернских лесах.

Князь снова обвел взглядом поляну, усеянную мертвецами, притихший без ветра лес. Словно ждал, что Бяла сама выйдет к нему. Но все было тихо. Только завозился под колесами воза связанный бородач Славко. Его развязали. Тот, не говоря ни слова, бросился к псу. Собака, хоть и крепко битая, оказалась жива. Ее положили на воз, укрыв плащом.

– До дому? – наконец хрипло проговорил возчик.

– Не дождутся, – мрачно выговорил князь. – Знатную жатву собрал учитель Мечислав. Только кто бы чего ни хотел, а планы его мы поломали. Ни меня, ни кого-то из тех, кто мне дорог, нанявший этих ребят не получил. Значит, попробует с другой стороны зайти. С удела князя Казимежа. А значит, там мне надо быть. А что, Игор, может, махнем, как тогда, в Закрае твоем, по воздуху? Корзины нет, повозка потяжелей будет, да ничем не хуже.

Увидев, как расширились от ужаса глаза возницы, князь расхохотался.

– Видел бы ты, Славко, как эти дикари – уж прости, Игор, слова не выкинешь, как есть дикари – как они на нас смотрели…

Глава 5

Смотрели все по-разному. Иные так, словно в любой момент вцепиться в горло готовы. Другие – как на черную вошь, чужака, которому не место в степном Закрайском царстве. Всадники с лисьими хвостами и орлиными перьями на шлемах окружили их плотным кольцом.

– Сейчас ты царь Закрая. Ты свят. Но стоит горло тебе раскрыть – и станешь ты мертв, а я свят стану. Я стану царь!

Йордан ткнул в стоящего на коленях Игора костяным острием копья. Младший брат всегда был сильнее. Лихой был, дикий, истинный закраец. А Игор, хоть и наследник, чаще думал, прежде чем дело вершить. А это в Закрае удалью не считалось. Пока думаешь – головы и сам лишишься, и дружину положишь в степи. Твой удел – скачи, кричи, бейся.

За Йорданом многие пошли. Тех, кого мамка в детстве мало лупила – не втолковала, что царь закрайский свят по рождению. Решили: святой святого убьет, Землица разберется.

Чужак силой мысли отворотил острие копья, не позволив мальчишке-бунтарю ранить мальчишку-царя.

– Ты ведь не умирать к нам пришел? – спросил Йордан звонко. – Вот и иди своей дорогой. В селеньях много баб, кто расскажет тебе твои сказки. А тут быль делается, о которой потом не сказки, а песни сложат.

– Упаси меня Землица от вашего закрайского нытья! – крикнул с вызовом чужак. – Сам знаю, зачем пришел. Я в своей земле господин. Он здесь. Опустите копья и подите прочь. Он вас прощает. Прощаешь?

Чужак обратил перекошенное гневом лицо к Игору.

– Йордан… Лучше… – выдавил тот, не в силах дышать. Переломанные ребра болели, разбитые губы опухли, не давали говорить.

– Чем же лучше, бунтарь?

– Сильней…

– А давай-ка поглядим…

Чужак не поднял рук, слова не вымолвил. Такой магии в Закрае не бывало отроду. В царстве все больше на камнях, на луках и бубнах силу крутили. Редко когда попадался тот, кто пальцами заклятья плетет. А тут взглядом одним ледяным опалил чужак. В его грозовых глазах промелькнули едва приметные белые искорки. И рухнуло небо на Йордана, сшибло с коня, придавило к Земле-матери невидимой ладонью. Давило, давило, пока не полопалась кожа, не потекла из трещин алая кровь. Конники Йордана смотрели, словно завороженные, не единый не мог шелохнуться, чтобы помочь своему господину.

– Стой. Наше это дело! – крикнул Игор. – Не лезь!

– Ты не лезь, чучело патлатое! Отповедь накроет – не улетим.

Чужак схватил за руку Игора и, болезненно выдохнув, рванулся в сторону, к лесу, где темнела груда тряпья.

– В корзинку прыгай! – закричал срединец. Со лба его катился пот – накрыло отповедью за Йордана.

Игор, пошатываясь, залез в опутанную ремнями и веревками корзинку – в такой бабы по двое носят на ручей мыть белье, а бывает ребятишек катают: по трое посадят и таскают, хохочут.

Но то ребятишки, а то двое взрослых мужчин.

Чужак прыгнул внутрь – едва уместившись рядом с Игором, свернувшимся в калач на дне корзины. Грозовые глаза все еще полыхали белым пламенем.

Темные тряпки, что лежали справа от корзинки большой кучей, задвигались, расправляясь. Владислав медленно поднял руки над головой – и, повинуясь его жесту, ткань расправилась, превратившись в большой купол.

– Огонь умеешь? – спросил чужак.

– Лук… нужен…

К удивлению Игора, странник снял со спины его родовой лук. Сунул в руки.

– Твори огонь. Здесь. – Чужак ткнул пальцем вверх. В паре локтей над его головой уже понемногу ткалось в воздухе слабенькое синее пламя. Чужаку явно не хватало сил одному разжечь его сильней – он тратил силы, удерживая купол.

Игор слабеющими пальцами пробежал по древку, заставляя белые змейки закружиться в хороводе, сплетаясь. Пламя над головой чужака вспыхнуло ярко. Купол поймал теплое дыхание магического огня и потянул корзинку вверх. Чужак присел на корточки – то ли вывалиться боялся, то ли опасался, что достанут с земли опомнившиеся конники. Стрелы летели им вслед, но ранили только воздух.

– Землица, спаси, твердь благословенная, обереги от тварей небесных, ветровых посланников, – забормотал Игор, чувствуя, как земля уходит все дальше, остается внизу, оставив их с чужаком один на один с небом. Налети сейчас равнинные птицы или небовы демоны – конец им. Не у кого будет силы в долг попросить. Небо кругом, безжизненная пустошь небесная. И уж не знаешь, где ты, на каком свете.

Глава 6

Словно застрял между двумя – тем и этим. На губах еще вкус кровавый, а уж из ближнего окна щами тянет, копченой курой, домашней колбасой с травами.

Прошка открыл глаза, повел носом. Забурчал живот, словно он один был псом, а Прошка так, хвост да пара ушей.

Пес выполз из-под плаща, тяжело спрыгнул с подводы и, пошатываясь, но с каждым шагом ступая все крепче, обежал телегу, жадно принюхиваясь. Хозяйки и след простыл. Только здесь была. Пусть в чужой шкуре, да только под любой шкурой ее Прошка вынюхает. Поручил цветноглазый пес Проходимке рыжую барыньку, а Проха, вишь, не уберег, сам едва не преставился.

Куда завезли его на возу чужие люди?

«Знакомый двор, – подсказал желудок, потянул Прошку в сторону кухонного окна. – Нешто не признал? Батюшки Казимежа двор. И стряпухи, верно, помнят Проходимку-гончака. Угостят…»

Из окошка тянуло запеченными в горшке потрошками, подливкой на белых грибах, пирогом с печенью, с луком, со щавелем.

Проха тряхнул головой, отгоняя наваждение. Неуж ни на что-то ты, песий сын, не годен, кроме как в три горла жрать? Хозяйку не спас…

Да, слаб оказался. Только и надежды у него было, что на гордого человека. Черным казался он Прошке, страшным. Старый хозяин люто его боялся. А коричневым стал не так горд – голову опустил, собаку погладил, приласкал. Верно, не так гадок он, как полагал старый хозяин. Тот, кто к собаке добр, и к людям без повода зол не будет. Верно, защитил черный человек хозяйку. Иначе уж, верно, не бегал бы по двору гончак Проша, а гнал бы уже среди небесных псов над вершинами елей.

Хозяйка отыскалась скоро.

Бородатый возчик Славко лежал навзничь на лавке у стены кухни. Глаза его блуждали, грудь тяжко вздымалась.

– Далеко, – прохрипел он глухим басом. – Далеко уехали. Как могла сказать, что нельзя мне далеко? Проша. Проша… Страшно. Что будет? Не за себя боюсь. Как тот… дядька Славко… А если умрет? Как грех такой я отмолю? Гх… коней зачаровал. Летели, кнута не надо. Силища… какая. Коли признаюсь, бросит ли меня мыслью обратно?..

Прошка ткнулся носом в руку хозяйке. Рука была горячая, влажная. По лицу возчика катился градом пот.

Проха перепугался. Не зная, куда бежать, кого ловить, закрутился на месте. Возчик на лавке вскрикнул – и будто истаял. Словно и не было. Вот капля пота, что с его лба скатилась, вот трава примята, где сапог его стоял. А самого бородача нет. Нет хозяйки. Исчезла. Девалась куда-то.

Проха едва не завыл от страха.

Пес, белый пес с радужными глазами. Ну как явится сейчас по душу Прошки, спросит: «Исполнил ли ты, что я просил? Уберег ли барыню от беды?» Искать надобно. Не может такого быть, чтобы совсем исчез. Спрятался где-то. Запах-то вот он.

Проха сунулся в ближайшую дверь – ничем не пахнет. Только мышеединой да тряпками.

Он бросился вокруг дома, старательно отгоняя мысль о том, что, раз уж все равно бежать, не заглянуть ли на кухню проведать запеченные потрошки?

Во дворе толклись чужие холопы – мелькали на плащах магов из свитских гербы. Медведи, лоси, олени, куницы, кабаны. Особенно много было куниц. Словно не в гости, а в поход куницын князь собирался. Непутевый гончак рванул через двор под ногами людей и колесами повозок, угодив аккурат под сапоги выходившему из возка князю с шитой золотом куницей на груди. Князь оступился, едва не повалился, бранясь. Его подхватили, помогли встать. Пахло от князя отчего-то бабой – мукой, мылом, заморским маслом.

– Пшел, скотина!

Прошку пнули, так что он, скуля, рванулся дальше. Забился под лавку, пережидая, пока поразбредутся гости. В такой толчее все бока обломают.

– Вот и Милош, – пробормотал кто-то, садясь на лавку, ставшую Прошке временным укрытием. Красные сафвяновые сапоги с широкими каблуками взволнованно притопывали по траве перед самым носом пса. Стоявшие рядом черные громадные сапожищи, пахнувшие конским навозом и дегтем, как остановились, так и не шелохнулись.

– Милош уж больно шуму много делает со своим приездом, – прогудел над головой Прохи тяжелый бас. Он его помнил. Дальнегатчинский князь. Медведь на груди – и сам медведем. Лапищи громадные, усами да бородой по самые глаза зарос.

– Любит он шум. А в нашем деле шуметь много – нехорошо.

– Думаешь, прав Тадек, батюшка? Надо на Чернца… – Голос обладателя красных сапог был Прошке не знаком. Не бывал в Бялом щеголь.

– Не зови погибель. Чернец уж прибыл. Видели его в княжеских покоях. Как у себя в дому расхаживает. Как подумаю, что мог Тадек все это получить, так гнев кипит. Обошел нас проклятый Владислав Радомирович. Казика Рыжего, Бяломястовского Лиса, обошел. Теперь и Элька за Чернецем. И Бялое за ним будет. Думаешь, что Милош так рвется – надеется, что калечного земля не признает. Тогда придется чернскому выродку везти сюда бяломястовну и на камень тащить. А ну как и она не дочка Казимежа, а его чернобровой ведьмы приблуда.

– Зря ты, батюшка, на Эльку и Агату Бяломястовскую наговариваешь. Ведь Эльжбета тебе дочерью хотела быть, – вступился молодой голос.

Проха пошевелился, заметив, что в толпе на дворе уже видны просветы. Холопы разгрузили скарб – подарки новому князю, дары сватьям-братьям, наряды для бабенок, меха для мужей. Понемногу последние гости разбредались по отведенным им покоям. Те, что гостили уже почти седьмицу, из торопливых да охочих до гостеванья, сидели в тени, потягивая квас да попыхивая трубками.

– Хотела бы – не отправила бы Тадеуша домой, не вышла бы за Чернца, – отозвался глухо медвежий князь.

– Батюшка Войцех Лешкович, что ж это вы с княжичем здесь, среди черни? В покои пожалуйте, – проблеял рядом чей-то перепуганный голосок.

Большие черные сапоги сдвинулись в сторону – видно, их хозяин собрался подняться со скамьи. В просвет между широкими голенищами и увидел Прошка мелькнувший вдали коричневый плащ. Не иначе путники, что ехали с хозяйкой. Гордый человек и его громадина. На гордеца Проха зла не держал. Страшен тот был, когда старого хозяина пугал, а как вышел хозяин весь – так и гордый человек стал не страшен. А вот длинного и патлатого Прошка боялся. От него смертью пахло. Да только смерть смертью, а хозяйку надобно сыскать. А кому знать, куда она делась, как не человеку в коричневом плаще странника?

Прошка дернулся между черных сапог, да не рассчитал, как тяжел и осанист князь Войцех Дальнегатчинский – застрял меж ног-колонн.

– Ах ты паскуда, – замахнулся на невесть откуда взявшегося пса княжич Лешек.

Войцех заступил псу путь и сгреб широкой рукой за загривок, удержал.

– Ваш пес? – спросил он резко у слуги: суетливого плешивого парня с бегающими глазками. Прошка помнил его – вредный был хлопчик, частенько норовил окатить Прошку водой, когда подавал князю умываться, а гончак по привычке отирался рядом с хозяином.

– Нет, не наш, – проблеял слуга.

– Значит, шпионишь для Чернца? Говорят, он, высший-то маг, ловко в голове у живности читает. Лешек, дай-ко нож…

Проха задергался, но князь держал крепко. Невдалеке под колесами отъезжающих со двора опустевших телег заметил Прошка белую лохматую шкуру, блеснули радужные глаза.

«За мной пришел», – решил Прошка и жалобно заскулил. Умирать ох как не хотелось. Есть хотелось. Потрошков, поросячью ножку – обжигающе-масляную, когда свинку только сняли с вертела и, нарубив крупными кусками, разложили на блюда – обносить гостей. И тут верткое копытце раз – и соскользнет с блюда в широкую пасть верного гончака Прошки.

Из кухни и правда потянуло жареным мясом. Мясной дух вырвался облаком из двери вслед за человеком в длинном черном плаще, расшитом княжескими лисами.

– Ила-а-а-а-а-рий! – заголосил Проходимка что было сил. – У-у-у-у!

Войцех пнул пса, чтоб не вертелся. Но манус уже заметил возню.

– Проходимец! – радостно воскликнул он, быстрым шагом подходя ближе. – Где пропадал? Спасибо, что пса нашего отыскали, Войцех Лешкович. Неуж до Дальней Гати добрался? Вот уж не думал, что так далеко ушел.

Войцех ловко спрятал нож в сапог, но все еще крепко держал собаку за загривок. Прошка заскулил жалобно, кося на Илария темным глазом.

– Любимец покойного князя, – улыбнулся Иларий. – Что ж вы сами-то его держите?

Иларий кивнул слуге, который теперь сгорал от стыда и унижения, бормоча, что «не признал княжеского любимца, уж давненько пропал». Плешивый брехун накинул на шею Прошке веревку. Только после этого Войцех разжал железные пальцы.

Проха не стал дожидаться особого приглашения. Человек в коричневом плаще не должен был далеко уйти. Если догнать, можно выведать, где хозяйка. Белый пес уж тут крутится. Видно, дело ему тут, а все знают, каково дело у Безносой. Душу пришла забрать. И пусть забирает, да только не Прошкину. Проха хозяйку отыщет.

Пес рванулся в сторону с оглушительным лаем. Слуга прянул в другую и, разъехавшись на свежем навозе, свалился, угодив задом в кучу конских яблок. Иларий расхохотался. Мгновение спустя к нему присоединились и медвежий князь с сыном.

– Я поймаю, – пообещал Иларий, двинувшись за сбежавшим негодником.

– Верно ли, ваш пес? – переспросил Войцех хмуро.

– Верно. Большой любитель под лавками прятаться. Сколько раз от князя Казимежа получал за свою привычку, а все лезет. Напугал вас Проходимец?

– Меня? – тут уж Войцех расхохотался в полный голос. – Меня – вашей паршивой брехливой шубой?

Иларий понял, что сказал лишнего. Поклонился до земли, прося прощения, каясь, что в словах неловок. Войцех простил, и манус быстрым шагом двинулся вслед за собакой.

Прошка бежал. Уворачиваясь от лошадиных копыт, он вился вокруг дома, думая, как попасть внутрь. Запах гордого человека обрывался у двери. Значит, в терем вошел, не иначе.

Наконец какая-то служанка выглянула во двор, и Проходимка шустро юркнул ей под ноги, едва не сбив девку с ног.

– Фу ты, кобель лохматый, – охнула та. Оглядевшись, позвала: – Госпожа Катаржина! Народу много.

Каська, закутанная в платок, мелкими шажками пересекла двор, зыркнула на девку грозно.

– Пусти, а уж там я сама.

Прошка рванул вперед. Всюду были люди. Сновали девки и парни с блюдами, кувшинами, ворохами свежего хрустящего белья. Белье плыло в сторону кухни, откуда манили к себе жареный кабанчик и запеченные потрошки. Проха пристроился под грудой белья и, семеня пыльными лапами, двинулся с девками. Те хоть и делали вид, что спешат, а сильно не торопились.

– В котором часу на камень-то поведут? – зашептала одна из служанок, краснощекая, с толстой косой почти до пят. Проха видел ее из-под белья.

– За обед, верно. Неуж на голодную пойдут, – ответила другая и дернула на ходу ногой. Решила, какое-то из полотенец упало и по полу волочится. Прошка обиженно подобрал хвост.

– А может, пойдут до обеда, а потом уж и за пир, – вмешалась третья, остроносая. Носатые, они завсегда деловые. – Нешто молодому хозяину кусок в горло полезет, когда не знаешь, примет ли тебя за князя родная-то земля…

– Эх, – расстроилась толстушка. – Если скоро пойдут, так не сбегаешь поглядеть-то. Меня с кухни не отпустят. А хоть бы глазком. Я бы мышкой.

«Уж больно ты для мышки-то мордаста, – заключил Проха. – Вот от кого можно бы урвать». Вспомнился паскудник Юрек, что клеветал на Илария. Если б рвал девок Иларий, так не разожрали бы такие хари.

Девка с бельем снова дернула ногой, отбросив в сторону песий хвост. А потом и вовсе наступила на него. И уж тут он не смог удержаться – развернулся да со всей мочи тяпнул девку повыше щиколотки.

Белье, как было ворохом, полетело на пол. Девки заголосили в три глотки – одна от боли, две с перепугу. Проха запутался в рушниках, метнулся прочь по коридору. Кто-то кричал, его пытались остановить или хоть пнуть вдогонку, но повезло не всем. Пару раз Прошка получил под зад, но слегка, не до обидного.

Он бросился прочь по коридорам, припоминая расположение комнат. Сунулся в первую приоткрытую дверь. За ней было непривычно тихо. Прошка заметался по углам, ища укрытия, но остановился и заколотил хвостом по полу.

– Проша, – тихо проговорил княжич, протягивая к его большой голове бледную руку. – Все ждал гонца, а не думал, что тебя батюшка пришлет. Думал, гневается он на меня.

Проходимец сунулся под руку Якубу. Княжич казался тяжко больным, в лице не было ни кровинки. Бледные губы едва шевелились, только глаза лихорадочно сверкали из-под белого платка.

– Значит, верное дело я задумал, а, Проша?