Воспоминания незнаменитого. Живу, как можется

– Ну и правильно! Мы вам дальнюю комнату выделим. Нечего тебе по углам скитаться.

– А родители твои, Семен, возражать не будут? – спросила осторожно Анна Евграфовна.

– А что мне родители? – ответил я, хорохорясь. – Пойду работать, я вполне самостоятельный человек.

– Это оно, конечно. – Многозначительно поддакнул Алексей Сергеевич и разлил водку по рюмочкам.

Через несколько дней я убедился, что найти место токаря в Курске не так уж легко. Оббегал все крупные заводы (а их в Курске в то время было всего-то 4 или 5), но ни на одном из них токари не требовались.

Встретил как-то на улице знакомого трубача по кличке «Палыч» из оркестра, игравшего в ресторане «Ленинград». Поделился с ним своими горестями, и он тут же предложил мне:

– Валяй к нам! Сядешь на второй сакс, башли у нас приличные! Не пожалеешь! 4

– Да вряд ли смогу, – заколебался я. – Квалификации у меня, пожалуй, не хватит.

– Да ты что? Сможешь! Если бы я не знал, что ты лабух классный, я бы разве тебя приглашал? – уговаривал меня Палыч.

Вечером я решил-таки пойти в ресторан. Пошел без инструмента, просто так, посмотреть на работу их оркестра, чтобы потом уж решиться на что-нибудь. Взобрался я на небольшой оркестровый подиум, и, чтобы ни кому не мешать, присел рядом с пианисткой, дабы переворачивать ей нотные листы. В начале все было весьма прилично, но где-то через часа два работы, когда весь зал наполнился табачным чадом и водочным перегаром, из публики в оркестр начали поступать «заказы». Опьяневшие посетители заказывали то «Барыню», то «Лезгинку», а то и просто напевали любимую мелодию без названия. Руководитель оркестра – аккордеонист Сашка – принимал от заказчиков пятирублевки, распрямлял их и бережно укладывал под ноты на пульте, и начинал сам выполнять любую заказанную мелодию на аккордеоне, а все остальные оркестранты потом «подключались» к нему, подыгрывая, подбирая на слух и что-то импровизируя. Далеко за полночь, когда дюжие официанты выволокли на улицу последних, допившихся до беспамятства клиентов, оркестр всем составом был приглашен на ужин с водочкой. Я хотел, было, улизнуть, но Палыч чуть ли не силой усадил меня за стол: «Не бойсь, это бесплатно, здесь это каждый день так у нас заведено». Прямо за столом Сашка разделил по известным ему пропорциям полученные от клиентов деньги. Мне, естественно, достался только ужин с выпивкой, который я и то посчитал для себя незаслуженным.

Наутро проснулся поздно с больной головой. Марья Ивановна тут же соизволила с усмешкой заметить: «Как пойдешь на такую работу, то каждый день приходить пьяным будешь и быстро алкоголиком станешь!» Искренне извинившись перед Марьей Ивановной за позднее возвращение, я побрел завтракать в свою постоянную столовую. Перспективу стать алкоголиком я для себя, конечно, отмел, но, прекрасно понимая, что я ни на грош не обладаю даром импровизации, решил в ресторанный оркестр больше не заявляться. Неожиданно за соседним столиком я увидел Славку Седых в своем неизменном, уже изрядно потрепанном серо-синем пиджачке. Мы с ним встретились радостно: больше года я его уже не видал!

– Ты что? В отпуске? – полюбопытствовал я.

– Нет, Сенечка, сбежал я оттуда. Насовсем. Пока, вот, решил зиму в Курске перекантоваться, а там… там видно будет…

– Ну, так ты хоть денег заработал?

– Какие там деньги…

И он с многочисленными подробностями рассказал мне свою грустную дальневосточную одиссею, как он сел в поезд «Москва – Хабаровск» и с каким-то морячком-попутчиком пропил все подъемные деньги в вагоне-ресторане. Потом простудился, заболел, и его на какой-то станции милиция сняла с поезда. Очнулся в больнице.

– Смотрю на солнышко, что прямо в глаза через промерзшие окошки светит, и спрашиваю соседей по койке: «В каком это я, блин, городе?» – «В Абакане» – говорят. У сестрички спрашиваю: «А вещи мои где?» – «Да вон, говорит, под кроватью все твои вещички, и костюмчик в гардеробе». Глянул я под кровать. Ё-мое!!! А там стоит мой сакс в футляре. И больше ничего.

А как на поправку дело пошло, приходят ко мне какие-то чуваки и говорят: «Мы из местной филармонии. Вот сказали нам, что в больнице лежит человек с настоящим саксофоном. Это правда?» Я говорю: «Правда. А вы что? Настоящего сакса не видали?» А они мне в ответ: «И вы на нем играть умеете?» Ну, взял я тут сакс и прямо в палате как задул «Детей капитана Гранта», так те аж обалдели и в ладоши захлопали! И говорят, блин, оставайтесь у нас, зачем вам этот Хабаровск сдался? Ты у нас, блин, такие башли иметь будешь. Мы тебя на квартиру с молодой хозяйкой поставим… В общем, уговорили. Потом начались гастроли по всему краю. Приехали мы как-то в Шушенское. Ты слыхал про такое?

– Слыхал-слыхал, – успокоил его я.

– Там от сакса вообще обалдели и говорят оставайся, блин, у нас. Здесь иметь будешь еще больше, чем в Абакане. Ну, блин, уговорили, остался.

– Да… Поездил ты… – прервал я его воспоминания.

– Но, Сенечка, знаешь ты, чтот такое Шушенское? Там сам Ленин срок отбывал! Так он, и то не выдержал, сбежал! А мне то, блин, что оставалось делать? Ну, вот я и оказался снова в Курске. Без денег, без зимней одежонки. Ну, с работой, правда, запросто – снова взяли в оркестр «Комсомольца». А ты, значит, работу ищешь? Сакс есть? Приходи в половину пятого, то есть к пятичасовому сеансу. Репертуар все тот же, тебе знакомый, с дядей Сережей я переговорю.

Пришел со своим саксофоном. Скрипач дядя Сережа, руководитель оркестра, без лишних разговоров посадил меня за пульт:

– Садись на второй голос. Башли, правда, небольшие – 700 рубликов в месяц всего. Но зато есть левые подработки: то жмурики, то свадьбы. Живем, не тужим! 5

Как только отыграли пятичасовый сеанс, дядя Сережа, выразительно подмигнув, подал команду аккордеонисту: «Герман, давай». И Герман, не задумываясь, схватил футляр от своего аккордеона и вышел. Вскоре он вернулся и вытащил из футляра несколько бутылок водки. Оркестранты достали из своих «тормозков» свертки с едой. В узкой коморке за сценой разлили водку по стаканам. Предложили и мне. Я вначале решительно отказывался, так как у меня не было ни денег, ни тормозка, чтоб равноправно участвовать в складчине. Но меня очень уговаривали:

– Пей смелей! Днем мы зна-атного жмура тащили. Так что это вроде как гонорар спрыскиваем!

Выпили по полстакана, закусили. «Мужики, по второй – нельзя. Нам еще работать сегодня!» – строго сказал дядя Сережа. После семичасового сеанса допили остальное, и снова Герман был послан в гастроном с пустым футляром, чтобы после девятичасового сеанса было что выпить «на посошок». После откровенных застольных разговоров с коллегами я понял, что такое времяпрепровождение здесь практикуется чуть ли не каждый день, и твердо решил, что и здесь работать не стану.

Когда по городу прошел слух, что в помещении бывшего Суворовского училища организуется какая-то таинственная шарага, я немедленно побежал туда. В отделе кадров человек, явно офицер в отставке, спросил:

– Такелажником пойдешь? Пока что есть работа только по установке станков и по оборудованию цеха.

Я согласился. Он предложил мне написать заявление и сказал, что организация у них очень секретная и мое заявление будет долго проверяться, надо запастись терпением, и меня в свое время вызовут…

Однако вскоре Юра Мякишев, Асин двоюродный брат, предложил мне поступить к ним на завод.

– Я уже у вас был. Отказали.

– То ты приходил в отдел кадров сам, и тебе отказали. А то зайдем туда вместе…

Так, в середине сентября 1958 года я поступил в механический цех Курского завода Предвижных агрегатов (КЗПА), заняв «по блату» место токаря 4-го разряда. Работа предстояла трехсменной – неделя днем, неделя вечером, неделя ночью, потом снова днем и так далее. Завод выпускал передвижные электростанции для армии, а потому считался секретным. Находился он далеко за городом в чистом поле. Служебный автобус собирал рабочих со всего города, начиная свой маршрут от площади Перекальского, и подвозил их к началу каждой смены.

Когда я пришел в цех с утра в первую смену, Юра представил меня старшему мастеру Сургакову:

– Вот, Леонид Николаевич, новенький… Тебе говорили?..

– Говорили, – неприветливо процедил Сургаков и выписал мне наряд на изготовление 12-миллиметровых болтов, тихо приговаривая: «М12. Лишние на складе не будут… Присылают тут всяких…»

Выдали мне в кладовке темно-синий комбинезон, три резца различных типов, после чего мастер Николай Иванович Калуцкий указал мне мой станок. Работа оказалась несложной, но несколько непривычной. В Киеве я имел дело только с чистенькой «аристократической» латунью, а тут – одна грязная сталь и чугун, при обработке которых резцы надо непрестанно поливать жирной охлаждающей жидкостью.

Так начал я свою работу на этом заводе, изо дня в день, изготавливая то болты, то гайки, то гайки, то болты. Работа была ужасно монотонная и скучная. Заработать на таких деталях было трудно, так как расценки на крепежные изделия были рассчитаны на токарные станки-автоматы. Где же мне на тяжелом универсальном станке угнаться за легкими быстроходными станками-автоматами?

В октябре из далекого Урала пришло письмо от Людмилы, в котором она неожиданно сообщала о своем намерении выйти замуж. Тогда уж и я, заплатив в банк 25 рублей за гербовую марку – государственная пошлина за невесту, – пригласил Асю в загс.

25 октября 1958 года был обычный пасмурный день, иногда начинал накрапывать мелкий дождичек. Мы шли, не торопясь, под руку вниз по Ленинской улице к двухэтажному домику, где нам предстояло расписаться. На первом этаже загса шел ремонт, и отдыхающие рабочие-маляры прервали свою громкую беседу, уснащенную забористым матом, объяснили, что нам надо наверх. Торжественно поднявшись на второй этаж по узкой деревянной скрипучей лестнице, мы открыли дверь с соответствующей табличкой. Приветливая женщина, не вставая со стула, объяснила, что с нашим делом надо зайти в соседнюю дверь, так как она регистрирует только смерти. В соседней комнате менее приветливая женщина предложила нам присесть у ее стола, не спеша достала из шкафа толстую амбарную книгу, взяла наши паспорта и мою гербовую марку и принялась медленно заполнять все графы своей книги. Через минут пятнадцать вся процедура была, наконец, закончена. Мы с Асей вышли за дверь, оглянулись и, увидев, что никого в коридоре нет, поцеловались на радостях. Сбежав вниз по ступенькам, оказались снова на мокрой центральной улице, но теперь уже мы гордо шли об руку, как муж и жена! Увидев фотомастерскую, решили зайти и сфотографироваться на память. После этой традиционной процедуры пошли домой, но поскольку дождик припустил сильнее, то до дома мы добирались уже на трамвае. А дома нас ожидал скромно накрытый стол с ужином. Из гостей была только Нина Евграфовна с мужем да Александра Евграфовна. Нас от всей души поздравили с законным браком, выпили «по-маленькой». Потом сестры Евграфовны затянули старинную русскую свадебно-величальную песню о голубе и голубке, которые «встретятся, встретятся, встретятся они, поцелуются…» Все было очень трогательно.

25 октября 1958 года

Я долго и трусливо не мог решиться сообщить об этом важном событии в моей жизни своим родителям в Киев. Мне было так хорошо и так не хотелось сейчас никаких скандалов! На третий день я не выдержал и послал в Киев телеграмму, которая звучала, как запоздалое ответное слово в том нашем незаконченном летнем разговоре: «Я уже три дня как женат». В ответ немедленно пришла телеграмма: «Выезжай немедленно в Киев. Папа». Этот папин выпад еще больше ожесточил меня и эту телеграмму я порвал и оставил без ответа.

Так началась для меня моя семейная жизнь. Анна Евграфовна и Алексей Сергеевич через пару дней после нашей женитьбы уехали в далекий город Карпинск на Северном Урале на свадьбу к Людмиле, которую там решили устроить в выходные дни Октябрьских праздников. На время этих праздников мы получили полную свободу хозяйничанья в доме. У многих после женитьбы наступал медовый месяц, а мы довольствовались медовой неделей. Как-то в цехе столкнулся носом к носу со знакомыми музыкантами. Оказывается, трубач по кличке Маныч работает здесь инженером-технологом! Он назвал мне еще нескольких знакомых мне имен, работающих здесь и играющих в заводском духовом оркестре.

– Приходи! Нам как раз не хватает кларнетов, – предложил Маныч.

– Непременно приду, – заверил его я.

Вечером дома я рассказал Асе об интересной для меня встрече и о том, что мне предложили влиться в их коллектив.

– Что? – расстроено спросила Ася. – Ты снова будешь вечно привязан к демонстрациям, а я буду сидеть и ждать тебя? Ты будешь сидеть на вечерах на сцене, а я буду стоять и подпирать стенки на танцах?

– Нет, Асенька! Что ты! Я, конечно же, отказался, – уверенным голосом утешил ее я.

На этом моя музыкальная карьера закончилась окончательно, и я никогда потом об этом не сожалел. С уральской свадьбы мои тесть и теща вернулись в расстроенных чувствах. Многое в новом зяте – лейтенанте милиции Геннадие Комарове – их настораживало: жених на свадьбе напился до неприличия. Это не положено! Затем, они заявили, что и нам с Асей надо сыграть свадьбу по-настоящему, выбрав также какие-нибудь дни ближайших праздников, например, День Конституции 5 декабря… Мы не возражали. В качестве первого семейного приобретения купили добротный письменный стол, который из мебельного магазина я с Юрой Мякишевым привез домой на трамвае. А Алексей Сергеевич купил мне отрез на свадебный костюм. Для этого он завел меня в подсобку промтоварного магазина и вместе с завмагом – дородным евреем по фамилии Марголин, долго обсуждал цвет, сорт материала. Выбрав светло-серый коверкот, Алексей Сергеевич долго мял его в руках, старательно проверяя качество, затем мы тут же отнесли этот отрез в ателье через дорогу, чтобы к свадьбе костюм был уже готов. Поборов обиду на отца, я написал в Киев письмо-приглашение на свадьбу и неожиданно получил очень миролюбивое ответное письмо от мамы с обязательным обещанием приехать к нам всей семьей. Окрыленные этим, мы с Асей тут же разослали приглашения на свадьбу всем родственникам, которых только могли вспомнить! В день свадьбы рано утром 5 декабря мы с Асей встретили поезд из Киева и прямо на перроне, засыпанном легким снежком, я познакомил с Асей маму, папу и Фаню. После знакомства с Асей папа отвел меня к краю перрона и поднес к моему носу внушительный кулак: «Попробуй только разведись!». На этом церемония знакомства благополучно окончилась.

Свадьба получилась шумная, хотя приехали далеко не все приглашенные. Две полуподвальные комнатки были забиты гостями до отказа, а работники ближайшего почтового отделения замучились носить к нам поздравительные телеграммы от родственников, которые не смогли приехать. Два высококлассных баяниста из музыкального училища старались вовсю. Под их аккомпанемент все гости танцевали и пели, и наше стройное пение через открытые форточки вырывалось на мороз во двор, где под окнами собрались соседи. Они бесцеремонно заглядывали в окна и требовали, чтобы все занавески были распахнуты до отказа: «иначе стекла побьем!». Мои родители, кажется, остались довольны своим первым визитом в Курск. На прощание, не удержавшись, я шепнул маме, что Ася уже беременна и у нас будет ребенок!

8. Первые звездные часы моей жизни

Как и все станочники нашего цеха (токари, фрезеровщики и прочие), я каждый свой рабочий день начинаю теперь с визита в конторку мастера. При этом мы всегда проходим мимо висящей на стене разграфленной черной доски с фамилиями всех рабочих цеха. В клеточки этой доски симпатичная цеховая табельщица один раз в месяц вписывает мелом начисленные заработные платы. Как правило, самые высокие заработки по 1400 – 1600 рублей из месяца в месяц всего у двоих – токарей-коммунистов Киселева и Рогова. За ними следом обычно идет основная масса станочников, получающих в месяц от 800 до 1200 рублей. Среди них – и Юра Мякишев. Наконец, последняя третья группа из пяти или шести рабочих имеет самые низкие заработки от 400 до 700 рублей. В последней группе нахожусь я. В цеховой конторке мы получаем персональные листочки – наряды на работу – с указанием, какие детали и в каком количестве предстоит сделать сегодня и какая расценка за одну деталь. Меня изо дня в день встречают наряды на одну и ту же работу – болты и гайки, гайки и болты. С завистью я поглядываю на соседей, которые делают более сложные детали и на которые, соответственно, установлены и более высокие расценки за штуку. Но один раз монотонность моей производственной жизни была таки нарушена. Помню, это было во вторую (вечернюю) смену. Я поднял голову от станка и заметил идущего по широкому проходу между рядами станков высокого, приветливо всем улыбающегося, седого старика и семенящего рядом с ним нашего сменного мастера Колю Калуцкого. Мастер шел то рядом с ним, то заискивающе забегал вперед и, оборачиваясь к старику, что-то доказывал. Дойдя до моего станка, который был последним в ряду, они остановились:

– Андрей Степанович, вы поймите, – убеждал старика наш мастер. – Не смогу я сейчас обработать муфты АПГ. Работа это очень сложная и выполняют ее всегда только два лучших токаря из всего цеха – Киселев и Рогов. А они постоянно ходят только в первую смену. Так что завтра утречком они придут и все будет сделано.

– Эти муфты, Николай Иванович, дорогой мой, к завтрашнему утру уже должны быть готовы. И ничего сложного в них нет, – терпеливо объяснял ему, наверно, уже не в первый раз старик, которого Калуцкий называл Андреем Степановичем. – Вот давайте я спрошу у любого токаря. Вот вы, например (это он уже обратился ко мне), смогли бы обработать муфты к АПГ?

– Смог бы, – самоуверенно заявил я, так как чертежи этих муфт я уже раньше видал.

– Вы не слушайте его! – заявил Калуцкий. – Он у нас новенький и не понимает, что говорит! На его станке стоит только трехкулачный самоцентрирующийся патрон, с которым можно делать только круглые детали, а эти муфты – кострубатые и обрабатываются на специальных четырехкулачных патронах.

– А что вам мешает выдать молодому человеку четырехкулачный патрон? Выдайте, и пусть делает эти муфты, – недоумевал, улыбаясь, Андрей Степанович.

– Так этих четырехкулачных всего лишь два на весь цех, и они сейчас заперты в личных тумбочках Киселева и Рогова.

– Но это же полное безобразие!? Почему патроны вдруг хранятся в личных тумбочках, а не в инструментальных кладовых? Но ничего, раз молодой человек берется за муфты, значит сделает. Передайте ему эту работу.

И с этими словами седой старик повернулся и, не торопясь, пошел к выходу из цеха. Николай Иванович был подавлен:

– Ты же весь разговор мой слышал! Почему ж не поддержал меня перед Главным конструктором? Ты хоть понимаешь, на какую работу вызвался? А? Где я тебе четырехкулачный патрон найду? Рожать буду?.. Но раз взялся, так и делай, как хочешь, а я пошел спать, – со злобой прокричал он и демонстративно направился в свою конторку.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

КГБ – Комитет государственной безопасности.

2

 . Вы меня понимаете? Лет пять спустя мы с Асей пытались найти в Киеве Коростышевского, исключенного из института за неуспеваемость; нашли на Подоле его квартиру, и смешной толстенький человек, его папа, развел руками и сообщил нам: – Семы сейчас в Киеве нет. О! Он стал большим человеком! Сема плавает по Днепру до самого Херсона на большом теплоходе в должности кока

3

В последствии Юрий Шойтов – декан физмата, Даниил Якиревич – проректор сельскохозяйственной академии.

4

Деньги – на музыкальном жаргоне.

5

Жмурики, жмуры – мертвецы на музыкальном жаргоне. Здесь имеется ввиду исполнение похоронных маршей на похоронах.