Лучшее, конечно, впереди

– Товарищ рядовой, вы из какой роты?

– Из третьей роты, первый взвод. – вытянулся в струнку Царев.

– Вольно, вольно. Курите, – старлей протянул Сане раскрытую пачку сигарет «Родопи».

– Я не курю, товарищ старший лейтенант.

– Молодец! Это правильно. А я вот травлюсь. Ну, как служба, справляетесь?

– Так точно!

Офицер еще некоторое время задавал незначительные вопросы об учебе, о распорядке дня, не было ли случаев кражи в казарме, проявления дедовщины со стороны сержантов. Саня благоразумно промолчал, что их, «зеленых» грабанули в первую же ночь, забрав все деньги. Затем старлей неожиданно спросил:

– А рядовой Линдскаускас в вашем взводе?

– Так точно.

– Ну, и как он, вообще? – старший лейтенант сделал неопределенное движение рукой. Саня недоуменно смотрел на офицера.

– Как он ведет себя, что рассказывает, не было каких-либо антисоветских высказываний? – уточнил свой вопрос старший лейтенант, понизив голос.

– Д-да, нет, не б-было, – опешил Саня и даже стал слегка заикаться.

– Ну, вот и хорошо. А если что, заходите ко мне в штаб. Комната №217.

Царёв долго не мог прийти в себя после этого разговора. Ходил и присматривался к длинному, как жердь, энергичному литовцу. И надо же было такому случиться, после школы авиационных механиков, где Саня служил первые полгода, его распределили в один авиаполк именно вместе с пресловутым Линдскаускасом и ефрейтором Лычкиным из Калининграда.

В полку история повторилась один в один. Только вместо старлея был капитан. Саня, недели две мучился от непонимания, за что ему выпала такая «честь» – второе предложение за полгода с хвостиком службы быть стукачом у местных чекистов. Потом он подошел к Лычкину и рассказал ему о настырном внимании товарищей из органов к литовцу. Тот, вытаращив глаза, признался, что к нему тоже «обращались». И в учебке и здесь, в полку. Решили спросить об этом у самого Линдскаускаса. Тот поведал довольно туманную историю о том, что, якобы, у них в городке какие-то злодеи ночью раскурочили памятник советским солдатам и расписали стены школы антисоветскими лозунгами. Подозревали и его, но доказано ничего не было. С тех пор, мол, шлейф за ним и тащится.

– Что скажете, товарищ Царёв? – Сергей Иванович нетерпеливо барабанил пальцами по реферату.

Саня понял, что дальше отмалчиваться нельзя. И что ему отвечать? С негодованием и презрением отказаться? Но чекист может здорово нагадить. Согласиться? Значит, наплевать себе в душу. А с другой стороны, кто может заставить его «стучать», если даже он и примет это предложение. Как любил говорить Санин самый первый институтский наставник А.М.Райзенберг, с которым он бессменно в течение 6 лет ездил на «картошку»: «Сегодня пообещал – завтра забыл».

– Ну, что тут скажешь, – Саня сцепил пальцы в замок, – мне не хотелось бы портить с вами отношения.

– Вот и чудненько, – Сергей Иванович воспрянул и выглядел, будто Наполеон, вовсе не проигравший, а выигравший битву при Ватерлоо.

С тех пор Царёв с ним не встречался. Лишь однажды, весной, мельком увидел чекиста, выходящего из приемной ректора. Тот кивнул и многозначительно посмотрел на Саню, который в ответ раскланялся и прошел мимо.

Размышления Царёва прервал голос Лёхи:

– Андрис, ты вот скажи, за что вы нас так ненавидите?

– Кого – вас? – Скирманис непонимающе уставился на студента.

– Ну, нас, русских.

– А с чего это ты решил, что мы вас ненавидим?

– Да я кожей чую. Вот на втором курсе ездили мы с группой на экскурсию в Ригу, так еще на вокзале шли, как будто, под прицелом «Калашникова».

– Та шо ты придумал? – Лесь удивленно воззрился на Козлова, – никогда такого не бачив. Мы с театром на гастроли в Прибалтику не раз выезжали.

– А я вот в армии с латышами и эстонцами служил, – продолжал гнуть свое Лёха, – вроде бы, нормальные мужики, но – не наши.

– Ты бы еще «латышских стрелков» вспомнил, – Жулеба разлил «бормотуху» по стаканам.

– Ну, а сами вы своих сильно любите? – Скирманис взял стакан, посмотрел его на свет и сморщился, – Чтобы тебя кто-то любил и уважал, надо научиться сначала любить и уважать других, да и самих себя тоже Я так думаю.

– Да ладно, мужики, кончайте вы эти разговоры, – Роман даже встал, – Ну, вот сидим мы вместе: три хохла, двое русских, латыш. Катя, ты откуда? – обратился он к студентке.

– Из Кишинева. Я наполовину молдаванка.

– О цэ ж гарно, – с жаром продолжил Жулеба, – мы сидим, пьем хорошее дешевое вино, и мы все, не смотря ни на что, любим и уважаем друг друга. Ну, ведь так, Андрис?

– Так.

– Давайте, хлопцы, выпьем за это. И пусть так будет всегда!

– Как же хорошо, Машутка! – раздался голос директора Корягина.

– Я – Катя.

– Ну, всё равно, Катюша, как хорошо, – Михал Петрович продолжал лежать на кровати и блаженно улыбаться.

До декабря 1991 года ещё оставалось целых восемь лет. А потом страна рухнула и все оказались под её обломками. Геополитическая палитра изменилась до неузнаваемости. Куски огромной империи стали отваливаться и лихорадочно искать национальную самоидентичность. Одни предпочли просто дистанцироваться от русских, другие, обнаружив вдруг неспособность России конкурировать с сильными мира сего, поспешили стать их сателлитами, третьи, кроме всего прочего, объявили москалей врагами. Позже кто-то скажет, что мы проиграли «холодную» войну. Кто-то возразит, что мы проиграли не войну, а только лишь сражение. Как бы там ни было, но всё-таки проиграли и проигравшими оказались все, кто проживал от Калининграда до Владивостока. Русские Михал Петрович Корягин и Лёшка Козлов, украинцы Жулеба, Заводяник и Царёв, латыш Скирманис и наполовину молдаванка Катя Мальцева. Инакомыслящие, просто мыслящие и другие, мало мыслящие и скудоумные. Независимо от национальности и границ внутри Советского Союза и за его пределами. Впрочем, не исключено, что кто-то и выиграл.

Матч

Вечером в воскресенье на аспирантском этаже общаги творилось невероятное. Разбушевавшийся не на шутку Михалыч Ярлоцкий выдворил из комнаты своего соседа и друга Костю Чеприна-Рислинга. Выгнал всерьез и выбросил в коридор его вещи.

Вообще, назвать аспирантскую жизнь однообразной, а тем более, скучной, можно было бы с большой натяжкой. Жизнь эта протекала ярко, насыщенно, интересно и неповторимо. Здесь влюблялись, складывались и разрушались семейные союзы и дружбы, рождались дети. Коллективно отмечались праздники, дни рождения, успешные обсуждения диссертаций и их защиты.

Конечно, главным делом оставалось научное творчество: сбор материала, работа в библиотеках и архивах, анкетирование, эксперименты, выступления с докладами на конференциях, подготовка публикашек. И всё это для того, чтобы к концу третьего года обучения представить в Ученый совет рожденный в муках диссер. Встречались, конечно, и те, кто наукой занимался 24 часа в сутки. Причем все три года. Но многие работу над диссертацией совмещали, и надо сказать, вполне даже успешно с разнообразным отдыхом и спортом. Зимой лыжи и спортзал. Шахматы. Хоккей и теннис, правда, только настольные. Летом аспиранты, как и многие граждане Советского Союза разных возрастов и разных темпераментов играли в футбол. Не настольный. Самый настоящий.

Команды образовались еще на первом курсе. В одну, кроме капитана Сани Царева, входили Михалыч Ярлоцкий, Костя Чеприн, Витя Черных, он же Первач-Самогонов и Равиль Мурфалосимов. Последнего женщины общаги ласково называли Амур Фалос-Имов. И ведь было за что! В команде Романа Жулебы постоянно играли только Дима Стенечкин и Михал Петрович Корягин – директор дома культуры из Ярославля. Остальных Богдан набирал непосредственно перед матчами.

Судьёй являлся Эдуард Грач Плодово-Ягодный. Играть он не мог, поскольку у него наблюдалось сильное нарушение координации движения, вследствие церебрального паралича, но при этом футбол очень любил. Когда Грач шел по коридору общаги, находясь при этом в подпитии, с ним невозможно было разойтись, так его мотало от стенки к стенке.

Играли, обычно, на хоккейной площадке. Но случалось побегать и на большом институтском поле у спортзала. Конечно, были и болельщики, в основном, аспирантки из общаги. Хотя, иногда приходили поболеть за «своих» и студентки. Победители награждались шоколадными медалями и грамотами.

Грамоты делали собственноручно с помощью трафарета. Текст был стандартный: награждается такая-то команда, за победу в футбольном матче в честь такого-то события. Внизу – подписи, якобы представителей различных футбольных организаций. В их роли выступали игроки команд. Предусматривались также подписи Главного судьи матча – Эдуарда Плодово-Ягодного, представителей партийных и общественных организаций – Григория Самуиловича Голодяника и Вени Заводнова. После церемонии награждения все шли пить пиво в «Шайбу», естественно, за счет проигравших.

В субботу к Сане Цареву зашел Жулеба.

– Херес, собирай команду на завтра. Мы вам покажем настоящий футбол.

– Да вы уже два года показываете, ни одного выигрыша.

– Ну, завтра в честь такого события мы вам задницы надерем, однозначно.

– Какого еще события?

– Ты что, не знаешь? – поразился Роман, – В этом году исполняется 835 лет столице нашей Родины городу-герою Москве. Согласен сыграть?

– У тебя же в команде постоянный некомплект.

– Не боись. Я игроков уже нашел. Первоклассные футболисты.

Первоклассными футболистами оказались лаборант кафедры информатики Ястребов и аспирант первого курса калмык Чолбан Нохаев. Ястребов действительно играл неплохо. Однажды он уже участвовал в одном из матчей. Семипудовый Чолбан, как выяснилось, в футбол никогда не играл и даже не представлял, в чем смысл этой игры. Тем не менее, Жулеба зачем-то взял его в команду. Хитроумная задумка Романа Зверобойного прояснилась позже.

В воскресенье к двенадцати часам команды собрались у хоккейной площадки. Начали подтягиваться болельщики, а также представители партийных и общественных организаций Голодяник и Заводнов. Сильно вибрируя, пришел судья Грач Плодово-Ягодный с милицейским свистком и красной повязкой «ДНД».

Первый тайм закончился со счетом 2:1 в пользу команды Царёва. При этом игре сильно мешал калмык Чолбан. Не понимая ее правил, он носился по площадке, издавая какие-то гортанные звуки, толкался, хватал игроков за одежду и едва не запихнул мяч в свои ворота. Эдуард свистел, размахивал красной повязкой и грозил удалить странного игрока с поля. Болельщицы возмущались.

В перерыве Саня спросил Жулебу:

– Где ты его откопал? Он такой же футболист, как я ковбой.

– Да ладно, Херес, с правилами у него туговато, но как бегает, а? Сейчас я проведу дополнительный инструктаж, и всё будет ништяк.

Он отвел Нохаева в сторону и стал что-то ему втолковывать. Тот радостно кивал бородатой головой, явно соглашаясь с инструкциями.

Во втором тайме у команды Сани Царёва начались неприятности. Буквально на первых минутах игры громила калмык вывел из строя Витю Первача-Самогонова, заехав бутсой по ноге. Тот с площадки не ушел, но сильно хромал. Спустя некоторое время Равиль, отобрав мяч у Стенечкина и развивая скорость, ринулся к воротам Жулебы. И тут свирепый Чолбан пошел на таран. Амур Фалос-Имов, совершенно не соответствовавший весовой категории калмыка, будто, пушечное ядро, вылетел с площадки за бортик и упал в канаву с грязной водой. Правда, он тут же вскочил, размазывая грязь по лицу, и закричал, обращаясь к Эдуарду, игрокам и болельщикам одновременно:

– Вы видели, видели? Это не по правилам, это нарушение, этого джигита надо удалить с поля!

Между тем, джигит, пользуясь заминкой, пнул мяч и закатил его в ворота Кости Чеприна-Рислинга. Он тут же впал в эйфорию, что-то кричал на своем калмыцком языке и полез обниматься почему-то именно с Котей, который этот мяч и пропустил. Болельщицы волновались и кричали друг на друга. Эдуард, не вынимая милицейский свисток изо рта и размахивая руками, тоже пытался что-то сказать. Гол, однако, был засчитан и игра продолжилась.

В самом конце матча неукротимый калмык выкинул еще один фортель. Михалыч Ярлоцкий, стоявший в защите, побежал что было сил за мячом, который катился в пустые ворота. И уже почти догнал. Но тут в два совершенно немыслимых прыжка его настиг неистовый Чолбан. Он схватил Михалыча за трусы и одновременно толкнул его в спину кулаками. Толстячок Ярлоцкий упал на живот и пару метров проехал по траве, подпрыгивая, как лягушка. При этом трусы сползли ниже колен. Мяч оказался в воротах. Гол был, явно, спорным, однако, команда Жулебы, впервые за два года одержав победу, считала, что нарушения не было.