Полная версия
Три повести (сборник)
Однажды я сижу на печке, у меня свинка, шея действительно как у поросенка. Гляжу вниз на маму, жду, когда она меня позовет завтракать. А мама шмыгает носом и вытирает слезы. Я кричу: «Мама, почему ты плачешь?» «Сталин умер», – отвечает мама. О Сталине я знаю, что он наш вождь, о нем по радио песни поют и его портреты носят на демонстрации 1 мая и 7 ноября. Я слезаю с печки, пью горячее молоко с хлебом, потому что сахара нет, а несладкого чаю много не выпьешь, и иду гулять. Мама кричит мне вслед, чтобы я к ребятам не подходила, потому что я заразная. У меня какое-то вялое состояние. Я забираюсь на сугроб и, чтобы не провалиться в снег, ложусь на спину. Надо мной синее небо. Я поворачиваюсь на бок. Близко-близко от моего глаза голубоватый пористый снег. Скатываюсь с сугроба, мне скучно гулять одной. Я направляюсь к центральной улице. На книжном магазине висит красный флаг, обшитый черной лентой. Я такого раньше не видела. Возвращаюсь домой, спрашиваю маму. Она отвечает, что это траур по Сталину.
СИДОРОВОЯ расту, мой мир расширяется. Хочу описать, как помню, село моего детства – Сидорово. В то время это был районный центр Лежского района Вологодской области. Название района от реки Лежи, на берегу которой село и стоит. Лежа была в то время довольно широкая и глубокая, по ней даже лес сплавляли, а мы по заторам из бревен перебегали с одного берега на другой. После 1959 года районный центр из Сидорова перенесли в город Грязовец, многие государственные служащие, оставшись без работы, продавали свои дома и уезжали в другие места, а семьи из дальних маленьких деревень переселились в Сидорово. До революции, говорят, это было большое торговое село, куда крестьяне из окрестных деревень свозили на ярмарку плоды своих трудов. Я описываю наше село, как помню, с 1951 по 1958 год, когда я была маленькой девочкой от 3 до 10 лет.
И так, если заходить в Сидорово с востока, то сначала слева находилась машинно-тракторная станция (МТС), как в народе называли «гаражи». Потом начиналось село. Сквозная главная дорога проходила через все село. Слева был стадион, потом какое-то административное здание, а справа в деревянном нарядном доме с резными наличниками сидел самый главный начальник – первый секретарь райкома партии и одновременно председатель районного исполнительного комитета депутатов (как папа говорил «предрик») – Белов.
Дальше, слева – универмаг, напротив – книжный магазин. Если повернуть направо, дорога шла к корпусам земской больницы, которые сохранились с царских времен. Сразу за книжным магазином на главной дороге справа стояло деревянное двухэтажное здание банка-сберкассы – первое жилище нашей семьи. Дальше улицу пересекала наша милая речушка Секерка, приток Лежи.
ПАРИКМАХЕРСКАЯСправа на берегу находился Дом крестьянина – гостиница – и была парикмахерская, в которую я ходила. До школы меня стригли наголо, оставляя только челку.
Как мне нравилось в парикмахерской! Старичок-парикмахер усаживал клиента в кресло перед зеркалом, накрывал белой простыней. На полочке перед зеркалом стоят одеколоны «Шипр», «Тройной», «Кармен». После стрижки старичок спрашивает: «Освежить?» В случае согласия он берет пульверизатор с резиновой грушей, оплетенной в шелковую сетку с кисточкой, вставляет трубочку во флакон выбранного одеколона и пылью мельчайших капелек «освежает» клиента.
Мне тоже хочется, чтобы меня освежили, но мама не разрешает. А мне очень хочется, чтобы меня побрызгали одеколоном «Кармен». Флакон треугольной высокой пирамидкой, а на наклейке изображена жуткой красоты цыганка с розой в кружевной фате.
ДОМ КУЛЬТУРЫЧерез Секерку перекинут деревянный мост. Он высокий, так как Секерка разливается весной, да и берега в этом месте довольно крутые, и мост делает дорогу более пологой. Для безопасности пешеходов справа сделан еще и пешеходный мост. На другом берегу слева, прямо у моста стоит дом стариков Цветковых. Дальше на возвышенности стоит Дом культуры, справа от него – танцевальная площадка. Перед Домом культуры разбит небольшой парк, посажены аллеи берез, среди которых стоят побеленные памятники Сталину в длинной шинели и Ленину с кепкой в руке.
Так вот, через много-много лет, году в 1996-м, я повезла маму в родные места, мы подошли к дому культуры: фигур Сталина и Ленина уже не было, Дом культуры был заколочен, все заросло травой, березы стали огромными, с многочисленными вороньими гнездами на ветках. Но березовая аллея все-таки просматривалась. Моя мама медленно прошла по аллее и говорит: «А ведь эту аллею я сажала». И рассказала, как всех сидоровских служащих из контор мобилизовали для посадки этого парка. Но самое интересное было то, что перед началом работы надо было ходить поливать свое дерево, так как ежедневно председатель исполкома заезжал и проверял – политы деревья или нет. Кто не поливал, тому был выговор. А потом мама рассказала, что Дом культуры был построен на фундаменте разрушенной в 1936 году огромной церкви Рождества Богородицы. Особенно хороша была 86-метровая колокольня. Звон слышался в хорошую погоду до города Грязовца, который расположен в 48 километрах от села. А танцевальная площадка построена прямо на могилах. Но в 50-е годы об этом даже шепотом не говорили. А раз не говорили, то уже следующие поколения и не знали ничего, танцевали. Так умирала память.
СТОЛОВАЯНапротив Дома культуры, через дорогу на пригорке, находилась роскошная столовая с высоким крыльцом на три стороны. Сначала буфет. На витрине разные бутылки, папиросы «Казбек». Я знаю, что они дорогие. Папа курит «Беломорканал» фабрики им. Урицкого, говорили, что они лучше, чем такие же фабрики имени Клары Цеткин. «Беломор» в бумажной пачке, а «Казбек» в картонной коробочке, на которой нарисован на фоне горных вершин скачущий на черном коне всадник в мохнатой папахе. А еще на витрине выложены пирамидки из шоколада «Золотой якорь», который почти никто не покупал, так как считалось дорого, и стояли стеклянные вазы на ножках с разными конфетами «Пилот», «Ласточка», «Весна». Накопив 6–7 копеек, можно было купить одну конфету. За прилавком стояла красивая румяная буфетчица. У нее на голове белая кружевная наколка, как корона, и такой же красивый маленький фартучек с кармашками. Она ловко нарезает широким ножом на большой деревянной доске совершенно одинаковые ломтики хлеба, берет деньги за обед и выдает талончик в столовую. Иногда, когда нам не доставалось хлеба в магазине, мама посылала меня в столовую, и тетя буфетчица тайком продавала мне полбуханки хлеба. Она была нам какая-то дальняя родственница. Над входом в зал, в котором все обедают, висит чудесная картина: страшный лев открыл пасть, а какой-то круглолицый усатый дядя, сунув туда свою голову, весело улыбается зрителям. Я всегда удивлялась, как это ему совсем не страшно.
В зале стояло много столиков, накрытых клеенками, вокруг каждого столика – по четыре стула. На столах стоят фарфоровые баночки с солью, черным молотым перцем и горчицей.
Между столами ходят официантки, тоже, как и буфетчица, с белыми кокошниками и фартучками. Они забирали оплаченные талончики-заказы и потом приносили обед. Большие тарелки с супом они несли друг на друге так: тарелку с супом накрывали пустой тарелкой, затем ставили следующую тарелку с супом и так далее. Получалось четыре тарелки с супом и четыре пустые. Наверное, это было очень тяжело и трудно, но ни разу ни одна тарелка не упала. Такого мастерства я больше не видела нигде.
Дальше за столовой был мост через реку Лежу, военкомат, керосиновая лавка, и село кончалось. На следующем холме через поле стояли два деревянных здания Сидоровской средней школы, куда стекались за знаниями дети из ближних и довольно дальних деревень. С левой стороны от центральной улицы вдоль реки Секерки были жилые дома, милиция, детсад и ясли, магазины, базарные ряды, а дальше – кладбище.
ДЕТСАДСестру Галю водили в ясли, а я ходила в детсад. Идти в детсад надо было мимо милиции (НКВД) и КПЗ (камеры предварительного заключения). Там был глухой высокий забор, жутко лаяли собаки. Я бежала мимо милиции стрелой. В садике мне очень нравилось. У нас были тарелки с цветочками на дне. Я старалась быстрее съесть суп, чтобы увидеть, какой сегодня на тарелке цветок. Наша старая воспитательница была, видимо, приезжая, у нее не было своего дома. Она жила прямо в детском саду. Ей была выгорожена комната прямо в нашей группе. Она с нами разучивала песни, танцы, стихи. Мне это ужасно нравилось. Мы хором пели узбекскую песню «цып-цып, мои цыплятки». А мне вообще поручили танцевать грузинский танец «лезгинку». Музыки-то ведь не было никакой. Воспитательница хлопала в ладоши и напевала: «Ляй-ляй-ля-ля-ляй-ля!», а я с азартом танцевала.
МЕЛЬНИКОВЫНапротив нашего домика, на другом берегу Секерки построил свой дом судья Мельников, где поселился со своей женой Зиной Цветковой и тремя детьми. Старшего сына не помню, как звали, младший Витя и средняя Таня – моя ровесница. Таня была совсем с белыми волосами. У нее был на попечении младший брат Витька, а у меня сестра Галя. У нас мы часто играли на печке в доктора. Мы с Таней были врачи, а Витька с Галей – больные. Часто, когда родители были на работе, мы играли у Мельниковых. У них дом был значительно больше нашего: кроме большой кухни с русской печкой были еще три спальни и большая гостиная. В этой гостиной, лежа на полу, мы играли в шашки на щелчки. Помню, один раз, когда мы играли в шашки, приехал Танин отец, наверное, из Вологды, и достал из чемодана какие-то завернутые в тонкую бумагу оранжевые шары, по одной штуке Тане и братьям. Когда я потом спросила своих родителей, что это могло быть, мама не могла догадаться, а папа сказал, что это такие фрукты – апельсины.
В МАГАЗИНЕЛакомства было мало. Белого хлеба, булок вообще не было, а за черным хлебом каждый день стояла очередь из детей и старух. Я тоже стояла, ведь взрослые на работе. Ближе к вечеру показывалась наконец лошадь, запряженная в телегу с фурой (большим фанерным коробом). Лошадью правил Коля-немой. Он действительно был немой, только мычал в ответ.
Коля слезал с облучка, открывал дверцу фуры, накладывал себе буханки на руку до подбородка и так весь хлеб переносил в магазин. Хлеб привозили прямо из пекарни, он замечательно пахнул, а корочка была самая вкусная. Иногда хлеба хватало не всем.
Из сладкого в магазин иногда завозили какую-то разноцветную массу огромным куском. Это называлось «помадка фруктовая». Раньше, наверное, это были разноцветные конфетки, но нам их уже привозили откуда-то слипшимися в разноцветную массу. Еще продавали брусочки в обертке, назывался «Фруктовый чай». Это фактически был прессованный жмых, оставшийся при переработке сухофруктов. Но я его любила грызть: он был кисленький и слегка сладкий.
Но самую страшную очередь я видела за сахарным песком, которого в магазине не было никогда. Помню, клюквенный кисель мама варила с сахарином, бросая в миску крошечную белую таблетку. И вот однажды по селу раздался клич: песок дают! Я, как единственный свободный человек в семье, побежала к магазину. Но какое там! Магазин уже был вплотную набит взрослыми людьми, детям там делать было нечего. Ни о какой очереди и речи не было. Взрослые орали, толкались и матюгались. Каждый старался протиснуться к прилавку. Навсегда запомнилась женщина с высоко поднятой рукой, в которой был зажат мешочек с песком, наверное, как я сейчас думаю, килограмма два, которая пыталась выбраться из магазина, но ее сдавили, и она кричала.
Масла и жиров тоже не было никаких. Помню, летом забегаю к маме на работу, а она просит меня сбегать в гаражи (МТС), там в магазине маргагуселин дают. Больше за всю свою жизнь я такого жира и не видела, и не слышала. Дали мне довольно большую миску – на всю сберкассу, и я побежала. Наложила мне продавщица в миску какой-то сероватой массы, по густоте напоминающей густой кисель, и я пошла обратно. Притом что жили мы в краю знаменитого вологодского масла. Все отправлялось в Москву и Ленинград.
НАША ЛУЖАЙКАЧаще всего летом мы играли на лужайке перед государственными домами. В этих двух двухэтажных домах были квартиры, где жили семьи военных, районных служащих, врачей, специалистов. Тут у меня тоже были подружки, Люба и Надя Рагины. Один раз их родители ушли на работу и закрыли квартиру до обеда, так как девочки еще спали. Любе и Наде так хотелось гулять, что они, не дождавшись родителей, выбили железной кочергой стекло и вылезли на улицу. А на улице, между прочим, была зима!
Еще были трое детей Спиридоновых: двойняшки Наташа и Оля, а еще младший брат Витька. У них мать была портнихой-надомницей. Оля часто булавкой прикалывала к платью на грудь пестрые лоскутки и выходила гулять на лужайку. Я ужасно ей завидовала. Потом еще была многодетная семья Сурниных. Старший брат, уже совсем взрослый, играл в сидоровской футбольной команде.
Летом мы до самой темноты играли на лужайке: в зубарики, в магазин, в чижа, кислый круг, но самое главное – в прятки. Какие считалки у нас были! Целые поэмы!
Дора, дора, помидора.Мы в саду поймали вора.Стали думать и гадать,Как бы вора наказать.Мы связали руки-ногиИ пустили по дороге.Вор шел, шел, шелИ корзиночку нашел.В этой маленькой корзинкеЕсть помада и духи,Ленты, кружева, ботинки,Что угодно для души.А потом говоришь, как заклинанье: «Раз, два, три, четыре, пять. Я иду искать. Кто не спрятался – я не виноват!»
А под вечер сидим на бревнах, и старшие дети, уже школьники, рассказывают не сказки, а страшные истории про нечистую силу, ведьм, разбойников, убийц и мертвецов. Бывало, мама кричит: «Вера! Домой!» А мне жутко, лечу домой стрелой, сердце выскакивает.
КУПАНИЕНо самая радость летом была река Лежа, куда мы всей гурьбой ходили купаться. За больницей Лежа делала крутой изгиб: текла-текла в одну сторону, а потом сделала крутой изгиб и потекла в обратную сторону. На изгибе был глубокий бочаг. Нас пугали, что там дна нет, и мы даже не пробовали к нему подходить – боялись. В бочаге купались только взрослые мужчины. У крутого берега плавал плот из бревен, вот они с этого плота и ныряли, а потом появлялись на поверхности, отфыркивались и уже плавали саженками. А слева от бочага берег был пологий, песчаный, и у берега было довольно мелко, а потом, если встать на цыпочки, то мне доходило до носа.
На песке мы валялись, играли, плавали, кто умел. Вместо резиновых кругов использовали простую наволочку. Надо было взять за два угла, поднять над головой и, впуская в нее воздух, плюхнуть на воду. Под водой быстро углы захватить в одну руку, тогда над водой образовывался пузырь из наволочки. Потом, держа одной рукой под водой зажатые углы наволочки, подбородком ложишься на пузырь, а другой рукой подгребаешь и плывешь. Но пузырь очень быстро сдувается.
Противоположный берег реки крутой и весь изрыт норками: там живут черные раки. Я их боюсь. А вдруг клешней схватят! Потом, когда я слышала «красный, как рак», я удивлялась: ведь раки черные, я точно видела своими глазами. Еще в тени под рачьими норками плавали стайки рыбок. Один раз шел вдоль речки какой-то дядька и на ходу, просто так, забросил удочку в реку, а потом прямо на наших глазах еле-еле вытащил большую сверкающую рыбину.
ЗА ВЕНИКАМИЕще летом обязательно ездили в лес за березовыми вениками. Обычно после работы сберкассовский конюх запрягал лошадь в телегу и человека два-три сотрудников сберкассы вместе с моей мамой ехали в лес. Я, конечно, была с ними. Потом я поняла, почему они так охотно брали меня с собой. Был разгар комаров и слепней. Взрослые заходили в березняк ломать веники, а меня оставляли на опушке с лошадью. Бедная лошадь, единственным оружием против кровожадных насекомых был ее хвост, но он мало помогал. От укусов слепней по ее морде прямо кровь текла. Я большой веткой старалась согнать слепней с лошади, а другой веткой хлестала себя, отгоняя комаров. Ведь в то время никаких средств от комаров не было. Наконец взрослые возвращаются из леса, за плечами у них вязанки березовых веток – будущие веники. Ветки складывают на телегу, получается высокая гора. На гору конюх сажает меня, накидывает на меня какую-то кофту от комаров, а сами взрослые идут уже пешком. Я утопаю в березовых листьях. Когда приезжаем к дому, я ничего не помню, потому что сплю крепким сном.
ПО ГРИБЫ И ЯГОДЫНа этой же лошади мама ездила со своими сотрудниками куда-то далеко за грибами. Считалось, что засолки достойны только белые грузди и рыжики. Привозили их в больших, плетеных из бересты кошелях, огромное количество. Грибы потом солили в деревянной бочке с укропом и чесноком, а бочку ставили в подпол.
Взрослые ездили на болота за клюквой. Клюквы собирали много, так как ее можно было хранить без сахара. А еще из нее варили мой любимый клюквенный кисель.
КИНОКонечно, мы каждый день бегали к Дому культуры смотреть афишу, есть ли дневной сеанс для детей. Кино – это было счастье, открытие неизвестного мира. Запомнился фильм «Садко», лучшие мультфильмы: «Стрела улетает в сказку», «Остров ошибок», «Снеговик-почтовик». На рекламных фотографиях в Доме культуры висели кадры из взрослых фильмов «Застава в горах», «Свадьба с приданым», «Черезвычайное происшествие», «Подвиг разведчика», «Укротительница тигров». Конечно, на вечерние сеансы детей не пускали. И вот – о чудо! На «Укротительницу тигров» есть дневной сеанс для детей. Такую толчею и очередь без очереди я видела, только когда давали сахарный песок. Но тут были только дети: постарше – помладше. Давали по два билета. Я все-таки была девочка высокая, почти на голову выше своих сверстников, билеты я, конечно, купила для себя и сестры Гали. Помню, как рыдала Ленка Петухова, дочка тети Капы из сберкассы – ей билет не достался. Мама меня увещевала, чтобы я Галин билет отдала Лене, но я уперлась и в кино мы пошли с сестрой.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.