Будьте здоровы, богаты и прокляты. Полина и Измайлов

– Знаешь, кого мне все время остро не достает? – загадал нехитрую загадку Измайлов.

– Меня, конечно, – бодро ответила я и подумала об окончании домашнего ареста.

Вик вскинул густые, срастающиеся на переносице брови, взбил пышную с проседью шевелюру и смущено пробормотал:

– Юрьева с Балковым.

Я приняла посильное участие во взлохмачивании Измайлова, выбирая сочувственные жесты. Капитаны были загнаны в командировку в Тмутаракань. А кроме них никто не понимал приказов полковника с полувздоха. Но сыскарей и без Бориса с Сергеем хватало. Вряд ли ребята предотвратили бы провал, признаваться в котором надо было со дня на день. Подобного рода провалы есть крайняя несправедливость. Тертые, волевые, в основном честные мужики пахали день и ночь, а бросивший им вызов подонок-выдумщик оставался недосягаем. То, что он переиграл всех, было ясно даже мне. Но в отличие от полковника Измайлова меня генералы на доклад не тягали, безработицей не грозили и по телефону не оскорбляли. Я уверена, в неподъемных папках любого висяка подшиты показания двух людей, разнящиеся двумя словами. И в этой разнице – решение неразрешимой задачи. Только, чем пухлее «дело», тем нереальнее обратить на нее внимание. Впрочем, я не специалист, теоретизировать не буду.

Но несуразное заказное убийство получалось. Данила не банкир со сворой телохранителей. А убивать его приезжает бригада из четырех человек – двое в подъезде, один во дворе и один за рулем «москвича». Пусть парняги на лестнице шуметь не стали и сообщили по сотовому или рации, что пьяный в дугу визитер Данилы их видел. Ребята внизу Федора приняли, прокатили двести метров до глухого дворика, по дороге стукнув по башке. Пусть бросили в машине, полагая, что он не скоро очухается, а, очухавшись, вряд ли много вспомнит. Однако его содействия расследованию исключить было нельзя. Федор мастерски составил фотороботы трех непохожих друг на друга лиц, (шофера не запомнил). Неужели преступники загримировались и поэтому так наглели? И, если загримировались, зачем было трогать Федора?

Дальше. С чего бы это киллерам, имеющим ключи от квартиры Аровых, торчать в подъезде и смолить? Ладно, перед посещением огляделись, выдержали паузу, в которую по случаю и вписался Пансков. Он чуть дверь не разнес. Данила же не подал признаков жизни. Почему они не заподозрили, что он отлучился? Ведь рисковали, вламываясь в отсутствие хозяина, задействовать сигнализацию.

– Погоди, детка, – прервал мои разглагольствования настороженный Измайлов. – Ты думаешь, они стояли на стреме, а убийца был в квартире и покончил с Аровым до дебоша Панскова?

– Я ничего не успела подумать, я рассуждала.

– Сильно сказано, – рассмеялся полковник. – Продолжай, не снижая темпа и накала, доставь удовольствие.

– Сам напросился, Вик. Если ты прав, то дежурные по лестничной площадке должны были предупредить убивавшую Данилу сволочь о возвращении, к примеру, Ольги. Задержать ее по возможности, хоть ограбление инсценировать, хоть изнасилование. В четыре часа? Абсурд. Я согласна, им было известно, что Данила чужого уже не впустит – он мертв, а у Ольги свои ключи.

– Ну и? – заторопил меня Вик, который наверняка сто раз об этом сам передумал и теперь лишь на слух проверял, не упустил ли какой мелочи.

– Ну и я пас.

– Поленька, почему бы ни ухлопать Арова классически? На улице, в подъезде? Выдвинь безумное предположение.

– Может, хотели что-то забрать из квартиры? Может, он на следующий день собирался им каким-то образом насолить, и они поздно узнали об опасных его намерениях? Сон ему снился про противостояние бандитам.

– Сейчас всей стране такие сны снятся. В его ежедневнике на остаток недели намечен расслабон, а не вендетта. Но ты права, народу в громком убийстве задействовано с лихвой. Потрясу-ка я Панскова.

Потряс. И ничего нового не вытряс. Разве что Федор с улыбкой запутавшегося школьника заявил, будто у него пропали несколько тысяч рублей, но он смолчал, полагая, что всем не до него. Однако Пансков их и потерять мог. И супостаты из «москвича» могли наградить себя его деньгами за неправедные труды. Нет, не то заявление сделал Федор Пансков.

6.

На похороны Данилы Арова Измайлов меня из домашнего плена отпустил. Приставил юркого низкорослого типа и велел глазами его не искать.

– Прикажешь отбивать этого недомерка в случае опасности или оставить на растерзание злодеям?

– Недомерок десятка атлетов стоит, – посулил полковник. – Не дай Бог убедиться.

– А, каратист, – протянула я.

– Почему так разочарованно? – засмеялся Измайлов. – Насмотрелась боевиков, и уже кажется, будто боевые искусства не есть искусства? Даже на кулаках драться надо

уметь.

При других обстоятельствах я бы заинтересовалась этой темой.

Все-таки люди на похоронах скорбеть-то скорбят, но и своего не упускают. Рядом с Ольгой, жутко вымолвить, вдовой Данилы Арова, почти неотлучно находилась интересная троица. Импозантный плотный мужчина – Матвей Косицын – и две потрясающе выхоленные дамы – Наталья Косицына, его жена, кажется, четвертая по счету, и таинственная блондинка в короткой траурной вуали. К ней и кинулась после выноса гроба с телом Данилы из церкви заплаканная атлетического сложения женщина с восклицанием:

– Юлечка! Фадеева! Вы меня узнаете?

– Да. Но сейчас не время и не место, – тихо сказала Юлечка.

Она чуть дрогнула узкими губами, а у оказавшихся поблизости сложилось впечатление, будто презрительно скривилась и дала бесстыжей бабе пинка под зад.

– Ага, как побрякушки свои мне впаривать за немереные бабки, так сама любезность. А как поздороваться на людях, так «не время и не место», – прошипела удалая тетка и поймала за рукав еще кого-то, вероятно впаривающего ей за немереные бабки нечто посолиднее побрякушек.

Не могу описать панихиду и церемонию похорон, прощальные речи и поминки. Потому что плохо соображала и мало запомнила. Погружалась в воспоминания о мелочах, которые не возникали много-много лет, выныривала и почему-то обязательно подмечала какую-нибудь мерзкую деталь в человеческом поведении вроде столкновения Юлии Фадеевой с женщиной-качком. Все мне казались самовлюбленными, красующимися перед камерами, неискренними. И только уходя от могилы в толпе последних зрителей Данилы Арова, я сообразила, что искренне скорбящих просто-напросто не было заметно – для них никого вокруг не существовало, и окружающие платили взаимностью.

Поздно вечером полковник Измайлов гладил меня по спине и бубнил о «культуре горя», как части общей культуры. О том, что похороны – это не соревнование по громкости и продолжительности рыданий, что я напрасно придираюсь к людям.

– Твоя правда, Вик. Когда Ольге становилось совсем невмоготу, у нее за плечом на минуту возникали Юля Фадеева и Наташа Косицына. Возьмут за локоть, пошепчут на ухо и снова отдалятся. В них чувствовалось нечто общее. Культура?

– Вероятно.

– Но откуда? Они очень молоды. Это врожденное качество – горевать достойно?

– Постарайся заснуть, детка.

Заснуть… Сон… Толпа, тупо глядящая во тьму… Данила, обреченный, но, тем не менее, крикнувший подлецам: «Прекратите»!.. Гнусные рожи бандюг… Разноцветнорылый тип… Синяки в развитии… Человека, который просипел: «Ты замазан, попробуй, докажи свою непричастность к нашим делам», регулярно бьют по лицу…

– Я думала в той среде метят исключительно в солнечное сплетение… Чушь какая, – прошептала я.

– Не такая уж и чушь, – сонно откликнулся Измайлов.

– Ты о чем, Вик? Вик!

Легкий уютный всхрап был мне ответом. Полковник умаялся до предела.

Утром он ушел из дома ни свет, ни заря. Я послонялась от стены к стене. Попробовала читать – не вышло. Попыталась писать – не получилось. Поревела. Выкурила сигарету. И вдруг у меня засосало под ложечкой. Что прежде всего пришло мне в голову, когда я выслушала Данилу? «Гранул из мухоморов переел»? Точно! С год назад Данила тоже мне звонил, чтобы позабавить анекдотической семейной историей. К ним пришли гости, Ольга достала водку, расставила закуски. Хозяин откупорил свою неизменную минералку. Кто-то из мужчин, вероятно, не имевший представления о принципиальной приверженности Данилы абсолютной трезвости, недоуменно пожал плечами. Тут Ольга подала Даниле на ладони три крохотные белые гранулы:

– Твой сегодняшний допинг, дорогой.

Он поинтересовался их составом.

– Гомеопатическое средство с мухоморами. Прелесть, как оздаравливает. Только для избранных.

Данила положил невесомые шарики под язык и добросовестно иссосал. Когда все, кроме него, выбрались в кухню глотать сигаретный дым, Ольга что-то возбуждено и долго рассказывала о ядовитых грибах.

Данила, помнится, вещал по телефону:

– Поля, солнышко, некоторые чудаки мухоморами лечатся. Непостижимо. Ну нет у природы ничего лишнего. Олюня сама передо мной рискнула принять: она всегда фармацевтические новшества на себе проверяет. Но мы прилива энергии не испытали, поэтому более поганками не питаемся.

Меня тогда царапнуло по душе то, что Ольга всучила Даниле гранулы при малознакомых людях. Будто он болен. Потом я решила – изощренная форма выпендрежа. Наверное, нынче модно травиться, вот и показала, не хвастаясь открыто, мол, у нас тоже есть.

Я придумала единственное объяснение кошмарного сновидения Данилы. Ольга снова заставила его «оздаравливаться» отравой, и у бедняги возник бред преследования. Что еще может возникнуть от мухоморов? Померещилось же ему, будто меня подкупили, дабы его проверить. Гомеопатия – это хорошо, но все-таки спорно. И хотя речь всегда идет о микродозах, вдруг они по-разному действуют на ученых, скажем, и артистов? На просто артистов и знаменитых артистов? Преисполнившаяся решимости разобраться с пагубным воздействием чудодейственного средства на нежный организм Данилы Арова, я схватилась за телефон. Через пять минут, после консультации с подругой, успешной докторицей

Настасьей ноги меня не держали.

– Поля, мухоморы в гомеопатических дозах используют при алкогольном делирии, то есть белой горячке. Ими снимают последствия злоупотребления алкоголем в период воздержания от спиртного. Они сводят на нет, а не вызывают галлюцинации. Три гранулы – самое то, грамотно рекомендовано. И потом, ты человек неопытный, но и скупо описанный тобой сон Арова очень смахивает на запойный кошмар. Когда пациент или резко уменьшил дозу алкоголя, или совсем от него отказался после упорных возлияний, такое бывает.

– И с нами будет?

– Начнем ужираться без отдыха, обязательно, – засмеялась Настасья. – Не нравишься ты мне своими вопросами. Лучше бы витаминами интересовалась, март на дворе.

– Настасья, ты что-то путаешь с мухоморами.

– Обижаешь. С гомеопатией я на ты, как с тобой. Только в отличие от тебя она гарантирует эффект плацебо, – не упустила случая повоспитывать меня подруга. Видимо, антиалкогольного призыва и рекомендации есть витамины показалось ей недостаточно.

Мне стало впору переходить на ты с неврозом. Почему это с гомеопатией можно, а с ним нет? Но Настасья меня лишь пристукнула. Добил Виктор Николаевич Измайлов, причем по редкому варианту «шутя – любя». После ужина он покряхтывал, мялся и, наконец, попросил рассказать ему о скрытой рекламе ликероводочных изделий.

– Избитая тема, Вик. Всем давным-давно все ясно.

– Это в интеллигентных кругах, – возразил полковник. – Народ, как не уразумел ничего, так и не уразумеет.

– Но ты-то образованием и интеллектом не обижен.

– И, тем не менее, Поленька.

Благодаря Настасье я была готова к чему-то подобному. И безропотно уважила полковника. Данила часто служил великолепным фоном для бутылок, на которых четко читалось название водки, всегда одно и то же. А в последней передаче, когда дали сюжет про артистов в «неформальной обстановке», то есть в кабаке, я была поражена и расстроена. Хотела позвонить Даниле и высказаться, но, слегка остыв, решила его не терзать. Изменить он что-нибудь вряд ли бы смог, а психовать без толку ему вредно. Проделано же было следующее: Аров повернулся к собеседнику и увлеченно с ним заспорил. Тем временем сзади подошел официант и налил означенную водку ему не в рюмку, а в фужер. Данила взял фужер и с довольным видом, не морщась, осушил его.

– Он часто мелькал по телевизору в кадрах междусобойчиков с гастрономическим уклоном, – потупился Измайлов.

– Вик, Данила был компанейским парнем. Пойми, у него не было проблем с алкоголем, он не кодировался, не вшивался, не давал зароков Богу. Он просто никогда не пил. Все были в курсе, что он не станет ни мешать, ни осуждать. А когда народ окосеет, уйдет, – попыталась я хотя бы оттянуть неизбежные разоблачения.

– Мы взяли записи последних передач с его участием. Надеялись познакомиться поближе, что ли. Я забыл про твой бред и видел только коробки конфет крупным планом. И вдруг наш молодой сотрудник говорит: «Братцы, Аров предпочитает новую водяру, надо бы попробовать». Причем по мне так Аров и за бутылку ни разу не взялся. А человек отреагировал. Тут я очнулся и понял, что ты меня дезинформировала. Как же так, детка? Ты мне все уши прожужжала о воинствующей непорочности своего Данилы. А он вел здоровый образ жизни и за черный нал рекламировал водку? Ты же сама называла именно таких моральными уродами.

– Не надо, Вик. Сама себе не верю, но он был запойным пьяницей.

Я передала Измайлову результаты своих «мухоморных» изысканий. И немного размяк пресловутый ком в горле. Данила не был моральным уродом. Он не выдержал бесперебойных предложений тяпнуть, хряпнуть, вмазать, обмыть. Как все непьющие, быстро втянулся. Боролся, гомеопатические препараты сосал…

– И тебе, подруге детства, не открылся? Извини, если сделал больно.

– Не страшно, Вик. К боли я, кажется, привыкла. Да, не открылся. Потому что артист – всегда артист. Со мной он был в образе прежнего Данилы. А, может, пытался открыться? То про мухоморы заикнется, то про опасность. Вик, послушай, это же коммерческая деятельность, это же мотив! Предположим, другой актер разнюхал способ легкого заработка, позавидовал, нанял убийцу. Следи, кто следующий будет красоваться на фоне тех бутылок. И выследишь заказчика.

– Шальная версия, – усмехнулся Измайлов. – Даже, если ты не нафантазировала, даже, если некий владелец завода платит телевизионщикам за такую раскрутку своей продукции, даже, если конкуренция среди звезд настолько серьезна, что допускает физическое устранение, доказать ничего не удастся. И останется Аров неотомщенным. Подвела парня профессия: то пьяного играл, то трезвого. Доигрался. Ладно, мы продолжим отрабатывать менее экзотические версии.

Жестокие и правильные слова Измайлова вызвали во мне протест. Огорошить бы его колкостью, разораться из-за неснятых в прихожей ботинок. На улице снег, грязи нет, но это не повод волочься в уличной обуви в комнату. Конечно, не сам пол моет. Но вместо яростного упрека из меня вдруг, словно остатки зубной пасты из опустевшего тюбика, выдавилась робкая просьба:

– Позволь, барин, по магазинам пошататься. Мочи нет. Обещаю из нашего квартала не сбегать.

– Не поздно?

– Сейчас раньше девяти не закрывают.

– Иди. Деньги возьми.

– У меня есть. От рекламы, будь она неладна. Губную помаду публике представила.

Измайлов ничего не делает зря. Не разулся, значит, предполагал, что я буду рваться проветриться. Мне удалось «засечь» его сзади лишь однажды. И то, потому что знала – охраняет.

7.

Денег в кошельке хватало только на ерунду. Во взвинченном состоянии я предпочитаю оставлять их дома, ибо не раз на такое тратила, что после сомневалась в собственной вменяемости. Тем не менее, я задалась целью купить ерунду пооригинальнее. Мне необходимо было отвлечься: кочевать от прилавка к прилавку, высматривать нечто, просить показать поближе, выискивать в вещице изъяны и начинать сначала в другом месте. Надо было добиться того, чтобы в мыслях остались только сувениры, сувениры, сувениры… На возникновение охотничьего азарта я, разумеется, не рассчитывала, но в третьем магазине втянулась. И выбор совершился сам собой – украшения. Они были мелкими, причудливыми и, как нельзя лучше, подходили для длительного и пристального, на грани медитации, разглядывания.

Мне никогда прежде не доводилось перебирать такое количество дешевки из стекла, пластмассы, металла. В последней полуподвальной лавочке были заметны претензии хозяина или хозяйки на вкус. В кучках хлама там попадались милые побрякушки. Одну – синий кожаный колокольчик в латунной спирали с изумительным расположением витков – как раз вертела в коротких пальцах симпатичная, но заносчивая девушка.

– Авторская вещь, – заливалась продавщица, – второй такой ни на ком не увидите.

– Авторские в салонах по соответствующим ценам, – парировала покупательница, не уточняя, каким образом ее, шикарную и искушенную, занесло в сей убогий магазинишко.

Судьба сделала мне подарок. Пока Измайлов не выпускал меня из дому, в городе появились умные продавцы.

– Художники не сразу приобретают известность, а то и славу, – спокойно заговорила приятная женщина переходного, правда непонятно из какого в какой, возраста. – Но это не умаляет их таланта. Я бы в вашем положении фамилию автора спрашивала. Вдруг когда-нибудь станете обладательницей произведения искусства, сотворенного гением в голодной молодости. Вы уничижительно отозвались о кулоне, а он из прежних запасов. Теперь в украшениях от этого дизайнера щеголяют не последние дамы.

Произнося это, продавщица слегка покачивала кулон. Казалось, спираль причудливо разворачивалась, а колокольчик расцветал.

– Чего только не напоете, лишь бы продать, – не сдалась пессимистка. – Возьму его, убедили.

«Последний штрих, – молила я провидение. – Пусть эта умница пошлет хамоватую покупательницу на три буквы, пусть не захочет продавать эту вещь бабе, которая не может ее оценить. Или оценила, но издевается, что еще хуже». Но продавщица приняла некрупную купюру, упаковала колокольчик и пригласила:

– Приходите еще. Спасибо за покупку.

Тут у меня в мозгах заискрило. Я рывком подступила к прилавку и едва не вызвавшим судороги у продавщицы голосом спросила:

– Сколько украшений от того же автора у вас завалялось?

– Четыре подвески, – просипела она.

– От Юлии Фадеевой?

– От нее. Но я предыдущую девушку не обманывала. Просто так получилось… Я… Она…

– Да вы ее облагодетельствовали, успокойтесь. На самом же деле все колокольчики абсолютно одинаковые – материал, цвет, форма? Заверните мне их.

– Четыре?

– Если еще что-нибудь от Фадеевой есть, давайте хоть десять.

Она назвала сумму. Я могла расплатиться за две с половиной подвески. Выскочила на улицу и зычно позвала:

– Вик! Не прячься! Мне нужны деньги.

Он материализовался из мартовских сумерек, спустился по крутым ступеням и молча отдал бумажник. Я расплатилась.

– Зачем тебе столько кулонов? – удивился Измайлов.

– Могилку обвешаю, – сказала я, не ощущая слез на горящих щеках.

– Потерял форму, – сокрушался полковник, едва поспевая за мной. – Некудышним сделался конспиратором. А все кабинет виноват. Да не лети ты так в гололед, Поленька. Стоило сидеть взаперти, чтобы при первом выходе на улицу сломать себе шею.

– Милый, форму ты не потерял. Просто я верю в твою любовь. Звучит, будто не из устной речи, но факт. Стоило держать меня взаперти, чтобы вечером выдворить без сопровождения на свежий воздух. Расследование-то в разгаре, насколько я понимаю. Я чувствовала – ты рядом. Ты ведь тоже чувствуешь, когда я к подъезду приближаюсь. Не раз дверь открывал, хотя в окно меня не видел.

Вик повеселел. Дома он отмочил меня в горячей ванне, напоил чаем с лимоном, не задавая вопросов. То ли полагал, что я впала в истерику от перенапряжения. То ли был доволен моим выступлением на тему нашей любви и не хотел разочаровываться, слушая очередные глупости на другие темы.

– Фамилия производителя водки, которую, якобы, рекламировал Данила, Фадеев? – инициативно полюбопытствовала я.

– Да. Откуда тебе известно? Я учел твои домыслы насчет актерской конкуренции и дал задание собрать, что можно, о производителе товара. Подчиненные сочли меня сумасбродом, так же, как давеча я тебя.

– Но собрали? Ой, извини, у вас ведь попробуй не выполни приказ. Знаешь, в сериалах взаимоотношения старших и младших по званию всегда такие теплые, дружеские. У нас с нашими гражданскими начальниками жестче. «Я начальник – ты дурак», это ведь не про командира.

– Поля, а, Поля, ты к чему клонишь?

– Да ни к чему. Просто разминаюсь пред тем, как рассказать тебе повесть. Тошнотворную. Отвратительную.

– Судя по эпитетам, в конце ее ты назовешь убийцу, – неодобрительно пробурчал Измайлов. – И все для того, чтобы оправдать перед самой собой странную покупку одинаковых украшений. Поленька, не мучайся, оставишь себе одно, а остальные на подарки разойдутся. У тебя полгорода знакомых.

Полковник боролся за спокойный вечер до последнего. Но все-таки услышал от меня:

– Я назову тебе убийцу, Вик. И, дай мне Бог, завтра никого не придушить этими подвесками.

Данила Аров был одаренным, компанейским, везучим человеком. И еще надежным. Ему смело подставляли спины и затылки. Он давал и не требовал обратно. Он брал и возвращал сторицей. Он был искренен в симпатии к людям, потому что не осознавал, что настоящие подонки существуют взаправду. Актер до мозга костей, Данила воображал, будто человек играет злодея. И чем лучше тому удавалась роль, тем громче Аров аплодировал. Злодеи терялись. До последнего времени.

Как большинству щедрых людей, Даниле не дано было сказочно разбогатеть. Но и нищенствовать тоже. Деньги «живут» по общим принципам: приходят к тем, кто их либо боготворит, либо легко отпускает на волю. Ольга действительно оказалась умной не по возрасту, коли, поняла это. И принялась искать источник доходов самостоятельно. Начинающая художница Юлия почти одновременно с ней вышла замуж за бизнесмена Фадеева. Надеялась, он будет оплачивать ее творческие проекты. Не на того напала, копейки лишней на карманные расходы не предложил. Наталья и Матвей Косицыны тоже искали дойную корову: у Матвея была возможность организовать скрытую рекламу, но вышеозначенные парнокопытные стадами за ним не бегали, предпочитая дояров рангом повыше. Кому из четырех друзей Ольге, Юлии, Наталье или Матвею – принадлежала идея доить потенциального водочного короля Фадеева, вряд ли важно. Когда он создал свою фирменную водку, его ненавязчиво посвятили в тонкости. Дескать, если зритель видит продукт рядом с популярным актером… Неглупый и оборотистый Фадеев оценил не столько замысел (о скрытой рекламе он прекрасно знал), сколько скромную по сравнению с общепринятой таксу. Итак, денежный мешок был, распорядитель соответствующим видеоматериалом был, кумир – Данила Аров – был. Но он никогда не пробовал водки. И, самое печальное для предприимчивой компании, не собирался ни за какие коврижки, хоть долларами их назови, хоть евро. Возникшее обстоятельство таило и плюсы, и минусы. С одной стороны, с Данилой не нужно было делиться гонорарами от Фадеева. С другой, приходилось его объегоривать – хлопотно.

Дебют Арова в качестве рекламной модели пойла состоялся у него же дома.

Ему прилюдно скормили три гранулы мухоморов от белой горячки, а после в кухне Ольга продемонстрировала шкаф, забитый час назад пустыми бутылками из-под вылитого в унитаз фадеевского «шедевра вкуса». Объяснила, дескать, Данила перебрал, входя в образ, и теперь приводит себя в порядок гомеопатическими средствами. Он в восторге, вон, сколько выдул, а уж водочки попил разной, они артисты такие, но говорить с ним об этом не стоит. Стесняется. Фадеев отхохотался и ограничился покровительственным похлопыванием стеснительного почитателя своей продукции по плечу. Ольга занялась мужем. Она внимательно следила за здоровьем Данилы и не горела желанием пичкать его лишними лекарствами. Поэтому заявила, что эффект от хваленых гранул с мухоморами нулевой. И они сразу перестали, как сказал мне Аров, «питаться поганками».

Дальше пошло – поехало. Матвей умело задействовал низменное в человеческой натуре – нежелание верить, будто кто-то способен добровольно не прикладываться к рюмке. Задумывал режиссер показать гуляющую богему, всего пару минут, Матвей умел подсуетиться. Выбирал завистника, совал бутылку и советовал поставить рядом с Данилой. Он, мол, втихаря употребляет литрами, а тут ни-ни, так пусть покорчится. Фадеев не скупился, и изобретательность Матвея границ не имела. Чего стоил трюк с водкой в фужере. Производитель в пляс пустился, когда ему показали кассету. А Даниле из поллитровой водочной бутылки налили минеральной без газа. Официанта он не видел, взял свою посуду и принялся прихлебывать. Смотрелось же так, словно парень лакает сорокоградусную с блаженной мордой.

Однако Матвей перестарался. Данила стал замечать, что на артистических тусовках ему снова предлагают выпить. Вроде давно привыкли к его собственному сухому закону, не лезли со стаканами и тостами. И вдруг, как прорвало – один, второй, третий. Ведь и Федор Пансков не обращал внимания на мои уговоры не показываться Даниле косым. Он был убежден, что Аров поломается для вида, а потом поедет пьянствовать на дачу.