Не говорите мне прощай

Самид Агаев

Не говорите мне прощай

Роман

Маклер приехал с двадцатиминутным опозданием, но пунктуальный Нилов, вопреки обыкновению, был даже рад этому. За это время он успел выкурить сигарету, разминая ноги в сумрачной тени ближайших от дороги лесных деревьев. Оказавшись за городом, он с умилением урбаниста разглядывал пожухлую после долгой зимы траву, бурую землю, сочившуюся при нажатии влагой, набухающие почки на ветках деревьев. С оставшейся в стороне федеральной трассы доносился приглушенный гул мчащихся автомобилей.

Когда этот человек позвонил ему и стал дотошно расспрашивать о том, какого рода земельный участок ему хотелось бы приобрести, с домом или без дома, Нилов удивился, но на вопросы отвечал вежливо, все это время, пытаясь сообразить, откуда у собеседника взялся его телефонный номер.

– Простите, – сказал Нилов, когда ему удалось нащупать брешь в словах, – а вы кто?

– Как, – в свою очередь удивился собеседник, – я разве не представился?

Он назвал свое имя и название агентства недвижимости, которые Нилов сразу же забыл.

– Я взял ваш телефон из базы данных, – сказал он. – а что, какие-то проблемы?

– Пока нет, просто дело в том, что я интересовался землей несколько лет назад, посмотрел пару объектов с вашим агентом, и на этом дело кончилось. Я думал, что моя заявка снята.

– Так что, вы не хотите покупать землю? – в голосе маклера звучала обида. Нилов подумал, что сейчас он не удержится и скажет, – что же я перед вами распинаюсь, трачу свое время, – но агент произнес: – Вы можете посмотреть, вас это ни к чему не обязывает. За просмотр денег не берем.

Надо было отказаться сразу, но Нилов не обладал такой завидной твердостью характера. Обида все явственней звучала в голосе мужчины. Cогласился на просмотр хотя цена превышала тот лимит, который он когда-то устанавливал для участка земли. Но предложение, в самом деле, было интересное. К продаже предлагался дом с большим участком в старом дачном поселке в тридцати километрах от Москвы.

Нилов бросил сигарету и втоптал ее в землю, подумав при этом, что было бы лучше просто дышать чистым воздухом, раз уж выбрался за город. До его слуха донесся басовитый рык прохудившегося глушителя. Подняв глаза, Нилов увидел из чащи, как мимо его автомобиля пронесся видавший виды опель «Рекорд», давно снятый с производства. Метров через сто он затормозил и стал подавать задним ходом. Сверкающий серебром лексус трудно было не заметить. Маклер оказался человеком лет сорока, в джинсах и серой ветровке «Адидас». Нилов опустил глаза долу, ожидая увидеть кроссовки, но ошибся, на ногах у него были коричневые офицерские туфли. Мужчина стал извиняться за опоздание, сетуя на автомобильные пробки. Но Нилов остановил его словами – давайте не будем терять времени. Маклер с готовностью согласился и предложил следовать за ним. Нилов сел в свою машину и поехал за опелем, который, словно, компенсируя свое опоздание, развил довольно опасную для проселочной дороги скорость. Нилову пришлось притопить педаль акселератора, чтобы не потерять маклера из виду. Вообще-то в ходу было уже другое слово – риелтор. Но Нилов в душе был консерватор и предпочитал слово маклер, то есть держался до последнего. Боролся с новоязом до тех пор, пока его не переставали понимать. Все эти словечки – тренды, бренды, квесты, – доводили его до бешенства.

Слева и справа по обеим сторонам дороги на открытых полях, где когда-то местные колхозы героически бились за урожай, теперь высились громадные особняки из красного кирпича. Один другого помпезней. Закрома родины теперь усилиями неустанных коммерсантов заполнялись импортными сельскохозяйственными культурами. Местная власть тихой сапой колхозы банкротила, а их земли распродавала всем желающим. Впереди показался железнодорожный переезд. Опель проскочил, а Нилову пришлось остановиться перед опустившимся шлагбаумом и ждать, когда проедет электричка. Маклер подождал его с той стороны дороги и махнул рукой, когда подняли шлагбаум. Догадка забрезжила, когда он переезжал рельсы. Скорее это была не догадка, Нилов лишь подумал, как могла бы усмехнуться судьба. В объявлении название поселка не прозвучало. Видимо, из предосторожности. Маклер мог опасаться того, что клиент, желая сэкономить на комиссионных, поедет на поиски продавца самостоятельно. Собственно, название поселка спустя двадцать лет он все равно не помнил. Но зрительная память не подвержена времени, она над ней не властна. Дорога была ему знакома. Хотя уверенности в том, что они едут именно в тот дачный поселок, у него не было. Узнать тот самый поворот не было никакой возможности, поскольку все вокруг застроилось и топографические привязки – ориентиры исчезли. На месте футбольного поля красовался супермаркет. Муниципальные бесплатные спортивные площадки стали роскошью для граждан России. Опель остановился возле поворота с шоссе на поселковую дорогу, въезд преграждал шлагбаум. Маклер, высунувшись из окна, коротко переговорил с охранником. Полосатая труба поднялась вверх, пропуская машины. Это был тот самый поворот, сомнения отпали. Здесь, внутри поселка мало что изменилось. Лишь некоторые из домов, возможно, обретя новых хозяев, щеголяли современными строительными материалами – сайдингом, ондулином. Забавно было бы через столько лет стать соседями по дачам. Всего лишь забавно, других положительных моментов Нилов в этом не видел. Впереди, слева показалась заросшая бурьяном калитка, была еще надежда, что опель проедет мимо, но вспыхнули красным светом стоп-сигналы, и машина остановилась. Маклер вышел из машины. Нилов остановился посреди дороги, опустил окно.

– Это здесь? – зачем-то спросил он без особой надежды.

Глупее вопроса нельзя было придумать. К чему маклеру останавливаться у другого участка.

– Так точно, – подтвердил маклер и спросил, видя, что клиент не торопиться выходить из машины, – вас что-то смущает?

– Нет, нет, – ответил Нилов. Развернуться и уехать, не осмотрев дом, было бы невежливо.

– Хорошая транспортная доступность, – отчеканил маклер.

– Да, – согласился Нилов.

Маклер говорил профессиональными штампами, судя по туфлям и чеканным формулировкам, он был из военных. Текучесть кадров в армии была ужасающей.

– Будем смотреть? – нетерпеливо сказал маклер.

– Будем, – обреченно ответил Нилов.

– Тогда поставьте машину правее, чтобы не мешать проезду. Вообще-то здесь ездят редко, но по закону подлости как раз сейчас кто-нибудь поедет.

Нилов припарковал машину и подошел к маклеру, который возился с калиткой и замком. То есть наоборот. Сначала он справился с замком, а теперь дергал вросшую в землю калитку. Наконец он открыл и, сказав – «прошу», сам пошел впереди во двор. Тропинка к дому, как и весь участок, была устлана толстым слоем прошлогодней павшей листвы. Она мягко пружинила под ногами. За садом никто давно не ухаживал, пожухлые цветы заросли сорной травой. Было сыро и тепло, в воздухе стоял запах тлена, запах осени. Хотя на дворе была весна.

– Здесь двадцать соток, – сказал маклер, – дубы, сосны, как видите, лиственница.

– Извините, как вас зовут?

– Борис, я уже говорил.

– Да, да. Извините.

– Ничего страшного.

– По-моему, здесь больше двадцати соток.

– Нет-нет. Совершенно точно. Просто участок неправильной формы. Оптический обман. Он кажется большим, чем есть на самом деле. Знаете, в старое время, когда генерал выходил на пенсию, ему кроме денежного пособия полагалась лошадь и 20 соток земли.

– Как интересно!

– Да, представьте себе. Я сам недавно узнал об этом. Оказывается, это Буденный в свое время ввел такой порядок. Семен Михайлович. Он же из крестьян был. Чтобы генерал после военной службы мог заняться сельским хозяйством и смог себя прокормить.

– Значит, это генеральская дача?

– Ну да.

– Вы в этом уверены?

– Конечно, что вас смущает?

– Нет, ничего. А я могу взглянуть на документы?

– Еще рано, это возможно после внесения залога. Открыть дом?

– Открывайте.

Борис кивнул, поднялся на крыльцо, достал из сумки связку ключей. Поперек двери висел мощный засов. Нилов когда-то заказал его на заводе, где короткое время работал инженером, а затем собственноручно установил на входных дверях. Это произошло после того, как, взломав хлипкий замок, на дачу проникли бомжи.

– Прошу, – сказал маклер, открыв дверь.

Нилов кивнул и вошел в дом.

Две комнаты, мансарда, дровяная печь, выложенная изразцами, кровати, кушетка, круглый массивный деревянный стол и роскошный старинный буфет из красного дерева, вывезенный отцом Хельги в качестве трофея из капитулировавшей фашистской Германии. Из этой комнаты был виден сад. Когда Андрей, муж Хельги, возился с цветами, в Нилова вселялся бес, и он начинал приставать к Хельге, пытаясь уложить ее животом на круглый стол, не теряя при этом мужа из виду. К лесу передом, к Ивану задом. Хельга сопротивлялась, теряя самообладание, но это любовное безумство никогда не доходило до конца. Всякий раз их что-то останавливало. «Это аморально и безнравственно, – говорила Хельга, отталкивая Нилова».

– Дом еще сто лет простоит, – сказал маклер, – посмотрите какие толстые бревна. Сейчас такие дома не строят. Что скажете?

Нилов, не отвечая, продолжал разглядывать убранство комнат, ему вдруг пришло в голову, что он проявляет излишнюю щепетильность. За истекшие годы у дома мог смениться не один хозяин.

– Мебель остается? – спросил он вдруг, хотя в данном случае мебель интересовала его меньше всего.

– Наверное, о мебели разговора не было.

– И этот буфет?

– Я уточню, – пообещал маклер.

– Цена окончательная? – спросил Нилов.

– Это нижний предел. На самом деле это стоимость одной только земли. В этом районе сотка стоит две с половиной тысячи баксов, а вы еще получаете дом в придачу. Можете сразу въезжать и наслаждаться жизнью.

Маклер лукавил, сотка здесь стоила две тысячи. Участок – сорок тысяч, оставшаяся десятка как раз приходилась на старый дом, который определенно не стоит этих денег.

– Дом меня не интересует, его все равно придется снести. Для меня это лишние расходы.

– Хозяин-барин, – сказал невпопад маклер, разводя руками.

Нилов вышел в мансарду. Отсюда на второй этаж вела винтовая лестница. Она и в те годы была хрупким сооружением, а сейчас и вовсе не внушала доверия. Нилов не рискнул подняться, хотя было бы любопытно взглянуть, как сейчас выглядит эта крошечная комнатка, служившая им местом для любовных утех. Скрипучие ступени всегда извещали их об опасности.

– Там наверху еще одна комната, – сказал маклер, заметив его интерес.

«Я знаю», едва не ответил Нилов, но вовремя удержался. Их последнее свидание произошло именно в этой комнате, хотя весь дом был к их услугам. Правда, Нилов не знал, что эта встреча – последняя. Они приехали в будний день. Хельга ушла с работы после обеденного перерыва. Всю дорогу, занявшую менее часа, Нилов терзал ее ревностью к прошлому. Хельга не отвечала, чем еще больше распаляла его. На обратном пути она так же всю дорогу промолчала. Нилов боковым зрением видел слезы в ее глазах и испытывал болезненное удовлетворение.

– Я закрываю? – вопросительно сказал маклер.

– Да, – отозвался Нилов. Он спустился с крыльца и прошелся по участку. С многолетних дубов и сосен падали крупные капли росы.

– Здесь растут грибы, – крикнул ему вслед маклер.

«Я знаю», вновь едва не ответил Нилов. Прежде чем направиться к калитке, он постоял возле сарайчика, находящегося в десятке шагов от дома. Это было 31 декабря. Они приехали на дачу встретить Новый год небольшой компанией. Кроме Нилова и Хельги был ее муж и Лара, подруга Хельги – дородная брюнетка с манерами бывшей дворянки, вынужденной жить среди быдла. К тому же она была старой девой, не в буквальном смысле этого слова. Остроумная и язвительная, она вышучивала всех, кроме Хельги, которую считала ровней, интеллектуалкой. Лара, как и Хельга была филологом, но работала в военном издательстве. Была еще одна пара, добравшаяся до поселка самостоятельно на электричке, старинные друзья Хельги. Художник по имени Борис и его жена. Лара отпустила какую-то шутку в адрес Нилова, что-то про ненавязчивый отечественный автосервис. Шутка оказалась неудачной и натянутой. То есть в данном случае шутка выглядела насмешкой. Но он ответил вежливой натянутой улыбкой. Но Хельга, успевшая к тому времени выпить рюмку водки, подхватила и стала развивать тему, упражняясь в остроумии. Нилов молча сидел и злился, но не мог дать волю чувствам и устроить скандал. Присутствие мужа накладывало некоторое ограничение. В какой-то момент компания переместилась во двор вдохнуть морозного воздуха. За столом остались только Лара и Нилов.

– Вы ничего не пьете? – сказала Лара, кивая на нетронутую рюмку, стоявшую перед Ниловым.

– Я собирался еще съездить в магазин.

– Я вас, надеюсь, не обидела?

– Ну что вы, после Хельгиных острот ваши слова совершенно безобидны, – искренне ответил Нилов.

– Значит, вы обиделись на Хельгу. Право, не стоит, – засмеялась Лара, – ее надо воспринимать такой. Ее уже не изменишь. Она потрясающая, правда? Эта любовная элегия, я бы даже сказала пастораль новогодняя.

– Что вы имеете в виду? – спросил Нилов.

Его отношения с Хельгой не были тайной для близкой и давней подруги. Но Лара явно имела в виду что-то другое.

– Ну, как же? Такая идиллия. Собрать в новогоднюю ночь за одним столом свое прошлое, настоящее и уж не знаю к какому времени отнести вас, к будущему или настоящему.

– Я вас не совсем понимаю.

– Какой вы, батенька, тугодум. У Хельги с Борисом был длительный роман. До Андрея, разумеется. А вы не знали?

– Ну что же, – после долгой паузы деревянным голосом произнес Нилов, – красивая женщина, как говорится – свято место пусто не бывает. Но я не знал.

Он потянулся за бутылкой зубровки, отставив рюмку, налил себе полный стакан.

– Это правильно, – довольно сказала Лара, следя за его движениями, – к жизни надо относиться легко. Кажется, они возвращаются.

На крыльце снаружи послышался топот. Оббивали снег с обуви.

– А что здесь происходит? – крикнула раскрасневшееся от мороза Хельга, входя в комнату. – А вы, кажется, в магазин еще собирались?

– Я передумал, – сказал Нилов, – с Новым годом! – он поднес к губам стакан и медленно выпил.

– Высокий класс! – восхищенно произнес Борис, а Андрей зааплодировал.

Хельга бросила взгляд на Лару, на губах которой змеилась улыбка.

– Круто берете, товарищ, – насмешливо произнесла она, – праздник только начинается. Вся ночь впереди.

– Не знаю, как вы, а я через час собираюсь лечь спать, – ответил Нилов.

Это не было грубостью, но определенный вызов в этом был. Чтобы разрядить возникшую неловкость, благороднейший муж потер шумно ладонями и воскликнул:

– А не хлопнуть ли, господа, и нам по рюмашке? – и стал разливать зубровку по рюмкам. Когда дошел до Нилова, Хельга сказала:

– Нет, нет, ему в стакан, Нилов полумер не приемлет.

Андрей перечить жене не посмел, но добрая душа наполнил стакан только до половины. Кажется, в этой ситуации он страдал больше всех. Полтора стакана, то есть триста грамм зубровки на голодный желудок – это штука посильнее «Фауста» Гете. То есть именно она сильнее, а не опус Алексея Пешкова. Нилов закусывал, стараясь наверстать упущенное, но в какой-то момент понял, что лучше бы ему выйти. На свежий морозный подмосковный воздух. Авось, да продышится. И вышел вон.

Какое-то время он постоял у запорошенной инеем машины. И мысли не могли быть о том, чтобы сесть за руль и умчаться в заснеженную ночь. Трасса была полна алчущими гаишниками. Даже если ты откупался от первого, он передавал по рации информацию о тебе на следующий пост. Происходи дело в черте Москвы, он бы еще рискнул. Можно было махнуть рукой на машину, дойти пешком до железнодорожной станции и уехать на электричке, но стояли двадцатиградусные морозы, и он был сильно пьян. К тому же не совсем представлял, где именно находится станция. Ссора с любовницей не стоила того, чтобы замерзнуть в новогоднюю ночь. Вдруг на крыльце появилась Хельга. На ней была длинная серебристо-голубая шуба, недавно привезенная из Норвегии. Нилов подбирал убийственные слова, но Хельга была готова к разговору. Не дав ему сказать ни слова, пошла к сарайчику, который, как было сказано выше, отстоял от дома на десяток шагов. И оттуда поманила Нилова пальчиком. Когда Нилов приблизился, Хельга увлекла его за строение, повернулась к нему спиной, нагнулась и задрала шубу. Ниже пояса на Хельге ничего не было. Великолепные ягодицы отливали под луной матовой кожей. Это было извинение. Белый флаг. И это было чистейшим безумием. Андрей любил жену трепетной любовью и всячески ее опекал. Он мог появиться в любую минуту, чтобы удостовериться, все ли с ней в порядке. Но в этой ситуации отказ, вызванный доводами рассудка, был бы расценен, как оскорбление и Нилов повиновался.

Маклер запер дом и стоял у крыльца, вопросительно глядя на задумавшегося клиента. Нилов подошел к нему.

– Что скажете? – спросил Борис.

– Интересное предложение, – ответил Нилов, – но мне нужно подумать.

– Если желаете зарезервировать, то понадобится задаток в размере десяти процентов от стоимости. Если вы передумаете, задаток не возвращается.

– А, если она передумает продавать?

– Почему вы сказали она? – спросил маклер. – Генерал – слово мужского рода. Или… может быть, вам уже предлагали этот дом другие риелторы? – с внезапным подозрением спросил Борис.

– Пусть будет он. Нет, не предлагали.

– Если он передумает, то задаток вернут.

– Отчего такая несправедливость? – поинтересовался Нилов. – Если я откажусь, потеряю деньги. Если он передумает, просто вернет чужие деньги.

Борис развел руками.

– Таковы правила.

– Я должен подумать, – повторил Нилов.

– Предложение обладает высокой ликвидностью, – Борис перешел на язык профессиональных штампов, – советую вам думать недолго. Дом уйдет быстро.

– Приму к сведению, – пообещал Нилов.

Они вышли с участка. Маклер стал возиться с калиткой. А Нилов, сев в лексус, запустил двигатель, махнул рукой ему и поехал на работу.

* * *

Офис Нилова находился на четвертом этаже административного здания бывшего пивоваренного завода. Кроме офиса Нилов еще арендовал цех со складом на территории. Комната в двенадцать метров, забитая под завязку канцелярской мебелью, оставшейся от раньшего времени и небольшой цех – это было все, что оставалось от монопольного когда-то бизнеса по обеспечению нужд пивобезалкогольной и вино-водочной промышленности – пробка, крышки, этикетка, клей, сахар, агар-агар, усилители вкуса. Часть товара Нилов производил сам, часть брал у других поставщиков на реализацию, с каждым годом сокращая ассортимент и обороты. В офисе его встретила улыбчивая шатенка лет сорока. Нилов не знал ее точный возраст, хотя они были знакомы давно.

– Привет, шеф, – сказала она, – рада сообщить, что сегодня было двое клиентов. Один заплатил наличными, второй обещал завтра перечислить.

– Это хорошо, – ответил Нилов. – Из наличных можешь взять себе зарплату.

– Нет, шеф. Вы сами возьмите, пересчитайте, а уж потом дайте мне зарплату.

– Почему мы сегодня на вы?

– Денежные вопросы не терпят фамильярности.

– У тебя, я вижу, серьезный подход к этому.

– Так точно, шеф. Чай будете?

– Буду. Переходи уже на ты. Не смущай.

– Сначала зарплату выдайте.

Нилов отсчитал необходимую сумму и положил перед ней.

– Благодарю, шеф.

– Саша на месте?

– Да. И тоже ждет зарплаты. Я могу его обрадовать?

– Конечно. Только не думай, что без этих денег я не выдал бы зарплату.

– А я и не думаю.

Убрала деньги, встала из-за стола, приготовила чай и поставила перед Ниловым. Елена была начальницей лаборатории пивзавода до последнего дня. Прежнее руководство завода, доведшее предприятие до банкротства было вынуждено уступить его мощной многопрофильной компании, выкупившей контрольный пакет акций. Новые собственники вложили немалые средства в раскрутку новых пивных брендов. Но через три года махнули на него рукой и продали девелоперу, который сдал все площадки в аренду, а коллективу предложил уволиться, то есть самосократиться. Коллектив затеял с новым собственником судебную тяжбу из-за долгов по зарплате. Как раз в это время на заводе появился Нилов и уговорил Елену посидеть у него в офисе до тех пор, пока она не найдет себе достойную работу. Она согласилась. До нее в офисе сменилось несколько молодых амбициозных девиц, амбиции которых почему-то распространялись только на зарплату. Они приходили, ничего не умея кроме как нажимать на клавиатуру компьютера, осваивали за несколько месяцев азы делового администрирования и уходили в более успешные компании.

– А ты не будешь чай пить?

– Спасибо, я пью его целый день. Больше не лезет.

– Ну а вообще, как дела? Есть еще новости?

– Есть. Вам, с какой начать с хорошей или плохой.

– С хорошей.

– Странно, обычно просят с плохой.

– Это неправильно. Плохая новость может омрачить радость от хорошей. Начинай.

– Правительство собирается увеличить пошлины на импорт. А это означает потенциальный спрос на отечественное сырье. То есть на наш ассортимент.

– Не факт. Более того, это ничего не изменит. В отделах закупок или как раньше говорили – в отделах снабжения сидят наши русские люди. И они очень хорошо понимают, что откат с дорогого импортного сырья больше, чем откат с дешевого отечественного.

– Ну, это же ужасно, – Елена расстроилась не на шутку. Казалось, вот, вот заплачет. – Неужели все так плохо. Я просидела в лаборатории двадцать лет и только сейчас соприкоснулась с этим. Значит, хорошей новости не получилось.

– Ничего, ты же старалась, – попробовал утешить ее Нилов.

– Да, – жалобно улыбнулась Елена, она обладала редкими для нынешнего времени качествами, вернее до сих пор умудрилась сохранить их – искренностью и наивностью. – Еще я обзвонила десять предприятий и послала им коммерческое предложение.

– Отлично, тебе просто цены нет.

– Ты издеваешься?

– Нет, я говорю правду. Переходи к плохой.

– Нам подняли арендную плату. Вот письмо.

Нилов пробежал глазами по бумаге. Новый собственник поднимал аренду с завидной регулярностью. Эти люди не имели человеческих качеств. Это была новая формация людей – менеджеров. Ходили устойчивые слухи, что завод они планируют распродать по частям. При этом они сдавали производственные площади в аренду, совершенно не думая об арендаторах, которые, рассчитывая на определенный срок вкладывали в производство немалые деньги. Потом эти площади продавались отягощенные арендой, на произвол новых собственников. Либо с ними досрочно расторгались договора, в которых эти жесткие условия были прописаны.

– Ты расстроен? – спросила Елена.

– Как тебе сказать. Я расстроен, но у меня это уже вошло в привычку. Надо будет повышать цену на нашу продукцию, а делать этого не хочется. Мы уже подошли к импорту по цене.

– Мне очень жаль, – сказала Елена. – А мы сегодня, до которого часу работаем?

– Иди домой, – сказал Нилов.

– Правда? Спасибо. Но, если надо, я могу посидеть еще.

– Не надо. И Саше позвони, отпусти. Я сам выпишу товар, если что.

– Спасибо, до свидания.

– До свидания.

Елена надела легкое пальто, нелепую черную шерстяную шляпку и, улыбнувшись на прощанье, ушла. Нилов остался один. Мысли его вернулись к событиям первой половины дня. К маклеру, к генеральскому дому, а затем вовсе унеслись вглубь времени.

* * *

В противоположность имени Хельгу отличал тот тип красоты, что характерен для юга России, где избыток солнца и приток новой крови, а возможно, и тайны генеалогии, делал русских женщин похожих на турчанок. Она была сероглазой брюнеткой с тяжелой черной косой. Любила повторять, что в ее жилах течет казацкая, а может и турецкая кровь. Но современных казаков не жаловала. Считала их ряженными. Отец, пресловутый генерал, назвал ее Хельгой в память о Германии, где он служил после войны комендантом, так как она родилась там через два года после капитуляции. Затем вернулся в Москву, привезя в качестве трофея автомобиль «Хорхь» и столовый буфет красного дерева. Хельгу к Нилову привел Авдеев, однокурсник. Он прошел через милицейский пост и разыскал его в малярном цеху, где Нилов выслушивал претензии клиента к покраске автомобиля.

– В этом месяце никаких машин, – сразу предупредил Нилов, едва тот успел поздороваться.

– Старик, я не за себя пришел просить, – укоризненно сказал Авдеев, словно это меняло суть дела.

Авдеев покупал старые или битые машины задешево, затем, пользуясь дружбой, загонял их в автосервис на капитальный ремонт, куда очередь для обычных граждан доходила до двух лет. Менял ходовую, железо по кругу, красил. Затем продавал с большой выгодой.