Доживем до воскресения. Литература в школе вчера, сегодня, завтра

Книга эта заканчивается мажорно: «Мы надеемся, что предложенная система проверки литературного развития учащихся (это называется развитием? А в чем оно? – Л. А.) носит универсальный характер и дает возможность педагогам-словесникам привести своих учеников к успешному достижению планируемых результатов обучения по литературе и успешному выполнению государственной итоговой аттестации по литературе». Вот оно, заветное, самое важное слово нынешней нашей педагогики – РЕЗУЛЬТАТ. Результат, выражаемый баллами в сертификате. Кстати, открою вам секрет, который вы, если не работаете в школе, можете и не знать: баллы в сертификате по итогам ЕГЭ по литературе совершенно не влияют на оценку, которая будет стоять в аттестате. Вы можете провалить экзамен и получить пятерку по литературе в аттестате.

Но, на мой взгляд, курс на результат – путь тупиковый. Ибо главное на уроках литературы все-таки не результат, а процесс. Можно сказать и чуть иначе: способность в процессе размышления над прочитанным понимать слово автора, видеть нарисованные им картины, понимать героев писателя, сочувствуя, сопереживая им, есть главный результат изучения литературы в школе.

А иначе, иначе это мертвящая скука. «Мозг не обращает внимания на скучное», – читаю в статье о работе нейробиолога. «Скука в классе – главная угроза». Это заглавие другой статьи. А в ней мнение учителя: «Основная проблема сегодня в школах – это угроза скуки в классе». Уж тем более на уроках литературы. Открываю сайт журнала «Литература в школе». Очередное послание: «Литература в школе скучная и неинтересная. Если вам, конечно, не повезло, и не попался хороший учитель. Такие есть, но таких мало. Чаще же школьные уроки навевают тоску. Учителя делают из великих писателей мумии, книги которых после школы и открывать не хочется».

Превращение литературы всего лишь в учебный материал для сдачи экзамена и получения хорошего балла – это смертельный приговор и самой литературе, и преподаванию ее в школе.

Я уже не говорю о том, что только в процессе чтения, размышления над прочитанным, обсуждения прочитанного в классе и возможно понять книгу, откликнуться на нее. Не говорю и о том, что в процессе чтения «Грозы» ли, «Преступления и наказания» ли мы не только постигаем эти художественные миры, но растем как читатели, то есть идем к более полному постижению и тех книг, которые мы пока еще не прочитали. Есть хорошая китайская пословица: «Дай человеку рыбы – он будет сыт один день. Научи его ловить рыбу – он будет сыт всю жизнь». Беда школы, что она часто все сводит лишь к кормлению рыбой, часто даже не свежей.

Понятно, почему на меня такое сильное впечатление произвела статья Николая Гринцера, одного из ведущих отечественных филологов-классиков, напечатанная 14 октября 2016 года в «Новой газете»: «Опыт гуманитарной науки затем и нужен, чтобы понять: истины в последней инстанции не существует. Она заключается в процессе, а не в результате».

Но ведь об ученике, о работе учителя, успехах школы судят-то, прежде всего, по результатам. Для самих учеников и их родителей именно результат, то есть возможность поступить в вуз, и особенно на бюджет, на сегодня самое главное. Такова реальность. Но образование создает фундамент для будущей деятельности. И вот здесь часто приходится платить за издержки образования, в том числе и школьного.

Перепады давления

Совсем недавно мне в больнице заменили хрусталик. Давая мне напутствие, врач сказал: «Самое главное для вас – стабильность давления. Каждый перепад бьет по сосудам, и прежде всего – по сетчатке». Но вся моя долгая, в шестьдесят три года, учительская жизнь в сплошных перепадах давления.

Лет тридцать назад на выпускном вечере ко мне подошла моя ученица: «Вы меня простите, но ваши уроки в десятом классе были куда менее интересны, чем в девятом». Я это и сам понимал. Тургенев, Достоевский, Толстой, Чехов и – «Мать» Горького, «Разгром» Фадеева, «Поднятая целина» Шолохова. Дело не в самих этих произведениях. Дело в том, что только к ним и сводилась вся русская проза ХХ века. Я сделал все возможное, чтобы компенсировать эту недостаточность современной литературой, благо она была, и цены на нее были абсолютно доступные.

В 1983 году я получил письмо от Федора Абрамова, которому посылал свою книгу «Уроки нравственного прозрения». Она была названа словами Твардовского. (Потом вдова Твардовского, Мария Илларионовна, передала мне, что от этой моей книги «пахнет „Новым миром“». ) В книге было рассказано и об уроках, посвященных «Пелагее» и «Альке» Абрамова. Писатель прислал мне взволнованное письмо. Вот лишь несколько строк из него: «Читал и завидовал Вашим ученикам. Нет, нет, в мое время литературу преподавали совсем не так. А впрочем, где я учился? В провинциальной глуши, где и учителей-то образованных не было, за исключением одного-двух человек. Да вот еще, что меня привлекло: широта охвата литературы. Неужели современные школьники столько читают?»

Я перелистал свою книгу, еще раз посмотрел, уроки по каким книгам я провел в двух последних школьных классах. А в каждом из этих классов каждый ученик в течение года должен был по одному из произведений написать развернутую работу, естественно, еще до урока, этой книге посвященного. Так что на каждом уроке у меня всегда были и те, кто по этой теме готовился особенно тщательно.

Итак: рассказы Василия Шукшина, «Обелиск» и «Сотников» Василя Быкова («Читал как свою собственную», – написал мне Быков об этой главе), «Живи и помни» Валентина Распутина, «Обмен» Юрия Трифонова, «Пелагея» и «Алька» Федора Абрамова, «Царь-рыба» Виктора Астафьева, «Белый Бим Черное ухо» Гавриила Троепольского, «Белый пароход» Чингиза Айтматова. Обычный набор учителя-словесника тех лет, естественно, время от времени меняющийся.

Прав я или не прав, но я не делал то, что в те годы делали некоторые учителя. Я не приносил на уроки самиздата. И мои ученики мне не говорили: «Да вы не нервничайте: если кто придет, мы будем говорить все как надо». Многие ученики, самостоятельно, конечно, читали и самиздат. Но без меня. Мне казалось тогда, и так я думаю и сегодня, что в школе с учениками не нужно быть одним, когда, кроме меня в классе никого посторонних нет, и другим, когда на задней парте сидит проверяющий или даже собственный администратор. Но те книги, которые подвергались атакам ретивых критиков, такие, как повести Быкова, «Белый пароход» Айтматова, я, естественно, на уроках обсуждал.

Ну а потом времена изменились. Безусловно, я был рад новым возможностям, но тут началась такая переоценка, что становилось страшно. Те, кто еще вчера ликующе провозглашали: «А мы просо сеяли, сеяли», теперь неистово кричали: «А мы просо вытопчем, вытопчем».

Вчера ученица гневно спрашивала меня, почему я провожу урок по Пелагее, когда на экзамене будет Ниловна. Вчера после моего открытого урока по поэме Блока «Двенадцать» меня спрашивал уже учитель, почему на уроке о поэме, посвященной Октябрьской революции, я не раскрыл руководящую и направляющую роль партии в революции. Вчера мне, городскому методисту Москвы, с большим трудом все-таки удалось защитить ученицу (и, естественно, учителя), которая в сочинении написала, что ее любимый литературный герой – герой повести Сэлинджера «Над пропастью во ржи»: и книга не советская, и герой не наш.

Я уже не говорю о криминале. Где-то в конце 1960-х директор института усовершенствования учителей поручила мне разобраться и подготовить ответ на переданное нам письмо, полученное горкомом партии из юношеского зала Библиотеки имени В. И. Ленина. В письме сообщалось, что ученики второй московской школы, и не только они, просят в библиотеке книги, не соответствующие идеям и идеалам советской молодежи. Список был длинный. Там были и Гегель, и Ницше, и религиозные сочинения Льва Толстого, и поэты-декаденты, и даже Библия. Мне удалось спустить эту телегу на тормозах. Через 50 лет я подарил выписку из этого письма тогдашнему (и нынешнему) директору школы Владимиру Федоровичу Овчинникову, который об истории этой ничего не знал.

Но вот наступило новое Сегодня. И на экзамен пришла тема выпускного сочинения «Евангельские мотивы в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание». Другое дело, что многие писавшие на эту тему Евангелия в руках и не держали.

А потом, потом «новое время – новые песни».

В 1997 году вышла моя книга «Время понимать. Проблемы русской литературы советского периода». С тем, что я писал тогда, я согласен и сегодня.

«Сумятица умов, душевный разброд, смятение сердец не могли не коснуться и школы. Увы, в последние годы столь необходимое переосмысление прожитого и пережитого подменяется простой сменой знаков, плюсов на минусы, и наоборот, перекрашиванием черного в белое, а белого – в черное. Постоянно мы сталкиваемся не с переходом от монолога к диалогу, а с заменой одного монолога на другой, чаще всего прямо противоположный.

Лет десять назад десятиклассница попросила меня на экзаменационном сочинении принести Александра Твардовского. Я принес большой однотомник, изданный «Просвещением». Через несколько минут девушка вернула мне книгу: в поэме «За далью – даль» отсутствовали нужные ей главы «Друг детства» и «Так это было».

И вот новая школьная хрестоматия по русской литературе, изданная тем же «Просвещением». Блок в ней без «Двенадцати», Есенин, естественно, без «Руси советской», Маяковский представлен пятью дореволюционными стихотворениями. Нет ни «Левого марша», ни страниц из поэмы «Хорошо!», ни даже «Во весь голос», этого, по словам Пастернака, предсмертного и бессмертного произведения.

Еще не так давно чеховскую «Чайку» гримировали под горьковского буревестника. Сегодня, похоже, дело идет к тому, что буревестников или отстреляют, или подгримируют под чаек.

Вчера мы вырывали из истории литературы одни страницы, сегодня – другие.

Мы переживаем время крушения идеалов, разочарований в идеях, духовного кризиса, сумятицы ума и сердца. Для юности это особенно тяжело. Ведь именно в юности так важно обрести нравственные ориентиры в отношении к миру, обществу, людям, себе.

Сегодня же слишком часто столь необходимый духовный поиск, трезвая переоценка пережитого людьми и страной подменяются привычным шараханьем из одной крайности в прямо противоположную.

За всеми этими метаниями – и искреннее желание обрести новые путеводные маяки в смятенном мире, и укоренившийся догматизм старого мышления, пытающегося дать ответы в русле привычного двухцветного, плоскостного миропонимания, и исконная привычка стремительно поворачиваться по требованию новой команды, и угодническое усердие живущих по принципу «Чего изволите?»

Но независимо от субъективных устремлений, у кого-то, весьма возможно, и по-настоящему искренних, такой разворот «кругом марш» ни к чему, кроме нравственного релятивизма и опустошенности сердца, привести не может».

Но постепенно все устаканивалось. В школу на уроки литературы пришли Бунин, Куприн, Леонид Андреев, Бабель, Замятин, Платонов, Солженицын, Ахматова, Цветаева, Мандельштам, Пастернак. Казалось бы, какие возможности для широкого и глубокого подхода вместе с теми, кто был в школе и вчера, представились учителю словесности. Но если новое вино вливать в старые, прокисшие меха, то и новое вино очень скоро прокиснет.

Вот какие советы дает уже знакомая нам книга «Проверочные работы. 10—11 класс» учителям:

Работы, проверяющие знание школьниками произведений для обязательного чтения. 11 класс. Базовый уровень (Базовый уровень, в отличие от профильного, это все, что должно быть важно):

Назовите по одному стихотворению А. А. Ахматовой, М. И. Цветаевой, Б. Л. Пастернака, О. Э. Мандельштама на тему поэта и поэзии. Как каждый из них понимает миссию поэта и значение поэзии в жизни человека?

Объясните смысл эпиграфа к роману М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита». (То есть повторите то, что вам сказали на уроке.)

В каких образах отразился ХХ век в лирике О. Э. Мандельштама? Подтвердите свои (!) мысли цитатами.

Назовите стихотворения М. И. Цветаевой, связанные с темой Родины. Как меняется авторское отношение к этой теме в разные годы?

Назовите два эпизода из повести А. И. Солженицына «Один день Ивана Денисовича», которые доказывают нравственную стойкость ее главного героя Шухова. В чем своеобразие «лагерной темы» в этом произведении?

Приведите примеры авторских неологизмов в прозе А. А. Платонова. Какова их роль в творчестве писателя?

Перечислите стихотворения А. А. Ахматовой, связанные с темой поэтического творчества. Приведите цитаты, показывающие непредсказуемость этого процесса.

Какие образы мировой культуры встречаются в поэзии О. Э. Мандельштама? Дайте к трем из них историко-культурный комментарий.

Вспомните три стихотворения Б. Л. Пастернака о любви. Что характерно для переживания их лирического «я»? Приведите примеры. Перечислите основные темы творчества А. И. Солженицына, назовите его главные произведения. Как отразилась в его творчестве традиционная для русской литературы тема праведничества?

Итак, проверяются знания. Курс на результат. Назовите. Перечислите. Вспомните. Три варианта по десять вопросов в каждом.

То, что надо вспоминать, определено как исходное. У Ивана Денисовича нравственную стойкость. У Ахматовой непредсказуемость творческого процесса. Про объем заданий не говорю, одно перечисление основных тем творчества Солженицына чего стоит. И зачем говорить о темах книг, которые школьники не читали?

И самое прозаическое: уважаемые коллеги-словесники, вы сможете, пусть даже за 90 минут, сдать этот зачет? Говорю честно: я лично не смогу.

Теперь о сочинительной части ЕГЭ по литературе. Две группы тем: базовый уровень и профильный уровень. Никакого деления по уровням на этом экзамене нет.

Только четыре темы из списка базового уровня:

В чем нравственная победа Иешуа над Пилатом? (По роману М. А. Булгакова «Мастер и Маргарита»).

Почему для лирического «я» раннего творчества А. А. Ахматовой тема любви исполнена драматического пафоса?

Почему лирическая героиня А. А. Ахматовой «не с теми, кто бросил землю»?

В чем заключается противоречивость русской деревни? (По рассказу А. И. Солженицына «Матренин двор»).

Вот он, первородный грех нашей системы сочинений: ответ на вопрос уже дан в формулировке сочинений. Традиционные темы:

«Татьяна русская душою. Катерина – луч света в темном царстве. Как в пьесе „На дне“ Горький разоблачает утешительную ложь и проповедь терпения?»

Вливают в эти старые прокисшие меха молодое (для школы молодое) вино. Иешуа победил Пилата. Тема любви в раннем творчестве Ахматовой исполнена драматического пафоса. И вообще Ахматова не с теми, а с этими. Про русскую деревню у Солженицына и говорить нечего: она противоречива.

Думать не надо. Все ответы даны. Только вспомнить то, что было в учебнике, на уроке, на занятиях репетитора, в шпаргалках типографских и интернетных. ВСЕ эти сочинения воспроизводящие, повторяющие выученное. Ни о чем по существу думать не надо. Естественно, что время от времени ответы эти меняются. Так что нужно следить за временем и указаниями. С Печориным поосторожнее, с Чацким, конечно. Да и с Маяковским тоже.

Как-то, еще в начале века, получил я письмо из небольшого русского города от учительницы литературы.

Мы точно знаем, что, зачем,Когда и где. И, очевидно,Мы сокращаем круг проблем,Чтоб дальше было не обидно,Что? С неба падает звезда?Кто посоветовал ей, кайтесь!На ерунду не отвлекайтесь,Не отвлекайтесь, господа!Так много сделать предстоит:Реформы. Графики. Системы.А вот зеленый лес стоит —Основа для грядущей темы.В ручье прозрачная вода?А кто журчать ему позволил?Как говорите – он на воле?Не отвлекайтесь, господа.Цель – вот основа всех основ.И тут не надобно таланта.Была бы искренней любовьК вышестоящим на пуантах…Прогнуться надобно? Куда?Ответ один: куда попросят!Прикажут – зиму сменит осень.А вы не правы, господа.

Так и живем. Одни предлагают выбросить из программы «Грозу»: не нужна нам на уроках литературы супружеская измена. Надо укреплять семейные ценности. Другие говорят, что не могут принять «Преступление и наказание» в школе: все равно ничего не поймут. Третьи считают, что вообще особое внимание должно быть уделено современной литературе.

Вот доктор филологических наук, Борис Ланин, заведующий лабораторией литературного образования Российской академии образования: «Классику не принято в школе обсуждать. Классика – она и есть классика, ее воспринимают как данность. Классические произведения изучают в рамках литературоведения: то, как они построены, как к ним относились современники. На классике можно воспитывать и патриотизм, и гордость за родную культуру, и внимание к родной истории и понимание быта родного и неродного народа, но вкус не воспитаешь, потому что ты должен это хвалить, потому что ты не можешь это ругать, вообще плохой вкус – ругать классику. Но когда речь идет о современной литературе, дети свободны, и вкус вырабатывается в совместном анализе, в совместной оценке, в совместных беседах и спорах».

Вот так. Одно непонятно: как же на классической литературе, которая преподносится как данность, без размышлений, можно воспитать патриотизм? Что это за нерассуждающий такой патриотизм? И почему при изучении классики она не может постигаться «в совместном анализе и совместных беседах и спорах»? Широкое распространение получили так называемые «Практикумы» по литературе для старших классов, в которых подобраны разные высказывания по одним и тем же вопросам, различные оценки критиков и литературоведов. И разве не показываем мы на своих уроках иллюстрации к одному и тому же произведению разных художников? Не даем чтение одних и тех же стихотворений и поэм в интерпретации разных исполнителей? Не обсуждаем кинофильмы по классическим произведениям? И что это за критерий в воспитании вкуса: можно или неможно ругать писателей?

От таких перепадов давления действительно становится плохо.

Прессинг экзаменов

Николай Иванович Пирогов, великий хирург и великий организатор народного образования, в своих замечаниях на отчеты морских учебных заведений в 1856 году написал: «Я почти ежегодно убеждаюсь, что экзаменационное направление в наших училищах вредно, оно возбуждает наклонность учащихся учиться для экзаменов, а не для науки».

Другой выдающийся деятель русской школы, Владимир Яковлевич Стоюнин, в статье, посвященной памяти Пирогова, особо отметил, что Пирогов считал необходимым «истинное знание науки отделить от официально-школьного знания, которое он называл экзаменационными и классно-переводными».

А в статье самого Стоюнина о русской школе, перечитывая сейчас его однотомник, я встретил слово, от которого аж вздрогнул: баллопромышленничество. Это не Стоюнин изобрел такое слово. Он взял его из статьи педагога Роббера, напечатанной в «Русском вестнике», во втором номере за 1859 год.

О том же печалился и Василий Иванович Водовозов: «Но тщедушное руководство лежит по-прежнему на столе, и его непременно следует вызубрить. Таким образом, экзамен почти никогда не соответствует тому, чем занимается мыслящий преподаватель в классе».

Много раз обращался к этой теме на рубеже веков и Василий Васильевич Розанов. «Учитель прежде всего готовит учеников к экзамену, за успешность которых он формально отвечает перед начальством, да и ответственен перед учениками». И получается, что «мотив испытания зрелости – ревизионный, а не педагогический». А посему «центр тяжести преподавания переносится на сплошное, компактное, торопливое усвоение фактов, фактов и фактов: фактов географических, фактов исторических, даже фактов Божественных, но всегда и везде непременно факты, без всякого около них размышления».

С болью говорил о том, что даже Божественное приносится в жертву вызубренному, выученному отец Иоанн Кронштадтский: «Закон Божий не есть предмет преподавания. К евангельскому слову нельзя подходить с позиции исполнения программы, выставления оценок и ответов на экзамене. Результаты такой постановки учения – поистине чудовищны. Есть учебники, в коих по пунктам означено, что требуется для спасения души человеческой, и экзаменатор сбавляет цифру балла тому, кто не может припомнить всех этих пунктов… Где, наконец, и прежде всего – вера, о коей мы лицемерно заботимся» (Цитирую по книге Натальи Петровой «Повседневная жизнь русской школы от монастырского учения до ЕГЭ». М., 2016.)

Не знаю, как вы, но я, читая Иоанна Кронштадтского, думал о преподавании литературы и ЕГЭ по литературе.

В последнее десятилетие экзамен в школе стал играть такую роль, которую он никогда в ней не играл. Ибо впервые в истории русской школы от результатов этого экзамена зависит поступление в высшее учебное заведение. Больше того, не просто поступление, а поступление на бюджетное отделение, ибо для части поступающих платное отделение не по карману.

Отсюда массовое репетиторство, платные занятия, которые определяют готовность к экзаменам, огромное количество книг по подготовке к экзаменам, сборники готовых сочинений, сборники произведений классики в кратком изложении, лавина интернет-шпаргалок. А в школах сплошь и рядом методика преподавания заменяется методикой сдавания.

Давным-давно огромным успехом пользовалась книга Натальи Долининой «Прочитаем „Онегина“ вместе». Теперь – серия «Сдадим литературу на 100 баллов». От «прочитаем вместе» к «сдадим» – тот путь, который мы стремительно прошли.

Но вот чем все это еще обернулось. Оказалось, что при таком раскладе можно вообще этого самого «Онегина» и не читать.

Вот некоторые директора школ и предложили своим учителям в 11-х классах сократить уроки литературы, и даже вообще оставить их только на страницах журнала, а все часы перебросить на русский язык: литературу сдают 5% выпускников, она не плодоносна, а русский язык сдают все, и, главное, у всех этот результат учитывается при поступлении в вуз. Получил такое предложение и я. Но думал, что это все так, издержки, крайности. А потом прочел в выступлении тогдашнего (с 21 мая 2012 года по 19 августа 2016 года) министра образования и науки Дмитрия Ливанова, что это явление массовое. И вот что характерно: никто из родителей не возразил. Как говорится, ничего личного, только бизнес. Поистине, сатана там правит балл.

Меня потрясло сообщение Минобрнауки, которое я прочел в «Независимой газете» от 27 сентября 2016 года: «Результаты ЕГЭ не могут служить поводом для наказания муниципалитета, школы или отдельного педагога. Они должны корректно анализироваться и использоваться исключительно для повышения качества образования». Все так, все верно. Но что же делать при неудачах, не лучших результатах? «Учитывать разработанные Рособрнадзором методические рекомендации для подготовки к ЕГЭ по всем предметам и демоверсии экзаменационных материалов».

Итак, чтобы лучше сдавали экзамены, нужно, выходит, лучше готовиться к экзаменам. Работая городским методистом Москвы, я за 10 лет посетил около тысячи уроков. И хорошо знаю, что именно на уроках и формируется знание, и именно в них истоки незнания. И причины тут разные: плохая подготовка самого учителя, неинтересные и скучные уроки, а сегодня и ученики, для которых русский язык неродной и которые плохо понимают учителя. Вот на урок-то и нужно прежде всего идти. А лучше всего – задолго до экзаменов.

Вы видели, как бежит на соревнованиях спортсмен к прыжковой яме? Тут дело во многом в разбеге. А мы все толчемся – бортики у самой ямы. А разбег – это культура, начитанность, креативность, умение понимать прочитанное и умение излагать свои собственные мысли.

Итак, выходит, что главное – это результат, тот результат, к которому приводят экзаменационные баллы. Отсюда бесконечные мониторинги, репетиции экзаменов, бесчисленные тренировки на уровне натаскивания.

Но вот в чем самый главный вопрос. А какова содержательная полнота, научная выверенность, педагогическая правильность тех заданий, которые и приводят к баллам на экзамене? До этого качественность заданий и ответов учеников на эти задания проверялась довольно просто. В центре подготовки к экзаменам (не бесплатно, конечно же) проверяли, как, насколько готов выпускник к предстоящим экзаменам. Потом экзамен. А затем в ряде вузов дали задания такого же типа, как было на экзамене. И если все сходилось, то есть три было равно трем, а потом вновь тем же трем, то считалось, что мы получили выверенную истину.

А я вспоминаю такой случай из моей жизни. Врача что-то смутило в моей флюорографии. Конечно, проще всего было повторить снимок. Но он пошел другим путем. Сделали рентгеновский снимок. Потом ряд анализов крови. И после всего этого доктор тщательно выслушал меня, проверяя легкие. То есть он подходил со всех сторон. А в школе, что на уроках, что у репетитора, что в Интернете, что на курсах, за редким исключением, долбят одно и то же. Посмотрите сборник с материалами для подготовки к ЕГЭ: в них по 30 и даже 60 абсолютно однотипных заданий. Вот их и делают одно за другим до остервенения. Когда при подготовке к экзаменам я принципиально уходил от самой экзаменационной модели, скажем, предлагал сравнить описание Полтавского сражения в поэме Пушкина со стихотворением Лермонтова «Бородино», а «Бородино» с другим стихотворением того же поэта – «Валерик», или стихотворение Блока «Незнакомка» со стихотворением Маяковского «Нате!», мне порой ученики говорили: «А зачем? Этого же на экзамене не будет».