Крестные братья

Внимательно выслушав Григория Александровича, Бес попросил его тогда быть завтра дома до трех часов. А потом выпил с ним в честь знакомства рюмку коньяка.

Правда, в тот вечер Битман не очень-то поверил Кесареву. Слишком уж легковесным он ему показался. И спал в ту ночь плохо. Да и откуда ему было взяться, сну-то? Ведь на него «наехал» сам Лом, обложивший данью многих деловых людей в Сокольниках и постоянно поднимавший проценты. И платили… А что делать? Нашелся один смелый, так по странному стечению обстоятельств уже на следующий день угодил под машину.

И каково же было его удивление, когда на следующий день этот самый Лом заверил Григория Александровича, что рассматривает имевший между ними место инцидент как досадное недоразумение.

С того дня никто не тревожил Григория Александровича подобными недоразумениями. А самого Беса он увидел только через полгода.

Тот встретил Григория Александровича как старого и доброго знакомого. И после официальной рюмки коньяка предложил работать на него.

Битман сразу же согласился. Конечно, он предпочел бы работать один. Если бы не несколько «но»…

Времена менялись, и кустарям-одиночкам, каким являлся до сих пор Григорий Александрович, постепенно приходил конец. В Москве и области начиналась серьезная борьба за разделы и переделы сфер влияния. Все они подпадали так или иначе под чьи-то интересы.

За три года он часто встречался «по роду службы» с Кесаревым и проникся к нему самым настоящим уважением. Совершенно лишенный позы, что было весьма нехарактерно для многих авторитетов, привыкших к власти, Бес был умен, разборчив в людях и на крайность шел только тогда, когда иначе было уже нельзя.

И вот теперь он вдруг явился к нему чуть ли не с поезда.

– Что ж, Гриша, – наконец проговорил Бес, – ты не ошибаешься. Это действительно я. И пришел я к тебе, чтобы ты меня просветил.

– Как это? – искренне удивился Битман.

– А так, – продолжал Кесарев, – рассказал бы, что тут у вас творится.

Он выпил еще одну рюмку и, зацепив вилкой маленький, упругий огурчик, покрытый микро-скопическими пупырышками, аппетитно похрус-тел им.

– Слишком многое, я смотрю, изменилось за это время.

Да, за прошедшие восемь лет много воды утекло. И крови. Сейчас в столице правили иные короли, и занять свое место под солнцем было нелегко. Даже Бесу…

Выслушав обстоятельный рассказ Битмана, Кесарев перевел разговор в другое русло.

– Ну а ты чем занимаешься? – налил он очередную порцию «Лимонной».

– Я, Толя, – усмехнулся оживившийся Битман, – стал в некотором роде банкиром! Владею небольшим частным банком… под контролем Креста, конечно! – поспешил помянуть он лидера своей группировки, которому уже уделил достаточно внимания в ходе беседы с Бесом. – И премного этим владением доволен!

Григорий Александрович еще долго рассказывал с интересом слушавшему его Бесу о своей жизни и даже похвастался сыном, который заканчивает аспирантуру экономического факультета Московского университета.

Спать они легли под утро, благо что Григорию Александровичу, превратившемуся благодаря демократии из шейлока в банкира, спешить на службу уже не было никакой необходимости. Начальство, как известно, не опаздывает…

Глава 7

Кесарев жил на тихой Суворовской улице в по-строенной в начале восьмидесятых годов двенадцатиэтажной башне.

Строго говоря, это была уже новая квартира, полученная матерью после слома ее дома на соседней улице, носившей нелепое название – улица Девятая рота.

Именно здесь, где Толя Кесарев много лет назад играл в футбол и в хоккей, когда-то маршировали бравые усачи девятой роты Преображенского полка. Возможно, и сам первый перестройщик не раз громыхал здесь своими ботфортами.

Из Сокольников Кесарев доехал до Преображенки на метро. Ему очень хотелось подойти к дому именно со стороны площади.

Купив у выхода из метро газеты и несколько роскошных букетов роз, он перешел на другую сторону.

Повернув к кинотеатру имени Моссовета (знаменитый «Орион», где в свое время собиралась вся преображенская и окрестная шпана, был давно сломан), он вдруг услышал, как его окликнули:

– Толя!

Это была Галька Назарова, с которой он учился в школе. Конечно, теперь уже не Галька, а Галина Михайловна, но… для Беса она навсегда осталась Галькой.

И эта неожиданная встреча несказанно обрадовала его. Он даже увидел в ней некое доброе предзнаменование.

Обняв когда-то любившую его пятидесятилетнюю женщину, он поцеловал ее и протянул ей розы.

– Да ты что, Толя? – На глазах Гальки блеснули слезы. – Не надо! Тебе ведь они, наверное, для дела нужны!

– Надо, Галька, еще как надо! – улыбнулся Кесарев, стараясь скрыть охватившее и его волнение. – А цветы для того и предназначены, чтобы дарить их женщинам!

– Сколько же мы не виделись, Толя? – спросила вдруг Назарова. – Десять? Двенадцать?

– Около того, – улыбнулся Кесарев.

– А ты… – нерешительно начала было она.

– Да, Галя, – не стал обманывать ее Кесарев. – Я только что вернулся из колонии.

Они помолчали, думая об одном и том же. Неисповедимы не только пути Господни…

– А как у тебя дела? – снова улыбнулся Кесарев.

– Все нормально, Толя, – как-то уж слишком быстро произнесла Назарова, и Кесарев понял, что до нормальности у Гальки, по всей видимости, далеко.

Жизнь у Гальки не сложилась. По-своему, конечно. Она очень долго не выходила замуж. И вы-шла только потому, что не выходить уже было нельзя. И до сих пор… любила его, Толю Кесарева, с которым когда-то целовалась в сквере. И пригласи он ее сейчас к себе…

Может быть, при других обстоятельствах он бы и пригласил. Но сегодня ему очень хотелось побыть одному. И он сказал:

– Заходи как-нибудь, Галя! Буду рад!

И по этому «как-нибудь» Галька поняла, что заходить ей к Кесареву не стоит.

– Зайду! – тем не менее жалко улыбнулась она.

Кесарев долго смотрел на ее все еще стройную удаляющуюся фигуру. Ему было грустно.

Войдя в квартиру, он сразу же открыл все окна и принялся за уборку. Именно об этом он почему-то мечтал последние месяцы перед освобождением. И теперь с удовольствием мыл, драил, протирал…

Часа через три Кесарев отправился в магазины, благо их только в его доме было целых пять. Вернулся он с полными сумками продуктов и в сопровождении трех молодцов из «Шарпа», где приобрел всевозможную технику. Потом расставил вазы с цветами. Все! Теперь можно было и отобедать.

Он пожарил в микроволновке цыплят и заставил весь стол всяческой вкуснятиной. Затем налил большую хрустальную рюмку «Лимонной».

– С новосельем, Толя! – поздравил он сам себя и с удовольствием выпил.

Пообедав, Кесарев сварил кофе и развалился на тахте. Давно он не испытывал такого наслаждения.

Потом принялся за газеты. Почти все они сообщали об убийствах на Лавочкина и Гастелло. И чего только не нагородили журналисты! И борьбу кланов и месть! А один дописался аж до ревности!

«Дурачки, – отбросил последнюю газету Кесарев, – все куда проще… Один продал, других наняли, третий… наказал… Вот и все…»

Ладно, черт с ними, пусть разбираются! Все равно не разберутся… Ему о другом надо думать. О будущем. Ведь, по сути, предстояло начать все сначала.

Что ж, и начнет… А ждут его впереди далеко не розы, благоухавшие сейчас в квартире, а пистолеты и автоматы (ножи теперь казались невинной детской игрушкой).

Добровольно никто ничего не даст… «Никогда ни у кого не просите… сами все дадут…» – вспомнил он Булгакова. И усмехнулся. Эх, Михал Афанасьич, Михал Афанасьич! Ни хрена никто не даст! Хоть проси, хоть не проси!

Да что там далеко ходить? Его отношения с тем же Крестом никогда не были особенно теплыми. Так чего же ожидать от него сейчас? Ведь как-никак он конкурент, а конкурентов никто не жа-лует…

Вторые же роли не для него! Не ему ходить под кем бы то ни было. Это однозначно.

Как бы ни сложилась его жизнь, но наследственность сказывалась. Талантливый отец, прекрасно воспитанная и образованная мать, привившая ему любовь к чтению… И даже тот… другой, с которым позже связала свою судьбу мать, был далеко не заурядным человеком…

Но жизнь сложилась именно так, как сложилась. И в сорок шесть лет он уже не поступит на факультет журналистики, о котором когда-то мечтал. Он вообще уже больше никуда не поступит.

«Дорога в жизни одна…» – вдруг вспомнил он песню своей молодости об оборванце, подравшемся с матросом «из-за пары распущенных кос».

Да, дорога у каждого своя, и у него тоже, и никуда ему уже не свернуть, при всем желании. Даже если на ней и стреляют…

А с Галькой он, конечно, зря так… «Как-нибудь…» А может, и не зря. Правда в любом случае лучше.

Когда Кесарев проснулся, было уже около шести часов.

Он сварил кофе и взял телефонную трубку.

– Слушаю! – почти сразу же ответил хорошо знакомый баритон.

– Здравствуй, Олег!

– А, Толя! – в общем-то равнодушно прозвучало на том конце провода. – С возвращеньицем!

– Спасибо!

Кесарев вовсе не ожидал, что Крест зайдется от радости. Но отчетливый холодок, который собеседник даже не посчитал нужным скрыть, был ему неприятен. И поскольку Крест, как чувствовалось, не собирался продолжать разговор, Кесарев сухо сказал:

– Когда мы сможем увидеться?

И снова – холодный душ, да еще после долгой паузы.

– Ну, приезжай часам к девяти в «Фиалку»…

И, не прощаясь, Крест положил трубку, как это обычно делают большие начальники. Видно, он и на самом деле возомнил о себе, что ж, тем хуже для него…

«Заходи как-нибудь, Галя…» – вспомнил Кесарев. Вот именно! «Ну, приезжай…»

Глава 8

До Сокольников Кесарев ехал на троллейбусе. Ему хотелось посмотреть на родные места, которые он не видел вот уже столько лет.

Как ни странно, но вокруг мало что изменилось. Те же обшарпанные дома непонятного цвета, те же грязные и ставшие какими-то неуютными дворы, та же маслянистая и еще более загаженная Яуза.

Проезжая Матросский мост, Кесарев сначала по-смотрел все-таки направо и увидел все ту же толстую трубу, перекинутую через Яузу напротив женского сумасшедшего дома.

И вдруг с какой-то поразившей его отчетливостью увидел жаркий июльский день и себя, идущего по этой трубе на другую сторону, к пляжу, где проводил летом почти все свободное время. А за ним гуськом шли его приятели, многих из которых уж нет, а иные – далече…

Боже, как давно это было… А как будто вчера! Только где этот жаркий июльский день и тот идущий через Яузу мальчик?.. И был ли он вообще… этот мальчик…

В самом конце моста Кесарев все же не выдержал и посмотрел налево: «Матросска»…

И он снова увидел себя. На этот раз входящего в камеру и небрежно бросающего ее обитателям: «Привет!»

Никто тогда не ответил на его приветствие. И только часа через полтора к нему нарочито развязной походкой подошел угловатый парень и спросил, по какой статье он «чалится». И услышав, что по сто сорок четвертой, протянул новичку свою жилистую руку: Крест!

Стромынка, Короленко, Русаковская… Родные, тысячи раз виденные места. И привыкшему к их патриархальности Кесареву было странно видеть то там, то здесь нерусские названия магазинов: «Sharp», «Shop», «Panasonic»… Ну почему не «Катюша» или «Калинка»?

«Перестроили»…

Пройдя от метро до входа в парк, он не встретил ни одного знакомого. А бывало, только и слышал: «Привет, Толя! Здравствуй, Толик! Салют, Бес!»

И странное дело! Он, считавший Сокольники своим вторым домом, вдруг почувствовал себя в них совершенно чужим и никому не нужным! Даже в проклятой Мордве он никогда не испытывал того щемящего чувства одиночества, какое вдруг охватило его сейчас. Откуда оно шло? Трудно сказать…

Крест сидел на террасе. Но когда Кесарев попытался было туда войти, ему преградили дорогу двое здоровенных парней.

– Далеко, приятель? – угрожающе-вежливо уставился на него рыжий детина с могучей шеей борца и с расплющенными ушами.

– К Кресту, – холодно ответил Кесарев, глядя детине в переносицу.

– А зачем?

– Слушай, баклан, – уже зло произнес Кесарев, – не представляйся идиотом, ты и так им являешься! Я – Бес!

Но его некогда громкое имя не произвело на охранников ни малейшего впечатления. Ну, Бес так Бес! Подумаешь, невидаль какая!

– Может, врезать ему? – посмотрел рыжий на приятеля. – Тоже мне…

Договорить он не успел. Кесарев коротким ударом в печень посадил верзилу на пол и, быстро сунув руку в карман куртки, в упор посмотрел на второго мордоворота.

– Свали с дороги, сучонок!

Он шел напролом. Поскольку был уверен, что подобной увертюрой Крест хотел сразу же поставить его на место.

И пока парень тяжело раздумывал, что ему делать, не сводя настороженного и теперь уже испуганного взгляда с правой руки Кесарева, к ним подошел Юра Граф.

– Что за базар, Толя? – улыбаясь, протянул он Кесареву руку.

– Учу вежливости ваших шестерок! – холодно ответил тот.

Небрежным, воистину графским движением руки Юра сделал детине знак успокоиться, и тот сразу же склонился над все еще сидящим на полу товарищем.

– Извини, Толя, – насмешливо сказал Граф, – почти полная смена караула.

Но его взгляд сказал Бесу куда больше.

Они никогда не клялись друг другу в любви. Тем не менее отношения между ними всегда были дружескими. И наверное, поэтому Граф шепнул ему по дороге к столику, за которым восседал Крест:

– Не лезь на рожон…

И Бес слегка кивнул.

– Боже мой, какие лица! – услышал он в следующее мгновение низкий голос Креста и увидел его улыбающееся лицо, на котором застыло ранее не свойственное ему выражение надменности. – Садись, Толя! С прибытием в столицу!

– Здравствуй, Олег! – пожал Кесарев протянутую руку, быстро окинув взглядом окружение Креста.

Сплошь незнакомые лица, и на большинстве – ни приветливости, ни почтения, ни даже интереса к весьма известному сравнительно недавно в их кругах человеку.

Впрочем, это были уже другие круги. Не его, не бесовские. И Кесарев сразу понял это.

– А у нас, видишь ли, – продолжал Крест, глядя на севшего рядом с ним Кесарева, – траур… Мореного вчера убили и… еще одного… Так что давай помянем!

Как только он произнес эти слова, сидевший напротив парень в красном пиджаке наполнил рюмки водкой. И Бес с явной неохотой взял свою. Крест с самого начала пошел на беспредел. По старым воровским законам он, встретив «откинувшегося» кореша, обязан был поднять первый тост «за тех, кто на зоне», и только потом провозглашать остальные.

Но… «не лезь на рожон…»

– Ну что же, – как показалось Бесу, с некоторой насмешкой глядя на него, произнес, поднимаясь со своего места, Крест, – помянем рабов Божиих Леонида и Виталия!

И медленно, смакуя, выпил водку. Поднявшаяся вслед за своим главарем «братия» последовала его примеру.

Выпил и Бес.

– Ну что, Толя, – закусывая маринованным помидором, спросил Крест, – как там?

– Неужели забыл? – улыбнулся Кесарев. – Что-то не верится!

Еще бы верилось! Четырнадцать, как одна копеечка, лет вряд ли можно забыть, даже разъезжая в «мерседесе»…

– Да как тебе сказать? – с равнодушием человека, которому при любом раскладе подобные путешествия уже не грозят, поморщился Крест. – Забыть, конечно, не забыл, но и вспоминать особо не вспоминаю… Других дел хватает! Ты, кстати, сам-то чем думаешь заняться? Не сельским хозяйством? – улыбнулся он, явно имея в виду Егора Прокудина – Шукшина из «Калины красной».

Надо заметить, что за восемь лет Крест сильно изменился. Теперь рядом с Кесаревым сидел вальяжный и очень уверенный в себе человек, который мог себе позволить фразы типа «ты, кстати…».

Крест прекрасно знал, для чего пришел к нему Кесарев, но сам предлагать ничего не стал, а ждал, когда тот попросит. Ладно, придется проглотить и это «кстати»… Но инициативу пора перехватывать.

Да и с чего он взял, что Бес пришел к нему побираться?

– Нет, Олег, – улыбнулся Кесарев, – сельским хозяйством пусть занимаются другие! Мы хотим кое-чем заняться в Сокольниках…

Да, Бес всегда оставался Бесом. И даже сейчас, когда их разделяла пропасть, он не просил, а ставил в известность. Это уже хуже. Одно дело иметь Беса просителем, и совсем другое – конкурентом! Врагу не пожелаешь! И все же…

– А кто это «мы»? – осторожно поинтересовался Крест.

– За всех говорить не буду, – улыбнулся Бес, видя, что пущенная им стрела попала в цель. – Но некоторых ты знаешь…

Крест и не рассчитывал, что Бес назовет ему тех, с кем решил открыть свое дело. Но догадывался: старая гвардия… На кого же еще может опереться Бес?

Да, старая гвардия не принимала новых требований, а люди там были серьезные, не считаться с ними было нельзя. И вот теперь у них появился лидер. И еще какой! Ну а в том, что сам Бес очень быстро въедет в новое время, Крест не сомневался.

Крест понял это давно. Еще в «Матросске». Хотя с ними и сидел самый отчаянный «блатняк» со всей Москвы, Кесарев уже через неделю верховодил в камере, оттеснив его на вторые позиции. Да и потом он всегда был впереди.

«И чего тебе дали не пятнадцать лет? – подумал Крест про себя, глядя на спокойное и улыбающееся лицо Беса. – Возись теперь с тобой!»

Да, это была лишняя зубная боль. А ее Крест не любил. Но отмахнуться от Беса он не мог. Конечно, «друга Толю» могут по одному его жесту прямо здесь разорвать на куски. Но… не мог он уже сделать такого жеста.

«За всех говорить не буду…» Если это и не угроза, то уж во всяком случае предупреждение. Хотя почему не угроза? Угроза и есть! Старая гвардия Беса ему не простит…

Значит… надо посмотреть. А там… утро вечера мудренее.

– Слушай, Толя, – нарушил он наконец несколько затянувшуюся паузу, – мы с тобой обязательно поговорим, и думаю, что договоримся! Но только не сегодня и не завтра… Завтра у нас похороны Мореного! Советую тебе тоже прийти… На Ваганьковском в два часа! Почти вся «братва» будет!

Да, предложение было заманчивым, что и говорить! Многое делал в своей жизни Бес, а на похоронах убитого им человека еще не присутствовал…

Но ничего не поделаешь, идти надо. Иначе можно насторожить и без того занервничавшего Креста. Да и «братву» повидать тоже нужно, когда еще всех увидишь… Кто знает, к кому придется обратиться.

– Да, конечно, Олег, о чем речь… Приду.

– Ну вот и прекрасно! – улыбнулся Крест. – А теперь давай по рюмахе!

И он уже сам, без шестерки, налил во вместительные рюмки водку.

Дрогнул Крест. И надо его додавить.

– А ты, я вижу, – внимательно посмотрел на Креста Бес, – начал забывать законы-то…

– Что ты имеешь в виду? – вскинулся тот, не очень-то любивший, когда ему напоминали о подобных вещах.

Как-никак он был настоящим вором в законе. И не покупал это звание, а заслужил делами, как и сидевший рядом с ним Бес.

– Да все хотел от тебя тост услышать, – пожал плечами Кесарев, – да, наверное, придется теперь самому произносить. Поймут? – насмешливо кивнул он в сторону окружавших их красных и зеленых пиджаков.

– Поймут! – нахмурился услышавший в упреке Беса еще один намек на старую гвардию и решивший спустить на тормозах свой прокол Крест.

– А теперь, – поднялся Бес, – выпьем за тех, кто там – не дай Бог нам!

Все дружно выпили.

После четвертой рюмки Крест стал больше похож на прежнего Олега Горелова, которого так хорошо узнал Кесарев еще много лет назад в камере «Матросски».

Оттаял и сам Бес и с удовольствием вспоминал и «дела давно минувших дней», и «лица, давно позабытые»… Как бы там ни было, Крест тоже был частью его молодости.

К концу вечера Крест проникся симпатией к старому корешу настолько, что на личном «вольво» подвез его до дома. И даже обещал заехать за ним завтра по дороге на кладбище. Ему и на самом деле было по дороге, поскольку жил он на Большой Черкизовской.

И Бесу сейчас было уже все равно, было ли это игрой или Крест поддался настроению. Главное, он, Кесарев, играл белым цветом и инициатива была на его стороне.

И Крест заехал за ним вместе со своим советником Семеном Корнеевым по кличке Сухой. Без пятнадцати два они были уже на Ваганьковском.

Давно отвыкший удивляться чему-нибудь, Бес с изумлением смотрел на это театрализованное представление. Можно было подумать, что хоронят известного писателя: цветы, венки, траурные ленты… И машины, машины, машины…

Интересно, знают ли церковники, кого отпевают? Впрочем, им-то какая разница? За деньги они отпоют, если понадобится, и самого черта.

Глядя на заплаканную вдову и мать убитого им Мореного, Бес не испытывал ни малейшего сожаления. Как и раскаяния. Ведь, по сути дела, это не Мореного, а его, Беса, должны были бы сейчас хоронить. Правда, без цветов и отпевания. Да и слез тоже, наверное, не было бы.

Все сделано по справедливости. У него отняли восемь лет жизни, а потом захотели отнять и саму жизнь. Ничего не поделаешь, угол отражения всегда равен углу падения…

Удивила его и «братва». Узнавать его, конечно, узнавали, но вот особого восторга он что-то ни у кого не заметил. Ну, привет, ну, освободился, ну, вот такие у нас дела. И все… Дальше как отрезано. Ни поговорить по душам, ни помочь никто не предложил. По всей видимости, «капитализм» проник и в их мир. Что же, тем хуже для мира.

Да, и раньше в нем жили далеко не ангелы, но законы чтили свято, и серьезные разборки решались соборно. Тому, кто посмел бы подставить кореша ментам или под автомат, лучше вообще не родиться!

Правда, человека четыре все же выразили радость от встречи с Бесом и даже предложили заезжать, оставив на память… визитные карточки. Мельком взглянув на них, Кесарев увидел уже осточертевшие за дни его пребывания в столице все эти «ресурсбанки», «инвесткапиталы» и прочие громкие названия.

А почему он, собственно, решил, что к нему сразу же полезут обниматься? Кто он для них, всех этих «инвестов» и «ресурсов»? Да никто! Пока никто, а в будущем – возможный конкурент. Ведь всем ясно, что Бес не будет сидеть сложа руки. А раз так… Знай свое место, собака!

Ладно, узнал. Но – еще не вечер. Голова и руки у него, слава Богу, есть, и неплохие! Остальное приложится.

С кладбища целой кавалькадой отправились на поминки. В «Фиалку».

Бес снова ехал с Крестом, но уже без Корнеева, пересевшего в другую машину. Разговор не клеился. И после пары ничего не значащих фраз оба замолчали. Крест вообще пребывал все эти дни в мрачной задумчивости. И было отчего! Как-никак Мореный ходил в его ближайших помощниках. А в него всадили пулю и не поморщились. Хорошо, если тот сам перебежал кому-то дорогу, а если это предупреждают Креста? Да еще этот чертов Бес навалился со своим делом…

Ну а самому Бесу вздыхать об убиенном Мореном было как-то неудобно. Да и ни к чему. Да, был, да, «ссучился», да, теперь нету! Что еще говорить?

Поминки были как поминки. Сначала – тишина и скорбь, потом – шум и даже смех. Ничего не поделаешь, живое – живым…

Кесарев не был восточным человеком, но принцип: за столом врага – ничего – соблюдал. И выпил всего пару рюмок, когда ему наливал сам Крест. Тут уж нельзя было отказываться.

К своему удивлению, Бес очнулся в машине. Неужели он так окосел с двух рюмок? На него не похоже: крепкой на спиртное головой он отличался всегда.

Нет, что-то здесь не так. Значит, надо лежать и тихонечко посапывать в дырочки. Пока не прояснится.

Прояснилось довольно скоро. Один из сидевших рядом с ним парней принялся объяснять водителю, как лучше избежать встречи с гаишниками. Вот только зачем ее надо было избегать? Как это – зачем? Из-за него. К чему лишний раз светиться?

Нет, не так прост Крест. Не захотел ждать, пока он начнет свое «дело», и решил предупредить. А может, и он с Мореным заодно? Кто теперь что поймет в этом запутанном клубке? Вчера вор в законе, сего-дня… да кто угодно! Вот и гадай-угадывай…

Ясно пока одно. Надо сматываться из этой теплой компании, и сматываться побыстрей.

Бес осторожно пошевелил руками. Не связаны. Уже хорошо.

Наконец машина остановилась.

– Как он? – спросил сидевший на переднем сиденье парень, поворачиваясь назад.

– Дрыхнет! – ответил один из сидевших рядом с Бесом, больно ткнув его пальцами в бок.

– Придется нести! – вздохнул парень на перед-нем сиденье. – Может, свяжем?

– Зачем? – усмехнулся другой. – После такой лошадиной дозы хорошо, если он к утру очухается! Да и что он один может нам сделать?

– Ну-ну!

А вот это он напрасно, насчет того, что он может сделать! Ей-богу, напрасно! Что ж, дураки учатся на собственном опыте. А ведь Крест наверняка предупредил, с кем они имеют дело. Не мог не предупредить.

Бес уже понял, что ему всыпали в водку какой-то гадости. Поэтому он и «поплыл» с двух рюмок. Вот только приплывет он совсем не туда, куда наметил Крест.

«Да и что он один может…» Сможет! Еще как сможет!..