Саш in блюз. Сборник трогательных и драматичных воспоминаний

Демонстрация

Каким долгожданным это слово было для меня в детстве. 7 ноября – праздник, день Великой Октябрьской социалистической революции.

Во всех школах были разбиты пункты голосования за депутатов районов города, почему-то 7 ноября иногда совпадало и с днем выборов. В фойе школы вы могли сделать два очень полезных и важных дела: проголосовать за полюбившегося депутата и откушать сладостей, которые продавали там же. То есть для ребёнка десяти-двенадцати лет 7 ноября был ещё и гастрономическим праздником. Отчётливо помню зелёный тархун, свежий хворост, безе и молочный коктейль.

Голосовали мы с утра, действо начиналось в 10.00. Мой славный дед был депутатом одного из районов города и управляющим строительным трестом; шествие нашей колонны из ста человек с транспарантами и шарами начиналось от улицы Лево-Булачной и продолжалось до площади Свободы. Дед – во главе колонны.

Ребёнком я была подвижным, и мне нравились все идеи хулиганского содержания, например прокалывание булавками шаров трудящихся и забрызгивание жижей из снега и грязи впереди идущих демонстрантов. Так как большинство впереди идущих были в праздничном подпитии, хулиганских выходок наших никто не замечал.

А мы, ватага девчонок и мальчишек-пакостников, счастливые и румяные, возвращались домой, где нас неизменно ждал фильм «Неуловимые мстители» режиссёра Эдмонда Кеосаяна и праздничный обед в честь Великого Октября.

«Артек» в сосновом лесу

Летние лагеря для детей – лучший отдых для матери.

Элизабет Клингер

Моя соседка, на четыре года старше, съездив в международный пионерский лагерь «Артек», с упоением рассказывала, как там было умопомрачительно интересно. Впечатлившись, решила и я поехать в пионерский лагерь, правда, не в «Артек», а в «Сосновый бор», который был гораздо ближе Крыма, в родном Татарстане. Путёвки в «Сосновый бор» нам с одноклассницей были куплены, отправление утром в один из жарких июльских дней. Провожала меня мама, которая была занята ожиданием появления на свет моего младшего брата.

В лагерь прибыли к полудню; разместили нас в деревянном доме, в каждой из комнат которого проживало по двадцать детей, мальчишек или девчонок. Лагерь находился, как и следовало из названия, в сосновом лесу совсем рядом с Волгой.

Вскоре я узнала, что здесь существует РАСПОРЯДОК ДНЯ. Очень жёсткий, на взгляд девочки, привыкшей к вольготной жизни в городе или у бабушки на даче. Лагерный режим очень меня смущал. Особенно шокировала его утренняя часть: подъём в 7 утра, 7.00—7.15 – утренние процедуры, 7.30 – построение на общей линейке и гимнастика, 8.00 – завтрак. Завтрак заканчивался в 8.15 утра, и с этого времени пионерам и комсомольцам непонятно чем следовало заниматься. Собственно, заняться-то было и нечем. Многие разгуливали по территории, ребята постарше играли в волейбол и футбол. В общем, до обеда определённо нечего было делать, при всём при этом спать или просто лежать на кровати не разрешалось.

Жара в то время на улице стояла невыносимая, и я стала докучать пионервожатой вопросами, почему бы нам не пойти искупаться. Оказалось, что для этого надо получить разрешение начальника лагеря, и «вообще, это вопрос очень серьёзный, так как все мы маленькие, и кто-то из нас может утонуть». Для меня этот ответ казался более чем странным, ведь летом у бабушки на даче я могла пойти купаться одна и ни разу (ни разу!) не пыталась утонуть.

Наступил вечер первого лагерного дня – и опять ничего увлекательного, ужин в 19.00, а в 22.00 отбой, и все были обязаны лечь спать. Соседка моя, побывавшая в «Артеке», рассказывала, что их в международном лагере постоянно развлекали, было интересное общение, да ещё и с ребятами из разных стран. В «Сосновом бору» ничего такого не было. Я снова донимаю пионервожатую – теперь уже вопросом, когда у нас будет дискотека, на что она мне отвечает, что дискотека только в субботу, а пока идите и рисуйте стенгазету. «Муштра хуже, чем в школе», – подумала я.

Через пару дней такого мучительного отдыха я начала симулировать простуду, чтобы быть высланной к родителям в город. Начальник лагеря даже привёз мне лекарства и синюю лампу для прогревания носа и ушей. Я продолжала изображать страдание от болезни и охать, но никто на мои причитания внимания не обращал.

Тогда я решила бежать. Собрала свои вещи, села в автобус и через час была дома. Мама, увидев меня на пороге, чуть не родила будущего моего младшего брата. Она сказала: «Хорошо, раз не хочешь отдыхать в лагере, не надо, только мы должны ещё раз съездить туда, чтобы всех успокоить, там, наверное, паника». И действительно, когда мы вернулись в пионерский лагерь, пионервожатые плакали горькими слезами – они думали, что я утонула в Волге или потерялась в лесу. Начальник лагеря тоже был расстроен, хотя и не плакал. Больше я никогда в пионерских лагерях не была. Не люблю я ходить строем да под чью-то дудку! Вернее, под чьи-то горны и барабаны…

Пионеры-герои

Этот поезд в огне, и нам не на что больше жать,

Этот поезд в огне, и нам некуда больше бежать.

Борис Гребенщиков

В возрасте девяти-десяти лет всех нас, школьников, принимали в пионеры. Комсомольцы вручили нам по красному галстуку и по значку с изображением В. И. Ленина. Галстук у меня был ярко-красный и всегда немного мятый. Для того чтобы галстук был не мятый, необходимо было его каждый день гладить перед школой. Отличника от двоечника всегда можно было отличить по его галстуку: у отличника он был чистый, яркий, выглаженный, у двоечника – грязный, мятый, в чернилах, иногда рваный.

Особо ответственные пионеры входили в состав пионерской дружины; им было дозволено находиться во время перемены и после школьных уроков в пионерской рубке и вышагивать на торжественных мероприятиях с барабаном и с согнуто-поднятой над головой рукой.

Случалось и такое, что за какую-либо провинность ученика-пионера могли на неделю лишить галстука, а за совсем уж серьёзное хулиганство грозились и вовсе исключить из пионерской организации, чего все мои одноклассники очень боялись.

Существовал определённый образ пионера – эдакого хорошиста, которому надо было соответствовать. С детства мы были буквально нашпигованы литературой патриотического содержания. В список книг для обязательного прочтения входили и рассказы о пионерах-героях, совершивших подвиги в годы Великой Отечественной войны, среди которых Марат Казей, Лёня Голиков, Валя Котик. Эти и многие другие дети принимали участие в боевых действиях в составе воинских частей, участвовали в подполье на оккупированных территориях, многие были казнены, большинство удостоены звания Героев Советского Союза.

Такому образу пионера-героя в мирное время соответствовать было максимально трудно: что мог сделать каждый из нас в школьные годы? Учиться на «отлично», помогать старшим, поддерживать младших…

А героем-то быть хотелось, поэтому каждый партизанил как мог.

Штатная ситуация – мы всем классом срываем урок рисования. Помню ту учительницу, тщетно пытавшуюся научить нас правильно рисовать домики и солнышки: взгляд безумный, блуждающий, речь еле слышная. И вот – общее собрание, разбор полётов. Нас вызывают к классному руководителю и строго так спрашивают: «Кто зачинщик, кто сорвал урок?». Какое-то время все молчат, но вскоре нехотя, но начинают сдавать «своих» и указывают на нас с подругой. Мы, конечно, пели на задней галёрочной парте песню «Ягода малина» Валентины Легкоступовой, но мы же были не единственными, кто срывал уроки, и никак уж мы не были подстрекателями этого срыва. Меня вызывают к учителю, спрашивают: «Срывала урок?» Я соглашаюсь. Спрашивают: «Кто ещё срывал?» Здесь я уже молчу, доносчиком никогда не была. В итоге я – заводила, ответственная за «недостойный высокого звания пионера поступок». Родителей незамедлительно вызывают в школу. Мама удивлялась и говорила: «Как такое может быть – срывали все, а виновата ты одна?» Пусть и так, зато совесть моя чиста, думала я. Мама просто не знала, что я – не предатель. «Всё-таки есть во мне что-то от пионера-героя», – надеялась я.

***

Для современной молодёжи красный пионерский галстук – фетиш, для нас же – нечто большее: напоминание о нашем детстве и о пионерах-героях.

Макулатура и металлолом

Школа обязала моего ребёнка ежемесячно сдавать макулатуру.

Пришлось подписаться ещё на три газеты.

Сергей Федоров

Сбор макулатуры и металлолома – неотъемлемая часть советской эпохи и обязательная программа общественно-полезного труда. Их проводили по несколько раз в год. Один из них, как правило, выпадал на День пионерии, 19 мая.

Накануне, 18 мая, мы с одноклассницами оббегали квартиры многоэтажных домов, выпрашивая старые газеты и журналы. Собрать удавалось немного – жители советских городов в соответствии с распоряжением Госснаба и Госкомиздата СССР сами копили макулатуру на своих балконах и в кладовках. За двадцать сданных килограммов граждане Советского Союза могли получить собрания сочинений великих русских классиков – Льва Толстого, Фёдора Достоевского и некоторых других писателей.

Рядом со входом в школу стояли ответственные пионеры, которые у нас собранную макулатуру принимали и взвешивали, записывая, из какого мы класса. Особо отличившимся и перевыполнившим план давали грамоты за неоценимый вклад в сбережение природных ресурсов, ведь «60 килограммов макулатуры спасали целое дерево»!

Мальчики были заняты сбором металлолома. Тащили всё – железные вёдра, крышки от люков, обломки железных рельсов. Мальчикам тоже давали грамоты.

Мне нравилось, что накануне Дня пионерии можно было не готовиться к урокам, так как 19 мая уроков почти не было, все были заняты проведением торжественных мероприятий и сбором бумажек с железяками.

У нас, детей того поколения, не было чёткого представления, зачем надо было сдавать макулатуру и металлолом, мы просто поступали «как все», испытывая некоторый дискомфорт и стадное чувство. Никчёмность всех этих праздничных торжеств я ощутила в пятом классе, через месяц после Дня пионерии, когда нашла всю собранную нами макулатуру за школой, промокшую от дождя…

Украина. Киев

Самое приятное путешествие – возвращаться домой.

Кларк Грисвулд

Какой я помню Украину, тогда ещё в составе Союза Советских Социалистических Республик? Очень своеобразно помню.

Мне 11 лет. Лето, нас в купе поезда четверо – я, мама, подруга мамы и её сын, мой ровесник. Мама с детства страдает близорукостью и носит очки. Выходим в Киеве из поезда, мамин каблук цепляется за неровности на ступеньке, и она распластывается на перроне. Травм серьёзных избежали, но очки были безнадёжно разбиты. О, ужас, катастрофа! – тогда, в восьмидесятые, именно так всё и выглядело – очки выдавались каким-то очень сложным образом и только по месту жительства. Запасных у мамы не было, так что столицу Украины, со всеми её красотами, мама не увидела: степень близорукости была уж очень высокой.

Почему Киев не увидела я?

Поселились мы у высокопоставленных родственников маминой подруги, военных. Ступив за порог их дома, я поняла, что нарушение установленных здесь правил грозит мне чем-то страшным, может быть, даже выдворением из украинской столицы. За две недели мне пришлось продемонстрировать все навыки bon tone, что далось с большим трудом (можете себе представить, как я радовалась, покидая дом «радушных» киевских хозяев). Но это были не все мучения, испытанные мной на Украине.

Киев я не смогла увидеть ещё и по причине хронического недосыпания. Спальных мест в квартире было, мягко говоря, недостаточно, и мы установили очерёдность: один день на узкой кровати спим мы с мамой, на другой – мамина подруга с сыном. И один день – о, счастье! – на широкой кровати.

Кровать была узкой и неудобной, а мама большой и храпящей, поэтому шансов выспаться у меня не было. А сонный человек – путешественник так себе.

В общем, Киев для меня в 11 моих лет так и остался незнакомой, но, вероятно, красивой столицей Украинской ССР.

Как мы «солили» уроки

Я никогда не позволял, чтобы мои школьные занятия мешали моему образованию.

Марк Твен

Был солнечный май. Училась я в пятом классе, изыскивая любую возможность, чтобы в школу не пойти, так как учиться, как и все дети моего возраста, не очень любила. Готова была болеть и ежечасно мерить температуру, полоскать горло фурацилином, есть мёд, пить горькие таблетки, только бы остаться дома. Жила я тогда временно у бабушки с дедушкой. По соседству проживала моя подруга Наталья, четырьмя годами старше. Распивая вечером чай на Наташиной кухне, задумали мы «просолить» все уроки следующего дня. Мысль эта пришлась нам по нраву и очень грела душу. Наташа тоже не очень любила ходить в школу, и мы постоянно что-нибудь придумывали: натирали градусник, чтобы достичь в нём нужной температуры, пили йод, ели снег, выходили раздетыми на балкон…

Итак, было решено – вместо уроков идём в кино, гуляем по городу, едим мороженое.

Утро следующего дня. Бабушка торжественно вручает мне букет тюльпанов «для классной руководительницы» в знак благодарности за то, что меня не только терпит, но ещё и учит. Я в недоумении. Отнекиваться от тюльпанов, значит, выдать себя и нашу вчерашнюю договорённость с Наташей. Пришлось взять цветы с собой. Когда Наташа увидела меня с букетом цветов, с ней от смеха случилась истерика. Я стояла растерянная, не зная, как избавиться от цветов. Выбрасывать было жалко – всё-таки выращены они были в нашем саду, и я решила их продать. Мы с Наташей отправились в подземный переход, где обычно и торгуют цветами, я скромно встала у стенки и робким голосом начала предлагать свой товар мимо шагающим и спешащим на работу людям. Сначала мои цветы никого не интересовали, но вскоре появился-таки наш спаситель – молодой военный – и купил всё разом за один рубль. Один рубль в советское время?! Это же были деньги!

Теперь мы разжились финансами на кино и мороженое. Отправились в кинотеатр «Спутник» на «Инопланетянку» режиссёра Якова Сегеля. Смысл фильма был мне не очень понятен в силу малого возраста, зато в памяти хорошо зафиксировалось то, что вместо скучных уроков можно находиться в полупустом кинозале и смотреть кино.

Следующим по плану было кафе-мороженое, что находилось рядом с домом. До сих пор помню шоколадный запах внутри этого чуда советской дофастфудовской эпохи. Мороженое было самым обычным, но посыпанным шоколадной стружкой и в треугольных железных чашечках. В советское время стеклянная посуда была роскошью, да и билась она, не в пример железной, постоянно.

Время обеденное – увы, пора возвращаться. Дома я что-то напутала с уроками, и бабушке стало понятно, что в школе я не была. Нотации читались весь вечер. Я была так напугана, что потом ещё долго уроки не прогуливала совсем.

Учитель литературы

Воспитателем и учителем надо родиться; им руководит прирождённый такт.

Адольф Дистервег

Из школьной поры, как ни странно, в памяти моей – учитель русского языка и литературы. Звали её Мара Александровна, и преподавала она у нас в старших классах. Помню её не потому, что она меня любила или как-то выделяла, скорее даже наоборот. У нашего преподавателя были странные методы преподавания и воспитания – на мой взгляд, очень эффективные. Мара Александровна определённо обладала даром разговорить ученика на изучаемую тему. Как у неё это получалось? Легко. На дом к прочтению задавалось какое-либо литературное произведение – скажем, «Мастер и Маргарита» Булгакова. На следующем уроке Мара Александровна задавала вопросы о прочитанном, каждый из присутствующих должен был поднять руку и ответить. Один ответ – один балл. Захотели получить «пятёрку», будьте добры ответить пять раз за урок. Если не поднимали руку ни разу, получали «двойку». «Два» в четверти и «два» за год. Стимуляция «двойками» в дневнике по литературе была мощнейшая. Читали все!

В старших классах мы, даже прогуливая все остальные уроки, непременно успевали на литературу Мары Александровны. «Собирались лодыри на каток, а попали лодыри на урок» – это было про нас. Слушали мы её как зачарованные. Вот несколько запомнившихся фраз из того, что она нам говорила: «Если выступаете с докладом, никогда не упоминайте более одной цифры, все остальные не запоминаются» и «На самоубийство способен только сильный человек». Про убийство и самоубийство мы очень много беседовали, когда проходили «Преступление и наказание» Фёдора Михайловича Достоевского.

Заставить класс слушать себя – ещё одно из достоинств нашего литературоведа. Рассказывая о произведении или писателе, Мара Александровна всегда плавно перемещалась по классу. В классе же, как известно, всегда есть такой ученик, который создаёт шум. Для этого нерадивому ученику соответственно необходимы были какие-нибудь предметы: пенал, тетрадь, портфель, учебник. Как только Мара Александровна обнаруживала такой предмет в руках ученика, забирала его и медленно, продолжая урок и не повышая голоса, подходила к двери и выбрасывала свою добычу в коридор. Вот такая жёсткая была методика по установлению безмолвия в классе во время урока. После двух таких заходов тишина в классе стояла гробовая.

Были у Мары Александровны, конечно же, и любимчики, но интересовал её сам человек, с нестандартным мышлением, с самобытным взглядом на мир, пусть даже перебивающийся с «двойки» на «тройку». Отличников же, вгрызающихся в произведения за «пятёрки», Мара Александровна не любила.

Побольше бы таких учителей, к которым хочется идти, бежать, лететь, учителей, обладающих потрясающим даром преподавания и знанием своего предмета!