Полная версия
Нивей и Аурей. Повесть
У гармонически развитых индивидов душевные склонности совпадали с потребностями плоти в продуктах питания, и таких было немало.
Но были и другие, кто никак не афишировал свои намерения.
Цели этой группы лиц состояли исключительно в перераспределении материальных средств в их денежном эквиваленте в свою пользу за счет беспечных граждан первой и второй категорий. Без их, разумеется, ведома. Эта третья группа специалистов – назовем их так – была не столь многочисленна, как первые две, но, если разобраться, этих специалистов и не могло быть много. И они брали не числом, но умением и целеустремленностью. Брали все, что удавалось взять. Они бледными тенями нарезали круги против часовой стрелки, словно касатки вокруг косяка сельди, сбивая его в плотную группу, чтобы в благоприятный момент устремиться вперед и решительно поживиться.
Вся эта диспозиция не укрылась от внимания бело-рыжей пары ангелов, когда они удобно расположились над кипящим котлом страстей и вожделений прямо под крышей рынка и оттуда, с высоты полета голубей, стали наблюдать, что за житейская похлебка заваривается внизу под ними.
Им было удобно наблюдать, они видели все, и их интерес к наблюдаемой жизни был неподдельным.
Едва заняв свой наблюдательный пост, Аурей сразу же, среди тысяч копошащихся под ним людских тел, среди невообразимого переплетения их эфирных следов и аур, без труда обнаружил серебристый трек, оставленный гражданином Оборданцевым Александром Борисовичем, известным общественности под псевдонимом Чума. На который, псевдоним, он, кстати, бодро откликался с радостной готовностью соответствовать.
– Следи, следи за этим, с лентой на голове! – указал Аурей Белому на Чуму. – Сейчас будет интересно.
Как в воду глядел Рыжий.
Александр Борисович на рынок пришел по делу.
На рынке Александр Борисович покупал огурчики-помидорчики, лучок зеленый, укропчик и прочую петрушку, которую в салат порубить можно. Особое же уважение у Борисыча вызывал базилик душистый, сиречь, камфорный, без которого салат для него не салат, еда – не еда. Базилик он выбирал неизменно самый пахучий, в поисках которого обходил все торговые ряды и места, а так же закоулки, в которых осуществляли незаконную торговую деятельность неучтенные бабушки-торговки. Во внимание принимались также щедрая полновесность пучков и свежий задор бархатных листьев.
Рыжий заприметил Чуму как раз в тот момент, когда он, набрав все, что было необходимо, покупал базилик. Опустив полный пакет с продуктами на землю у ног, Борисыч двумя руками держал увесистый пучок базилика и, погрузив до основания в пушистые фиолетовые листья нос, вдыхал его терпкий прохладный аромат. Ангел не мог этого видеть со своего места, но был уверен, что глаза Борисыча, ввиду массового поступления эндорфинов в кровь, в этот момент были закрыты. Что, в свою очередь, хорошо видел некий тип, чью принадлежность как раз к третьей группе лиц определить труда не составляло.
Тип, привлеченный нахальной оттопыренностью заднего кармана штанов Чумы и манящей беззащитностью меланжевой пуговицы на нем, нервно озирнувшись по сторонам, решительно пошел с ним на сближение. Он притерся к Борисычу со спины, он накрыл его, словно старый поношенный плащ, и, высовываясь поверх его плеча и якобы рассматривая петрушку из наличия на прилавке, правую руку свою запустил по направлению к заднему карману брюк клиента. Аурей даже отчетливо услышал, как в мозгу воришки на примитивный мотив зазвучало «без лоха и жизнь плоха»… Рыжий подался вперед, предвкушая ошеломительное дальнейшее развитие событий, и гражданин Оборданцев его ожиданий не разочаровал.
Молниеносно, как ловят ящериц и змей, Александр Борисович бросил руку вниз и прихватил карманника где и следовало – на горячем, на кармане. При этом профессионалу тайного промысла не повезло вдвойне, поскольку рука у Чумы только с виду была обычной человеческой рукой, а по факту то были клещи, стальные клещи из тех, что применяют в кузницах. Чума их применял повсюду, и, надо признаться, был чрезвычайно ловок в этом упражнении. В общем, сила и ловкость здесь схлестнулись с одной только ловкостью, так что легко догадаться, на чьей стороне оказался безоговорочный перевес.
Борисович сжал руку воришки стальными пальцами так, что затрещали кости и, вывернув ее вдоль оси, сам повернулся к пройдохе лицом. Не выпуская добычи, Чума невозмутимо наблюдал, как на физиономии его противника проявляется и костенеет гримаса боли. Когда глаза карманника стали совсем стеклянными, Чума решил, что приложенных усилий достаточно, и отпустил того на свободу.
– И кто из нас лох? – полюбопытствовал он.
Воришка отскочил шагов на пять, вытаращив глаза и тряся рукой. Из освобожденной ладони выпала и, звеня и подпрыгивая, подкатилась прямо под ноги Чуме остро, словно бритва, заточенная монета, которой карманники пользуются для разрезания покровов и преодоления пределов.
– Ек-королек! – обрадовался Борисыч. – А вот и писка!
Носком своего шлепанца-говноступа он придвинул монету к себе и наступил на нее.
Сжимая левой рукой поврежденные пальцы правой, по которым струилась и капала на землю кровь, вор зло смотрел на Чуму. Был он худ, горбонос, а под острым подбородком двигался большой, как согнутый палец, кадык. Довершала картину тонкая стальная спица, воткнутая, словно большая игла, в штанину его брюк, вороненный блеск которой бывалый автослесарь разглядел сразу. В общем, натуральный волк-трехлеток, загнанный в угол и жаждущий мести.
Тип зло смотрел на обидчика, из-под короткого козырька пляжной кепочки его глаза кололи, словно еще две отдельные стальные спицы. Но явная и неприкрытая угроза, похоже, лишь забавляла Чуму. Откинувшись спиной на прилавок и вальяжно разместив на нем локти согнутых рук, причем в левой продолжая сжимать пучок базилика, Борисыч насмешливо следил за ритуальными движениями противника. Зеленщица за его спиной, чутко уловив, что что-то нарушилось в привычном порядке вещей вокруг нее и идет не так, как обычно, замерла настороженно, приглушив дыхание и прижав ладонь к груди.
Карманник, зыркнув по сторонам, коротко и негромко, на особый манер свистнул сквозь зубы. И тотчас вскипели, забурлили воды людского моря и, в ответ на призыв, из разных углов рынка пробились и стали рядом, похожие на него, как братья, только одетые в разную, хоть и однотипную одежду, еще четверо. И у каждого, как отметил Борисыч, в правой штанине притаилось до поры по спице.
Пострадавший на работе кивком указал на Чуму, и братки, сжимая полукольцо, двинулись к нему на сближение.
Лицо Александра Борисовича не дрогнуло и не изменилось в цвете, только улыбочка на нем съехала немного к левому уху, как на маске, что, как ни крути, не предвещало желающим поговорить именно легкого разговора. Выждав еще мгновение, Борисыч снял правую руку с прилавка и по локоть запустил ее в пузырящийся карман своих брюк. Покопавшись, он нашел там то, что ему было нужно, и решительно извлек на свет Божий двухсотграммовый слесарный молоток с короткой, перепачканной черной смазкой лоснящейся рукояткой. Инструмент удобно и тепло лежал в привычной к нему ладони. Покачивая молотком, напрямую, на клеточном уровне ощущая его вес и надежность, Чума откровенно любовался инструментом, словно лаская и оглаживая его взглядом. А когда, налюбовавшись, он оторвался от созерцания слесарного артефакта и поднял глаза, в непосредственной близости перед ним уже никого не было.
Никаких братков, с их спицами в штанах и кривыми осколочными ухмылками.
Словно и не было никогда.
Почувствовав, что его кто-то трогает за плечо, Борисыч оглянулся.
– Слышишь, парень, – сказала ему торговка, – раз уж ты с молотком оказался, забей мне тут гвоздь, а то всю ногу, окаянный, мне расцарапал. А травку ты, эта, так бери. За работу.
Борисыч улыбнулся. Жизнь хороша, подумалось ему, так хороша, что нельзя пренебрегать и малой ее крохой.
– Ек-мотылек! – выдохнул он в пространство и любовно посмотрел на базилик, подняв его на уровень глаз и поворачивая так и сяк.– Показывай, тетка, где твой гвоздь!
Борисыч заботливо подхватил с земли пакет с провизией и, оббежав прилавок, юркнул под него. Ну, чисто юноша.
Через мгновение тетка взвизгнула.
– Ой-юшки! Это не гвоздь! Что же ты меня за колено трогаешь?
– А как иначе гвоздь найти? – спросил из-под прилавка Чума.
– Гвоздь там, – подсказала гражданка, – левей… И выше.. выше… Ой, чума…
– Нет, ты видел, как он с этими, в кепочках, разобрался? – восхищенно испросил мнения напарника Аурей.
– Занятный индивид! – согласился Белый.
– Занятный! – взвился Рыжий. – Занятный вон, тот, что по карманам тырит… Тебе, я вижу, не угодить!
– Угодить, угодить… Но пока что неубедительно. Маловато будет! Надо что-нибудь посущественней.
Рыжий надул было обиженно губки, но долго обижаться не пришлось, некогда было ему обижаться, поскольку, покуда Александр Борисович под прилавком улаживал проблему с гвоздем, жизнь вокруг не замирала ни на секунду, и вот уже совсем другой эпизод человеческой комедии привлек к себе внимание ангелов.
У входа на рынок, сразу за пунктом обмена валюты, газетным киоском и выносным стендом с солнцезащитными очками, располагалось предприятие общепита и, к тому же, фаст-фуда под названием «Горячие слоечки». Слоечки – это такие пирожки-полуфабрикаты с разной начинкой из слоеного теста, которые доводятся до готовности к поедание в микроволновых печах. Такой себе ларец со сластями и вкусностями, приманивавший к себе голодный люд совершенно и абсолютно головокружительными запахами, которые невидимой дурманящей сетью накрывали большую часть собственно рынка и, плюс к тому, близлежащие улицы. Надо сказать, что и без волшебных запахов «Слоечки», как их все любовно называли, не были обделены вниманием покупателей. Заведение располагалось на самом «движняке», в проходе, по которому в обоих направлениях всегда перемещались толпы людей, поэтому возле их откидного прилавка, глотая слюну, всегда толпились желающие подкрепиться.
За прилавком «Слоечек» хозяйничала девица с редким по нынешним временам именем Наташа. Это была русая миловидная девушка, пребывавшая на пятом или шестом месяце беременности, стеснявшаяся этого обстоятельства и потому напускавшая на себя дым излишней строгости. Однако пухленькие щечки Наташи пунцовели от жара печей, в которые она ловко загружала противни со слойками, она сама была хороша и аппетитна и, как и в предыдущие дни, к ее окошку выстроилась очередь. Хозяйка заведения следила, чтобы девушка в ее положении ни в коем случае не переедала, поэтому бесплатных пирожков ей не полагалось, а все продукты она получала по ведомостям, поштучно. Да, собственно, ей и некогда было подумать о себе, поскольку хлопотала постоянно вплоть до окончания рабочего времени. А иногда, если спрос был большой, то и позже.
Этот день выдался более хлопотным, чем другие, до закрытия оставалось еще несколько часов, а план по выручке был уже значительно перевыполнен. Вот бывают же такие удачные дни, когда все идет как надо, когда все получается. Наташа положила в кассу очередные купюры, и с удовольствием подумала, как обрадуется хорошей выручке хозяйка. Хотя, может и не обрадуется, она вечно чем-то недовольна. Наташа нахмурилась, ее губы сложились в недовольную гримаску, но думать о плохом не хотелось, и она, тряхнув челкой, отогнала от себя недобрые мысля и улыбнулась очередному клиенту, как раз нарисовавшемуся напротив окошка.
Наташа знала, что люди обычно всегда начинали улыбаться при виде ее, но этот был просто сама любезность. «Профессор!» – подумала про него Наташа.
И действительно, мужчина перед ней был похож на профессора, и вообще, с первого взгляда создавал впечатление образованного, интеллигентного и культурного человека. Наташа была попроще во всех отношениях, поэтому перед такими типами благоговела.
Профессор был, как уже упоминалось, мужчиной, лет пятидесяти, чуть ниже среднего роста, плотным и крепко сбитым, то есть фигурой обладал солидной, как и положено профессору. На голове мужчины плотно сидела соломенная шляпа с короткими полями, светло кремового цвета и с коричневой лентой по тулье. На медно-бронзовом от густого загара лице естественно смотрелась короткая, профессорская же бородка клинышком, совершенно седая, без каких либо следов крашения. Такие же седые усы были коротко пострижены и без грязно желтых никотиновых подпалов, которые Наташа так не любила. Из-под шляпы на нашу труженицу общепита, кстати, совершенно доброжелательно и помимо ее воли располагая к себе, смотрели большие карие глаза в сеточке мелких морщин. Поверх синей, слегка вылинявшей, футболки на профессоре была надета белая жилетка-безрукавка с лейбой BAD BOYS на левой стороне груди над карманом, а как и чем завершался его костюм внизу Наташа не видела, поскольку возможность видеть в том направлении была ограничена прилавком.
Посетитель положил на узкий, как раз в ширину ладони, прилавок руки с чистыми и отполированными ногтями на коротких сильных пальцах и, улыбаясь, выжидающе смотрел на Наташу.
Молодая женщина почувствовала неловкость и некоторое беспокойство, от этого взгляда и затянувшейся молчаливой паузы, и нервно дернула плечом.
– Что вам? – спросила она у профессора.
– Очень кушать хочется… – извиняющимся тоном произнес мужчина.
– Так берите, пожалуйста, все к вашим услугам, – сказала Наташа.
– Это все слоечки?
– Ага ж, слоечки. Есть готовые, с картошкой и рисом. Есть горячий сыр и ливер, а мясо и курицу придется подождать, пока приготовится.
– А долго ждать?
– Семь минут по таймеру.
В это время, оттеснив профессора в сторону, в окошко сунулся какой-то странный тип с растрепанной головой. Был он худой и длинный, на голову выше профессора, поэтому ему пришлось изогнуться, чтобы пролезть прямо к Наташе.
– А какие сигареты есть, красавица, я что-то не вижу, – скороговоркой и не вполне разборчиво спросил тип.
– Так на витрине все есть, смотрите сами! – ответила Наташа.
– На витрине… – протянул тип и убрался из окошка. Было видно, как он водил носом по стеклу с той стороны, выискивая нужные ему сигареты.
Наташа неожиданно почувствовала, как внутри нее нарастает раздражение.
– Ну, что? – спросила она профессора. – Слойки берем?
– Эх, молодежь, им бы только покурить, – откликнулся невпопад профессор и благожелательно посмотрел в сторону любителя сигарет. – А мы давно уже не курим, нам бы поесть…
– Так берите!
– А что есть?
– Слоечки! Я вам уже сказала, что есть. Сыр, картошка, рис, ливер… Курицу надо подождать.
– И почем? – спросил профессор.
– По деньгам! Все по деньгам! По вашим по деньгам! – повышая голос и чувствуя, что закипает, скороговоркой ответила Наташа. – Недорого, вы все можете себе позволить. А цены вот здесь, в прейскуранте указаны, можете изучить.
– Ага, по деньгам… – протянул профессор и потянулся глазами в меню, которое действительно висело справа от окошка, оформленное разноцветными фломастерами.
– А без фильтра курево есть, или все только с фильтром? – вновь сунулся в окошко долговязый. – Я тут у вас не разберусь.
– Да что же вы за курильщик такой, если разобраться не можете? – отрезала Наташа. – А вам без фильтра и нельзя, сдохнете! – неожиданно с жаром добавила она.
– А что ты на меня кричишь? – спросил обиженно долговязый.
– Да задолбал уже! – откровенно поделилась накипевшим Наташа. – Без фильтра сигарет нет, только с фильтром!
– Скоро там? Что снова застряли? – раздались первые недовольные возгласы из застопорившейся очереди.
– Да что-то товарищ тормозит! – объявила всем причину задержки Наташа.
– Товарищ не тормозит, товарищ выбирает, что бы ему съесть, – парировал обвинения профессор. – Приличный человек не может есть, что попало. И не должен что попало есть. И не будет.
– Ну, и? – спросила Наташа, пунцовея все больше. – Выбрали?
– Почти, – ответил профессор. – А, скажите, с курицей – вкусные пирожки?
– Вкусные, – подтвердила Наташа. – Как по мне – самые вкусные.
– Ну, хорошо, положусь на ваш вкус. Дайте две.
– Придется ждать?
– Я подожду.
Чувствуя странное отупение, Наташа мгновение постояла неподвижно, не в состоянии сообразить, что ей делать. Потом, очнувшись, полезла в холодильник, достала два полуфабриката с курицей и положила их на противень. Но отправить в печку не успела.
– А, знаете, я передумал, – сказал профессор. – Давайте одну курицу, и одну слойку с мясом.
– С мясом? – переспросила Наташа. Она почувствовала, что в голове ее вот-вот заработает гейзер, то есть что-то там уже готово было ударить фонтаном и снести крышу.
– А нельзя ли побыстрей?! – закричали из очереди. – Кто-там застрял, как слива?
– Ладно, – снова изменил решение профессор. – Возьму с сыром одну и одну с ливером. А то народ волнуется что-то, а эти слойки уже готовы, правда?
– Они в печке, горячие, – согласилась Наташа.
– Сколько с меня?
Снова сунулся в окошко долговязый курильщик, но Наташа на него немедленно зарычала, и он исчез. Она придвинула калькулятор и, с трудом разбирая цифры на кнопках, просчитала то, что и так назубок знала раньше.
Профессор положил на прилавок крупную купюру. Наташа задумалась, соображая, как ей следует давать сдачу.
– А, давайте, я вам помогу, – пришел ей на помощь профессор. – Вы мне дайте это, а возьмите вот это, и вам легко будет посчитать сдачу.
Он забрал у Наташи свою крупную купюру, а на стол бросил две бумажки мелкого номинала. Наташа, совсем не соображая уже, что делает, смахнула профессорские деньги в кассу и выдала ему сдачу, как с крупной купюры.
Профессор с благодарностью принял деньги и завернутые в салфетки слойки, и, словно адмиральский катер, отвалил от окошка, которое тут же приступом стала брать застоявшаяся очередь.
Отойдя от заведения на десяток шагов, профессор передал одну слойку пристроившемуся сбоку к нему долговязому, другую же засунул себе в рот и, удерживая ее там зубами, чтобы освободить руки, снял с головы шляпу и спрятал за подкладку свою крупную купюру. Ту самую, рабочую. Неразменную.
Проделав это, профессор вновь нахлобучил шляпу на голову, и, откусив от слойки с сыром огромный кусок, принялся с наслаждением жевать. Но полакомиться своей честной добычей он все же не успел.
Оставленная, наконец, в покое Наташа, все еще пребывала в прострации. Она машинально открывала и закрывала ящик стола, в котором была спрятана касса, и никак не могла сообразить, что же произошло. Что-то было не так, что-то ее беспокоило. Потому что, сколько она кассу ни открывала, крупной, самой крупной купюры, той самой, с которой она выдала профессору сдачу, она там не находила. Ну, не было ее там, и все дела. И тут Наташа поняла, что ее обманули. Облапошили. Развели, как последнюю дуру.
Вытолкав руками из окошка чью-то потную физиономию, она высунулась по пояс из заведения и чужим, механическим голосом закричала на весь рынок:
– Держи вора!
Рынок враз умолк и замер в нервической настороженности, словно взведенный курок.
Профессор с долговязым от неожиданности присели, будто на их плечи уже легли тяжелые ладони правосудия, при этом долговязый судорожно проглотил недожеванный кусок еды. А вот профессор глотать не стал, не полезло, и нажеванная сырно-тестовая масса вывалилась из его открывшегося рта прямо наружу, испачкав бороду. Коротко переглянувшись, они бросились бежать, со всех ног, в разные стороны.
Бегство подельников послужило тем самым тонким усилием, которое спустило взведенный курок. Рынок всколыхнулся, взорвался выплеснувшейся энергией и устремился в погоню за беглецами.
Ангелы, Рыжий и Белый, с высоты своего положения с восхищением и азартом следили за разворачивающейся под ним драмой, в которой они вроде и не участвовали. Но Рыжий повел рыжей бровью, Белый шевельнул своим белым пальцем, и вот уже беглецы, споткнувшись, покатились под ноги толпе, и их накрыла и поглотила без остатка бушующая стихия.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.