Миллиард в обмен на счастье

Последние недели были также омрачены скандалами с Аленой. В пятницу я даже выпил бутылку вина в одно лицо. Сейчас буду исцеляться медитацией. При этом вчера мы с ней хорошо провели время. Она не истерила. Вообще, когда она спокойна, все прекрасно. Но ее ревность приобрела маниакальный характер. Вероятно, в этом есть и моя вина. Конечно, есть. Отношения без любви строить так же непросто, как возводить башню без подъемного крана.

Как раз звонит Алена и кричит в трубку:

– Китя-я-я!

– Ну чего ты, Ляль?

– А знаешь, что я делаю? Я рисую Будду, которого ты мне показал в «Шанти»! Ну, тогда, на дне рождения Леши.

– Умничка, девочка, это просто чудесно! И не забудь читать мантры, пока будешь рисовать, включи их «ВКонтакте» и зажги благовония. Тогда рисунок будет еще прекраснее, я тебя уверяю.

– О-о-о, я поняла, спасибо за совет.

– А потом можешь нарисовать льва с гривой из радуги.

– О-о-о, точно, будет кяси-и-и-во.

– Конечно. Занимайся. А я доем сушки с молоком и буду медитировать. У меня спад творческой энергии, и поможет только глубокая медитация. Телефон я отключу, чтобы ничто не могло меня отвлечь от моих мыслей.

– Ладно, я, если закончу все это, пришлю тебе фото. Пока-а-а.

***

Дорогой друг, искренне ценю твое усердие в изучении сего скромного труда. Меньше всего мне бы хотелось показаться поверхностным и никчемным волюнтаристом, прослыть пустомелей или потратить твое время попусту. Мои душевные резоны порой заводят меня не на ту стезю, и отклонения маятника настроений могут быть расценены как некое околопатологическое состояние, а быть может, это всего лишь тот самый момент рождения новой личности, который неизбежен в процессе усердной внутренней работы.

Давайте знакомиться. Сейчас без пяти дней конец января. И после окончания предыдущей главы для меня прошла вечность. Очень надеюсь, что в том, что я пишу, никто не увидит заурядный дневник или, избави боже, очередной интернет-блог.

О моих прадедушках и прабабушках свидетельств осталось маловато. Да, пожалуй, просто мизер. Если бы они жили в эру цифровых носителей, мир литературы для меня отличался бы от нынешнего коренным образом. Уже сейчас молодежь почти не читает печатные книги. Они вызывают безотчетный страх и скуку. Слишком долго и слишком много читать. Настала эра УТП и ярких заголовков, океанов контента и информационного фастфуда. Никогда не думал, что в тридцать лет буду брюзжать на такие темы, но – вуаля!

Несколько месяцев я не общался с родней. Ни с кем. Вообще. Звонил только бабушке на Новый год. Ей девяносто два года, а может, девяносто три. Не помню. Вчера Алена принесла на хвосте вести из дома. Мой почтовый голубь, которого я так упорно каждый раз не впускаю в окно.

Нашу бабулю по папиной линии мы с сестрой с детства называли Билиза. Пожалуй, она любила и любит меня больше прочих внуков и уже правнучек. Сейчас я живу к ней ближе, но навещаю реже. Так вот, на днях Алена делала маникюр моей маме, и та поведала, что бабушка упала. И теперь у нее ежедневно дежурит сиделка. В прошлые несколько раз такие падения заканчивались больницей. Помню, как она позвонила мне однажды в шесть или семь утра:

– Сынок, я упала и не могу встать, не знаю, что мне делать…

Разумеется, была скорая, больница, замена шейки бедра. Когда ее рвало в больничной палате, я стоял рядом с пакетом и вытирал ей рот.

До сих пор помню, как в детстве она пела мне перед сном. Не думал, что такие вещи могут с ясельного возраста остаться в памяти на всю жизнь. Для нее я научился играть на пианино. Хотел удивить и порадовать, стряхнув пыль с бракованного лакированного немецкого «Вагнера» на трех ножках, историю покупки которого я слышал раз пятьдесят. За него пришлось отдать почти половину денег, вырученных когда-то за родительский дом в Мичуринске.

Да, это люди другой эпохи. И каждый из нас, хочет он того или нет, становится продуктом эпохи. Даже Паша, с которым у нас разница всего десять лет, сильно отстает в понимании технологий и сам это знает, так же как я отстаю в некоторых аспектах от Севы Волоса, которому сейчас двадцать. А ведь в каждом десятилетии есть своя мудрость. Что-то порой еле уловимое, но вполне очевидно отличающее нас друг от друга.

Теперь посмотрим на цифры тридцать и девяносто. Нам не так просто общаться. К тому же возраст влияет на речь и на слух. Бабушка едва в состоянии открыть мне дверь, передвигаясь в ходунках, и мне каждый раз не хочется ее беспокоить. Звонить и слышать, как десять минут шоркают четыре ножки ходунков о паркет. Еще как будто совсем недавно мы пололи с ней грядки на даче, играли с собаками, носились по детским магазинам в поисках вожделенной игрушки для меня, которую она так хотела подарить, или спускали грошовую пенсию в парке Горького, когда там еще были аттракционы. На лавочке я уминал до сих пор любимые мной пирожки с капустой и жмурился от летнего солнца.

Зима нашей жизни – старость – приходит на смену размеренному созерцанию шелеста листьев, готовых стать легче и унестись на ветрах осени. Наступает тишина.

Поеду завтра и, хрустя снегом, войду в до боли знакомый подъезд пятиэтажной сталинки, запыхавшись, поднимусь на последний этаж, отдышусь. Нажму трескучий старинный звонок возле двери слева от чердачной лестницы и больше всего на свете захочу услышать, как долго шоркают ходунки по паркету, а столь милый моему сердцу слабый голос спрашивает:

– Кто там?

Делаю глубокий вдох. Сижу спокойно минут десять. Надо перейти от личного к тому, что происходит на внешнем событийном контуре.

В компании начались первые серьезные испытания на прочность. Проекты не выстрелили. Да и не стреляли мы ими, по сути. Все доработки да устранение багов.

Кстати, понятие «баг» появилось после того, как в один из первых прототипов компьютера Harvard Mark II, на котором в 1946 году работала одна из немногочисленных в то время женщин-программистов, залетела бабочка и он вышел из строя.

Бабочку извлекли и вклеили с помощью скотча в технический дневник с сопроводительной подписью: «Первый реальный случай обнаружения жучка» («баг» – по-английски «насекомое» – можно перевести и так).

Так термин «баг» прочно вошел в лексикон компьютерщиков.

Первым программистом, с которым мы расстались, стал Алексей. Очень странный и вполне безобидный тип. В свои тридцать пять он, наверное, не так многого добился, как мог бы. Знаю только, что раньше он занимался получением фотоизображений со спутников в одном из российских НИИ. На корпоративе перед Новым годом он единственный все делал невпопад. Так потом и вышло: почти весь его код по проекту «Сферы Дела» нам пришлось «перепиливать». Ни одну задачу он не выполнил в срок, но при этом просиживал за работой все выходные, был вежлив и оптимистичен. А на днях ко мне подошел Павел с немного встревоженными глазами:

– Надо поговорить.

Мы прошли в переговорку. Я всю ночь перед этим плохо спал. Было ощущение, что грядут не самые приятные перемены.