Любовь насмерть

– И ты ни разу не выходила из его дома?

– Нет.

– Но это нереально!

– Но вот же я, тут с вами… И вы тоже не знали о моем существовании.

Я незаметно для себя перешагнул грань и дерзко перешел на «ты». Должно быть, услышав все эти глупости, я начал воспринимать Ольгу как несмышленого и наивного ребенка. Я мгновенно стал старше и взял на себя роль чуть ли не обвинителя!

Вопросы готовы были градом посыпаться на ее голову, но в какой-то момент я сжалился над ней. Все-таки она ночью пережила стресс и сейчас видела во мне не обвинителя, а, возможно, своего спасителя. Человека, который хотя бы на время заменил ей погибшего покровителя Селиванова.

– Ладно, тогда скажи, что я могу для тебя сделать? Оставить здесь тебя, как это делал Макс, я, пожалуй, не смогу, – начал я, но она тотчас перебила меня, схватила за руку и так на меня посмотрела, что я не успел закончить фразу.

– Но почему? Я буду жить на втором этаже, буду сидеть тихо, как мышка, я уже научилась. А когда вам понадобится моя помощь, я спущусь и сделаю все, что смогу, – приберусь в баре, приготовлю еду, я многому научилась, пока жила с Максом.

– Вы были любовниками? – Не знаю, как так случилось, что я спросил ее об этом. Вот просто вырвалось, и все.

– Нет, что вы!!! – Она замахала руками. – Как вы могли об этом подумать?! Макс был святым человеком, он и пальцем меня не тронул! Какие еще любовники?! Мне хватило и Германа! Я не такая, вы меня просто не знаете! Я не хочу больше любить, я не могу больше любить. Меня так отравили, что я едва осталась жива.

– Отравили? Ты имеешь в виду любовь? – спросил я, хотя и так уже понимал, что именно любовь она и имеет в виду. И это не простые слова, это правда, и знают ее те немногие посвященные, кто когда-нибудь любил. Любовь – это явление практически смертоносное. Но опять же, для посвященных.

Я с трудом мог себе представить тот образ жизни Ольги, который мог бы перейти ко мне словно по эстафете от погибшего доктора Селиванова. Каким, однако, осторожным и аккуратным, получается, он был.

Как можно было в течение целых двух лет скрывать в своем доме девушку?

– Я знаю, о чем вы сейчас подумали, – сказала Ольга дрогнувшим голосом. – О том, что с моей стороны такая просьба выглядит совсем уж нахально. Что у вас есть своя жизнь, что вы – человек общительный, и в баре у вас бывает много людей, и что вам меньше всего хотелось бы, чтобы когда-нибудь меня здесь увидели. Кроме того, у вас может быть и своя личная жизнь, и я буду вам только помехой. Ну, тогда просто позвоните в полицию и сдайте меня. В чем проблема? – Последние слова прозвучали как-то особенно уж громко, с металлом в голосе.

Я пообещал ей, что пока что не стану ничего предпринимать, что сначала надо бы постараться помочь следствию чем могу. Что надо бы встретиться с друзьями Макса, поговорить с ними, подумать, кем могла быть та убитая девушка в белом свитере, что была застрелена рядом с его домом. Вполне возможно, что эта девушка имеет непосредственное отношение к кому-нибудь из нашего поселка. Мало ли, к кому она могла приехать. Может, она чья-то любовница, жена или дочь. И вполне возможно, что кто-то хотел убить ее, а доктор Селиванов просто не вовремя оказался рядом, и его убрали как свидетеля.

– Значит, вы сейчас уйдете? – спросила меня Ольга тоном ребенка (да, она действительно временами напоминала мне девочку!), который боится оставаться один в темной комнате.

– А тебе самой разве не хочется поскорее найти того, кто убил твоего друга? Ведь Макс был твоим другом, я не знаю, покровителем, почти родным тебе человеком! Ты не хочешь узнать, кто его убил? К тому же если найдут убийцу, тогда и тебе нечего бояться.

Она закивала, соглашаясь.

– Да-да, конечно, вам надо пойти. Заодно узнаете что-нибудь новое. А я останусь здесь и буду вас дожидаться.

– Ты это… не бойся… – Я встал, подошел к ней и отчего-то поцеловал ее в макушку. Словно поставив таким образом печать уже своего покровительства над ней.

2

Я напрасно думал, что мне удастся нанести визиты моим друзьям и знакомым из поселка, буквально через несколько минут после того, как мы поговорили с Ольгой, раздался звонок – пришел первый посетитель моего бара. Это был Саша Коневский, поэт и художник, человек весьма энергичный, активный и неравнодушный. Он единственный, пожалуй, из всех практически не пил и не курил, но был, как и все, постоянным гостем в моем баре. Я заваривал ему чай с травами (с его же причем травами, которые он собирал, сушил и приносил мне в большом холщовом мешочке), готовил ему бутерброды или омлет. Он был одиноким, поговаривали, что у него в Москве живет бывшая жена и сын-алкоголик. Это был высокий сухой человек с жесткими седыми волосами на маленькой голове, с внимательными карими глазами и острым носом. Губ у него почти не было, только две темно-красные полоски, словно свежие порезы, между носом и острым подбородком. Он носил всегда неизменно синий пиджак с коричневыми замшевыми, затертыми до блеска налокотниками и протертые на коленях вельветовые, цвета бутылочного стекла, брюки. Худую шею его всегда обнимал темный воротник теплой кашемировой водолазки, которую он носил даже в жару. Порывистость его движений и отрывистая речь выдавали в нем скрытого радикального политика и талантливого оратора, но все это я знал от других. Сам же он себя таким образом никогда при мне не проявлял. Пока.

– Привет, Марк, – сказал он, едва я открыл дверь бара. – Завари-ка мне чай. Что-то меня всего трясет. Нет, ты представляешь, этот урод, я имею в виду убийцу, живет среди нас. Он точно местный. Думаю, привез молоденькую любовницу, поссорился с ней, она убежала, тот побежал за ней, скорее всего, пьяный в лоскуты (вот почему я ненавижу всех пьяниц!), да еще и с пистолетом или ружьем в руках, идиот, и начал палить в нее. Селиванов вышел на шум и получил пулю. Как ты думаешь, Марк, кто бы это мог быть?

Возможно, он озвучил общественное мнение, существовавшее на тот момент. Я был уверен, что до того, как прийти ко мне, он уже успел кого-то навестить или встретить по дороге, и теперь ему хотелось поговорить на эту тему здесь, в баре, причем в надежде, что вскоре здесь появится кто-то еще.

Я поставил воду греться, насыпал в чайник трав и вдруг услышал звук приближающегося автомобиля. Я знал этот звук, это приехал на своем микробусе местный фермер Занозов, который поставлял мне свои сыры, овощи, а также продукты, которые забирал для меня с ближайшего оптового склада. Я не знал более предприимчивого и работящего человека, чем он. Каждый его телефонный звонок или действие со временем приносили ему прибыль, он всегда точно знал, где и каким образом, помимо своей основной фермерской работы, может подзаработать. И это с его легкой руки в моей кладовке появилась местная самогонка, на которую мои посетители переходили в моменты, когда заканчивался весь благородный алкоголь. Мне бы и в голову не пришло запасаться таким сомнительным пойлом. Но желание клиента – закон для предпринимателя, и хотя я таковым себя не считал, самогонку продавал – что поделать, если именно этого требовала широкая русская душа моих творческих приятелей.

Поскольку продуктов для моего бара требовалось не так много, мне не было никакого смысла самому ездить на оптовку, тем более что Занозов привозил продукты и в два деревенских магазина, и ему ничего не стоило проехать пару километров, чтобы снабдить и меня. К тому же, что было немаловажно для нас всех, он привозил почти каждое утро свежий хлеб из пекарни своего брата Мишки Занозова.

– О, хлебушек привезли! – обрадовался Саша, принимаясь рыться в своих карманах в поисках денег. Поговаривали, что денег у него немерено, что он, помимо того, что пишет свои стихи, издаваясь на деньги спонсоров или собственные, еще и кропает на заказ толстые мемуары известных людей, предпринимателей и чиновников, за что получает приличное вознаграждение. Но вот наличных, когда надо было расплатиться со мной или кому-то вернуть мелкий долг, у него, как правило, не оказывалось.

На этот раз деньги у него были, и когда Занозов принялся выгружать хлеб на больших деревянных решетках и в баре запахло свежим печевом, Саша сразу же стащил одну большую, еще теплую буханку, протянув мне мелочь.

Он помог мне перенести коробки с продуктами на склад и попросил меня сделать ему бутерброд с сыром. Сыр Занозов делал великолепный, правда, он был мягковат и быстро портился, но я научился его замораживать и время от времени пускал его на приготовление пиццы.

– Слышали, наверное, вашего доктора Селиванова пристрелили, – сказал Занозов перед уходом. Он был краснолицым крепышом в клетчатой рубахе и голубых джинсах. Его широкое приветливое лицо было обветренным, голубые глаза смотрели на мир с оптимизмом. Даже говоря о смерти, он по инерции еще продолжал улыбаться, хотя все знали, что именно Селиванов спас его жену, вскрыв огромный фурункул на ее лице, после чего на месте шва не осталось даже следа.

– Да, конечно, знаем.

– Говорят, он сначала пристрелил свою любовницу, а потом сам застрелился, – пожал плечами Занозов, словно сам удивляясь собственной версии происшествия.

– Какая еще любовница? – возмутился Коневский. – Вы что такое придумали, Занозов?

– Он пончики тебе заказывал? – спросил меня Занозов с легкой ухмылкой.

– Ну заказывал.

– Думаешь, что для себя?

– Подумаешь, пончики… – не сразу понял я.

– Мы как-то пригласили его к себе домой, ну после того случая, чтобы отблагодарить, стол ему накрыли, к чаю Татьяна моя подала пончики, те самые, Мишкины, что из его пекарни и что я тебе привозил. Так вот, он к ним даже не притронулся, сказал, что не любит сладкое. Тогда, спрашивается, зачем же он их тебе заказывал? Для кого?

– Может, в город кому-то возил, – предположил Коневский.

– Ну да, конечно, в Москве-то ни пончиков тебе, ни пирогов… не смешно, ей-богу. Да тихушник был Селиванов. Он не один жил, мне еще кто-то рассказывал, как будто бы видел в окне женщину. Прятал ее, значит, замужняя. Иначе чего прятать-то?

– Да он не то что тихушник, он вообще тихий был… – попробовал я защитить доктора. – Тихий, скромный, интеллигентный человек. Не могу себе представить, чтобы он кого-то пристрелил. Тем более женщину. И вообще следствие еще только началось. Я вот лично уверен, что его убили случайно.

– Да конечно, случайно! – поддержал меня Коневский. – А слухи про любовницу… Да мало ли кто чего говорит?! Я тоже слышал и даже видел как-то утром за его домом, в садике, одну молодую даму, она возилась с цветами, так это могла быть его родственница или сестра, а то и вовсе пациентка!

– Знаем мы таких пациенток, – гоготнул и как-то резко замолчал Занозов. – Жалко Селиванова, классный был мужик. И ужасно скромный. От денег отказался, хотя я предлагал. Ну да ладно, подождем, что следователь скажет. Рано или поздно убийцу все равно найдут.

– А пончики-то есть у тебя? – спросил Коневский.

– Есть. Еще десять штук осталось. Хочешь?

– Да, и мне тоже штук пять, – поспешил вставить я, не зная еще аппетита моего поэта.

– И мне тоже пять!

– Отлично. Сейчас принесу.

Сашка выудил из кармана своих зеленых вечных штанов деньги и протянул мне:

– Вот, бери, без сдачи!

Занозов уехал, в бар начали прибывать посетители. Я не успевал наливать им коньяк и водку. До обеда оставалась пара часов, бар я открываю обычно в четыре часа, поэтому у меня не было закуски, разве что колбаса да сыр. Селедку собственного посола, которую я подавал обычно к водке, мне пришлось размораживать в микроволновке, а что поделать? В ход пошли лимоны, шоколад. Все обсуждали ночное убийство доктора и девушки. Я слушал и поражался тому, что был единственным человеком из всей компании, кто ни разу не видел у доктора Селиванова в доме девушку. Оказалось, что ее видели почти все, да только мало кто придавал этому значение. И только теперь, когда якобы «она» была убита, все с жаром вспоминали какие-то детали, связанные с ее пребыванием в доме доктора. Высказывались самые разные предположения. Большинство склонялось к тому, что это была любовница, которая навещала доктора время от времени и которую он скрывал. Некоторые предполагали, что к нему наведывались натурщицы, подрабатывающие у наших художников, дамы весьма легкомысленные и веселые, и что они были разные, и что никакой постоянной любовницы у него не было. Высказывались и мнения что это могла быть его дочь, почему бы и нет, ведь доктор был не так уж и молод.

Я продолжал разливать алкоголь, скармливать гостям все, что у меня в то время было из закусок, думая о том, что на втором этаже моего дома в спальне сидит девушка – большая любительница пончиков, тех самых, которыми кормил ее доктор Селиванов.

Алкоголь развязывал языки, но если раньше все эти разговоры, начинавшиеся с каких-то нейтральных тем, заканчивались политикой, то теперь они крутились вокруг женщин, их странностей и непредсказуемости. Появление в баре следователя, того самого, который ночью просыпался в процессе допросов, заставило всех словно протрезветь. И теперь все, притихнув, смотрели на него, как разбушевавшиеся ученики на появившегося учителя.

Он заказал водки и сел за отдельный столик возле окна. Это был высокий худощавый мужчина лет сорока пяти – пятидесяти в черной рубашке и джинсах. Короткие волосы его серебрились на продолговатом черепе. Я вспомнил его фамилию – Ракитин.

Он кивком подозвал меня к себе:

– Вас, кажется, зовут Марк?

Я кивнул, ставя перед ним пепельницу. На мой лесной бар запрет курения в общественных местах не распространялся, и я, забывшись, что передо мной сидит представитель закона, поставил перед ним пепельницу. К счастью, он даже обрадовался, сразу же достал пачку сигарет и закурил.

– Как звали девушку, которая жила у вашего доктора Селиванова? – спросил он тоном человека, уверенного в том, что все вокруг знают о том, что Селиванов жил не один.

– Да я вообще не в курсе, что у него кто-то живет. А что, эта девушка… Она действительно жила у него? Но никто из нас этого не знал! – Мне показалось, что я высказал общее мнение.

Мои потеплевшие посетители из вежливости пытались тихо разговаривать друг с другом, чтобы не создавалось впечатления, будто бы они хотят подслушать наш разговор со следователем.

– В его доме много женских вещей, и все они по размеру вполне подходят к убитой девушке. И вы говорите, что никто из вас не знал, что он живет с ней? Но разве это реально – скрывать девушку?

– Он был скромным человеком, может, она была замужем? – предположил я, радуясь тому обстоятельству, что и следователь пока что считает, что никакой другой девушки, кроме убитой, и в помине нет, и что если в доме доктора нашлись женские вещи, то почти стопроцентно они принадлежали как раз ей. – А иначе чего ему скрывать-то ее?

– А к вам та девушка не приходила? Это ведь вы обнаружили ее труп. Не узнали? Никогда прежде не видели ее? – Он повторял вопросы, которые задавал еще ночью, в лесу. – Могла бы, к примеру, прийти за хлебом. Мне сказали, что поскольку все магазины находятся далековато от вас, в деревне, то вы взяли на себя обязанность снабжать писателей хлебом.

– Не только писателей, но и художников. – Пусть и грубовато, я попытался перевести разговор на другую тему. – Здесь же не только литераторы живут, но и художники. Здесь тихо, красиво…

– Да это все понятно, – отмахнулся он от меня. – Я не о том. По какой еще причине, вы полагаете, Селиванов мог скрывать девушку?

– Да я ведь уже сказал, она могла быть замужем…

– А я думаю, что эта девушка могла иметь отношение к кому-то из ваших… – здесь он понизил голос, – посетителей, друзей-приятелей. – Он едва заметно качнул головой в сторону уныло сидящих за пустыми рюмками товарищей.

– Кто знает… Может, и так. Думаете, эта девушка могла бросить кого-то из них и перебраться к доктору? – Уж в эту версию я совершенно не верил, она казалась мне абсолютно абсурдной.

– Почему бы и нет? Во всяком случае, мы должны проверить все версии. Не знаю, возможно, вы все что-то скрываете, но вот по какой причине – пока не знаю.

Он допил свою водку и ушел. Меня же тотчас облепили мои товарищи, все хотели знать, о чем он спрашивал.

– Да это я должен вас спросить, почему вы, я имею в виду тех, кто видел у Селиванова девушку, ничего ему об этом не сказали.

Мнение было общим – никто не желал связываться со следствием, а потому все сделали вид, что никакой девушки не видели. Все очень дорожили своим спокойствием, а потому предпочли молчать. Тем более что о ней-то действительно никто и ничего не знал.

Я сказал, что у меня дела, и, сославшись на то, что всю ночь не спал и что я тоже живой человек и мне нужен покой, довольно-таки бесцеремонно попросил их уйти.

И только оставшись один, я понял, как же все-таки рисковал, позволив Ольге остаться у меня. Ведь рано или поздно и ее может кто-нибудь здесь увидеть.

Я прибрался, взял коробку с пончиками и поднялся наверх.

3

Ольгу я нашел в постели. Ее желание спать, я думаю, было вызвано нервным стрессом. Кроме того, ее организм просто не справлялся с обрушившимся на нее горем. Безусловно, думал я, она привязалась к доктору, к человеку, который, возможно, спас ее от смерти. От реальной смерти от пневмонии. Конечно, он, как и я, в первое время вынашивал план ее возвращения домой, к мужу, но раз он так не сделал, значит, на то были причины. Ее причины.

История, которая с ней приключилась до встречи с доктором, случалась со многими женщинами, и кто-то справлялся с ситуацией и находил в себе силы жить, Ольга же, привязавшись эмоционально к своему парню, Герману, со свойственными лишь подросткам (по моему мнению) максимализмом и молодой глупостью, решила, что с его исчезновением и ее собственная жизнь как бы не имеет смысл. Это разрушающее чувство, которое я для себя называю влюбленностью, поскольку любовь – чувство более глубокое и серьезное, начало разрушать и саму Ольгу. И доктор видел это и, оценив ее состояние, принял решение взять ее под свое крыло.

Да, безусловно, он мог бы вернуть ее мужу. Физически. Вот просто посадить в машину и привезти домой. Но, видимо, он предполагал также и тот факт, что, помимо того, что она стыдилась мужа из-за своей измены и предательства, он сам своим существованием как бы напоминал ей о Германе. Вот это было для нее больнее всего. Она хотела забыть декорации своей прошлой жизни и начать новую жизнь здесь, в нашем лесу, рядом с безобидным и очень добрым доктором Селивановым. И кто знает, сколько еще времени она прожила бы здесь, если бы не это ужасное убийство. Вернее даже, двойное убийство.

Кто знает, может, со временем Ольга полюбила бы Макса и даже вышла за него замуж, родила бы ему детей. Или же, окончательно придя в себя, вернулась бы к мужу. Не исключал я и того, что Макс успел тоже привязаться к девушке и даже влюбиться в нее. Он мужчина, и этим все сказано. Возможно даже, что между ними что-то и было, да разве теперь она признается мне в этом? Хотя ее горе было велико, оно накрыло ее с головой, и я, далеко не доктор, тоже не мог не беспокоиться по поводу ее душевного здоровья. Должно быть, сейчас, оставшись совсем одна, она просто не знала, как ей жить дальше. Если она невиновна в убийстве Макса, то все равно, довольно реально оценивая ситуацию, боится, что это преступление повесят на нее. Тем более что она сбежала с места преступления. К тому же, зацепив ее в связи с убийством Макса, следователь начнет распутывать и ее прошлое, возможно, выяснится, что она вообще считается погибшей. Начнут копать, и кто знает, что найдут…

Но как бы я ни симпатизировал моей незваной гостье и как бы ни сочувствовал ей, здравый рассудок меня еще тогда не покинул – я должен был увериться в том, что она мне не лжет. Хотя бы выяснить, та ли она, за кого себя выдает, или нет. А для этого я должен был отправиться в Москву и по возможности найти ее мужа. Уж как я буду с ним разговаривать, о чем говорить, я тогда понятия не имел. У меня есть друг, Фима Костров, частный детектив, который может решить множество проблем, начиная от розыска пропавших людей и заканчивая расследованием самых настоящих криминальных дел. В свое время, разочаровавшись в следственной системе, он ушел на вольные хлеба и, я знаю точно, очень хорошо справляется со своей работой, расследуя дела своих клиентов. Мы с ним давно не виделись, и я даже не был уверен, что он в Москве, все-таки было лето, и он мог отправиться куда-нибудь путешествовать. Поэтому решил сначала ему позвонить, договориться о встрече. Он очень обрадовался моему звонку и назначил мне время. Собираясь на встречу, я чувствовал себя настоящим предателем по отношению к Оле.

– Хотите навести обо мне справки? – спросила она меня как бы между прочим, откладывая книгу, которую читала. Она сидела на диване в гостиной и наблюдала с едва уловимой усмешкой за моими сборами, я очень долго не мог найти галстук. – Галстук-то зачем? Какой-то важный визит?

Мне стало не по себе. Я присел рядом с ней, взял ее за руку. Мне было ужасно стыдно, что я позволил себе сделать это на правах человека, от которого сейчас многое в ее жизни зависело. По сути, она была еще и моей пленницей! И я вот таким образом злоупотребил своим положением. А рука ее была на редкость нежной, шелковистой и холодной.

Я поднял голову и заглянул в ее глаза. Там, внутри них, еще два года тому назад бушевал пожар, и сердце ее билось так, что содрогалось все тело. Любовь сжигала ее, заставляя совершать какие-то безумные поступки, превращая в пепел ее отношения с мужем. И вот теперь она сидела передо мной такая остывшая, какая-то холодная, с потухшим взглядом, словно в ней уже давно все выгорело. Сможет ли она когда-нибудь еще полюбить? Остались ли в ней жизненные силы, чтобы справиться с горем и своими страхами теперь уже тюрьмы? Думаю, что нет. От нее, пожалуй, осталась лишь оболочка. Нежная и изящная.

– Мне надо посоветоваться с одним знающим человеком. – Я не стал ей лгать. – Объясню ему ситуацию, может, он подскажет, что тебе теперь надо делать, как быть. Но ты должна понять, что если тебя на этот раз кто-то заметит у меня, то будет еще хуже.

– Да уж куда хуже-то… – Она тяжело вздохнула.

Тоже верно. Но все равно надо было действовать.

– Ты сиди здесь и не выходи. Наверняка кто-нибудь притащится в бар, будет звонить. Сиди тихо, поняла?

– Это я умею. – Она слабо улыбнулась.

– Да… Ты можешь мне хотя бы назвать свою фамилию?

– Туманова.

Точно, Туманова, подумал я тогда. Сплошной туман, а не девушка. Я оставлял ее с тяжелым сердцем. Как маленького ребенка, который может случайно зажечь спички и устроить пожар или съесть стиральный порошок.

Мы встретились с Фимой в летнем кафе. Он еще больше поправился и выглядел вполне довольным жизнью человеком. Увидев его, я сразу вспомнил, что он не так давно женился. Так вот откуда это счастливое выражение лица и какая-то радость, которую он излучал. Я тоже был когда-то женат, но стопроцентно не выглядел таким умиротворенным, разве что в первые месяцы семейной жизни. И как же давно все это было… Сейчас моя жена живет с каким-то артистом и варит ему борщ. Об этом я прочел как-то в светской хронике.

Мы заказали кофе, и я рассказал Фиме об убийстве доктора Селиванова и Ольге.

– Хочешь сказать, что она целых два года жила у доктора и ее никто не видел?

Я рассказал все, что знал.

– Очень интересная история, – задумался Костров. – Я понимаю, ты хочешь ей помочь и даже чувствуешь какую-то ответственность за нее, но должен сразу предупредить – не стоит воспринимать ее как жертву. Мы ничего о ней не знаем. И я вполне допускаю, что убийца доктора – именно она. И не смотри на меня так. Ты же сам должен понимать, что уж слишком странная история. Надо все проверить.

– Так я для этого к тебе и пришел!

Конечно, мне неприятно было все это выслушивать, хотя я понимал, что ему, человеку постороннему, уж точно нет никакого дела до Ольги. К тому же он профессионал, а потому ему по штату было положено подозревать всех и каждого.

Конечно, я рассказал ему о том, что какую-то девушку видели его соседи и что они недоумевают по этому поводу – зачем было ее скрывать? Откуда им было знать, что девушка сама этого хотела. Что ей важно было скрыться так глубоко, чтобы ее никто не узнал, не нашел.

– Конечно, надо проверить ее мужа, Туманова, жив ли он, – осторожно предположил Фима, стараясь не смотреть мне в глаза. – Да, жаль, что ты не знаешь, как его зовут. Знаешь, сколько в Москве Тумановых?!

– У него еще имя редкое, не то Оскар, не то Осип, точно не помню… Ты что, думаешь, она и его убила? – не выдержал я, повысив голос, да так, что на меня обернулось несколько посетителей кафе.

– Говорю же – все надо проверить.

Он сказал, чтобы я перезвонил ему через три часа, возможно, тогда будет какая-то информация. Пока что ему надо было выяснить все, что было известно следствию по убийству Селиванова, и навести справки о, возможно, пропавшем Туманове и Ольге Тумановой.