Переломленная судьба

– Какие же мы с тобой бедолаги.

– У них к нам пропал всякий интерес.

– Должен признать, что наш протест провалился.

– Поедем уже домой.

– Что же мы зря сидели здесь десять с лишним дней?

– Неужели ты бы обращал внимание на двух ползающих у порога муравьев?

– Надо сразиться еще разок!

– Да будет уже, нам их не одолеть.

– Эх ты, слабак! – Ван Хуай шлепнул Ван Чанчи по затылку, встал и направился к галерее, оставляя за собой мокрый след. Поднявшись на второй этаж, он обернулся: Ван Чанчи по-прежнему сидел на площадке. Ван Хуай направился на третий этаж. Ван Чанчи думал, что отец пойдет в кабинет начальника отдела народного образования, и никак не ожидал, что тот вдруг заберется прямо на ограждение галереи.

– Па!.. – громко крикнул Ван Чанчи и ринулся к зданию.

Показался начальник, а за ним и его заместители. С четвертого на третий этаж бегом спустился работник приемной комиссии. Перед Ван Хуаем собралась целая толпа чиновников. Начальник сказал: «Если спустишься, сыну будет предоставлен целый год бесплатных подготовительных курсов». Ван Хуай не согласился и спросил: «Готовы ли вы ради сохранения моей жизни дать сыну место в университете?» Начальник поочередно обменялся взглядами со свои ми замами и дал утвердительный ответ, но при условии, что сначала Ван Хуай слезет с ограждения. Ван Хуай, заметив их перемигивания, заподозрил обман и потребовал принести письменное извещение о зачислении. Начальник объяснил, что для этого им нужно связаться с учебным заведением, чтобы выяснить, имеются ли свободные места. Ван Хуай на это сказал: «Значит, договаривайтесь прямо сейчас». Начальник подпер кулаком подбородок. Работник приемной комиссии развернулся и побежал на четвертый этаж. Поторопившись, он немного поскользнулся, и в этот же самый момент поскользнулся и Ван Хуай. Начальник сказал: «Завсектором пошел договариваться, так что давай, спускайся». Ван Хуай замотал головой. Начальник предложил ему сигарету. Ван Хуай снова замотал головой. Все молчали, не смея заговорить, время словно остановилось. С четвертого этажа четко долетало каждое слово завсектором, который с кем-то общался по телефону. Сигарета в руках начальника растерлась в крошку.

Спустя десять с лишним минут завсектором прибежал с четвертого этажа и сказал:

– Очень сожалею, но я позвонил в несколько знакомых вузов, и ни в одном мест нет.

– Я слышал, что еще вчера одно место было, – ответил Ван Хуай.

– Но сегодня уже не вчера.

– Почему же вы не договорились вчера? Может потому, что я еще не додумался спрыгнуть отсюда?

Завсектором осекся. Начальник сказал:

– Я слышал, что свободное место появилось потому, что какой-то студент просто не явился на учебу. Такие случайные места в провинции расхватывают как горячие пирожки, нашей глухомани до них не дотянуться.

– Да вы и не думали схватить это место, для вас двое сидящих внизу значат не больше, чем два куска копченого мяса! А ведь мы тут коптимся уже десять с лишним дней, или вы ослепли?

– Во всей это ситуации виноват только твой сын. Когда его заявление попало к нам в руки, проделав круг после Пекинского университета и Университета Цинхуа, места во всех других вузах были уже заняты. Если задница маленькая, ни к чему мастерить большую лавку, – сказал на это завсектором.

У Ван Хуая перехватило дыхание. Он хотел было ответить, что у его сына было на целых двадцать баллов больше проходного минимума, но не успел. В глазах его вдруг потемнело, и он соскользнул вниз. Раздался всеобщий крик ужаса. Ван Хуай попытался было исправить положение и, похоже, ему даже удалось зацепиться руками за ограждение, но бетонные перила оказались слишком широкими и скользкими, к тому же на них рос мох, поэтому уцепиться у него не получилось, и он полетел вниз. Под крики ужаса Ван Чанчи попытался поймать отца на руки, но удержать его не смог, и оба тяжело рухнули в кусты. Раздался громкий треск, вокруг разлетелись брызги, после чего наступила гробовая тишина.

Ван Чанчи сел и увидел, что вокруг собрались люди, но среди них не было ни одного знакомого доброжелательного лица, окружающие сплошь выражали лишь холодное любопытство. Ван Чанчи придвинулся к Ван Хуаю и потрогал его ноздри, тот, похоже, еще дышал. Тогда Ван Чанчи что было мочи заорал: «Па! Па!..» – и продолжал кричать все отчаяннее и отчаяннее. Примерно после десяти с лишним таких воплей Ван Хуай его услышал: он вдруг приподнял и тут же опустил веки. Толпа от страха отпрянула назад, похоже, то, что Ван Хуай остался жив, напугало всех больше, чем если бы он умер. Ван Чанчи осторожно поднялся на ноги, он не ожидал, что у него это получится. Осмотрев себя, он заметил, что вся его одежда от падения на ветки порвалась, и сквозь дыры проступает кровь. Едва он увидел кровь, его тут же обдало волной жара. Он наклонился и обеими руками ухватил отца за плечо, чтобы поднять его с земли. Но при каждой попытке сдвинуть Ван Хуая с места тот начинал истошно вопить. Тогда Ван Чанчи решил его не трогать и оставил лежать как есть. Он спросил, кто может помочь вызвать скорую. Никто не откликнулся, треть зевак словно ветром сдуло. Ван Чанчи сверху вниз пошарил по всем карманам Ван Хуая, пока из кармана брюк не вытащил какой-то пакетик. Развернув его, он нашел там деньги. Ван Чанчи вынул мелкую купюру и еще раз обратился с просьбой помочь вызвать скорую помощь. Из толпы вышел какой-то мальчишка, взял деньги и тут же куда-то побежал. Ван Чанчи повернулся к отцу: «Па, нам сейчас вызовут скорую, ты только держись!» Ван Хуай стиснул зубы и осторожно закивал, весь его лоб покрылся испариной. Ван Чанчи крепился изо всех сил, но все-таки не сдержался, и из глаз его хлынули слезы, капая прямо на лицо Ван Хуая.

Наконец приехала скорая. Двое санитаров в белых халатах поднесли к Ван Хуаю носилки. Один из них спросил: «За вызов скорой кто-то платить собирается?» Ван Чанчи протянул деньги, и санитар засунул сотенную купюру себе в карман. После этого санитары с двух концов подхватили Ван Хуая и, точно дохлую собаку, закинули на носилки. Ван Хуай завопил, все его лицо перекосило от боли. Санитары погрузили носилки в машину, Ван Чанчи залез следом.

5

Из-за отсутствия денег на лечение носилки с Ван Хуаем оставили в коридоре. Вдруг Ван Чанчи вспомнил про одного своего одноклассника и сказал отцу: «Па, потерпи немного, я сбегаю за деньгами». Ван Хуай кивнул.

Ван Чанчи пришел на улицу Сяохэцзе к однокласснику Хуан Кую, который, так же как и он, не поступил в университет. Услышав, что Ван Чанчи требуются пять тысяч юаней, Хуан Куй вопросительно посмотрел на отца. Его отец держал лавку с товарами первой необходимости.

– Как к тебе относился Ван Чанчи? – спросил он сына.

– Всегда давал мне списывать.

– А ты сможешь вернуть пять тысяч? – обратился отец Хуан Куя к Ван Чанчи.

– Смогу. У нас дома две коровы и две свиньи.

– Тогда пиши расписку.

Ван Чанчи написал расписку. Отец Хуан Куя сказал, что ему нужно сходить в банк.

Втроем они подошли к банку. Отец Хуан Куя вдруг остановился и вытащил сигарету. Он делал такие глубокие затяжки, что несмотря на ясный день, можно было увидеть, как вспыхивает огонек на конце его сигареты. Он с головой ушел в процесс курения, и только когда огонь обжег его пальцы, он наконец бросил окурок и как следует шаркнул по нему ногой, оставив на земле след в виде запятой.

– Это была лишняя сигарета, – сказал он.

Ван Чанчи почуял неладное. И точно: отец Хуан Куя вытащил из кармана и протянул ему две купюры с головой старика[3].

– Парень, дарю тебе эти двести юаней, а крупную сумму я одолжить не могу, – сказал он.

Хоть Ван Чанчи морально и был готов к такому повороту событий, все же на какое-то время он впал в ступор. Тут в разговор вмешался Хуан Куй:

– Двести юаней его отца не спасут.

– Я только что вспомнил, что на сберкнижке нет денег, их сняла твоя мать на открытие магазина.

Ван Чанчи отвесил поклон, развернулся и пошел вон. Он шел и рвал расписку, что была в его руках. Отец Хуан Куя засунул двести юаней в карман сына:

– Деревенским ох как тяжко приходится. Иди и купи им что-нибудь поесть.

Хуан Куй догнал Ван Чанчи и сказал:

– Я спросил отца, у него на сберкнижке правда нет денег, надеюсь на твое понимание.

– Верно говорят: «Если прихватило живот, то винить в этом, кроме себя самого, некого», – ответил Ван Чанчи.

С этими словами он разжал кулак, из которого, точно ритуальные деньги, посыпались клочки разорванной расписки.

Купив ящик бутилированной воды, пакет с пампушками и упаковку туалетной бумаги, Хуан Куй сложил все это у носилок Ван Хуая. Ван Хуай то и дело скрежетал зубами и морщил лоб, изо всех сил пытаясь перетерпеть свою боль. Его губы побелели и пересохли. Ван Чанчи открыл одну бутылку воды и стал осторожно его поить. Ван Хуай несколько раз шевельнул губами. Вдруг он закрыл глаза и свесил голову на бок. Ван Чанчи, решив, что отец умер, провел рукой у него под носом: тот еще дышал. Тогда он принес ведерко с горячей водой, намочил в нем полотенце, хорошенько его отжал и стал обтирать лицо Ван Хуая. Он медленно продвигался вниз, с лица переходя на шею, с шеи – на грудь. Но когда он стал обтирать ему живот, Ван Хуай не удержался и завопил. Тогда Ван Чанчи обошел область живота и стал обтирать отца ниже. Сидевший рядом Хуан Куй спросил:

– У тебя нет денег. Что ты собираешься делать?

– Ограблю банк.

Вдруг Ван Хуай чуть приподнял свою правую руку и мертвой хваткой вцепился в два пальца Ван Чанчи.

– Па, ты чего? – спросил Ван Чанчи отца, который сжал его пальцы еще сильнее. – Ты испугался, что я пойду на грабеж? Успокойся, я этого не сделаю, просто сказал сгоряча.

Рука Ван Хуая тут же ослабла и соскользнула на пол.

Ван Чанчи переодел Ван Хуая в чистое, купил и закрепил над ним полог от комаров.

– Па, потерпишь пару дней? – спросил он отца.

Тот тихонько кивнул. Ван Чанчи попросил Хуан Куя присмотреть за Ван Хуаем, а сам на вечернем автобусе отправился в деревню.

До деревни Ван Чанчи добрался только к полуночи. Все окна в домах уже погасли. Он не стал сразу стучать в дверь, а задержался на пороге, подбирая слова. Радостно гавкая, у его ног закрутилась собака. Ее лай разбудил Лю Шуанцзюй. Она включила свет, открыла дверь, увидела стоящего на пороге Ван Чанчи и тут же спросила:

– Что-то случилось? Сегодня во время ливня меня словно несколько раз пырнули ножом в сердце.

Ван Чанчи сперва думал ее обмануть, но, не имея актерских талантов, разрыдался горючими слезами. Лю Шуанцзюй запричитала:

– Твой отец такой упрямый, я так и знала, что что-нибудь случится.

Тут же, словно от боли, она скрючилась пополам и, как стояла в проеме, сползла вниз, пока не уселась на порог. Тяжело вздыхая, она правой рукой не переставая била себя в грудь. Ван Чанчи подошел к ней и присел рядом.

– Он хотя бы жив? – спросила она.

– Пока да, – ответил Ван Чанчи.

Лю Шуанцзюй завыла в голос, по звуку было не определить, радуется она или убивается, ее вой, то тихий, то громкий, то краткий, то продолжительный, взвился ввысь, привлекая собак.

На следующий день они продали корову и быка Второму дядюшке. Второй дядюшка зашел в коровник, открыл стойло и принялся было выводить быка, но тот уперся четырьмя копытами и подался назад, ни за что не желая покидать стойло. Тогда Второй дядюшка, потеряв терпение, с силой потянул за веревку. Казалось, что он соревнуется с быком в перетягивании каната, но, как он ни старался, бык не двигался с места. Кончилось тем, что у быка из ноздрей, где крепилось кольцо для веревки, выступила кровь. В стойло вошел Ван Чанчи и уперся быку в зад, пытаясь вытолкнуть того наружу. Но сколько быка ни тянули с одной стороны и ни толкали с другой, тот по-прежнему стоял, как вкопанный. Тогда Второй дядюшка бросил Ван Чанчи палку и сказал:

– Чанчи, а ну-ка, поддай ему.

Ван Чанчи взял палку и легонько ударил ею быка.

– Так не пойдет, огрей его пожестче.

Ван Чанчи замахнулся и треснул быка снова, но тоже слегка.

– Чему ты вообще учился? Даже быка нормально огреть не можешь, чего ты его чешешь?

Ван Чанчи закрыл глаза, поднял палку и что было сил опустил ее на круп быка. Раздался глухой звук, но бык по-прежнему не шевелился. Тогда к быку подошла Лю Шуанцзюй и заговорила:

– Кастратик, иди уже, не можем мы больше содержать тебя. Папка твой разбился, нужны деньги на лечение. Иди уже, будь добр, домой ко Второму дядюшке. Он все-таки свой человек, и фамилия у него такая же, так что у него ты по-прежнему останешься быком семейства Ван.

Бык, словно все понял, перестал упрямиться и спокойно вышел из стойла, глаза его заволокло слезами. А Лю Шуанцзюй продолжала:

– Это касается и нашей девушки, ты пойдешь вместе с Кастратиком.

Глаза коровы тоже наполнились слезами, она немного помедлила, но потом покинула стойло и пошла следом за быком.

– Ни в коем случае не продавай их забойщику, – обратился Ван Чанчи ко Второму дядюшке. – Я заработаю и выкуплю их.

– Хорошо, – ответил Второй дядюшка.

Ван Чанчи был у Лю Шуанцзюй единственным ребенком, поэтому быка и корову она тоже воспринимала как своих детей.

Продав быка и корову, они продали в соседнюю деревню Гуан Шэну двух свиней. Гуан Шэн пришел с двумя клетками и попросил в помощь четырех человек. Свиньи верещали всю дорогу, пока Гуан Шэн с помощниками нес их через горное ущелье. За обедом Лю Шуанцзюй отупело уставилась в пиалу с рисом.

– Путь неблизкий, если не поешь, как доберешься до трассы? – сказал Ван Чанчи.

Лю Шуанцзюй переложила рис в собачью миску и спросила, где собака. Ван Чанчи несколько раз позвал ее, но та не показывалась. Лю Шуанцзюй сказала:

– Увидела, что мы продаем весь скот, и наверняка испугалась, что ее тоже продадим.

– У них чутье развито куда лучше, чем у нас, – откликнулся Ван Чанчи.

6

К вечеру Ван Чанчи и Лю Шуанцзюй добрались до уездной больницы. Ван Хуай по-прежнему лежал в коридоре. го глаза были открыты и напоминали две искусственные виноградины. Как только появился Ван Чанчи, отец попытался закрыть глаза, но не смог. Кожа век еле сдвигалась из-за отсутствия слезной смазки. Глаза Ван Хуая были настолько сухими, что на глазных яблоках образовалась пыль. Хуан Куй сказал, что с тех пор, как Ван Чанчи уехал, отец ждал его, ни разу не сомкнув глаз. Не имея возможности самостоятельно ходить в туалет, он лишь несколько раз откусил от пампушки и совсем уж чуть-чуть попил воды.

Когда за Ван Хуая внесли оплату, его определили в стационар. После осмотра оказалось, что кроме многочисленных ссадин от веток, у него был серьезный перелом в районе пятого поясничного позвонка. Врач объяснил, что если организм не справится, то возможен паралич. Ван Чанчи сказал: «То, что он упал с такой высоты и остался жив, можно считать за чудо». Врач на это ответил, что Ван Хуай не погиб лишь потому, что, во-первых, во время падения он двумя руками зацепился за перила, во-вторых, его на какое-то время поймал Ван Чанчи, и, в-третьих, удар смягчили кусты. А на вопрос, почему сам Ван Чанчи ничего себе не сломал, принимая отца на руки, врач сказал, что это благодаря тому, что Ван Хуай задержался на его руках лишь на короткий миг. Ван Чанчи испытывал силу удара не более двух секунд, но если бы это время превысило две секунды, то руки у Ван Чанчи наверняка бы сломались.

Спустя неделю к Ван Хуаю вернулась речь, и первой сказанной им фразой было: «Заберите меня домой».

– Тебя еще не вылечили, – сказал Ван Чанчи.

– Меня теперь не вылечишь, – ответил Ван Хуай.

– Даже если так, все равно нужно попытаться.

– У тебя, я смотрю, денег куры не клюют! – вдруг взорвался Ван Хуай. – На кой черт босяку шиковать в больнице? Если я здесь еще задержусь, мы останемся без гроша. А если мы останемся без гроша, ты останешься без подготовительных курсов, а если ты останешься без подготовительных курсов, то, считай, все для тебя кончено.

На лбу Ван Хуая выступили капли пота, но Ван Чанчи и Лю Шуанцзюй притворились, будто не услышали его. Словно два запрограммированных робота, они каждый день в положенное время являлись к Ван Хуаю, чтобы обтереть его, помассировать ноги, накормить, напоить, помочь сходить в туалет. Прошло три дня, после чего Ван Хуай крепко сомкнул губы, отказавшись от еды и питья. Жидкая кашица стекала с его губ на шею, он не давал даже напоить себя. Лю Шуанцзюй вздохнула:

– Мне тоже жаль тратить здесь деньги, но у тебя еще не зажила спина. А вдруг, если мы прямо сейчас отправимся домой, по дороге у тебя что-нибудь отвалится, и случится повторный перелом?

Ван Хуай закрыл глаза и никак не реагировал, но его дыхание становилось все более напряженным.

– К тому же, – продолжала Лю Шуанцзюй, – врач тоже против, чтобы ты сейчас покинул больницу.

Ван Хуай разжал губы и сказал:

– Как ты можешь им доверять?

Не зная, как лучше поступить, Ван Чанчи и Лю Шуанцзюй вышли посовещаться во двор. Понурые, они уселись на камень, оказавшись на самом солнцепеке. В кронах деревьев жужжали насекомые. Прохожие задерживали на них любопытные взгляды, но тут же, потеряв интерес, шли дальше.

– Сколько у тебя еще осталось с собой? – спросила Лю Шуанцзюй.

Ван Чанчи пошарил по всем карманам, вытащил горсть мелочи и положил все, что нашлось, на расправленный подол платья Лю Шуанцзюй. Побоявшись, что не до конца все вычистил, Ван Чанчи вывернул карманы, которые, словно пустые кишки, свесились вдоль его тела. Лю Шуанцзюй тоже выгребла все, что у нее было, в общую кучу. Ван Чанчи расправил все купюры и передал ей. Она дважды пересчитала деньги и объявила:

– Итого одна тысяча пятьдесят три юаня и шесть мао[4], хватит самое большее на пять дней.

– Будем смотреть по ситуации.

– За пять дней твой отец не обязательно поправится.

– Ты думаешь, лучше забрать его домой?

– Не знаю. Ты мужчина, тебе и принимать решение.

Ван Чанчи зарылся лицом в ладони, его голову наполнило жужжание насекомых, напоминая бурлящую воду или стук тысячи гладильных молотков. Только почувствовав, как затекла шея, он наконец поднял голову. Лю Шуанцзюй передала ему кучку смешанных купюр. Он их не взял и даже отстранился. Тогда Лю Шуанцзюй насильно запихала деньги ему в ладонь. Бумажки были мокрыми от пота, казалось, что Лю Шуанцзюй утирала ими свои слезы.

Тут со стороны больницы раздался чей-то крик, прислушавшись, они поняли, что зовут родственников больного со второй койки. Они вскочили и побежали. В коридоре уже собралась толпа больных. Ван Чанчи протиснулся внутрь и увидел ползущего по грязному полу Ван Хуая: он передвигался по-пластунски, подтягивая недвижимую часть тела локтями и оставляя за собой два длинных следа от ног.

– Ты куда собрался? – спросил его Ван Чанчи.

– Домой, – ответил Ван Хуай.

– И ты сможешь проползти двадцать с лишним километров?

– По крайней мере, доползу до автовокзала.

Толпа зааплодировала. Ван Хуай делал движение вперед, и следом за ним на шаг вперед, словно наблюдая за диковинным животным, продвигались зеваки. Лю Шуанцзюй поставила перед ним носилки. Ван Хуай задрал голову и уставился на нее. Он долго так смотрел, пока у Лю Шуанцзюй не покраснели глаза и в них не заблестели слезы. Тогда Ван Хуай опустил голову и заполз на носилки.

Закончив с формальностями по выписке, Ван Чанчи и Лю Шуанцзюй потащили носилки с Ван Хуаем на автовокзал. Подвешенные к носилкам пластиковое ведро, контейнеры для еды, армейская фляга, пакеты с продуктами и узел с одеждой терлись и шаркали друг о друга. Ван Хуай смотрел на синее небо: оно было огромным и чистым, словно его вымыли. Через полчаса они добрались до автовокзала и купили три билета. Носилки им пришлось поставить в проходе автобуса, так что сам Ван Хуай мог лежать только на боку. Час с лишним автобус трясся по горной дороге, пока не подъехал к расположенной в ущелье деревне.

Они вытащили из автобуса Ван Хуая и осторожно переложили на носилки. Ван Хуай сделал глубокий вздох облегчения: наконец-то он мог вытянуться во весь рост. В этот момент они заметили сидевшую у дороги собаку. Это была их собака, которая заметно отощала и покрылась слоем грязи и пыли. Она спокойно наблюдала за ними, словно за незнакомцами. А может быть, столько дней бросаясь к каждому приезжему, она уже просто потеряла всякую надежду и отупела. Ван Чанчи позвал ее, и она крадучись пошла ему на встречу. Сперва она обнюхала ноги Ван Чанчи и Лю Шуанцзюй, а затем бросилась облизывать лицо Ван Хуая. Ван Хуай крепко прижал ее к себе. Собака вырвалась из его объятий и закрутилась у ног Ван Чанчи и Лю Шуанцзюй, потом снова бросилась к Ван Хуаю. Все трое оказались родными людьми, и теперь, не зная, к кому из них прильнуть, она бегала от одного к другому.

Ван Чанчи и Лю Шуанцзюй подняли носилки, а собака побежала впереди, словно показывая дорогу. Они шли через рощу; послеполуденное солнце то появлялось, то исчезало. Они миновали водохранилище, потом деревеньку Лунцзявань, сельсовет и наконец увидели чайную плантацию и свой дом. Тут Ван Хуай сказал:

– Ничего, что я остался инвалидом, зато у меня остались здоровые почки. Если Чанчи меня послушает и решит пойти на подготовительные курсы, то на худой конец я смогу продать одну почку. Чанчи, ты меня слышал?

– Слышал, – откликнулся Ван Чанчи.

– У тебя судьба быть богатым и успешным. Когда ты только родился, твой отец нашел гадателя, который предсказал, что ты сможешь стать чиновником местного уровня и превратиться в миллионера. Если же ты меня не послушаешь, не пойдешь на курсы и не поступишь в университет, то превратишься в такого же Ван Хуая, разобьешься насмерть, и всем будет на тебя наплевать.

Пока Ван Хуай продолжал разглагольствовать, собака шла, высунув язык, а Ван Чанчи и Лю Шуанцзюй пыхтели рядом. Сначала они еще вникали в речь Ван Хуая, но когда устали, потеряли нить разговора, до них доносился лишь мерный стук поклажи о носилки. Вдруг их собака припала к земле. Ван Чанчи легонечко ее пнул, собака из последних сил сделала еще несколько шагов и снова упала.

– Я поняла, что ей надо, – сказала Лю Шуанцзюй, – все эти дни она наверняка ничего не пила и не ела.

Они опустили носилки на землю. Ван Чанчи дал собаке попить и накормил пампушкой. Казалось, что сил у нее прибавилось, но идти она по-прежнему не могла. Тогда Ван Чанчи положил собаку на носилки. Ван Хуай крепко прижал ее к себе. Они снова тронулись в путь.

– Неудивительно, что она не могла сразу выказать радость, оказывается, просто оголодала, – обронил Ван Чанчи.

7

Едва они вернулись домой, Ван Чанчи тут же побежал на рисовое поле. Их участок находился в конце деревни на середине горного склона. Все остальные соседи свой рис уже сжали, и только на их поле, поддаваясь напору ветра, волнами бушевала рисовая нива. Позолоченная солнцем желтая полоса простиралась на сколько хватало глаз. Но, приблизившись, Ван Чанчи обнаружил, что созревшие рисовые колосья попадали вкривь и вкось, за несколько дождливых и солнечных дней покрывшись плесенью; кое-где из упавших на землю зерен стали пробиваться ростки. Из-за того, что они вовремя не убрали свой рис, весь урожай грозил прямо на их глазах превратиться в компост. Ван Чанчи присел на корточки и стал собирать упавшие колосья. И только когда стемнело, он наконец разогнулся.

Поскольку большая часть риса у них пропала, полностью срезать колосья не имело смысла. Поэтому Ван Чанчи и Лю Шуанцзюй стали собирать еще не испорченное зерно вручную. Они счищали зерна в ладонь и ссыпали их в закрепленные на поясах бамбуковые корзинки; когда корзинки наполнялись, они ссыпали зерна в заплечные корзины. Стояла сильная жара, нещадно палило солнце, особенно тяжко было собирать зерно на корточках среди колосьев, куда не долетал даже слабый ветерок. Жесткие листья до крови царапали лица, шеи и руки Ван Чанчи и Лю Шуанцзюй, их больно обжигал струившийся по ссадинам пот. Насекомые, кишмя кишащие в окружающей поле роще, без устали гудели над ухом, изводя душу своим назойливым жужжанием.

Прикованный к постели Ван Хуай, устав лежать в четырех стенах, за двадцать юаней нанял Лю Байтяо и Ван Дуна, чтобы те отнесли его на середину склона. Там покоилась ровная каменная глыба, вокруг которой выросла молодая поросль. Ван Хуай улегся на эту глыбу и с высоты стал взирать на свое рисовое поле. Он увидел, как Ван Чанчи и Лю Шуанцзюй, словно два кузнечика, перемещаются по золотисто-желтым волнам. Они приседали и выпрямлялись, то и дело смахивая пот, и каждое их движение болью отдавалось в груди Ван Хуая, нарушая ритм сердца. Он отупело смотрел вдаль.

– Время истекло, – объявил Лю Байтяо.

– Обычно утром тебя не добудишься, а сегодня вдруг стал таким точным, – ответил Ван Хуай.

– За лишнее время требуется заплатить.

Ван Хуай еле-еле отвел взгляд, и Лю Байтяо с Ван Дуном понесли его обратно.

Ван Чанчи попросил плотника сделать для Ван Хуая деревянную коляску. Когда коляска была готова, Ван Чанчи сначала испробовал ее на себе. Она показалась ему жесткой, тогда он застелил ее ветошью и усадил в нее отца. Наконец-то Ван Хуай, который до этого только лежал, смог принять сидячее положение. Ван Чанчи выкатил коляску в коридор и дал в руки Ван Хуаю бамбуковую жердь. Тот уперся ею в пол, и коляска переместилась вправо. Ван Хуай огляделся, оттолкнулся снова, и коляска переместилась влево. Ван Хуай подумал: «Ну, хорошо, только что же я буду делать, когда доберусь до порога?» Только он об этом подумал, как заметил, что на всех порожках уже пропилены специальные выемки. Толкая коляску, он через главную дверь выехал на улицу. Окинув взором высокие и низкие дома деревни, он наконец остановил свой взгляд на карнизе дома Второго дядюшки. Ван Чанчи понял, что Ван Хуай был бы не против с ним пообщаться, поэтому, когда выдавалась свободная минутка, он расчищал путь до дома Второго дядюшки. Для этого ему понадобилось расширить дорогу, чтобы по ней свободно проходила инвалидная коляска.