Паранормальная лингвистика. Роман о сверхвозможностях, любви и верности

– Довольно на сегодня, Станислав Лаврентьевич. Я устала от вашей медленной манеры мыслить и существовать. Вы имеете дело с человеком, который вполне успешно учится передвигаться во времени и пространстве. Сегодня учится сам, завтра может учить других. Кто будут они, эти другие?!

– Да-да, я понимаю…

– Не думаю. Но теперь у вас есть некоторые данные. Свяжитесь с более высоким начальством, вам объяснят, что я прошу совсем немного внимания к себе в обмен на могучество.

Мария словно читала мысли Чеканкина, оперировала его понятийным аппаратом, так и говорила – могучество.

А потом Мария ушла. Чеканкин некоторое время сжимал свою голову в цепких руках, пока лицо его не стало синюшным. И тут вскочил, запел в микрофон громко и весело «Устал я греться у чужооого огня… Ах, где то сердце, что полюбит меня?!..»

Энергетические стихи. Анне становится страшно

Когда Чеканкин вернулся в отдел, он застал у себя в кабинете Анну, сидевшую за компьютером; Хамитов же звонил по внутреннему телефону в Райск.

– Какие новости?

Анна выдала информацию.

– В компьютере Оного найдены останки поэтических текстов, которые напечатаны на одном из поэтических сайтов под псевдонимом raisk99.

«Так, значит все-таки 99-ый год. А этот его псевдоним – некое проговаривание цели, декларация намерений, тонкая и пронзительная провокация реальности», – подумал Станислав Лаврентьевич.

– Анна Евгеньевна, выведите мне все тексты автора с этим никнеймом. Мы с вами займемся поэзией. Он улыбнулся. Улыбнулась и Анна. Чеканкин так никогда и не поймет, что она улыбнулась в ответ на его самонадеянность.

И действительно, «заняться поэзией» у Чеканкина не вышло. Он долго таращился в тексты и даже пытался делать умное лицо, но ничего не менялось. Ему казалось, что Оный просто издевается над читателем. Анна Евгеньевна пробовала объяснить Чеканкину, что это, скорее всего, еще одна игра Оного. Так они решили впутать сюда эксперта. Экспертов было выбрано сразу два. Первый – аспирант одного северного университета, попавшийся на попытке продать китайцам засекреченные документы, связанные с фольклорными традициями Приамурья. Разумеется, в той истории было еще что-то тайное, потому было решено студента держать на коротком поводке. Второй эксперт был профессором, спецом-текстовиком высочайшего уровня. Он давно работал с Ведомством из убеждений, сделал много полезного, яростно любя свой труд. Экспертам были отосланы тексты с просьбой расшифровки как самих текстов, так и личности автора. А пока спецы изучали и думали над кощунственными стихами, товарищ из града Райск прислал ответ на запрос Хамитова о платонической девочке. После чего Чеканкин объявил «летучку», и вначале ему пришлось ввести своих подчиненных в некий транс, когда он рассказал им о газете из прошлого и открытках из будущего, показанных Марией.

– Дело обстоит еще хуже и темнее. Дмитрий Оный настолько далеко ушел в своей науке, что может не только возноситься вверх и парить до земли, но и… – Чеканкину было неловко и страшно это произнести. Он даже боялся за свой рассудок.

– Перемещаться во времени, – пришла на помощь начальнику Анна Евгеньевна.

– А каким образом он это делает? – спросил Хамитов, чтобы «поучаствовать», но двое других на него посмотрели как на дурачка.

– При помощи языковых колебаний. Методом оригинального подбора звуков, которые и дают соответствующий резонанс, – снова говорила Анна. – Если работают древние заклинания, почему не могут работать новые, точно подобранные ключи? Как мы видим, все возможно.

– Да вам откуда это известно?

– Кстати, сама не знаю!

Тут старый служивый волк Хамитов подумал, про фразу «все возможно» – даже за образ мыслей такой раньше по крайней мере уволили бы. А сейчас это, наоборот, широта взглядов, которая приветствуется. Тьфу!

– Понятно, что он вполне может уйти от нас. Не через дверь, а так… Мы будем его отпускать. Оный с нами, пока ему это интересно.

– Наша цель?

– Он должен работать на нас. Или на нас, или вообще не работать. Ведь это будто персонаж фантастических фильмов – Оный может возвращаться в прошлое, участвовать в будущем.

– Он опасен. Мне даже страшно! – проговорила Анна таким голосом, что все посмотрели на нее с любопытством. И каждый подумал так: а эта дамочка случайно не… Оооооо!

– У нас есть его тайна: платоническая подростковая влюбленность в девочку, которая потом стала… хм, да. Еще есть сведения, что его книга «Энергетические стихи» стоит на вооружении армии из вражеского блока, – добавил Хамитов. А потом и вовсе удивил:

– Послушайте, если он создает языковые вибрации, мы можем оторвать Оному язык, сломать челюсть…

Чеканкин теоретически допускал такое развитие событий в самом крайнем случае, но должен был сказать другое:

– Перестаньте нести дичь!

Но и Хамитов, и Чеканкин сразу поняли, – именно так они станут действовать, если ситуация выйдет из-под контроля.

– Станислав Лаврентьевич, решать вам, но мы должны обратиться в Главк.

– Зачем еще?! – взбунтовался деланно Хамитов. – Мы его взяли крупно, а в Главке медальки и премии получат?

Но все понимали, что если в Главке узнают о происшествии в Норске из газет, то всему местному ведомству будет несдобровать – их всех намочат, а потом высушат. Но в ту субботу министр охотился, воспользоваться сотовой связью Чеканкин постеснялся, а дежурный офицер в столице казался ему фигурой слишком мелкой для такого события. Так Оный остался в руках троицы до понедельника.

Муравьи рыжие разбегаются по всему вашему золоченому телу

Оного решили отпустить, пока он сам не ушел навек, – так подумали. Но прежде нужно было как-то извиниться, что ли, – прощались ненадолго, да и прощались ли? Но Дмитрий отказался покидать камеру, пока не закончит выполнять комплекс отжиманий. Пришлось ждать. А когда его ввели, он улыбался.

– Дмитрий Андреевич, долг велит нам извиниться…

– Только долг?

– …но и вы поймите нас: случай неординарный, выдающийся…

Тут Митя посмотрел на Анну внимательнее и заговорил, будто обращаясь к кому-то внутри нее, к некой глубинной и отзывчивой материи: «А знаете ли вы, что есть такие быстрые поцелуйчики, которые везде – словно муравьи рыжие – разбегаются по всему золоченому телу вашему и, вот они уже внутри, роятся и радуются. Победы празднуют! А известно ли вам, что выражение „зацелую до смерти“ сначала было реальным фактом действительности, уж потом обрело выраженную крылатость?».

Оказалось, Анна ждала этой странности от Мити. И спросила резво:

– Скажите, а почему люди во время поцелуя стремятся язык друг друга отыскать?

– Ого! Да вы хорошая! Думаю, так мы открываем коды, делимся энергией. Вспомните птиц, которые крыльями (а язык даже по форме на крыло похож) трутся и передают знания о маршрутах, зимовьях, опасностях.

– А зачем люди языками тела любимых исследуют?

– Хотят узнать историю тела, погибель духа. Заметьте, язык всегда к овражкам устремляется. Как сказал один поэт: «Язык мой – враг мой, и твой любовник».

– А не тот ли поэт сочинил сборник «Энергетические стихи», который потом всем тиражом оказался в министерстве обороны Израиля? – поинтересовался Чеканкин.

– Я не знаю, как тираж пропал. И экземпляры редакторские. Но я поспешил тогда уничтожить и рукописи, и черновики – уж слишком зловеще тогда все сбывалось.

– Вы можете послужить народу, Родине, – вдохновенно начала агитацию Анна.

Оный развеселился.

– Вы сейчас пытаетесь меня завербовать? Бросьте. Я в состоянии заметить подмену понятий. Впрочем, я не проводил глубинных исследований «энергетических стихов», но в наше Министерство обороны письмо написал. Меня назвали фантазером. Что поделать, в силу наших танков генералы верят больше. Но мне сдается, что танк можно остановить словом на «ять».

Тут вышел из-под самоконтроля Хамитов.

– Слушайте, а не сказочки ли вы нам здесь рассказываете? Не слишком ли вы уверовали в возможности языка, а мы в ваши возможности?! Не фантазия ли эта ваша… паранормальная лингвистика?

Дмитрий улыбнулся. Он часто считал самым действенным просто проулыбать ситуацию. Хамитов же вспомнил, при каких обстоятельствах этой ночью был взят Оный, и сразу сгорбился, отвел взгляд.

– Простите, «не проводили глубинных исследований», но поверхностные все-таки были? – уцепился тонко Чеканкин.

– Так точно, – улыбнулся Оный.

– И? – хором спросили трое и даже непроизвольно сделали движение к нему навстречу.

– И продолжал жить. Не спал четверо суток, не нуждался в отдыхе, каждые восемь часов произнося некую словесную формулу. Я прекратил испытания на пятые сутки.

– А вы могли бы восстановить эти чудесные тексты? – был вопрос Анны.

– Теоритически – да. На это ушло бы некоторое количество времени, так как там тонкие связки, которые я позабыл, кажется, но в процессе вспоминанья обязательно нащупал бы… Но не сейчас. Я погружен в другую работу.

– Скажите, а не связаны ли эти ваши необычные возможности с Ларисой Нарциновской, ее историей? – спросила Анна, а Чеканкин после этих слов как-то долго и странно смотрел на женщину.

Оный попросил воды. Он, кажется, начинал утомляться. Потом заговорил: «Вы так уверенно говорите про сверхспособности… Что ж, я не отказываюсь. Очевидно, наши предки давным-давно умели гораздо больше, чем мы. И упоминания об этом встречаются в древних летописях, но упоминания иносказательные, явные были уничтожены, ибо не могут же язычники проклятые большего уметь, чем христианские праведники. А Лариса… Лариса хорошая. Ей не повезло… Мог ли я ее спасти? Наша любовь (пусть так) – совсем несбывшееся что-то, придуманное мною, сочиненное. Лариса меня вряд ли помнит – мне было 14, ей 12 – любовь не могла тогда воплотиться, заиметь плоть. Был только дух…

– Лариса помнит, – тихо сказала Анна. И всем показалось, что между Анной и Дмитрием возникает прямо сейчас, у всех на глазах, тихий заговор.

– Как вы сказали?

– Лариса помнит.

– Лариса – то ли девочка, то ли веточка, блуждающий огонек в ночи, хрустальная весна, первая взрослая книжка… – Оный помолчал, потом продолжил. – Мой бесконечный междометийный ряд, горе звонкое на всю жизнь, шкатулка краденая. Чувства мои были безысходны, потому прекрасны. Впрочем, первый свой стихотворный шок я описал именно тогда, то есть погружаться в язык от того чувства и начал. Какая она была? Золотая она была. Золотая и серебряная. Знаете, как красиво и долго звучало эхо от ее имени над прудами и оврагами! Как волновались травы от ее имени! Как безнадежно кончалось детство, как обязательно останавливалась карусель! Да кто вам сказал, что я буду рассказывать о ней?!

Анна вывела на стену через проектор изображение, потом еще одно, и еще.

– Это Лариса?

Дмитрий поднялся, глядел на фото. Подошел совсем близко, смотрелся долго.

– Уставшая совсем, золотая девочка. Золотая бедная девочка. Мы жили в разных городах, на придуманных планетах, в разные времена.

Горные вершины

Спят во тьме ночной;

Тихие долины

Полны свежей мглой;

Не пылит дорога,

Не дрожат листы…

Подожди немного,

Отдохнешь и ты.

Зачем все это? Я не люблю ее больше. Включите свет! Пожалуйста, включите свет!

Свет включили. Все заметили, Оный был близок к панике. Он еще косился на пустой экран, был недоверчив и немножко смешон, как зверек, когда с ним играют люди.

– Кем-то тиражируется мнение, будто жизнь без любви ущербна и неестественна. Но это слишком прямолинейное утверждение. Так под любовь маскируют блуд, страстишку, головокружение на работе и прочие мелочи и недостойности. Жить без любви можно. Есть ли жизнь на Земле вне любви? – Митя снова улыбался, – Я вот живу не только без любви, но и от любви, – и снова посмеялся. – А теперь мне пора. Я хочу побыть один. Завтра воскресенье, мне надо готовиться к встрече со студентами. С ними так интересно! В каком-то смысле мы обмениваемся кровью. Да, я люблю, когда кровища! – ха-ха-ха!

Паутина

Чеканкин был уверен, в ближайшее время Оный не станет проводить испытания. В этом его убедила более всего Анна Евгеньевна, свое мнение обосновавшая тем, что каждое новое испытание может стать последним для Дмитрия, если он не подготовится как следует, не подберет стоп-слово для данного случая. Велика, очень велика возможность не вернуться в настоящее время и в ту точку координат, откуда он стартовал. Потому Оного отпускали без особого страха. Но Чеканкин понимал, что нужно бороться за него, бороться более всего с ним самим. Для этого его Ведомство должно стать частью самого Оного, спутать и спутаться с его близкими. Потому он сел за разработку программы. Это была очередная паутина опытного паука. Только в этот раз, и Чеканкин это понимал, ему будут даны такие полномочия и методы, которые изберет он сам – уж слишком важна была цель. Чеканкин решил действовать сразу в двух направлениях: родные и Нарциновская. Из родных была выбрана сестра Мария – она сама пошла на контакт, у нее был свой интерес. Нарциновская… Чеканкина интересовала даже не сама эта уездная дама, сколько та кочка, какую она создала в судьбе и мироощущении Оного. Этим странным тяготением луча по сумеркам и собирался воспользоваться Станислав Лаврентьевич. С Марией он решил работать сам, до Нарциновской же отправил Петрову – ему нравилось, как умно и тонко работает Анна Евгеньевна с этим грандиозным делом. И Чеканкин именно ее видел своим замом в будущем.

В жизни Станислава Чеканкина случилась темная ночь при ярких звездах. Ночь, полная мучительных надежд и головокружительных страхов. Эта ночь царствовала с воскресенья на понедельник, именно в понедельник ему предстояло доложить о происшествии в Норске министру, именно в понедельник он должен будет отдать им Оного – такую потрясающую находку, летающего мальчика, знающего заповедные слова. Отдавать им Дмитрия не хотелось, и причин было великое множество. Во-первых, у Чеканкина теперь настал такой статусный возраст, а статуса вроде и не было. Начальник городского отделения Управления Госбезопасности в тихом провинциальном захолустье, где нет ни шпиенов, ни террористов, где жизни нет – разве это достижение для такого умного мужчины, мужчины блестящего и с талантами?! А тут дело – настоящее, высоченное, которое можно та-ак раскрутить! Да это же волд сенсейшн, на первых полосах и всех каналах! Этот Оный не просто так вылез здесь и сейчас. Он мне карьеру нагадал, великую карьеру – аж голова кругом! Вторая причина поначалу показалась Чеканкину бредом, да потом все настойчивее зазвучала внутри. А что, если отнять у бескорыстного великолепного дурня Димки Оного все его лингвистические находки, весь его сундук выпытать, да и встать у Руля рульного, Властью властвовать, казнить и миловать, но более казнить?!

Длилась ночь, долгая и темная, и длились думы Чеканкина. И боязно ему становилось: а вдруг не сдюжит? Дело необычное, и великие умы могут надорваться. А вдруг не только не возвеличит его чокнутый ученый, но погубит натурально? Жить-то хотелось, и моглось: жена-красавица и любовница-умелица. И еще знакомства. Он начальник. Серый кардинал. Его сам мэр уважает и побаивается. У него и на мэра есть в тихой папочке буковки и даже пленочки. И караоке-бар ему принадлежал. И еще угодья. Но хотелось, мечталось въехать в столицы в новой форме, и не на вырост чтобы, а в самый раз – с погонами новыми и высоким званием. Пройти по Ведомству с ликом злостным и карающим, наводя ужас и внушая фатум этим щеголям московским, не знающим, почем фунт и почем лиха; выделить взором хищным дам фигуристых и пригласить их на собеседование перстом властным… Эх, и слог у меня хорош, – чем не Гоголь! Пропаду я и скисну в этой дыре темной, в Норске-норовиче. А что, если министр саморучно возвысит до своего уровня? Проявлю свойственную мне тонкость и смелость в решениях при докладе, попрошусь вести дело – и в Москве меня оставят… Сначала временно, а потом и навеки веков. Хороша жизнь в Москве – как в раю, что посредине ада!..

Длилась, длилась ночь, пил вино сам с собою Стасик, гадал и выгадывал – как ему возвыситься, что же такое совершить над этим Оным, чтобы в Короли выйти? Или отпустить его? Пусть продолжает работу. Он ведь скоро изменит мир. Итак, мир изменится… А я? Я так и буду в этом овраге, среди людишек темных и пустых?! Нет, не отпущу я его. Никогда уж теперь! Я с ним навеки темные сросся, в тот самый миг сросся, как увидел, что он возвысился, воспарил над людом прочим на двенадцать высоких мэтров… И какой же красивый он там парил, нездешний совершенно! И я хочу возвыситься, но иначе! Дай, дай мне высоту, Оный! Дай! Дай! Да-а-а-ай! – так Чеканкин завыл ближе к рассвету, строил рожи в темень, пугал ангелов и сам пугался. И рассвет он встретил с грезою на сердце и взором искрящимся. А утром чисто выбрился и пошел на встречу с Марией.

Дайте мне восторгов и салюта!

Мария торгует братом

– Знаете, Мария Андреевна, я так страдаю среди этих чужих медленных людей, у коих такая вялотекущая кровь в тихих жилах, я и сам хочу наружу, прочь из созданного ими мирового адка! Посмотрите вокруг! Что мы имеем? Стареющее человечество, древнее как рыбы, – живем тихо, сонно и глубоко – ни огня, ни эмоции электрической. Дайте мне восторга и салюта! Дайте мне пороха и черта в табакерке!

– Вы интересный. Вы настолько интересный, что мне любопытно, как вы будете смотреться в гробу. В маленьком таком и совершенно бездарном гробешнике…

Так Мария привела мальчика Стаса в норму.

– Вы уже связывались с вашим начальством? Или мне самой сделать это?

Такого Чеканкин не ожидал. Неужели сия убогонькая посмеет шагнуть через него? А если посмеет? Он не только не преуспеет в этом деле, но еще и по носу получит крепкий щелчок. Настолько крепкий, что и слететь может. И Чеканкин взялся врать. На его профессиональном языке это называлось иначе, но сказал он следующее:

– Конечно, надо мной сидят большие умы. Они поручили именно мне вести это дело, потому что доверяют.

Мария чувствовала вранье за версту. У него и времени не было связаться с центром. Да и жаден он, чтобы совсем не попробовать барыш извлечь. Жаден и честолюбив. Его надо ближе держать. Ближе, но не рядом.

– А вы мне нравитесь. Врете и не краснеете. Мой братик такое вытворяет (почти сотворяет, как Бог-удалец), что, узнай об этом в центре, уже давно бы сидел здесь генеральский чин, и глаза его сверкали от золотой находки этой. Вы какую выгоду извлечь хотите? Только не кривляйтесь, а то я вас накажу.

Чеканкин видел, Мария, и без того дерзкая, еще и всевидящая. Это, видимо, в роду у них. Но почему ему должно быть стыдно, если ей, приторговывавшей родным братцем, стыдно не было? И он взял, да и раскрыл ей все. Хочу, сказал, карьеры и денег. Головокружительной карьеры и денег бешеных. Славы хочу. Иметь право карать хочу. Мария презирала его, он был слишком кровожаден, на ее взгляд. Она хотела только покоя. Просто такой покой она считала самым идеальным, самым покойным покоем для себя – покой за океаном, в Северо-Американских штатах. И она готова была отдать им братца. Слишком она исстрадалась. Да и братец, она в этом была почти уверена, не просто так оставлял за собой метки – это он давал ей возможность воспользоваться чудесным шансом.

Анна в Райске

А в это самое время Анна въезжала в Райск – тихий, почти заброшенный провинциальный городок с узкими улицами и единственной проезжей дорогой посередине. Запустение и бедность бросались в глаза, и постройки все сплошь древние. Но Анна теперь знала, через несколько лет город изменится, ибо здесь обнаружат газ. Придут газовики, создадут новую инфраструктуру под себя – всегда с размахом и совершенно без вкуса, и городок перестанет быть тихим, его покинут много лет живущие здесь привидения.

Отделения ГБ здесь не было, но сотрудник наличествовал – молодой еще и пьющий мужчина, да и как ему не пить, если заняться совсем нечем?

– Рад, очень рад! – сказал он, оглядев нескромно или скорее нетрезво Анну, принимая ее в кабинетике местной милиции, где он и располагался. – А с каких это пор наше Ведомство интересуется девицами, которые на продажу? – и он попытался подмигнуть заговорщицки. Но Анна посчитала нужным его протрезвить хотя бы на время своей командировки.

– А с каких это пор офицер безопасности может вести нетрезвый образ жизни? С каких пор вы позволяете себе преступную небрежность в отчетности? Почему вы пренебрегли обязательным квартальным рапортом по переселенцам-мусульманам?

– Та-а-ак! Наконец-то! Если бы вы знали, как я долго ждал настоящего человека и дела настоящего!

Николай Сухов, а именно так звали сотрудника, просиял и даже потер руки от удовольствия. Казалось, к нему вернулись все его профессиональные навыки, приобретенные в специальном учебном заведении, – учился Николай очень неплохо, просто в этом городке, приходившемся ему родным, совершенно скучал. Не то чтобы не было для него работы, просто эту работу он делал одной левой. Ему же дела веселого хотелось. И вот он почувствовал – началось.

Началось!

– Интересующую вас барышню я прекрасно знаю. Мы же росли на одной улице. Нарциновская Лариса, возраст 31, не замужем, пьет, курит, употребляет легкие наркотики в виде марихуаны. За употреблением тяжелых милицией замечена не была, но у меня свои данные – случается и это. Прекрасная девочка в детстве, в отрочестве сильно изменилась: стала доступной, падкой до мужского внимания. Долго шалавилась, пока добрые люди не пристроили ее быть дурой за денежку. Отзывчивая, легко дает деньги в долг, потом никогда не просит обратно. Не пользуется косметикой.

– Я должна увидеть ее!

– Это несложно. Множество вариантов. От фото- и видеоматериалов, которые я сделаю очень быстро, до очных встреч. И здесь широкие возможности: от «случайного» знакомства до подключения к делу участкового и задержания по любому из предлогов (проституция, пьянство, наркомания и так далее). Только я лично не хотел бы показываться ей на глаза. Понимаете, мы жили по соседству. Наши родители дружны были. Я для нее дерево-грушу тряс, а она – счастливая девчонка, с визгом плоды с земли подбирала и в ладошки хлопала…

– Хорошо, я вас понимаю. Пусть будет задержание. И я в роли полицейского.

– Разве только с области. Всех наших ментов Лариска знает…

– Да, пусть так!

Мертвая Нарциновская. Случилась счастливая бездна

Анна уже понимала, что Лариса Нарциновская интересует ее не только по служебному делу. Признавалась ли она себе в жгучем интересе к личности Дмитрия? Действительно ли он поразил ее женское воображение и своими чудесными способностями, и всем прекрасным миром, который он так красиво носил в себе? А еще у него было облако, которым он управлял. Дмитрий направлял облако на Анну, и молодая женщина купалась в запахах неба, куталась в белый несбыточный мякиш, совершенствовалась в мечтательности. В руках у Оного были молнии.

Ларису легко нашли в тот же вечер, доставили в кабинет. Для вида вместе с Анной сидел полицейский в форме, но он почти сразу ушел. Так Лариса и Анна остались наедине. Они некоторое время смотрелись друг в друга, изучали по лицам историю прошлую и будущую. Очень странной может показаться следующая деталь – Анна в волнении встала и даже сделала движение навстречу Ларисе, когда ту вводили. И что же увидели они друг в друге? А увидели они сходство, и сходство было динамическое: так Лариса более походила бы на Анну, будь у Ларисы иной образ жизни и та строгая дисциплина, в которой держала себя Анна. У Ларисы сбылись несколько припухшие глаза и губы – от вина и темной жизни, от бесконечной и ни разу не случившейся любви, и глаза были влажные от невозможности плакать. У Анны взор был чуть суровый и губы сухие и жесткие от повышенных требований к себе. Лариса начинала полнеть, Анна же изнуряла себя тренировками, потому выглядела несколько скованно даже. И глаза у Ларисы потускнели и были пусты, как надоевшая книга, у Анны же, несмотря на суровый взор, в глазах еще таилось детство и живой интерес ко всему вокруг.

«Вот и Она… Та, что была у Оного… А я кто здесь?» – так подумала Анна, именно с заглавной буквы назвав Ларису. В Нарциновской чувствовалась усталость и похмельная растерянность, она так и не успела надеть на себя маску, коими так богата коллекция женщин, решивших жить весело и без слова «нет». Они встретились, и взоры их обменялись какой-то тайной информацией, и молодые женщины вдруг почувствовали себя сестрами. Случилась тайна, и не было теперь в этой служебной комнате порочной карьеристки и той, что выбрала веселую бездну. И разговор получился у них необычным.

– Садитесь, вот сюда. Удобно ли?

– Спасибо, очень удобно! Впервые так удобно здесь…

– Простите, уж пришлось вот так…