Полная версия
Не буди лихо…
– Ты им пока не говорил, где именно мы нашли это место? – хмыкнул Толя, отвлекшись от своих грустных мыслей.
– Не-а. Еще чего, в наше время нельзя верить никому, – ответил Павел Олегович, – Толя, самое главное, прошу тебя. Если Раду появится, набери меня. И по возможности узнай, что произошло.
– Да понял я, понял.
– Ты же не хочешь до старости молотком стучать и в грязи возиться? – с нажимом поинтересовался директор. – Тогда не подведи. Я тебя не кину, зуб даю.
Быстро стемнело. Делать было нечего, шататься по холоду не было никакого желания, поэтому Толик зашел в бытовку, включил обогреватель и маленький телевизор и разлегся на кровати. Изредка он подходил к окну, скорее для галочки, потому что рассмотреть, что творится снаружи, не представлялось возможным. Строитель видел лишь черноту в отражении своей опухшей рожи.
Посмотрев по «НТВ» три серии очередного невнятного сериала про бандитов и полицейских, Толик заскучал. Другие каналы ловили плохо, а смотреть на бесконечные бандитские разборки надоело. Он выудил из кармана телефон и набрал Аксенова. Было уже десять часов вечера, в это время шеф обещался вернуться. Рабочий долгое время слушал длинные гудки, наконец в трубке раздался знакомый отрывистый и раздраженный голос:
– Да, что такое?
– Паш, ну чего, ты где? Ты на часы смотрел?
– А то я без тебя не знаю! – отбрил его начальник. – Этот урод перепутал время и задержался на какой-то сраной конференции, я его уже два часа жду, блин! Вот-вот должны подъехать. Тебе-то чего, лежи, кури бамбук. Не ты же на холоде хреном груши околачиваешь. Все, Толя, не беси меня, я и так злой. Сам позвоню.
– Ладно, – Толик помрачнел.
– Не появлялся наш товарищ боевой?
– А, да. Из лесу вышел и пришел. Сидим, чаи гоняем, тебя ждем, – съязвил рабочий.
– Серьезно? Чего ты молчишь тогда, дурак, – не понял сарказма Аксенов, – дай мне с ним поговорить!
– Пошутил я, пошутил. Ты что, шуток не понимаешь? – захохотал Толя.
– Мне не до смеха сейчас, – взвился его начальник, – идиот!
Он отключился, не попрощавшись. Шабашник из Молдавии еще какое-то время похохатывал, вспоминая бешенство руководства, затем его внимание привлекла очередная погоня в телевизоре, и он выпал из действительности еще на какое-то время. Он пришел в себя, когда услышал странный звук – как будто бы кто-то тихо скребся в дверь.
– Паша, ты? – он встал с кровати, быстро надевая куртку и заскакивая в замызганные сапоги.
Но это был не Паша. На пороге бытовки стоял Раду. Он держался в тени, сторонясь света от фонаря над входом. Но даже так его бледность бросалась в глаза.
– Раду? Ты как? – от неожиданности Толя даже не нашелся, что сказать.
– Я? – глухо переспросил его старый приятель. – Нормально…
– Что случилось? Ты почему бледный, как мел? Где пропадал? – шквал вопросов обрушился на явившегося.
Раду действительно походил на покойника. Бледный, как сама смерть, с синими подглазьями, он стоял, чуть заметно пошатываясь. Красный пуховик его был насквозь мокрым, рукава измазаны чем-то зеленым, похожим на тину.
– Я гулял в лесу, – медленно, буквально по слогам сказал он, – а потом уснул. Сильно устал.
Что-то было не так, Толик чувствовал это. Чутье подсказывало, что опасность совсем рядом.
Раду недовольно посмотрел на свет от лампы и сощурил глаза, опустив взгляд вниз. Он поднял руку и яростно почесал голову. Если бы в этот момент Толя не отвлекся на крик в телевизоре, то непременно увидел бы, как целый клок волос остался в скрюченных, сведенных судорогой пальцах Раду.
– Холодно, целый день прогревал, чего тут толочься, пошли внутрь, – зябко поежился Толик.
Странное подобие вымученной улыбки проскользнуло на лице Раду, хотя похоже это было на звериный оскал.
– Только ты свет погаси, глаза режет, я приболел, похоже, – попросил он, ступая на порог.
Вода капала с мокрой одежды на половик. Кап. Кап. Кап.
– Ладно, ладно, заходи быстрее, меня только не зарази, – пробурчал его напарник, повернувшись спиной к вошедшему. Близилась полночь, а Аксенова все не было…
– Почто тогда побратимы наши в бестий не перекувырнулись? Из жижи болотной выползли, как были. Бледные дюже только…
– Чтобы в упыря перекинуться, время нужно, и немало, ночи две, три, кому сколько, – пояснил Ерш, накрывая на стол, – сейчас на них любо-дорого поглазеть, кожа серая, волосья все повылезали, зубья острые во все стороны торчат, когти, как у ведьмы, страх-то какой!
Обед был по-спартански скудным, без излишеств – черствый, почти каменный хлеб да похлебка, не разгуляешься.
– Но потом облик человечий к ним сызнова вернется, верно? – все допытывался Варун.
– Да, через года скитаний в шкуре твари ночной, – подтвердил хозяин дома, – таких перекидней можно по пальцам пересчитать. Бывает, правда, что главный сразу помощника выбирает под стать себе, силой немереной наделяет да даром оборотничества. Такой по веткам скакать не будет, другие у него желания.
– А как таких заприметить можно?
– Везде, где кровь рекой льется, там и ищи. Когда одни на других войной идут, там для упырей раздолье. Такие кровопивцы всегда около власть имущих держатся, в тени только, чтоб не заприметили лишний раз.
– А что тогда эти в такой глуши забыли? Тут окромя нас никто и не проходил лет сто, – удивился Варун.
– Это понять и надобно, пока не поздно. Но есть пророчества древние в книгах темных, что силу темную пробудить пытаются, поглотить все живое алчут, – насупился Мытарь, с шумом прихлебывая горячий суп.
– Кощея Бессмертного, поди, ищут? – попытался пошутить воевода, криво ухмыльнувшись.
Ерш внимательно посмотрел ему прямо в глаза:
– Может, и его, поди знай.
– Слушай, а как мне теперь депешу-то найти? Она у меня в подсумках обреталась, а сейчас ищи-свищи… Поможешь?
– Забудь об этом, теперь она уже на дне в иле покоится, как пить дать. Или у тварей в логове, прямо рядышком с лошадью твоей обглоданной.
– Как это, забудь? – в волнении Варун даже вскочил с места, чем вызвал немой укор сидящего рядом черного кота, поглядывающего, чем можно поживиться на столе. – Цель у меня такая, во что бы то ни стало доставить послание важное ко двору в Москву.
– Чего тогда меня пытаешь? – улыбнулся Ерш, погладив себя по лысине. – В добрый путь, витязь. Ступай, раз уж подвизался! До берега, где засаду гнусную сварганили, я тебя на своей посудине докину. А дальше ужо сам. Или через седьмицу ступай со мной до деревушки за провиантом, там себе новый отряд сколотишь, лучше старого во сто крат. Тут народец лихой обитает, хоть знают, что в лесах рядом живет.
– Ерш, мне не до шуток теперь. Каждый день на счету, – Варун шумно выдохнул.
– Ладно, не скули. Видать, ничего ты не понял. Давай так. Ты мне пособишь, а я тебе, – хитро улыбнулся Мытарь.
– Как же?
– Ты мне поможешь логово найти, а мы с тобой опосля депешу твою отыщем, будь она неладна.
– Так ты ж молвил, что она в болотах уже давно бултыхается, лягухам на потеху, – снова опечалился воевода.
– Кто знает, – туманно высказался обитатель болот, – быть может, она до сих пор на дороге валяется в сумке твоей. Все одно тебе искать, а так помощник добрый будет, я то есть.
– Ну, давай так и порешим, заодно я хоть погляжу на кровопивцев твоих. Всех моих братьев обратили али на тот свет отправили. Око за око, а зуб за зуб, теперь в крови умоются, только своей, – насупился Варун, сжимая кулаки.
– Твоими бы устами да мед пить, – улыбнулся борец с вампирами. – Ладно, хватит живот набивать, пора на разведку отправляться. Пойду собираться и Тень возьму.
– Кого? – ошалело уставился на него витязь.
– Тень. Котофей это мой, друг и товарищ, упырьков за версту чует. А еще он знахарь толковый. Бывает, живот прихватит, лежишь, корчишься. Он запрыгнет, лапами поворочает и уляжется на больное место, а через пару часов как новенький встаешь.
– Ты с ним бродишь по болотам?
– Ага. Скоро сам все увидишь.
Аксенов ехал по темной трассе и громко матерился. Ругался он изыскано, витиевато, с размахом. Не выпуская сигареты изо рта, он, прищурившись, следил за дорогой. Осенний дождь крапал на стекло несильно, но все равно видимость была близка к нулю – фонари почему-то не работали. Несмотря на погодные условия, синяя «Лачетти» неслась в ночи с бешеной скоростью, Павел Олегович рисковал лишиться прав.
А зол он был на бестолкового профессора, с которым у него была назначена встреча на семь вечера. Потом выяснилось, что светила науки выступает с короткой вступительной речью на международной конференции и их рандеву переносится на неопределенный срок. Павел Олегович ходил как зверь в клетке около кафе, где ему было назначено. Заморозив ноги, он переместился в машину, но и там не смог спокойно усидеть на месте, так сильно был возбужден. Ему не терпелось быстрее продемонстрировать фотографии, заручиться поддержкой ученых и приступить к тернистому пути наверх, к славе и богатству. Нервничать заставлял и исчезнувший рабочий, который мог уже вовсю копать под своего директора и плести интриги, у него была фора. Короткими приплюснутыми пальцами Аксенов время от времени взъерошивал короткий ежик светлых волос, трогал себя за горбатый, некогда сломанный нос и постоянно проверял мобильный, не звонит ли кто. Ближе к одиннадцати он почувствовал самое настоящее отчаяние. От голода свело желудок, он, злой как черт, выскочил под дождь и с рычанием бросился к стоящему неподалеку ларьку «Теремок». Он давился еле теплым блином, запивая его холодным пенящимся квасом. К концу трапезы телефон наконец-таки ожил – звонил приятель Павла Олеговича, который и выступил организатором этой встречи. Глава «ЭлитЛесСтроя» судорожно сглотнул, не пережевывая, и нажал на кнопку ответа:
– Да, алло.
– Паша, привет. Это я. В общем, какое дело. Михаил Сергеевич только что мне отзвонился, сказал, что замотался и просит на завтра перенести. У тебя же не горит.
– Да я… Мы же договаривались вообще на семь… Как это… – от бешенства не сразу нашелся, что и ответить Аксенов. – Твою-то мать, Кемеров! Вы совсем там попутали??? Я прождал этого престарелого козла четыре часа. Четыре! Ты понимаешь это?
– Паш, я-то что? С меня взятки гладки, ты меня попросил, я сделал? Сделал. То, что он кинул, так это не с меня спрашивать надо. Да и вообще, чего ты хочешь? Это же люди науки, у них семь пятниц на неделе. Это же не контракт какой, подумаешь. Завтра встретитесь, он как раз виноватым себя будет чувствовать, сможешь его обработать, как умеешь. Да?
Аксенов матюгнулся в рифму и в ярости бросил трубку на пассажирское сиденье. Через минуту, как следует прооравшись в тишине, он опомнился и набрал номер друга:
– Игорек. Извини. Был не прав, нервы стали ни к черту. Не обижаешься? Ну молоток, чего на припадочных обижаться? Завтра от тебя жду звоночка. Ты же помнишь, если все выгорит, ты тоже в накладе не останешься. Дядя Паша добро помнит. Ну все, бывай, браток.
Старая «шевроле», сердито взвизгнув шинами, живо понеслась в сторону пригорода.
– Это ж надо быть таким козлом, да? Как так вообще можно. Да последний гопник так поступать не будет. Что это за чучело там такое, еще интеллигента из себя строит, – все вопросы так и оставались без ответа.
Замолчал он, только тормознув у знакомых ворот, чуть-чуть по инерции проехав на скользком гравии. Света не было нигде, только одинокий фонарь на дороге, под которым и припарковался Аксенов. Участок был погружен во тьму. Он опять грязно выругался.
– Что за люди такие? Ни на минуту оставить нельзя.
Калитка была открыта, хотя Павел Олегович точно помнил, как строго-настрого приказал Толику запереть ее после своего отъезда. Его просьба, как и сотня других до этого, была полностью проигнорирована.
Электричество не отрубили – Аксенов понял это по мерцанию телевизора через окно бытовки. Это уже облегчало ситуацию. Но тот факт, что Толи нигде не было, очень сильно беспокоил директора строительной фирмы. «Уж не Раду ли его навестил и с собой увел. Вот это будет номер. Тогда я его сильно недооценивал», – тревожно думал Павел Олегович, дергая за ручку двери. Было не заперто. Если бы мужчина был не так погружен в свои мысли, то, может быть, он и заметил бы скрюченную фигуру на крыше бытовки. На подозрительном субъекте был красный пуховик.
Зайдя внутрь, Аксенов поморщился – в воздухе витал неприятный запах. Где-то недавно он уже чуял нечто подобное. Тут его осенило – в отрытом склепе пахло точно так же. Из маленького предбанника он зашел в комнатку. Телевизор и впрямь работал, на экране шел дешевый боевичок, кадры быстро мелькали, сменяя друг друга с космической скоростью.
Вдруг сбоку что-то зашевелилось, и Аксенов заорал, подскочив на месте. У стенки, практически за ним, стоял Толик.
– Фух, чуть кондрашка не хватила, – Павел Олегович взялся за сердце, – что за детские приколы, Толян? Совсем со скуки двинулся?
Толик не ответил, лишь чуть покачнулся. Тогда-то Аксенов и заметил мертвенно-бледный цвет лица своего подопечного. Это было видно даже в темноте.
– Ты что? – предприниматель отошел на шаг назад.
Толя снова промолчал, как-то по-собачьи наклонил голову набок и плотоядно уставился куда-то в район шеи своего шефа.
Аксенов еще не успел отойти от неожиданного испуга, он до сих пор ощущал необычайную легкость в ногах, а сердце колотилось так громко и быстро, что его, казалось, должен был слышать и стоящий рядом молдаванин.
Экран телевизора вдруг стал ярко-белым – кино пошло на перерыв, стали показывать рекламу. Толик недовольно и зло прищурился. Тогда-то Павел Олегович и заприметил огромную зияющую дырку на шее строителя. Он завороженно уставился на нее не в силах оторвать взгляд. В уме сразу же всплыла корявая фраза из дежурных полицейских сводок и документальных передач про насильников и убийц: «ранения, не совместимые с дальнейшей жизнедеятельностью». Однако, казалось, что подобная травма не причиняет ее обладателю никаких неудобств. Более того, Толя вдруг резко вскинул руку, словно указывая самому себе дальнейший курс. Дрожащий палец с грязью под обгрызенным ногтем указывал на Павла Олеговича, как на виновника всех бед и напастий.
Аксенов не зря слыл ушлым человеком. Его звериная чуйка не раз спасала его в жизненных передрягах, коих на его пути было немерено, позволяла выходить сухим из воды. Именно поэтому он, ни секунды не колеблясь, моментально развернулся на пятках и помчался прочь, не забыв, впрочем, с грохотом захлопнуть дверь, чтобы выиграть драгоценные секунды. С калиткой он провозился чуть дольше, страх застилал глаза и не давал мозгу принимать правильные решения. Самое сложное было достать ключи от машины трясущимися руками. От бессилия он даже пнул «Лачетти» в дверь, отчего та недовольно пискнула сигнализацией. Наконец, ключи оказались в правой руке, но в этот момент хлопнула дверь бытовки – Толя выбрался наружу. От испуга, мало отдавая отчет в своих действиях, а отдавшись на волю первобытных инстинктов, Аксенов сделал первую глупость – не сел в машину и не погнал прочь, а просто развернулся и понесся по пустой дороге куда глаза глядят, с такой скоростью, что позавидовать ему мог бы любой начинающий спортсмен.
Он никогда не чувствовал такого страха, хотя жизнь его была полна приключений и опасностей, в свое время он нюхнул пороху на сто лет вперед. Но тот первородный ужас, что сейчас поселился у Аксенова во чреве, не походил ни на что. Он мчался без оглядки, боясь увидеть такое, чего сердце уже точно не выдержит. Может, так оно и было бы. Следом за ним как-то неуклюже несся Толик, похожий на робота из старых фантастических фильмов. Первые шаги давались ему с трудом, он словно вспоминал, каково это – бегать, но с каждой секундой темп бывшего строителя все увеличивался и увеличивался. Преследователь все ускорялся, и было непонятно, что страшнее – широкая, будто наклеенная улыбка на его лице или рваная кровоточащая рана на шее. А в темноте по канавам вдоль заборов запрыгало что-то, гораздо более зловещее и гадкое, чем мог себе представить Аксенов в самых страшных ночных кошмарах.
Сергею Петровичу Толкуну не спалось. Давно уже минула полночь, а он сидел в своем кабинете на третьем этаже в кресле у большого панорамного окна и смотрел вниз. На заднем фоне бухтел телевизор, а на столе работали все три монитора. На первом экране пестрел интригующими заголовками новостной сайт, а два других показывали изображения со всех камер, которыми был усеян участок Толкуна. Он зябко поежился, толстыми пальцами потрогал батарею и удовлетворительно надул пухлые губы.
Дом Сергея Петровича был притчей во языцех всего Кукуево. В далекие шестидесятые, когда дядя Сереня, как ласково называли его соседи, был молод и хорош собой, у него приключился роман с прекрасной студенткой медицинского института. Толкун был парнем из простой семьи, окончил 9 классов средней школы и поступил в ПТУ, где и болтался неприкаянным четыре года. Случайная встреча с девушкой своей мечты полностью изменила жизнь Сергея Петровича. Началось все классически – были и встречи под фонарем, и прогулки в парках, и цветы с конфетами. Все было идеально вплоть до знакомства с родителями Светочки. Маститый профессор, знаменитый на всю Россию кардиохирург, рассмотрел в Толкуне прямую угрозу светлому будущему своей ненаглядной дочуре и с первого же дня их встречи начал вставлять палки в колеса потенциальному зятю, с немого одобрения своей молчаливой жены. Все боялись того, что «мерзкий гопник» играет с чувствами молодой девочки ради денег. Света, привыкая во всем слушаться своих родителей, изменилась не в лучшую сторону, ежевечерняя промывка мозгов от отца и немые укоры матери сделали свое дело. Но и Толкун решил не сдаваться без боя. Он поступил на вечернее отделение философского факультета Герцена, ночами штудировал книги давно умерших мудрецов, бросил пить и курить, занялся тяжелой атлетикой, чудом совмещая учебу и работу грузчиком в рыбном магазине. Бесконечная любовь к Светочке сделала из отъявленного хулигана и повесы кого-то другого. Но и это не помогло. Прошло еще три года, полных скандалов, интриг и сплетен, – и Сергей Петрович не выдержал. Он влез в долги у всех своих знакомых и друзей, собрал все свои сбережения и накопления и купил кольцо. Теплым июньским вечером он явился в дом возлюбленной с цветами наперевес. О своих намерениях он решил доложить сперва отцу Светы в приватной беседе. Ответ поразил его.
– Вы все равно не будете вместе, как бы ты ни старался, – седой тиран был непреклонен, – я уже давно нашел ей достойного человека. Молодой терапевт с амбициями! Вы не ровня, что бы ты ни делал. Ты должен быть благодарен Светику за то, что она сделала из серости и слякоти достойного представителя рабочего класса.
– То есть как это, не будем? – не понял потрясенный Толкун.
– Да очень просто. Она помолвлена с другим. Она не говорила просто, тебя, дурака, жалела. А сказать стоило, я ей говорил, не дело двоим головы морочить.
Сергей Петрович сидел как громом пораженный, сжимая в потных руках дорогущее кольцо. На глаза предательски наворачивались слезы. Изо всех сил он сдерживался, чтобы не выглядеть посмешищем перед своим главным врагом.
– Ты думаешь, я вселенское зло, мальчик, – вздохнул властный старикан, – послушай тогда следующее. Я предлагаю тебе сделку. Это твой шанс в жизни, другого не будет, поверь мне. Отстань от Светки, прекрати всякие контакты, и я подарю тебе нашу дачу.
– Что? – от удивления Толкун выпучил глаза.
– Что слышал. Отступись от моей дочери и получишь прекрасный участок в Ленобласти и дом в придачу. Сможешь продать это все и разбогатеешь. Или переезжай туда. Но если обманешь, держись. Я задействую все свои связи, чтобы…
– Бред какой-то, – Сергей Петрович поверить не мог, что все это происходит на самом деле, – дайте мне поговорить со Светой.
– Кто тебя держит? Ступай себе. Ко мне не забудь заглянуть только.
Несчастный влюбленный пулей вылетел из кабинета профессора. Обида жгла нутро не хуже чистого спирта. Все происходящее больше походило на дурной, тягостный сон. Света была у себя. Что-то мурлыкая себе под нос, она конспектировала статью из большого потрепанного учебника.
– Это правда? – с порога спросил Толкун, уставившись на любовь всей своей жизни.
– Да, – Света даже не подняла глаза на него.
– Понятно, – тихо сказал студент, подошел к столу и положил кольцо на самый край стола. – Это тебе на память.
Он без стука вошел к отцу Светы.
– Я согласен, – больше он не проронил ни слова.
Ближе к зиме он перебрался в пригород, в поселок Кукуево, на улицу Дорожную. Дом был по советским меркам просто шикарный. Двухэтажный, с застекленной верандой, темно-зеленого цвета, он вызывал зависть у прохожих и соседей, обладателей более скромной недвижимости. Сергей Петрович, как и обещал, прекратил общение со Светой и ее семьей. Далось ему это непросто, первые месяцы он прожил в настоящем черном кошмаре, серость и бессмысленность будней не удавалось разбавить даже таблетками и алкоголем. Но мало-помалу раненая душа Толкуна все же справилась, страшные шрамы зарубцевались и лишь изредка беспокоили Сергея Петровича по ночам или в минуты слабости. То, что он испытывал к Свете, обратилось в пыльный прах, иногда он и сам не понимал, зачем он с таким садистским удовольствием подвергал себя страданиям. Свежий ветер перемен игриво дул прямо в серое, изможденное лицо Толкуна.
Каково же было его удивление, когда спустя три года у калитки теперь уже его дома радостно махала рукой его бывшая любовь. Время не пошло Светлане на пользу. Она располнела, потускнела, увяла. И даже тонны дорогущей импортной косметики и фальшивая улыбка не смогли скрыть от наблюдательного Сергея изменений. Оказалось, что подающий большие надежды врач, будущий супруг Светы, сидел на морфине уже который год. Когда правда раскрылась, он бросил ее, напоследок поставив внушительный фингал под глазом вечно сующего нос не в свои дела любимого папочки. Ко всему прочему студентка была на четвертом месяце беременности.
– Но ты же меня еще любишь? Все еще можно исправить, – проскрипела она, распахивая объятия на кухне Толкуна.
Тот молча встал, допил чай до конца, открыл входную дверь и тихо попросил:
– Уйди.
Душа безмолвствовала и не просилась, как раньше, вырваться из бренного тела. Толкун с интересом смотрел на мир, а мир смотрел на него.
Сергею Петровичу очень нравилось жить тут. Он и не думал возвращаться в Петербург, лишь изредка приезжал туда проведать пьющих родителей. Жизнь шла своим чередом, годы летели все быстрее, вот уже и замаячил миллениум.
Холостой Толкун, до сих пор работая на местном заводе, вдруг решился на весьма опрометчивый поступок. Ни с того ни с сего, к вящему удивлению своих соседей, он вдруг начал строить что-то монументальное прямо рядом со своим домом. Сначала ходили сплетни, что это гараж и ушлый Сергей Петрович наконец-то наворовался как следует и купит «жигули». Но непонятное строение из белого кирпича и не думало обзаводиться крышей. Вырос как на дрожжах высокий второй этаж. Ну а когда постройка начала потихоньку обрастать третьим этажом, живущие рядом люди начали недовольно шептаться. Как вообще Толкун смог получить разрешение на такое «чудо»? Да и зачем оно нужно посередине дачного поселка?
Стройкой занимался лично Сергей Петрович. По выходным он изредка приглашал двух своих коллег на подмогу, и вместе они возводили аляповатое нечто несколько месяцев кряду. Эксцентричный хозяин все продолжал и продолжал копошиться в вечной стройке годами, не думая останавливаться. Соседи уже привыкли к его постоянной активности, поэтому не лезли с расспросами. Но все так или иначе хотели понять причину, по которой сумасбродному Толкуну приспичило строить сомнительного вида бандуру…
Как-то раз в ночную смену Толкуну пришла в голову безумная идея. Он решил построить новый дом. Старый уже давно перешел в разряд «ветхой развалины», то тут, то там уже начали появляться новомодные домики европейского образца. Но средств и возможностей нанимать строителей не было, Сергей Петрович привык жить скромно и экономно. Первый этаж широким жестом был отведен под склад и гараж (хотя никакой машины у него на ту пору не было), а второй и третий Сергей Петрович отводил под свои «апартаменты», как он сам горделиво именовал их. Год за годом дом обрастал все новыми и новыми деталями – как внутри, так и снаружи. И скоро аляповатая конструкция стала этакой местной достопримечательностью, памятником перестроечного конструктивизма, а старожилы не могли представить себе другой картины из окна. Да и дядя Сереня, сам того не осознавая, стал неотъемлемой частью уютной жизни на Дорожной улице. Большой, степенный и важный, он расхаживал по улице вдоль своего забора, все придумывая и придумывая новые архитектурные решения. Соседские дети по-доброму посмеивались над седым, вечно небритым толстяком, он знал об этом, но был не против. По его чуть припухшим векам и неизменной щетине живущие неподалеку бабульки подозревали, что он не дурак заложить за галстук, но скоро эти нелепые подозрения развеялись как дым. Чудаком он был безобидным и никому не досаждал. Больше своей стройки Толкун любил быть в курсе всего на свете. Началось это давно, в начале девяностых он увидел телевизионную передачу о заговоре мирового закулисья. В ней ведущий тревожным голосом рассказывал о страшнейшем заговоре против всего человечества, о готовящихся ужасах и смуте, о народных волнениях. Простодушный Толкун, застыв с дымящейся чашкой чая в руках, слушал мерзкие пророчества, а в голове уже зрел план подготовки к обороне. С тех пор он начал методично готовить свое жилище к долгосрочной осаде. И хотя все его действия были смехотворны, самого Сергея Петровича это устраивало. Это было своеобразным хобби – монтировать системы видеонаблюдения, укреплять забор, откладывать деньги на покупку патронов, устанавливать прожектора и тайники, ставить на двери ненужные защелки и цепочки. Толкуна это успокаивало, и, занимаясь подобным, он испытывал ни с чем не сравнимый кайф. Скоро он взял под опеку всю округу. Темными зимними вечерами он с биноклем зорко следил за близлежащими покинутыми участками и домами, фактически бесплатно осуществляя функции сторожа. Соседи поняли, что с Сергеем Петровичем не забалуешь, когда однажды спонтанно приехали посреди ночи на дачу. Дверь примерзла и не думала открываться, глава семейства копошился с замком, тихо матерясь, как вдруг тьму разрезал яркий луч мощнейшего фонаря, а с балкона Толкуна раздался скрипучий гнусавый голос: