Один против Абвера

Александр Тамоников

Один против Абвера

© Тамоников А., 2018

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2018

Часть первая

Глава 1

28 апреля 1943 года немцы контратаковали. Они опять сделали это на рассвете. Бронированный кулак из полутора десятков «Тигров» и «Пантер» ударил южнее городка Ненашев. Танки в камуфляжной расцветке выезжали из леса и устремлялись через поле к деревне Коптянка. За ними густо шла пехота.

Удар оказался стремительным, внезапным. Мотоциклетные подразделения на левом фланге смяли жидкие заслоны красноармейцев, оседлали дорогу, соединяющую Коптянку с селом Ситным, и устремились на соединение с основной группой.

Котел в районе Ненашева, в котором были заперты два потрепанных пехотных полка 9-й армии, остатки танковых частей и штаб разгромленной дивизии, просуществовал две недели. Капитулировать немцы отказались, несколько раз пытались вырваться, но откатывались обратно.

Ситуация складывалась странная. Добить противника в Ненашеве Красная армия не могла. У нее не хватало сил, резервы еще не подошли. Сам городок и окрестные леса были окружены. Они по нескольку раз в день обстреливались из орудий, чтобы противник не смог перегруппироваться.

Немцы огрызались, но у них кончались боеприпасы, не говоря уж о полном упадке боевого духа. До застывшей линии фронта было четыре километра, но и там германское командование не могло собрать достаточно сил, чтобы вызволить своих окруженцев.

И вот сегодня немцы снова пошли на прорыв. Они ударили на оголенном участке, где пыль им в глаза пускала бутафория. Это были макеты пулеметных гнезд, неисправные орудия и танки, сколоченные из фанеры.

Стрелковый батальон, прикрывающий этот участок, был скрытно выведен с позиции днем ранее. Он заткнул дыру севернее райцентра Бутово. Замена ему не подошла.

Именно в этот момент немцы и ударили сразу всем, что имели. Они работали оперативно, не дожидаясь, пока советское командование перебросит сюда силы с других участков. Несколько сотен пехотинцев валом шли за танками, которые лихо давили траншеи с бутафорией.

Отделение красноармейцев, призванное имитировать наличие войск, пыталось оказать сопротивление. Поздно проснулись! Танковые пулеметы расстреливали их в упор.

Последний боец за миг до смерти успел бросить связку противотанковых гранат под гусеницу «Тигра», утюжащего траншею. Стальная махина остановилась, окуталась дымом. Взрыв повредил ходовую часть, разлилось топливо.

Откинулись люки на башне. Члены экипажа в черных комбинезонах спрыгивали на землю. Последний не успел – детонировал боекомплект. Стальной гигант полыхнул как факел. Горящий танкист катался под гусеницами, истошно орал. Никто из товарищей не бросился его спасать. В этом уже не было никакого смысла.

На исход операции это не повлияло. Танки миновали траншею, шли по полю, набирая скорость. Пехотинцы укрывались за тяжелой техникой. Танкисты вели огонь по окраинным избам Коптянки. Они разлетались как картонные коробки. Пламя быстро охватывало дворовые постройки. Спасались бегством немногочисленные местные жители. Танки уже катили по деревенской улице.

Несколько красноармейцев выбежали на дорогу, все полуодетые, оторопевшие. Одного убило сразу, другие залегли в придорожной канаве, стали отстреливаться. Головной танк сменил направление, гавкнула пушка. Взрывом накрыло горстку людей.

На южную опушку выезжали трехтонные грузовики «Опель-Блиц», набитые солдатами, не участвующими в бою, ранеными, штабными офицерами. Машины выбирались на дорогу, устремлялись в коридор, пробитый танками. Маленькая деревня пылала как большой пионерский костер.

Из уцелевшей избы на западной окраине Коптянки выбежал молодой взъерошенный лейтенант. Он ночевал у своей зазнобы, с которой познакомился днем ранее. В спину ему неслись испуганные женские крики. Он впрыгнул в сапоги, проигнорировав портянки, застегивал на бегу гимнастерку. Ревели двигатели тяжелых танков, рвались снаряды, пылал соседний дом.

Лейтенант метался по двору как обезглавленный петух. Он кинулся к калитке, распахнул ее и попятился, увидев вражеское войско, несущееся по дороге. Этот парень головой отвечал за данный участок!

Лейтенант кинулся обратно во двор, метнулся к «газику», ночевавшему у дровяной поленницы, собрался сесть за руль, но передумал. Он не был трусом, да и понимал, что поздно спасаться бегством.

Лейтенант выволок с заднего сиденья ручной пулемет Дегтярева образца 1927 года, схватил два дисковых магазина на 47 патронов. Руки тряслись, не слушались его. Он кое-как пристроил под мышку пулемет, уцепил магазины и бросился в дом.

– Матрена, в подвал, живо! – выкрикнул офицер дрожащим голосом. – И не выходить!

Она метнулась из спальни, вся растрепанная, перепуганная. Женщина путалась в полах ночной рубашки, что-то бормотала, хватала его за рукав, ревела как на похоронах. Он оттолкнул ее, еще раз облаял.

Скрипела, гнулась лестница, ведущая на чердак. Лейтенант забросил наверх магазины, пулемет, вскарабкался сам, разложил сошки, поволок свое оружие к крохотному слуховому окну. В этом грохоте никто не слышал, как он вынес стволом стекло.

Парень распластался на полу, дрожа от волнения. Горячий пот растекался по лицу вчерашнего курсанта военного училища, щипал глаза.

Немцы вырывались из окружения практически без боя. Гремели танки, за ними бежали запыхавшиеся пехотинцы, ехали грузовики. Люди в серой форме наводнили узкую улицу.

Он ударил из пулемета, не задумываясь о последствиях. Первая очередь, пробная, вспорола землю под сапогами солдат. Вторая сбила несколько человек, разорвала брезентовый тент грузовика. Водитель получил пулю в плечо, резко крутанул баранку, и машина стала давить своих. Трещали кости, орали пехотинцы.

А пулеметчик продолжал поливать их огнем. Они валились как подкошенные. Офицер что-то каркал, размахивал «Люгером». Немцы воевать умели, источник беспокойства обнаружили быстро и открыли огонь по нему.

Но пулеметчик продолжал их косить. Через минуту он взял короткую паузу, сменил диск и продолжил свое дело.

Движение на дороге застопорилось. Грузовик съехал в кювет, перекрыл проезжую часть. Солдаты пятились, залегали. Остановился танк, дернулась, поворачиваясь, башня.

Лейтенант спешил истратить боезапас.

По левой обочине подошел второй танк, уперся в грузовик, протолкнул его дальше в кювет, освобождая проезд. Башня первого танка прекратила вращение.

Молодой лейтенант не хотел умирать. Он жизни-то толком не видел! Этой ночью молодой офицер совершил преступную ошибку, бросил ситуацию на самотек, пленился пышными формами одинокой вдовушки и теперь пытался хоть что-то исправить.

Он понял, что сейчас произойдет, бросил пулемет, патронов к которому все равно не осталось, покатился на другой конец чердака. Парень рухнул в люк, загремел по лестнице и, кажется, что-то сломал. Боль рвала его от пяток до ушей.

Танк выстрелил, когда он кувыркался по ступеням. Взрывом снесло чердак. Верхняя часть дома разлетелась на куски. Все рушилось, лейтенанта завалило огрызками дерева. Он извивался, кашлял в клубах пыли, выползал из-под обломков. Вместо потолка над ним красовалось светлеющее небо.

Почему живой? Уму непостижимо!

Немецкий танкист ограничился одним выстрелом. Не до того ему было. На дороге осталось не меньше двух десятков тел. Многие еще шевелились. Солдаты хватали под мышки товарищей, которые могли выжить, волокли их на себе. Время поджимало. Безнадежных они добивали или оставляли умирать в грязи. Офицеры срывали голос.

Колонна устремилась дальше. Из окружения выходили танки, пехота, грузовики, телеги, запряженные лошадьми.

Лейтенанта контузило, голова его жутко трещала. Он выполз в комнату, поднялся, держась за стену. Ноги подкосились, парень снова рухнул, пополз к крышке подпола.

Под землей ревела женщина. Жива, дуреха!

Лейтенант облегченно выдохнул, снова начал подниматься, поволок из кобуры табельный ТТ. Вперед, воевать дальше! Но силы его иссякли. Он потерял сознание, уронил буйную голову.

За деревней потрепанная колонна повернула на запад, двинулась вдоль речушки Илеть, в направлении села Мокрушино. За ним, прикрытым вереницей покатых холмов, проходила линия фронта.

Немцы, находившиеся на той стороне, получили соответствующую радиограмму и начали артподготовку. За излучиной реки мобильные посты красноармейцев пытались сдержать отход. Шквал огня накрыл их полуторки и мотоциклы М-72. Выжившие откатывались в поле, залегали. Колонна противника втягивалась в лесистую местность между холмами.

Для советского командования этот удар стал полной неожиданностью. Немцы прорвали кольцо там, где оно было самым тонким. Как они пронюхали? Почему атаковали именно здесь, в самый неподходящий момент?

Колонна «тридцатьчетверок», вышедшая из Карловки наперерез прорвавшимся немецким частям, попала под обстрел и была вынуждена рассредоточиться по лесу.

Передовая на этом участке была фактически оголена. С одной стороны – болота, с другой – разрушенная деревня, расположенная за холмами. Растянутая рота, макеты танков из фанеры.

Разрозненные очаги сопротивления немцы давили без остановки. Колонна стремительно уходила к линии фронта. Теперь ее прикрывала с востока лишь вереница покатых холмов.

Небольшое подразделение вермахта зацепилось за высоту, солдаты спешно рыли окопы, установили под горой минометную батарею.

Единственный способ разделаться с уходящим противником состоял в том, чтобы овладеть этой клятой высотой. Раскалились радиостанции в штабах и на позициях, ругались офицеры, допустившие это безобразие.

К этой высотке подошла усиленная штрафная рота капитана Суворова – без малого 230 штыков. Она ускоренным маршем прибыла из Черного Яра, деревушки, расположенной тремя верстами южнее.

Солдаты в гимнастерках без знаков различия, осужденные за пьянки, драки, самоволки, пререкания с начальством, перестроились в боевой порядок. До высоты, где закрепились немцы, было метров шестьсот.

– Бегом, марш! – сипло скомандовал капитан Суворов, молодцеватый офицер с щеточкой усов под носом. – Не спать, шевелись! Взводные, ведите ваши подразделения!

Никто не знал, каковы силы противника. Наверху мелькали немецкие каски, но что с того? Они всегда мелькают, на то она и война.

У подножия холма рота залегла. Впереди покатый склон, усыпанный мелкими камнями. Куцые кусты, торчавшие кое-где, еще не обзавелись листочками. Сто метров насквозь простреливаемого пространства.

– Мужики, нам же хана, – глухо проговорил какой-то солдат. – Посекут из пулеметов, не дойдем до верха. Почему не обойти холм?

Но решение было принято впопыхах. Быстро, любой ценой добиться выполнения поставленной задачи.

Люди притихли, бледнели, сжимали зубы.

– Примкнуть штыки! – приказал Суворов. – В атаку, за Родину, за Сталина!

– Да шел бы ты лесом со своими агитками, – проворчал тот же боец. – Отец солдатам, мать твою!..

– Да уж, хлопцы, это не тот Суворов, что был когда-то, – пробрюзжал вислоусый мужик с заскорузлыми артритными пальцами. – Этот гораздо хуже.

Но солдаты поднялись и с ревом, вырывавшимся из луженых глоток, понеслись наверх. Вся рота была вооружена трехлинейными винтовками Мосина. Два ручных пулемета на всю ораву – и выживай, как знаешь. Они бежали, спотыкались, путались в полах длинных шинелей. Офицеры подбадривали солдат, бежали рядом с ними, не прятались за спинами. Немцы молчали, и это было здорово.

Полсклона позади. Самые нетерпеливые штрафники вырывались вперед, орали что-то дурное, матерное.

Немцы тянули до последнего. Первой ударила минометная батарея, укрытая за холмом. Зловещий свист перешел в рев, и мины стали рваться перед солдатами, атакующими высоту. Упали несколько бойцов, пыль и дым поднялись столбами.

Второй залп оказался точнее, накрыл передовую цепь. Солдаты валились гроздьями, раненые кричали, катались по земле. Но поредевшая волна неслась по склону.

Заработали пулеметы. Немцы стреляли невозмутимо, как на полигоне. Четыре МГ-42 били почти в упор.

Остатки роты залегли метрах в тридцати от гребня холма. Огонь был невыносим, не давал продвинуться ни на метр.

Немцы все еще швыряли мины из-за холма, но это развлечение становилось опасным для них самих. Два последних взрыва грохнули недалеко от пулеметных расчетов. Уплотнился огонь из карабинов и автоматов. Немецкие солдаты меняли позиции, прицельно стреляли в штрафников, лежащих на земле.

Отступать было нельзя. Живым назад теперь никто не откатится. Большинство офицеров уже повыбило.

– Солдаты, вперед, за мной! – прохрипел раненный в руку капитан Суворов. – Три шага осталось. Ребятушки, в атаку! – Он поднялся первым и тут же повалился навзничь.

Остальным терять было нечего. Все равно погибать! Поднялись семь десятков штрафников, побежали наверх, драли глотки, жутко матерились. Немцы методично расстреливали их. Ливень свинца косил солдат, идущих в свой последний бой. Никто не добежал до позиций противника, вырытых на скорую руку. Груда мертвых тел заполонила склон.

Усач с заскорузлыми пальцами успел швырнуть гранату и рухнул бездыханный. Взрывом изувечило двух немецких солдат, не успевших спрятаться.

Больше некому было продолжать бой. Штрафная рота полегла полностью, вместе с командиром. Отползали раненые. Мертвые лежали густо – со скрюченными пальцами, распахнутыми ртами, из которых, казалось, еще неслась ругань.

Кто-то побежал назад, но далеко не ушел. Пуля прибила его к земле. Немцы продолжали кромсать тела из пулеметов, добивали раненых, уничтожали спрятавшихся.

Через пару минут стрельба оборвалась, наступила тишина. Ее нарушали лишь отдельные комментарии. Немцев удивляло, что русские столь покорно идут на убой. Почему их командованию не жалко своих солдат?

Немецкая группировка вышла из окруженного Ненашева и с небольшими потерями прорвалась за линию фронта. Она ушла туда по разбитой дороге, тянущейся вдоль болота. Все это очень походило на то, что немцы были полностью информированы о возможностях и расположении советских войск.

Через четверть часа воздух наполнился гулом и лязгом. Из ближайшего леса показались танки Т-34, выстроились в боевой порядок и устремились к высоте. Заработала дальнобойная артиллерия. Пришли в движение воинские части, окружившие Ненашев. Город был пуст.

Несколько часов в районе передовой за деревней Мокрушино шла энергичная перепалка из всех видов оружия. Советские войска на узком участке предприняли разведку боем, продвинулись метров на двести и откатились обратно. Немцы тоже попытались вклиниться севернее болот, ударили в стык стрелковых батальонов, но попали под плотный огонь и быстро отошли.

Взвод разведчиков нарвался на немцев, прорывающихся через кустарник. Тех самых, которые уничтожили штрафную роту. Они спешили, волокли на себе раненых. Пулеметы с минометами побросали на высоте – лишняя тяжесть.

Разведчики заметили немцев, когда те высыпали из кустарника, и всех до единого, включая раненых, перебили к едрене фене. Весть о побоище на высоте уже дошла до бойцов. Пленных они не брали, даже офицера накормили свинцом. Вряд ли он обладал сногсшибательными военными секретами.

Линия фронта в результате этих событий не сместилась ни на метр. Советские войска заняли полуразрушенный Ненашев, прочесывали окрестные леса. К переднему краю подходили свежие пехотные части, обустраивали землянки и блиндажи, устанавливали минные заграждения.

Старшие офицеры понимали, что в ближайшее время боевой активности на данном направлении не будет. Слишком оторвались обозы, подкрепления, простаивали на забитых станциях цистерны с горючим. В тыловых структурах царила неразбериха.

3 марта 1943 года Красная армия с третьей попытки освободила город Ржев. Там, где практически не осталось целых строений, а в подвалах прятались полторы сотни горожан из довоенных двадцати тысяч.

Немцы отошли в организованном порядке, реализуя свою операцию «Буйвол» по выравниванию линии фронта. Ржевский район превратился в пустыню. На подступах к городу за полтора года боев полегло не менее миллиона советских солдат. Поэтому операция по освобождению Ржева вряд ли имела шанс войти в разряд героических.

215-я и 274-я стрелковые дивизии не стали задерживаться в этом районе, двинулись на юго-запад, догоняли противника. Немцы вели арьергардные бои, в крупные драки не ввязывались.

К концу марта Красная армия срезала Ржевско-Вяземский выступ, который давно стоял костью в ее горле. Фронт отодвинулся еще дальше. Угроза со столицы была снята окончательно.

22 марта советские войска вышли на рубеж Дорогобуж – Духовщина – Спас-Деменск – и встали. Попытки дальнейшего наступления к успеху не привели. План «Буйвол» продолжал работать. На этом рубеже прочно закрепились войска группы армий «Центр». Советские дивизии встретили хорошо организованное сопротивление.

Боеприпасы им подвозили плохо. Продовольствие и горючее тоже поступали с перебоями. Базы снабжения оторвались от наступающих частей. В прифронтовом тылу работали диверсионные группы противника. Они перерезали коммуникации, взрывали мосты.

Красная армия прекратила наступление, войска зарывались в землю. Подходили танковые части, артиллерийские батареи и распределялись по линии фронта.

Уже больше месяца на передовой царило относительное затишье. Работали диверсанты, проявляла активность разведка, трудились специалисты по маскировке и саперы. Наступление зрело, но никто не знал, когда оно начнется.

Глава 2

Потрепанный ГАЗ-64 выехал из леса и по извилистой дороге стал спускаться к мосту через Илим. Эта небольшая, но быстрая речушка с крутыми берегами давала петлю по городку Ненашев и убегала на север.

Мост каким-то чудом уцелел в ходе сражений. Мутная вода обтекала массивные сваи, бурлила в запрудах из остатков гниющей растительности. Советское командование активно использовало переправу. Это был едва ли не единственный мост, сохранившийся во всем районе.

Водитель слишком резко затормозил перед ухабом. Машина подлетела, зароптали пассажиры.

– Вадим, не дрова везешь! – возмутился подтянутый капитан в застиранной полевой форме, сидевший рядом с водителем.

Автомат чуть не вырвался из его рук.

– Так и не фарфор, командир, – заявил плотно сбитый, стриженный почти под ноль старший лейтенант, сидящий за баранкой. – Да ладно, наш конь и не такую борозду сдюжит.

Лучше бы он этого не говорил! Машина сломалась, не доехав десяти метров до моста. Двигатель закурлыкал как голубь, потом чихнул и как-то подозрительно приумолк.

Старший лейтенант Пустовой, выполняющий в это утро роль шофера, давил на педаль, но она лишь без пользы утапливалась в пол. Он подал машину к обочине, выключил двигатель и вопросительно уставился на старшего группы.

– Поздравляю! – заявил Алексей Саблин. – Так вот нежданно-негаданно, да, Вадим? Ты на дорогу сегодня смотрел?

– Виноват, товарищ капитан. – Пустовой вздохнул. – Один момент. Сейчас все исправим.

– Так исправляй. – Алексей раздраженно посмотрел на часы, постучал ногтем по стеклу циферблата.

Старые часы, выпущенные трестом точной механики, имели вздорный характер, но пока еще были пригодны для ориентации во времени.

День был теплый. Офицеры сняли шинели, завалили ими пулемет.

Сзади сидели еще двое: молодой русоволосый лейтенант Геннадий Казначеев и Евгений Левторович. Этот старший лейтенант был постарше Казначеева, почти брюнет, с тонким лицом и хитрыми глазами.

Оперативная группа в полном составе. В сломавшейся машине.

– Не подготовил технику к длительной поездке, – заявил Гена Казначеев. – Будут оргвыводы. Расстреляем саботажника в воспитательных целях, товарищ капитан? Или простим на первый раз?

– Это не первый раз, – произнес Левторович напевным, почти ласковым голосом.

– Да пошли вы!.. Сказал же, все исправлю, – проворчал Пустовой, вывалился из машины, выудил из-под сиденья ржавый ящик с инструментами и поднял крышку капота.

Над «газиком» тут же поднялось густое облако табачного дыма.

День разгорался вполне приличный. Припекало солнышко, встающее над лесом. На опушке чирикали пташки.

Пустовой забрался в двигатель, гремел железом, издавал невнятные, но в целом оптимистичные кряки.

Пока его подчиненные с наслаждением курили, Алексей осматривался. Мост был рядом. Его охраняло отделение красноармейцев. Пулеметное гнездо у въезда на мост, еще одно – на выезде. Автоматчики бродили по настилу, глазели по сторонам.

Переправа активно работала. Из леса, расположенного на востоке, выехали два «студебеккера». Они тащили на жесткой сцепке пушки. Газик стоял на обочине, не мешал движению. Маленькая колонна прогремела мимо, въехала на мост.

Автоматчики одобрительно провожали ее глазами. Кашляли в зловонном чаде пассажиры «газика». Казначеев мрачно пошутил про забытый противогаз, который стащил со склада. «Студебеккеры» одолели мост, въехали на горку, обросшую свежей весенней травкой, и растворились в разреженном лесу.

Потом объявилась рота солдат. Они в колонну по два выходили из леса, спускались к переправе. Парни молодые, но уже обстрелянные, небритые, в пропыленном обмундировании. Солдаты, увешанные скатками, вещмешками, оружием, шли бодро.

Грузового транспорта в Красной армии не хватало. Многие части отправлялись к фронту пешком.

Люди топали мимо, безразлично косились на застрявший внедорожник, на праздно курящих людей в офицерской форме. Командир покрикивал на своих солдат, призывал их шире ставить ноги. Пехота спешила к месту дислокации. Замыкали колонну санинструктор с двумя заплечными сумками и пулеметчики, тянущие за собой «Максимы». Рота протопала по мосту и втянулась в лес.

На мосту стучали молотки, визжали пилы. Под присмотром автоматчиков работяги из соседней деревни чинили разбитые перила. Мужики были какие-то снулые, небритые, не первой свежести и молодости. Они двигались как сонные мухи.

– Ленивый народ, – совершенно верно подметил Левторович. – Без огонька работают.

– А что ты хочешь? – буркнул Казначеев. – Вчера был День международной солидарности трудящихся. Они явно не ударным трудом его отмечали.

Офицеры усмехнулись, опасливо глянули в затылок командиру. Капитан Саблин временами был в доску свой, ценил хорошую шутку и циничный настрой, но, будучи не в духе, мог и вспылить.

Время шло. Пустовой чуть не с ногами забрался в капот, что-то подкручивал там.

Этот район был освобожден больше месяца назад. Советская власть с триумфом вернулась сюда и стала насаждать прежние порядки. Но толку от этого пока было мало. Единственная дорога, связующая передовую с тыловым хаосом!.. Лучше бы ее привели в божеский вид.

Рабочие завершили свой нелегкий труд, испытали на прочность свежеиспеченные перила и побрели на другую сторону. Они оставили после себя гору стружки.

Алексей выбрался из машины, чтобы размять кости, снова в нетерпении посмотрел на часы. Его подчиненные тоже вылезли, закурили по второму разу. Странная штука безделье. Рука сама тянется к папиросе.

– Где мы, командир? – спросил Казначеев.

– А хрен его знает, – ответил Саблин. – Где-то на Смоленщине.

– Чудесный ответ, – восхитился Левторович. – Вчера были где-то на Рязанщине, а до этого где-то на Брянщине.

– На Берлинщину пойдем, – заявил Пустовой. – До нее сущая фигня осталась.

– Ты машину сначала почини, – огрызнулся Алексей.

По мосту прогремела грязная полуторка. В кузове сидели бабы с вилами. Усталые серые лица, платочки, какие-то невыразительные мины. Они провожали глазами офицеров непобедимой Красной армии. Одна из них подалась к другой, что-то прошептала ей на ухо. Обе внезапно рассмеялись, потом смутились, отвернулись.

– Ужас! – Казначеев передернул плечами. – Страшные как фугасный заряд. Понимаю, что жизнь в оккупации их не баловала. Бабы наши, советские. Но все равно не красавицы.

– А как насчет водки? – спросил Левторович.

– Да никак, – ответил Гена. – На такую посмотришь, сразу трезвеешь. Помнишь Нину Семеновну из санчасти? – Лицо Казначеева мигом обмякло, стало каким-то беззащитным, мечтательным. – Вот это баба! Без всякой водки красивая. Правда, смотреть на нее мало, – со вздохом заключил молодой офицер. – Потрогать хочется. А как, если она на полном попечении командира медсанбата майора Хромова?

Двигатель затарахтел и тут же замолк. Пустовой ругнулся. Старший лейтенант контрразведки СМЕРШ имел неоконченное техническое образование, занимался в ОСОАВИАХИМе автоделом. Поэтому в кругах людей, не сведущих в технике, он считался чуть ли не экспертом. Но сегодня у этого мастера что-то не ладилось.

Офицеры выстроились у него за спиной, задумчиво смотрели в разверзнутую пасть капота.