Моё пламя

Уголки её губ снова чуть приподнялись.

– Я хочу увидеть причину, которая поможет мне понять. Понять, почему человек, забравший всю боль и печаль моей семьи, спустя время возвратил всё это в троекратном размере. Понять, как, клявшись всегда держать мою руку, смог просто взять её и отпустить. Понять… ― голос Эбби сорвался, но она продолжала, ― …почему, войдя в нашу жизнь… позволив к себе привязаться… просто ушел. Понять, как ты, ― она выделила последнее слово, ― положив свою жизнь на плаху… положив её за меня… сумел так легко оставить… сумел предать…

Она вздрогнула от мощного раската и, вспомнив, как панически Эбби боится грома, сам того не осознавая, притянул её к себе. Уткнувшись носом в мою футболку, она вцепилась в ткань холодными пальцами, и дрожь пускай и немного, но отступила.

В эту же секунду на нас обрушился ливень.

От её близости сердце забилось сильнее, пульс участился, а руки неосознанно прижали хрупкое тело крепче. Защитить эту женщину от опасности, забрать все её страхи и тревоги, стало моим первым и самым важным инстинктом. Забота о ней была так же жизненно необходима, как воздух и вода. И, повинуясь чему―то непреодолимому, я окутывал её своими объятиями всё сильнее. Не чувствуя холода проливного дождя, не ощущая мощи ветра, не слыша предупреждений новых раскатов. Я улавливал только ритм её дыхания, сливался с ним воедино; и это чувство, как и прежде, лишало рассудка.

Лишь тихий всхлип, который не мог быть иллюзией, заставил очнуться. Теперь я осознавал, что мы стояли под ледяным дождем, и женщина, которую я пытался укрыть, мокла под ним.

– Эбби… ― от её имени каждую клеточку тела сводило от невыносимой боли, ― …ты насквозь промокла… тебе нужен чай и сухая одежда. Слышишь? Ливень очень сильный.

Только на последних словах, когда я коснулся её плеч, она шевельнулась. Отстранившись всего на несколько дюймов, медленно подняла голову, вынуждая меня вновь утонуть в синих глазах.

– Я не хочу… ― дождь умело скрывал эмоции, но я знал, что она плачет, ― …не могу.

– Ты простудишься.

– Пускай… ― безразлично качнув головой, ответила она, ― …какая тебе разница?

– Перестань.

– Если только… ― крупные капли отяжеляли ресницы, но она внимательно смотрела мне в глаза, ― …перестанешь и ты…

– Зачем ты делаешь это? Мм? Почему не пытаешься понять?

– Потому что ты не пытаешься объяснить…

– Я назвал тебе причину. Назвал. Что ещё ты хочешь услышать?

– Правду… ― Эбби судорожно втянула воздух, ― …я хочу услышать правду…

Её синие глаза смотрели в самую глубь, выискивая ответы, капаясь в ворохе беспорядочных мыслей. От этого родного и любимого взгляда становилось мучительно больно. В ней всё ещё продолжали теплится надежда и вера, а я был вынужден снова и снова безжалостно их топтать.

– Это правда.

– Я не верю… ― шептала она, вынудив прикрыть глаза, ― ни единому слову…

– Эбби…

– Пожалуйста, Дарен… ― её тихая мольба заставила всё внутри вновь болезненно сжаться, ― …хватит… перестань мне лгать… перестань мучить…

Хотел было ответить, но ощутил, как что―то тяжелое начинает потягивать руки вниз. Её пальцы ослабли и, разжав их, она начала оседать на асфальт.

– Эбби! ― удержал обессиленное тело, и когда она не ответила, подхватил на руки. Дождь стоял стеной, пелена застилала глаза, но я знал дорогу ― чувствовал каждый её поворот. Когда знакомые очертания начали понемногу проглядываться сквозь туман, ускорил шаг. ― Открой дверцу.

– Тут недалеко больница, ― не без волнения сказал Влад, помогая мне уложить Эбби на сидение, ― доедем за пять минут.

– Гони, ― велел, когда водитель надавливал на газ.

Вдохнула приятный аромат и, пошевелившись, поняла, что лежу на чем―то мягком. Отдаленный запах медикаментов вызвал легкую тошноту, и я открыла глаза.

Комната оказалась довольно просторной: посредине стояла широкая койка; на стене напротив висел огромный плазменный телевизор; рядом разместился кожаный диван, стол и два кресла ему пол стать; в углу располагался большой комод. Я узнала обстановку почти моментально, и знакомая улыбка лишь помогла в в этом убедиться.

– Как самочувствие? ― Рози протянула кружку с чаем, а рядом положила несколько шоколадных батончиков.

Приподнялась и приняла горячий напиток из заботливых рук.

– Я помню, как приходила в себя, но после этого ― ничего. Я спала?

Рози кивнула.

– Доктор Тревор решил, что тебе необходим отдых. Ребенку вредны подобные переживания. Поэтому почти сразу, как ты очнулась, он дал тебе травяной настой. Ты проспала несколько часов.

– Так долго, ― подытожила, осознавая, что уже очень давно не спала настолько крепко.

Наверное, впервые за долгое время я чувствовала себя такой отдохнувшей.

– Долго, ― Рози поправила простынь и снова улыбнулась, ― и тот симпатичный мужчина, который привез тебя, всё это время был здесь. Очень переживал, что ты можешь простудиться. И его опасения понятны, ты ведь в положении, а за окном бушует ураган.

– Тот мужчина… ― запнулась, а затем сделала вдох, ― …он знает, что я…

Рози внимательно посмотрела на меня и, когда я запнулась, улыбнулась.

– Он должен выглядеть пораженным, расстроенным или счастливым?

– Я… не знаю… не уверена…

После этих слов Рози слегка отодвинула жалюзи и выглянула в окно палаты. Я прикусила губу, понимая, что каждая секунда тишины переносится с огромным трудом. Но терпеливо ждала, потому что эта удивительная девушка обладала необъяснимым талантом считывать эмоции с абсолютно любого человека.

– Он очень переживает, ― наконец, сказала Рози, ― это видно даже невооруженным глазом. А ещё он кажется мне немного потерянным, хотя, если честно, по моему мнению, с его характером такое состояние совсем не вяжется.

И она была права.

Представить Дарена Бейкера потерянным я совсем не могла.

От чего именно от был потерян? От того, что узнал о ребенке и теперь не понимал, как реагировать? Может быть, он считал, что я создала ему проблемы?…

– Это он будущий отец, верно? ― неожиданный вопрос заставил замереть. Увидев мою растерянность, Рози отпустила жалюзи и подошла. ― Не всякий мужчина способен принять чужого ребенка. Грег любит тебя. И ты благодарна ему за то, что он рядом. Но кроме этой благодарности я больше ничего не вижу. ― она присела на край постели, а затем печально, но всё же улыбнулась. ― С этим мужчиной в приемной всё иначе. Когда ты говоришь о нем, твои глаза меняют цвет. Мне открывается такой спектр чувств, что кажется, будто я становлюсь свидетелем самого прекрасного явления на свете.

Опустила взгляд вниз, понимая, что боюсь собственной несдержанности. Боюсь, что всё это поймет любой, кто посмотрит мне в глаза. Что поймет Он.

Шаги в коридоре заставили поднять голову.

В этот момент дверь в палату открылась.

– Здравствуй, Эбигейл, ― Шон Тревор ― мой лечащий врач ― был мужчиной лет сорока с безумно обаятельной улыбкой и невероятно добрыми зелеными глазами.

Только сейчас он отчего―то свою улыбку сдерживал.

Испугавшись за малыша, инстинктивно потянула руку к животу, но замерла, когда следующим в палату вошел Дарен. Наши взгляды встретились всего на мгновение, но и этого оказалось достаточно для того, чтобы страх перед неизбежным вновь возобладал над здравым смыслом.

– Как самочувствие? ― Шон продолжал говорить, даже не подозревая о том, как накалился воздух в комнате. ― Головная боль? Сухость во рту?

– Нет, ― еле слышно ответила, ― ничего такого.

Он помолчал, считая удары пульса на моём запястье.

– Что ж… ― убрав руку, Шон опустил глаза на больничную карту, ― …вновь переутомление и стресс… я неоднократно повторял, что ты совсем себя не бережешь. ― пристальный взгляд Дарена ощущался каждой клеточкой тела. ― В твоём положении необходимо более тщательно соблюдать рекомендуемый режим.

– Я… принимала всё, что вы выписали, ― произнесла, пытаясь не дать Дарену возможности обдумать это моё «положение». ― Ни разу не пропустила.

– Не сомневаюсь в этом, ― Шон посмотрел прямо на меня, ― но Эбигейл, ты должна понимать ― простых витаминов для стабилизации подобного состояния недостаточно. Тебе нужно поменять что―то у себя в голове. Находиться в такой сильной стрессовой ситуации в первые месяцы ― очень опасно. Может возникнуть угроза врожденных патологий и иных отклонений в развитии. ― сделала медленный выдох; испугалась, на самом деле, испугалась. Шон заметил это, поэтому добавил. ― Сейчас осложнений нет. И их не будет, если стресс для тебя перестанет быть нормой.

– Почему она пила витамины? О каких отклонениях вы говорите?

Гневно―твердый голос Дарена лишь усилил итак разрастающуюся по телу дрожь.

Шон собирался что―то ответить, но я его опередила.

– Что ещё мне следует сделать? Я слышала, ест безвредные седативные.

– В крайних случаях мы выписываем некоторые успокаивающие препараты своим пациентам. ― честно ответил Шон. ― Но и они не исключают вреда полностью ― пускай и маленький, но он всё равно существует. Поэтому, когда есть выбор, я рекомендую пить обыкновенный травяной чай и больше гулять на свежем воздухе.

– Хорошо, ― кивнула, стараясь выдавить из себя улыбку, ― я поняла.

– А вот я ― нет. ― стиснув зубы, Дарен сделал шаг. ― И хочу знать, что здесь, черт возьми, творится.

Подняла глаза, и почти сразу же об этом пожалела. Потому что он смотрел на меня. Только на меня. Пристально. Выжидающе. И, если бы не присутствие в палате врача, он уже давно бы заставил меня ответить на все свои вопросы.

В воздухе повисла тишина.

Шон смотрел на нас ещё некоторое время, а затем откашлялся.

– Мне нужно кое―что проверить, а затем я вернусь со всеми необходимыми рекомендациями. Рози, пойдем, мне понадобится твоя помощь.

Когда дверь за ними закрылась, Дарен зарычал:

– Что происходит?

Выдохнула, а затем попыталась взять себя в руки.

– Всё нормально.

– Нормально? ― переспросил он, и я заметила, как сжались его скулы. ― Он говорил про соблюдение какого―то режима. Говорил про стрессы, угрозы и отклонения… что это за… ― он запнулся, а затем произнес уже тише, ― …ты больна?

– Нет. ― сглотнув, неосознанно прикрыла глаза. ― Я не больна.

– Тогда почему не вылезаешь из больницы? Почему просишь выписать седативные? Почему существует угроза патологий и почему, черт подери, тебе нужно проходить какие―то обследования? ― не дождавшись ответа, он повысил голос. ― Почему, Эбби?! Ответь!!

– Потому что я беременна! ― выпалила, резко вскидывая голову.

Я не собиралась сообщать ему об этом вот так, но правда сама сорвалась с языка. Наверное, слишком долго я держала её внутри. Дарен замер. Его глаза вдруг наполнились невероятной мягкостью, но она исчезла так же быстро, как и появилась.

– От него?

Его слова безжалостно полоснули по ещё незажившей ране. Хотелось закричать: «Как? Как ты мог сказать такое?», но я удержала этот мучительный крик внутри. Смяв пальцами прохладную простынь, отвернулась, чтобы не заплакать.

– Не от него.

Во рту пересохло, глаза защипало от подступившей соли. Поднимать взгляд было страшно. Я боялась увидеть на его лице то, что снова причинит боль. Ощутила, как предательски зазвенело в ушах. Голова закружилась, как карусель, и ладони, словно ища защиты, неосознанно накрыли живот. Я сделала вдох, а затем уловила тихие шаги ― Его шаги. Раз. Два. Три…

– Эбби! ― Грег влетел в палату, и я машинально подняла голову, поймав на себе его обеспокоенный взгляд. ― Я приехал сразу же, как мне сообщили. Как ты себя чувствуешь? Ребенок в порядке?

Я лишь кивнула, не в силах вымолвить ни слова.

Дарен, сильнее стиснув кулаки, сделал шаг назад.

Только после этого, проследив за моим взглядом, Грег заметил, что в палате мы были не одни. Ощутила, как напряглись его руки, а затем увидела, как загорелись глаза.

Чтобы понять, как сейчас выглядит Дарен, даже не нужно было поворачивать головы. Я чувствовала, что он зол. Дико зол. Они оба в этот самый момент напоминали хищников, готовящихся вступить друг с другом в схватку.

Схватку не на жизнь, а на смерть.

– Грег, ― появление Шона заставило выдохнуть, ― заметил тебя в коридоре.

Не без труда отведя глаза от Дарена, Грег кивнул.

– Какое заключение?

– В общем и целом волноваться не о чем. Но, как и прежде, я настаиваю на том, чтобы Эбигейл больше отдыхала и свела любые переживания к минимуму. В её жизни не должно быть стресса. Это может сильно навредить ребенку.

– Не волнуйся, Шон, я обязательно за этим прослежу.

Грег накрыл мою руку своей ― как―то необычно, по―собственнически ― и, мельком взглянув на метавшего молнии Дарена, я поняла, зачем.

– В этот период происходят очень сильные изменения психически―эмоционального состояния матери, особенно в случае с Эбби, поэтому некоторое время я хочу за ними понаблюдать. ― между тем продолжал Шон. ― Будете приходить на прием раз в неделю и, если всё будет нормально, вернемся к обычному режиму. Далее достаточно будет отмечаться раз в месяц.

Рози въехала в палату с тележкой, и доктор Тревор окинул взглядом обоих мужчин.

– Давайте выйдем и позволим Рози взять у Эбигейл кровь.

– Я буду снаружи, ― пообещал Грег, а затем коснулся прохладными губами моего лба. Когда он выпустил ладонь, подняла глаза, наверное, желая снова встретиться с дурманящими синими глазами, но Дарена в палате уже не было.

Когда все вышли, Рози прикрыла дверь и подкатила тележку к самой койке.

Эту процедуру я делала уже много раз, но всё равно, как в первый, одинаково боялась и процесса, и результата, который он принесет. Рози об этом знала.

– Не волнуйся, ― мягко сказала она, ― простой анализ. ― кивнула, а затем перевернула руку, позволяя девушке протереть её раствором. ― Думаю, тебе придется остаться здесь до утра. Нужно будет взять кровь повторно, чтобы проверить уровень кортизола. Заодно и отдохнешь.

Ответить не успела.

Игла оголилась и, зажмурившись, я как можно сильнее прикусила губу.

Вышел из палаты, ощущая, как от разрастающейся внутри злости чешутся руки. И происходило это, по всей видимости, не только со мной. Грег, всё это время молча идущий впереди, вдруг резко остановился и, развернувшись, со всего размаху обрушил кулак мне в челюсть.

Покачнулся ― скорее от неожиданности, нежели от боли ― глаза на мгновение потеряли ориентир, но быстро восстановились, заставляя заработать другие инстинкты.

Вкус крови на губах вынудил его Зверя рассвирепеть и, издав гневный рык, тот нанес ответный удар. В этой схватке сцепились два неистово яростных хищника. Два диких волка, сражающихся за главенство в стае и отстаивающие право быть единственным законным защитником своей самки. Еще один удар обрушился мне в нос, и мой кулак рефлекторно отлетел Грегу в левый глаз.

– Эй! Прекратите! Хватит! ― несколько санитаров держали нас под руки, не позволяя приблизиться друг к другу снова. ― Это больница, а не ринг!

Мы оба вырывались, ощущая непреодолимое желание продолжить то, что начали.

– Да, она ждет твоего ребенка, ― разъяренно выплюнул Грег, подтверждая мысль, за которую я цеплялся всё это время, ― но если ты приблизишься к ней хотя бы на шаг, я убью тебя!

– Это не тебе решать, ― прошипел. ― Я имею полное право быть рядом с ней!

– Ты должен был быть рядом с ней, когда она в тебе нуждалась! Когда будучи в таком положении проходила через всё сама!

– Я ничего не знал о её положении!

– А что, если бы знал, а?? ― заорал Грег. ― Тогда бы ты её не бросил?? Тогда бы ты её пожалел?!

– Не смей меня судить!! ― зарычал, сделав попытку вырваться; санитары кое―как удержали меня на месте. ― Не смей строить догадки, не зная всей правды!!

– Что эта правда изменила бы?! Подняла бы тебя в её глазах?! ― Грег стоял спокойно, но парни продолжали его держать. ― Разве есть такая причина, которая могла бы оправдать то, что ты сделал??

– У меня не было выбора!

– Выбор есть всегда!

– У меня его не было!! Не было, черт подери!! Он не дал мне его, понимаешь?! Не дал!! А я просто не мог рисковать её жизнью, потому что умер бы, если бы этот сукин―сын до неё добрался!!

В холле мгновенно образовалась тишина.

Грег молча стоял, наверное, даже и не собираясь отвечать, а я осознавал, что, поддавшись эмоциям, проявил слабость и сказал лишнего.

Повернув голову, замер, встретившись с мучительно любимыми васильковыми глазами. Облокачиваясь о дверной проем, Эбби цеплялась за дерево пальцами, словно изо всех сил пыталась не скатиться по нему вниз. Видел, как подкашиваются её ноги, видел, как мечется взгляд, и с какой болью дается каждый новый вдох.

Но что я мог сказать ей? Что? Снова солгать? Прикрыть одной ложью другую?

Я не мог рассказать правду. Не мог. Ублюдок убьет её, стоит мне лишь попытаться всё ей объяснить. Стоит лишь попытаться, и он заставит меня смотреть, как медленно и мучительно умирает та, без которой я больше не представлял своей жизни.

А сейчас эта женщина ― самая лучшая, самая невероятная на земле женщина ― носила моего ребенка. Моего малыша. Внутри неё рос и развивался маленький человечек, в жилах которого текла моя кровь.

Теперь я должен был быть ещё осторожнее. Вдвойне. Ведь теперь мне нужно было защищать их обоих. Две жизни, которые могут оборваться, сделай я хотя бы один неверный шаг.

Почувствовав, как санитары осторожно отошли, сжал зубы и отвел в сторону глаза. Преодолевая сильнейшую, рвущую на куски боль, развернулся и медленно направился к выходу. Когда на мгновение прикрыл глаза, понял, что холодная сталь, наконец, дала трещину. По щеке, безжалостно прожигая кожу, катилась одинокая слеза.

Палач

Эрин. Милая, маленькая Эрин.

Прошло уже так много лет, но забыть эти янтарные, наполненные вечным блеском, глаза, так и не удалось. Я не смог выкинуть из памяти её солнечную улыбку и звонкий по―детски наивный смех. Не смог выкинуть из памяти ту, что дала мне смысл к жизни. Подарила новые мечты и стремления. Заставила хотеть дышать.

Моё детство было счастливым. У меня было всё. Но чувство, что всего этого мало, день за днем одолевало всё сильнее. О том, что Лиам не был моим родным отцом, я узнал случайно, но зато, наконец, осознал, почему до сих пор ощущал себя таким.

Неполноценным.

Мальчик, которого с самого детства любили так сильно, должен был сказать, что ему всё равно. Что «отец» ― этот тот, кто воспитал, а не тот, чья кровь течет в жилах. Но вместо того, чтобы понять, я озлобился. На мать, на отчима ― называть его отцом больше не поворачивался язык ― на весь чертов мир, который меня окружал.

Но Эрин… она, сама того не подозревая, стала тем самым маячком, который указывал мне верный путь. Лишь один взгляд её добрых глаз, и вся боль, сидящая внутри, мгновенно покидала тело.

Я так долго искал её, так долго искал… а когда нашел, слишком быстро потерял.

И виной тому были они.

Бейкеры.

Тщеславие, эгоизм и властолюбие этих людей погубили ни в чем неповинную душу. Её настигла слишком мучительная смерть ― та, которую не заслуживал столь светлый и нежный ангел, как она.

Сунув руки в карманы брюк, начал вспоминать каждый свой шаг, каждый удар, который Ему нанес. Вначале исчезнувшие деньги ― отвлекающий маневр, ничего серьезного. Затем разбитая машина ― заставляет задуматься. Взорвавшийся вертолет ― как предупреждение о надвигающейся опасности. И нападение на компанию ― так я объяснил, что шутки не мой удел.

А ещё я помнил, какую неоценимую помощь оказал Оливер, фактически взяв всю вину на себя. Все должны были думать, что именно его люди организовали нападение. Что именно он желал Ему навредить. И как удачно сложилось, что обе мои игрушки случайно познакомились на том приеме.

Я тоже там был. Я видел их рукопожатие, и вот тогда в голове и созрел план использовать Ньюмана, как пешку.

Счет в Швейцарии, отмывание денег… всё это было лишь каплей в огромном море боли, которым я омою Его лицо. В которое заставлю окунуться.

Я помнил, что тогда написал. Помнил каждое слово, потому что оно словно гвоздь день ото дня вколачивалось в виски.

Дарен должен был оставить её. Должен был лишить свою душу спасения.

Так было нужно.

Он просто должен был понять. Ощутить то же самое. Каждым нервом на теле прочувствовать мою собственную боль. И понять, что чувствуешь, когда единственный человек, который вселял уверенность и дарил желание мечтать, уходит из жизни. Чтобы больше никогда в неё не вернуться.

Взглянув на наручные часы, отвернулся от окна.

Я выжидал уже очень долго. Наблюдал за тем, как медленно и мучительно между этими двумя растет необъятная пропасть. Как сердце Дарена всё больше ожесточается, наполняется запредельной жаждой мести и превращается в бесполезный кусок ледышки.

Как Ученик превосходит Учителя.

И как надежда на искупление безвозвратно, день за днем, превращается в обыкновенную горстку пепла.

Наблюдая за заходящим за горизонт солнцем, я думал о том, что завтра, когда оно взойдет снова, всё изменится.

Пришло время доиграть партию.

Пришло время сделать последний ход.

И пусть кровавый багрянец ознаменует начало новой жизни.

23. Эбигейл и Дарен

Стояла у окна и, крепко обнимая себя руками, смотрела на огни сумеречного города. Если бы не они, на дома опустилась бы непроглядная черная мгла. Они были маленьким светом во тьме. Маленьким, но всё же светом. Благодаря ему ночь, в которой таилось великое множество самых разнообразных страхов и тайн, становилась намного светлее и безопаснее. Намного прекраснее.

Свет и тьма.

Многовековое сражение, окончательно победить в котором не получалось ни у одной стороны. Но, если верить, если бороться и не отступать, то даже столь незначительные, казалось бы, совсем беспомощные огоньки, способны стать единственно возможным спасением; способны вытащить из самой вязкой и смердящей трясины.

Прикрыв глаза, позволила Его последним словам вновь накрыть с головой:

«…У меня не было выбора!…»; «…Он не дал мне его, понимаешь?! Не дал!!…»; «…Я не мог рисковать её жизнью, потому что умер бы, если бы этот сукин―сын до неё добрался!!…».

Судорожно выдохнула, вспоминая любимые синие глаза, наполненные невыносимой болью и бешеным, диким страхом. Страхом за меня. За мою жизнь.

Он вновь пытался от чего―то меня уберечь. Как делал это всегда. Изменилось лишь одно ― угроза на этот раз была намного мощнее и опаснее, чем прежде. Я поняла это сегодня, когда увидела, как один из самых бесстрашных и неудержимых людей напуган. Он стоял на самом краю пропасти; готов был сорваться вниз в любую минуту.

Мне стоило лишь увидеть его глаза, я получила ответы на все свои вопросы.

Он не струсил.

Это всё, что мне нужно было знать. Всё, что я хотела знать.

– Я принесла тебе чай, ― голос Рози заставил улыбнуться, ― и ещё немного пирога. Знаю, ты не просила, но тебе нужно поесть. Иначе малыш не будет расти.

Осторожно закрыла жалюзи, а затем медленно повернулась.

– Спасибо. Я поем.

– Ты в порядке?

Я уже и забыла, что значит «быть в порядке»; просто не чувствовать, как изо дня в день боль прожигает тебя изнутри. Жить нормально. Быть счастливой.

Вдруг до боли в груди вновь захотелось плакать, а затем рассказать обо всём, что творилось на душе, но вместо этого я просто кивнула.

Опустившись на диван, взяла горячую кружку с жасминовым чаем.

– Ты очень много для него значишь.

Кружка замерла у самого рта; что―то необъяснимое в этот момент случилось с сердцебиением. И я ухватилась за единственную ниточку, которая могла вытянуть меня из мучительных мыслей.

– Грег замечательный. Я не знаю, как справлялась бы без него.

– Я говорила не о нем.

Ниточка порвалась, и, выдохнув, я опустила дрожащие руки на колени.

– Не понимаю.

– Тот мужчина, который привез тебя, ― уточнила Рози то, что итак было очевидным, ― он очень сильно тебя любит.

– Я не уверена, что это так.

– Но я уверена, ― настаивала она, при этом подаваясь чуть вперед, ― потому что подобный взгляд невозможно подделать. Любому, кто попросит, глаза всегда скажут правду. Если он и оставил тебя, то сделал это не по доброй воле, ― словно услышав слова Нэл, которая совсем недавно говорила ровно то же самое, подняла на Рози взгляд. ― Когда человек любит настолько сильно, только что―то очень серьезное может заставить его уйти. А я вижу, что для него во всей этой вселенной и во всех её параллелях существуешь только ты. ― она коснулась ладонью моей руки, а затем качнула головой. ― Не теряй это, Эбби. Что бы ни происходило, не теряй.