Чеченцы: быт, культура, нравы, обычаи, религия. Кавказская война. XIX век

Общий наряд чеченца с другими горцами больше всего однако приближенный к наряду кабардинцев. Простые черкески с другими нарядами по обеим сторонам, грудь грузов искоса вниз к падающим бедрам, из сукна собственного изделия, часто с разными заплатами, число которых ежедневно увеличивается. Рукава черкески, достаточно широкие, у «knrdyszów» то есть франтов odwinięte за локти, и хоть порою затрепанное и рваное, не препятствует то однако элегантности. Бешмет, то есть кафтан носится под черкеской бывает из шелковой красной материи обычно цвета, или разноцветный из ситца. Шаровары из полотна темно-синего цвета, сужающееся к костям. Рубашка сверху на шароварах. Папаха, то есть баранья шапка, оригинально заломленная на голове. Двойное чувяки, и ногавицы, есть суконные гамаши. Шашка в серебре, пистолеты, кинжал, винтовка – главные украшения чеченца, кроме того отважный быстроногий конь, бурка и башлык – то есть капюшон от дождя. Чеченские девушки весьма хороши, стройные, высокие и нарядные, как изворотливые кошки, веселые и иногда очень прекрасные. Более огненные, чем мягкие и ласковые. Любят верность, потому что измена сердец их, еще не испортила. Привычный их наряд, длинная цветная рубашка, красная, желтая, или белая, с широкими длинными рукавами. На спинах, ремешки всегда другого цвета. Соответствующее шаравары до колен, рубашки, белое, желтое или красное, около костей взыскиваемое в fałdki. Бешмет с узкой талией, сшитый по фигуре.

Платок носят как заброшенный на голове. «Волосы в мелкие сплетенные косички. Но чеченки, одинаково как все горянки не понимают в этом украшении пола своей и полностью его носят в беспорядке. Молодая чеченка без бешмета, в одной kuszuli zręcznia из сторон при szarawarki, с медным кувшином на поддерживаемом локтем одной руки, устает когда другую возьмет и переложит в сторону, может соревноваться с идеальной красотой наших женщин, таких ловких в искусстве того, чтобы понравиться и всегда, будет определенной выигрышу. Обычно созревают слишком рано и после пятнадцати лет юридически вступать могут в браки. Доживают до старых годы, окруженное личным потомством не знают тщедушия и болезней, дразнящих наших женщин. Ухоженность и чистота является исключительно их признаком проживания и является для них обыденностью. Хаты из хвороста и залепленные глиной и отбеленное. Печи им неизвестны, заменяют его дымоходы такого вида как в наших старых польских домах. Труба вытяжная почти наравне с землей устроена. Огонь в камине никогда не затухает, даже холодной зимней порой, отсюда всегда свежий и теплый воздух. Такие хаты, каменные на prędce, для летнего только удобства. Потеря их не много им приносит вред. Дети выросшие согласно природе, позволяя им до нескольких лет бегать полностью нагими. Свободы их ничем не смущают. Мать парня пальцем не тронет, чтобы его никто не подколол этим фактом

Но свобода детей не выступает из границ приличия. Самый бедный чеченец, одинаково как самый состоятельный, одинаково горд и много свое достоинство оценивает. Голову не согнет ни перед кем, хоть бы должен был от голода умирать, если собственным разумом справляться не умеет. Для старших возрастом большое имеет отношение с уважением. Юноша при старших никогда не сядет, пока тебе его не попросят о том. Хозяин, принимающий, принимает гостей первым сам ничего не возьмет, ни воды не выпьет, пока других гостей не устроит. Чеченцы вообще работают полеводством, выращиванием скота и овец. Совершают экспедиции на русские границы, сколько раз в том видят выгоду. В бою смелые, а в лесах непобедимые. В поле боя отважно бросается горец в самое опасное место, если имеет коня, которому может довериться. Хлеба не много обрабатывают сортов. Пшеница, просо, кукуруза называемой «ażgiż» есть я привык их посевом. Пекут кислый хлеб в пекле или печах, оборудованных в соответствии с тем под крыльцом сакли. В тех же печах сушат кукурузу к помолу. Муку мелют в водяных мельницах, или в каменных ручных жерновах. Но только в необходимой потребности, когда реки и потоки не замерзнут. Обычным их кормом называемый хлеб «чурек» из пшеничной муки, или из кукурузы; пшеничные галушки, заправленные молоком, или жиром из бараньего хвоста называемой «kurdiuk». Для гостя ставят свежий пшеничный чурек с яичницей, сыром и свежевареной бараниной, или хингали то есть большие из кукурузы галушки похожие на русские галушки. Мясные кушанья готовятся с многими ароматными приправами и солят. Юшку с галушками едят ложками, другие же кушанья берут в пальцы, резавши предварительно на ровное для всех частей не включая даже детей. Женщины за общим столом при гостях не сидят и довольствуются тем, что им от стола мужчин останется. Женские трудоустройства ограничиваются хождением около домашнего хозяйства, работу в саду и поле, ткут простые сукна и тесемки к обшиванию нарядов шьют. Рубашки носят обычно тканевый хлопчатобумажной, называемой «biaź» грузинский, или также из ситцев, которые от русской торговли или провозом контрабандой получают. Деньги курсируют только серебряные русские. Другую монету не знают. Торговля происходит заменой одних предметов на другое и этой дорогой удовлетворяют, весьма ограниченное свои потребности. Поскольку еще не раз выпадет мне речи об этом народе, я возвращаюсь следовательно к началу. Ближайший заречный Мичик – аул есть «Эрпели». Мы вошли здесь еще ночью, живую душу не встретив; так все во сне было погружено. Удивительную мне сдалась похожая неосторожность жителей здесь же под боком своих проживающих врагов. Аул был большим, повсеместная тишина и только где-то вдали эхо донесло до меня голос призывного муэдзина из минарета верных пророка на молитву.

Завели меня в одну саклю, где уставшему длинной и изнурительной дорогой, разрешено отдохнуть и сном освежиться. Оба моих товарища вышли из сакли, оставив какое-то поручение старой черкеске, которая свернутая в клубок сидела в углу сакли, в грязной рубашке, с кривым носом как крючок, или по-видимому как ястребиный клюв носом, с пособиранным у складки, сухим, желтоватым лицом, ocienioną клоками волос с под грязной тряпки тех, которые торчат. Зрение ястребиных глаз во мне вклеила, словно в костлявых сухих руках, немного вверх поднятых, хотела мне понести через дымоход на лысую гору. Она удивительно мне напоминала одну из этих колдуний, о которых часто в сказках я слышал когда-то, и одновременно напомнил ужасную реальность, среди которой я находился. За первым знаком моего пробуждения старая выдала какие-то тонны храпа как сверчок в popiele, когда на тлеющий уголь натолкнулся. Вскоре появились другие этой сакли домочадцы и то в таком большом числе, что для меня почти места уже там не было. Я не мог всем благе присмотреться к, потому что другой предмет занял мое внимание, а именно оковы которое мне втыкаемый на ноги. Со всех сторон начлт я осматривать, как старая тряпка, желая удостовериться, или будет еще на что пригоден. То любопытство всех много меня занимала; дети полностью голые и под сам нос мне подлезали, осматривая меня словно очень большую особенность.

Дано мне сухой кусок чурека, словно желая испытать или я имею крепкие зубы, потому что хлеба этого тверже куска латуни сверкал в части. Я не хотел представить силу моих зубов; старая следовательно шипя как сатана в горячей смоле дала мне рюмку молока и немного свежего сыра, что без принуждения одно и другое я употребил. Тогда то лишь я начал пересматривать окружающих меня; но тех что меня здесь привели не было. Во всех глазах людей преклонного возраста и молодежи, женщин и мужчин пробивалось только любопытство. Разговаривают на языке ко мне, которого совсем я не понимал, подтверждая слова знаками. Взрослые девушки внимательно смотрели на мне занятием; улыбаясь шептали между собой. Дети как угри передвигались между ногами старших, не имея другой дороги к переходу. Старшие глядя на меня, то серьезную, то веселую вели разговор, чмокая тамошним обычаем и крутя головой иногда. Призвано наконец ко мне толмача, который должен был быть посредником между мной и горцами. Был то один из солдат русских, взятый подобно как я к неволе и от нескольких лет здесь, поселились. Оказалось, же и он с трудностью понимал речь своих сожителей, которые его «Иваном» или «солдат» звали. Указано мне в конечном итоге будущего моего хозяина среднего возраста с хитрой и недостойной физиономия человека. Та дряхлая женщина была прабабушкой его.

Спрошен я что я умею, кто я есть, к? потому что моя fizyonomia обнаруживала им во мне не простого солдата. Я ответил, что я являюсь писарем в канцелярии, ручной ни одной работы я не умею. На вопросы, имею здесь родственников, или приятелей, которые хотели меня от них выкупить? я отвечал, для меня есть один Бог только, что я есть из страны, очень далекой называемого Польшей. Мой ответ очень нравился старшим, а слово «poreng» Ференг (посургуч) с поудивлением повторялось. В конце объявлено мне, что я погибну у них, или с голода я умру, если меня русские не выкупят, и что мне голову срежут, если я подумаю о побеге. Старая та баба дала мне к рукам большой кувшин, а малые дети повели меня к реке по воду, смеясь из меня, над тем как я ходить не умел в цепях и кувшин с вода, я несу не так как они носят. На улице огромное количество людей происходило мне дорогу перевязывая со всех сторон. За возвращением к сакле выбрила мне голова ножиком и вместо мыла водой, которую я принес; потом отобрано мне все одеяние к рубашке, а вложен на мне старые и грязные лохмотья, которые не везде закрыли мне тело. Хозяин Касса! мне сказал через толмач, что заплатил за меня большие деньги. Но как позже показалось, даст только одного барана, потому что я был болен; что данные при мне деньги я должен ему сто раз отработать, если знакомые мои ее не выплатят. Иначе он меня кинжалом порежет в куски, или продаст далеко в горы. Мой переводчик предупредил меня, чтобы на эти угрозы, как можно меньше учитывал, что также и без того я делал, страдая физически от глаз и морально, взвешивая свою долю моя того дня ограничивалась и загонянием коров к хлевам. Мой хозяин, как казалось был не бедный человек, но очень скупой. Причем торговал он ситцами, через что имел значительный доход и взаимоотношения с подчиненными костекские татарами. Его сакля длинная старательно обмазанная и отбеленная, содержала четыре отдельных комнаты с отдельными выходами, на общее крыльцо из-за длины целого дома что тянется, который вместе с тем охранял под одной крышей, от солнца и дождя. Внутренностб дома были удержаны в чистоте. Вдоль целых стен уложены были матрасы и постель на полках и подушки, который поприкрывался, Под полками порядку установленны миски, которые сверкают, и фаянсовые тарелки в надлежащей чистоте удерживаемые. Полы в сакле замазаны были из земли без наименьшей побелки, и устланы плетенками «czeret» вязанными, хорошей работы. Во всех саклях дымоходы одинакового построения прямо от земли сверх плоской крыши что выходит. Одна только сакля спаренной была с другой малым прямоугольным отверстием в поперечной стене; были то спальные комнаты мужа и жены, в которых и дети на ночь спали.

Две других сакли служили одна за гостеприимного называемого «kunacką,» а другая за состав предметов к продаже. На ночь мой хозяин вложил мне на шею огромная цепь, боясь наверное, один у него убежал и конец его через стену в другую комнату протянул. Грустно эту ночь также как столько следующих я провел. В ночной тишине, когда я был собственным мнениям оставленный, грустнее всего мне рисовалась. Каждое несчастье слаще становится, когда является сочувствием других деленное. Здесь никто не чувствовал сообща со мной мою величину доли, а даже моя печаль была предметом насмехания. Несколько дней уже прошли моей неволе и страданий, таких моральных как и физических. Уже себя достаточно, ничьего больше не предмет любопытства. Одни девушки вместе со мной, ходя по воду предъявляли мне какие-то вопросы глядя мне в лицо, но вместе с тем и презрение, которое взаимно вызывала во мне отвращение к ним. Чеченка пока девушка и молодая в привычной своей одежде, с медным кувшином на голове, опирая одну свою руку на гибкую талию, полная привлекательности и весьма занимающая. Ее рубашка, длинная впереди поднятая немного, а по сторонам заткнутая за шараварки, падая в свободных живописных фалдами драпированная. Часто уставший весом кувшина я заглядывался на группы молодых чеченок как цветы свежих и легких. Их движения ничем не смущаемые при прирожденной резвости и их смелости движений, при их юности мускулов весьма привлекательное и привлекательности полное. Чрезвычайную эту ловкость и несравненную живописность движений предъявляют желание в своем называемом танце «lezginka». Забавы их весьма ограниченные. Больше время им всходит при обычных работах на полеводстве, сбора сена и некоторых овощных растений. В осени только привыкли собирать в многочисленные гроздья для сбора кукурузы, уже сжатой. Тогда очищая отделяя початки, связывают его в вязанки и откладывают для сушки на деревья. Делают это обычно вместе до поздней ночи. Молодежь во время работы, занимают пол прекрасным рассказом всегда про подвиги, или танцует лезгинку под музыку о трех струнах балалайки и перебивка такта на тазе. Происходит то всегда на усадьбе под открытым небом при горящих очагах. В свою очередь каждая девушка раздает парням бечевки, витые с оболочки кукурузы для связывания пуков кукурузы. При этом обстоятельстве молодежь, отплачивает им учтивостью. Обычным напитком является вода, всевозможные горячительные запрещенные напитки. Иногда в использовании бывает также «буза»: напиток из муки кукурузы, толсто молотой, больше который пьянит и густой, так, что им вместе с тем напиться допьяна и накушаться можно. Сладко однако им лакомятся и чаще всего скрытно Мужчины, собираясь на бузу оружие отдают женщинам, побаиваясь, чтобы не пришло к кровопролитию, когда мера перейдется. Загадочные женщины, что возникли при пьянке, которым тогда мужчины есть полностью медленными. Женщины участия в пьянках никогда не принимают, гнушаясь напитком, который рассудок им вычитает. Относительно религии, слишком не фанатичны. Молятся искренне возрастом подошли, молодежь в этом отношении немного легкая. Женщины к мечетям, ни с мужчинами, ни отдельно не ходят, считая оскорблением святого места находиться там в шараварках, которые могут быть не совсем чистое. Мечети, здесь достаточно запущенные, но порою по нескольку их в одном находится большие залы. Кладбища удерживают старательно, могилы умерших украшают камни с надписями арабским и красят разноцветной краской. Над теми, которые погибли в бою, возвышаются высокие цветные флажки, что добавляет много живописности этим местам. Умерших не прячут в гробах, но оборачивают тело в белую полотняную ткань, чистую простыню, кладут его к низу, старательно выкопанному, лицом в сторону восточную. В это выражение заключают покойника с лицом, на восток обращенным. Низ затеняется вокруг досками наискось над телом умершего, потом засыпается, делая на верху из земли формировочную могилу. Тихая скромная молитва муллы и настоящих мужчин товарищей к вечности умершему. При могиле, по окончанию обряда, вытворяют скромные поминки, для чего обычно служит чурек в меде жареный; а потом разделив на ровные куски полотно, в которое умерший был окутан, раздают есть мулле, и тем кто молились. Полотном тем, когда тело спускают к низу, затеняют отверстие в могилу, чтобы себя песок не осыпал, пока доски вокруг тела установленными не будут. Женщины в похоронах умерших не участвуют. Каждый чеченец всегда вооружен; кинжала и пистолета никогда не вычитает от стороны, а удаляясь из дома набитой заряженной винтовки и шашки с собой забирает. Конные и пешие на дороге следуют вместе каждый правой своей стороны, незнакомые напротив себя идущий всегда проходят с осторожностью. Я привык приветствием есть слова из Корана: «Ассаламу Алейкум» ответ: «Ваалейкум Ассалам». Трудоустройством моем теперь было: ношение воды и дров, поливать кукурузу и пшеницу, очистка двора и удерживание его в порядке. Но из моей работы хозяина видно не было очень, или может тревожило его слабое мое здоровье. Недолго потому что продал меня в третьи уже руки, Андийцам, которые прибывали бурки менять на хлеб. Тоска меня переняла еще больше, отдаляясь из аула, где уже немного я освоился, где я имел еще хоть малую надежду выхода из неволи. Старая чеченка, которой я боялся, чтобы во мне не влюбилась, дала мне на дорогу пшеничного чуреки и называемый сыр «beszlek». Андийские купцы, продав бурки и наполнив мешки пшеницей и кукурузой, упаковали его на свои «iszaki» то есть ишаки и взяв меня между собой, тронулись в свои стороны. День был безмерно горяч. Мы шли по большей частые ичкеринским лесом, по узкой дороге ярами поперерезаемой. Под юг жара крепчала к невыдержке; в лесу с большой трудностью можно было пройти, а на воду не часто мы наталкивались. Мой новый господин, чтобы уже в дороге, целую одежду свою сложил на мой затылок и ишака под уздцы говорил вести; сам же себе припевал ревя громадным голосом, как это животное, которое дорогой медленно себе ступало. Долго наша дорога шла лесом. Громадной величины «czynary» (буки), распространяли раскидистое ветви, создавая вдоль дороги тенистые своды. Наименьшее дуновение ветра листов не двигало. Где ниже по пути валялись человеческие кости. Был то скелеты павших здесь еще в 1843 году Rossyan, когда в отступлении через эти леса многих тысяч здесь могилу нашло. Загробная тишина, ни одно пение которой ptaszyny не прерывал, разбудила во мне какой-то непонятный страх. Уже до вечера мы прибыли к «Дарго», уничтоженной столице Шамиля. В реке Акташ мы освежили и подкрепили желудки сухим чуреком. Дарго в прекрасной долине среди гор к лежащему Андийских, удивительно мне себя прекрасным выдало. Полна свежести растительность, шум воды Aktaszu, темная рощ зеленых и эти легкое вечернее облачки, дуновением ветерка по над долиной чувства, которые медленно продвигаются, ласковые, разожгли во мне, а массы скал, покрытые лесами, длинную черную тень бросали на долину, перенимая чувством какой-то тревоги и уважение к увиденному. Длинным эхом расходился по скалам от аулов голос муэдзина, который тек, «Ukinganamar» зазвучал по мечетям и ночная тишина наступила. После долгих молитв, разжегши очаг у реки, горцы уложили себя к сну, и моей бдительности поручив целое имущество. Спартанцы, утомленную мыслями голову на больших мешках с зерном как муравейники сложенных, долго я смотрел в небес свода, уносясь мыслью в родную сторону. Я видел измученную мать среди счастливой детворы, и поддерживаемого отца головой на ладони и сад полный овощей и фруктов, и даже тебя, моих товарищей детских лет, на этом кургане, счастливый каким привык с тобой сидеть. Все то было такое мило и такой жизнью дышало, чем в этих мечтах ночь целую в мыслях перегонял. Снова молитва зазвучал своим прежним звуком по долине, и снова всего новым забытой жизни. Уже капли росы сверкали огнем бриллиантов на тысяче полевых цветов. Потерявшее сознание жарой дня травы и листы, купаясь себя в свежем утреннем тумане, бодрым шуршанием играли. Мылкая по скалам вода быстрей и громче кипела, более чистые облака, более ясная голубизна. Перейдя долину Дарго, медленно по скалистой дороге мы вступали наверх, защищаясь от жары в тени чинаров, виноградными кустами обвитых. Извечные скалы обществом что возвышается одни сверх другого, часто что высовывается обрывом сверх дороги, служили нам неоднократно за удобное сокрытие от жарких лучей солнца, а глубокие в этих скалах впадины обширных пещер, неоднократно как того светлыми были следы, бывали сокрытием для путешественников перед дождем и бурей, и даже удобным ночлегом. Мы заставали иногда в таких путешествующих пещерах тавлинцев или андийцев с многочисленной их семьей домочадцев, около огня, при которых в таких дворах еду себе варили, или отдыхали роскошные на природной ложе сухих листов толсто на плоской каменной плите уложились. Курящее солнце темно-красным кругом, возвышаясь над скалистыми горами, юга уже достигало, когда мои воспоминания, словно не чувствуя огня который нас обжигал, хоть пот из них каплями стачивался, широким шагом быстро вели себя. Вымотанный к превосходной степени малообычной для меня дорогой по скалам, горелый от солнца, ноги имея искалеченное острыми по пути камнями, словно идешь по разожженным камням, из последних сил я выбивался, чтобы успеть за своим хозяином, который передо мной обнаруживал мне узкую дорогу, перерезающую массы черных скал, или что вьется по их стене. Уже неоднократно лишились чувств я падал на горячие камни, под которыми хотел могилу найти, когда в моим глазам на повороте дороги за скалой, представился вид, который мне силы и жизнь вернулся. Со среди огромной массу камней в амфитеатр уложенных под крутой стеной гранита, плесени или зеленосапфирового мха покрытого, падала удивительной красоте каскад, в котором шумно огромных волнах, которые брызгаются, широкой дугой яснела радуга. На противоположных скалах растущее наслаждения зеленые кусты казались жадными вытягивать плечи, к этим резвым волнам каскада называемого «царского колодцем», который бросается к скалистому ложу. До того то волшебного места направлялись мои неутомимые сотоварищи, чтобы sięorzeźwić по тяжелым трудам путешествия, вознаградить себе sowicie стольких мук. Одурманенный видом величественно прекрасной, неоскверненной еще непутевой рукой человека природы, я поднял молитву к Творцу, а перенятый величиной дел Его, я стеснялся и жалел за кратковременною мою слабость. Массы воды падающей сверху, в удивительных видах к подножию противоположной падающие скалы, соединялись в глубине широкого выражают покой увенчанный широкой гирляндой кустов, которые свешивают свои буйные сплетения по крутым высоким обрывам. Освежившись какие-то путешественники спали на разостланных бурках, с лицом, на восток обращенным, отказывали «намазу»; или укрепив свои силы скромным кормом и холодной водой, небережно отдавались отдыху. Мы присоединились к их группе, наше уставшие животные, которые резко рвались к воде, а освежившись по обычным молитвам мы отдались также сладкому отдыху. Уставшее тело, набираясь новых сил, несло спасительное облегчение моим страданиям. Дальнейшее наше путешествие также как предыдущая, или еще более была усталостной. После разожженных плит извилистых троп мы вели себя медленно на неизмеримую высоту скалистой горы, зеленой травой только кое-где покрытой. После больших напряжений мы вошли на первую лишь низменность; перед нами другая, третья и четвертая константа, каждая более трудная и огромная в своих размерах. Из четвертого этой горы фрагмента, возвращая по при себе глаза, я видел всю мою дорогу, которая побывала. Лесистые горы, сливающиеся скалы, которые торчат, вдали в однородную темную massę предпочитали быть одними только наклонной плоскостью. Дальше лежала голая и пустая равнина, по над которой разожженные лучами солнца воздух, дрожа и мерцая на глазах, вызывало иллюзию мылкой воды, края которой обводил wazką, который вился по зелени, голубой лентой далекого Terek. Еще минут несколько и немного напряжения, и мы стали вот на верхушке гор перед – andyjskich. Мгновенно тогда открыл себя перед нами пасти темных ущелий, а далеко темный понурый яр, podłużnie скалы разграничительный. За яром, чернели gi-omady скал длинные тени по пути нашей бросающих. Были то вершины гор andyjskich, увенчанное zielonością трав и мхов. В глубине страшного яра кипела продолжается по камням река «AktasE», по над которой вдоль между скалами тянулись аулы Андии. Солнце скрыло себя за горой, от каких верхушек отбитое сыпались яркий его лучи свирепо поражая наши глаза. Несогласные тонны ишаков и их зовет хозяев rozległy sią вскоре по яру, к которому по тяжелой скалистой мы спускались тропе. Холодный острый ветер влек на нас из яра, который с каждой «hwilą каждый раз более страшным представлялся. На каждом załomie тропы открывались каждый раз необозримое posępniejsze его перекормите, пронзительное каким-то страхом, как gdybyśmy себя в подземелья ада спускали. Крепчающая темнота каждый раз более трудную дорогу делала, пока наконец с при черных скалах błysły перед нами разбросанные светы, которые радостным наших rykiem ленивых współtowarzyszy поздоровались. Еще несколько sążni ниже и килька скалистых заломов по нашей дороге, и вот открылись нам в тенях понурых гор обширные аулы Андии. Скоро пристальные собаки дали слышаться, а грохот воды Aktaszu раздавался straszliwem эхом. Недолго оббились на наши уши человеческие голоса и из нашей высоты мы увидели его толпы жителей, которые кишели под аулом. Обрадованный, что мои труды того дня уже имелись закончить, более веселый я вступал к аулу, gdziem ожидал использований отдыха. Сдалека от сакли, к которой вел меня хозяин, встретила нас его жена и огромное количество черных детей как драконы. В dziedzińcu же приветствовали нас старожилы, в больших грязных кожухах, воротники которых длинной черной шерстью наверх бы отвернутое iy, а концы воротников wełnistemi поворотами пока к земле достигали. Лениво на мне, посмотрев, наверное обо мне выспрашивались хозяина. Но я жаждущий отдыха, я упал уставшим на twaidy камни без любопытства того, чтобы присмотреться к новым моим знакомым. Снова как в предыдущем ауле выступила sta женщина, подала мне кусок черствого чурека и деревянную рюмку напитка на пополам с молоком и водой смешанного. В обширной каменной комнате при свете теплящихся углей на большом черном дымоходе сел мой хозяин, а при нем другие жители сакли, все в длинных tułubach и детей в разном отребье которые быстро ко мне присматриваются. Старое и mło> de женщины, все среднего роста, с płaskiemi krótkiemi лицами, przedstawiającemi племя kałmyckie, с maleńkiemi bystremi очками rozciętemi на zukos, в наряде удивительного вида на председателе, который спускается пока к земле по спинам в виде тяжелых стеганых kołder, хозяйничали по темной комнате, собирая остатки еды без себя минуту тома pokx*zepiono. В темном углу другой комнаты показано мне место отдыха. Я упал как мертвый на кучи уложенной там шерсти, и сон меня взял немедленно. Хотя тяжелым был мой отдых, потому что через ночь cułą тянулись мне по голове все труды вчерашнего дня, темные пещеры и бездны, то снова какие-то чудовища в косматых длинных косматых с бородами по пояс с щетинистыми волосами на голове, покушав утром я чувствовал себя достаточно бодрым. Ноги только мои одеревенели от опухания, а раны от острых камней pozapiekały себя. Вслух хозяина, который с первым рассветом поднялся на ноги из постели, еще голый, потому что есть обычай у татаров для бережливости спать без рубашки, заросшей щетиной и в грязном одеяле выглядящий как медведь, – я разорвался с моим лежбищем, но мои ноги отказали мне своей услуге и с глухим стоном я упал на постель. Жена моего хозяина, почти в wszystkiem относительно чистоты, к нему похожая всех нас обогнала. Она первой была на ногах и думая наверное, что все мы отдыхаем, также без рубашки, спокойно стоя над большим тазом, обливалась холодной водой. Почему предвзятый свой наряд обычный, такой, что состоит из шараварков, рубашки и колпака из одеяла все от грязи неизвестного цвета, закопошилась вокруг комнаты. Подобная кожа лица меня обмывания отбыл и мой хозяин. Уже у чеченцев я наблюдал этот обычай, но там делают то с определенной скромностью, и в отдельности. Мой хозяин, удостоверившись, что существенно я страдал от ног, подал мне бараньего жира, указывая знаками, чтобы его я натирал, а потом показал на постель и приложив свое ухо на ладони дал мне знак к отдыху. Не закрывая глаз, потому что сон уже от них улетел, я присматривался комнате и оборудованию в ней, которое находилось. Комната была обширная большим широким камином, в котором над раскаленными углями на цепи висел большой железный казан. Стены комнаты камин ne, уложенное akuratnie, но ничем неотштукатуренного черного более около дымохода от дыма, а дальше от пыли послойными на них зависимого. На стенах висели большие плоские тазы и фаянсовые тарелки Над постелью хозяина, которая на голых каменных» плитах была usłana, висели пистолеты, кинжал и шашка. Другие украшения не были видно на стенах. Углы комнаты заваленными были черной овечьей шерстью, бурками и войлоками; несколько деревянных инструментов, использования каких nieznałem, в беспорядке пачкались на земле. Несколько малые и большие дети высыпались вместе с по разбросанной шерсти, голых и грязных как поросята, когда в лужах играли. Смешное это было стая двуногих, когда bełkocząc wrzaskliwie начали скакать около чурека им поданного. Каждое из них из комнаты выбежало и за возвращением осчастливленное несло, то щепки или палочки, то коровье удобрение или свежий. Позже та вещь выяснилась мне точнее. Дитя, которое начинает ходить и понимать, не сначала получение хлеба, пока на то не заработает. А что здесь трудно о дровах, потому что по него отсюда идти почти по вчерашней нашей дороге пока по серпантину скал, дети следовательно поскольку могут собирают на огонь, все что попадется под ноги. Полная нехватка дерева здесь и во многих других местах гор, часто скалистых, покорил жителей, употребления при плавком сухого скотского удобрения. Отсюда дети жадно и снуют, себя с лопатками по аулу около скота на корм с утра, которое выходит, чтобы остатки, которое по улицам оставляет собрать. Неоднократно я с лопатой вертелся около коровы, чтобы сделать сюрприз моим домочадцам. Хозяйка дома была молодая женщина и как я позже узнал, не одна у моего хозяина, потому что было их три еще, а каждая в своей отдельной комнате проживала. Я удивлялся неоднократно согласию их между собой и ничем ненарушаемой дружбы. Хозяин в свою очередь у каждой из жен находился и кушал. Я удостоверился позже, что жены верно и свято соблюдают этот устав, которая из них должна иметь у себя своего мужа, хоть бы это время как самый длинный не забавлял в доме. Жены имеют хозяйство и поживание каждой своего oodzielnie; могут себя даже не znajomić между собой, это если для них будет предпочитать быть lepszem, но мир, который не замутился, должен между немые господствовать. Самая первая жена считается здесь старейшую, а другое словно побочное, но всегда брачное и юридическое. Муж для первой жены всегда имеет больше почтительности; а хоть младшее более крепче может любит, однако весьма является осторожным и авторитетом своей старается для всех быть всегда одинаковым. Тот связей в супружествах у всех там народов гор господствует. Около юга zwlokłem себя из своего лежбища, и хоть меня ноги еще крепко болели, нет я хотел однако злоупотреблять доброте «хозяина, на чем я мог бы выйти невыгодно. Выйдя за порог комнаты, я осмотрел хозяйскую усадьбу, старательно опоясанную каменной стеной и чисто удерживаемую. Другие комнаты были в одном ряду с той, в которой я ночевал, все под одной плоской крышей из земли насыпной и крепко утрамбованной. Господа того дома были разнообразных лет и красоты женщины, все одинаково одетое, достаточно низкие, как пироги, которые не удались. У каждой было по несколько детей, хоть хозяин еще не очень стариком показался мне человеком. Аул тянулся на наклонности каменистой горы к реке, за которой огромной высоты скалистая надменность служила словно за крепостью, защищающей вход к околицам Тавлинских. Широкий яр перерезал поперек эту надменность, по которому шла извилистая дорога в горы Тавлинские. После левой стороны яра в цепи гор видно было обрыв громадного размера скал, который торчит перпендикулярно, место так называемые «Воронцовские ворота», которыми в г. 1845 князь Воронцов вступил в Андию, о чем выше было сказано. Аулы Анди выглядят словно один большой поразбрасыванный аул по над яром по скалистым плато. Еще тогда носили они следы большого опустошения, сувенир 1845 года. Трудность в получении дерева к зданию была на препятствии восстановления. Aндийцы все почти работают выработкой по большому счету славных андийских (бурок и войлоков; являются они состоятельным людом, прячут много овец по части чем зарабатывают роль. Характера есть спокойного и весьма трудолюбивые. Изделия свои развозят по всем горам под властью Шамиля, которые остаются. К бою становятся под командой своего наиба, князя Заплат) азана. К одиночным экскурсиям и разбоям никогда не относятся. Наряд мужчин почти такой же сам как всех других горцев, но более приближенный кроем к чеченскому, чем тавлинского наряда. Происхождения должны монгольского быть, что доказывает состав выпуклых лиц и малых на zukos глаз szczególniej, которые вскрываются, у женщин. Роста есть среднего, телосложения достаточно сильной. Отличная речь от всех других диалектов горцев, śpiewająco-przeciągła. Дети и женщины щебечут как ласточки. Ленивые сдвиги словно обдуманное. Женщины, глядя на них сверху, кажутся как кормленное утку, или цапли, которые наклоняются, из ноги на ногу по сыпучему песку. Климат здесь обычно как в горах, здоровый, воздух, всегда свежий. Днем жара доходит до очень высокой степени. Вечера также и утра, весьма холодные по поводу соседства снежных гор, до каких почти яр прилегает. Моя работа в Андии превосходила мое силы и настроенные», правда что и обходит со мной было неплохим. Ношение воды, промывание шерсти, возит деревья* на ишаках, то, чтобы обрабатывать роль и слежка овец, вот были мои каждодневные трудоустройства. Наверху горы находится достаточно обширное озеро, которое обеспечивает холодную воду. У этого озера часто я находился со стадом черных баранов как вороное перо и кудрявых как мериносы, с длинной и мягкой шерстью. Овцы славного известны андийские есть в горах по поводу их прекрасной черной и кудрявой шерсти. Принадлежат к расе, называемой здесь калмыкской, который отмечается хвостами обложены жиром, известным здесь под названием «Kурдюк». Достаточно длинны и рослые, дорогой не так большое как овцы калмыкские, прятанные в стогах. Сверху Андийских представляются в целом величестве снежные вершины Тавлинских гор, от севера же тянется Чечня и Кумыкская плоскость. С юго-западной стороны, прикладывают Верхней горы Большой Чечни, все безлесные словно срезанное и поперерезаемое в разнообразных направлениях глубокими каменистыми ярами. Неподалеку от озера Андийского, находится на горах Верхней Чечни, другое называемое озеро Чаберлинское от чеченского аула Чаберли. Озеро то весьма выглядит живописным между тремя большими скалистыми горами в вид креста без верхней части, разлитое. Вода его весьма чистое кажутся с далека темно зефировым. Величина этого озера, достаточно значительная; оба плеча могут иметь по пару верст длины, не большая ширина же сверх пол версты. К трем плечам озера попадает вода не очень больших потоков с между выплывающих гор; но отлива воды не имеют никакого, откуда вносить следует, что оно имеет внутренняя комунникацию с приточной водой. Ординарная рыба в обоих озерах форель, кабана, как природа те озера окружающая. Татары рыб не ловят; русские только солдаты, которые находятся, в горах иногда позволяют себе. Я любил чрезвычайно находиться около Чаберлинского озера. Вода его для меня имела искушение. Бараны, развалившись по скалистым горам, удивительно отражались в диапозитиве озера, когда тем временем среди целой этой, воздух раздавался криками фазанов, и перепелов. Иногда снова мы путешествовали с по горам, развозя к разнообразным аулам бурки и войлоки. Трудное то чрезвычайно было для меня путешествие. Живописность видов, величественные горы, скал и обрывов не подлежатк описанию, каскада рек достаточно неоднократно широких между стенами гор с грохотом летят вниз, представляются словно сверхъестественные явления глазу, путешественника с над берегов плоских Вислы. Массы воды из высоты несколько сотен стоп в скалистые падающие русла, а грохотом своим что может уравниваться с бурями, какие же ужасные и вместе с тем прекрасно представляют виды! Здесь могущество творческой природы рисуется в целой своей величине и величии. Переходя по скалистым тропам, на которых едва какие следы жизни dostrzedz было можно, по над страшными безднами, глубины которых глаз не достигал, я цепенел из ужаса; но убеждение о моей духовной высоты над татарином, для которого то все слишком было обычным, не позволяло мне никогда себе отменять или представить наименьшую видимость опасения. Наше путешествие с целью сбыта товаров, бывала чаще всего под снежные горы к Лезгии, и на границы Дагестана. К Лезгии мы прибывали на пятый день по выходу из Андии. Лезгины, жестокий люд и между темным людом. Счастьем мой хозяин имел между ними своих «кунаков», то есть приятелей, у которых дома мы испытали гостеприимного принятия. Но за то в незнакомых местах с трудностью предпочитало получить кус хлеба, или какое сокрытие на ночной отдых. Лезгины есть сильного телосложения, роста, почти громадного, в сдвигах медленные но характер имеют okrótny и кабаны. Их наряд право ничем себя не отличает от нашего старопольского. В доме непрерывно зимой и летом носят огромное бараний жир по поводу холодов повевающих вечером, ночью и над утром. Дома, каменные из камней с плоскими из глины крышами, на которых они как крокодилы валяются, выгревают себя в более холодные дни на солнце. Комнаты их все курные, нечистые, но обширные. Во время зимней поры, совмещаются в них люди и животные. На средстве такой комнаты вместо дымохода оборудованный большой очаг без дымохода. Дым, который расходится, от него стелет себя вперед по земле, заполняет целую комнату; потом отверстием, сделанным в потолке в прямых над огнем, выходит наружу. Отсюда жители таких поживаний не могут чисто выглядеть, после целых дней, во время холода, просиживая около очага в тучах дыма. Женщины некоторые очень прекрасны, римских лиц весьма интересных черт, но чрезвычайно неряшливое. Шараварок не носят, одну рубашку из сукна носят целое лето, а другую из кожи через ряд зимы. У стариков нечистота рук чрезвычайно отвратительная. Правда, моются они пяти раз ежедневно перед каждой из пяти молитв, но сушат руки над дымом, потому что нет там обычая обтирания незнакомо им полотенцами, никогда не pozbywają себя грязи, которая каждый раз новыми кучами нарастает. Порою эти нечистоты лопают вместе с кожей под потайную и формируют нарывы и яры, похожие на тех, в которых сами эти жители живут. А также те на руках не лишены существ, которые живут, как и настоящее. Их посуды, кухонные деревянные миски и ложки никогда не моются и нужно доброго химика, чтобы исследовал, какие элементы их покрывают. Можно себе представить как смакуют кушанья рукой такой приготовленные хозяйки; но до чего же человек, вынужденный обстоятельствами, не привыкнет. Нравственность женщин, как у всех народов гор, большая и безукоризненная. Отсюда то наверное происходит, что деликатный украшающий стыд наше белоголовое им почти чужая. Здешние женщины за исключением невинных дев, садясь на земле, согласно обычая исподнего не носят, ничуть «не заботятся о том, которую себе предоставить позу, или как уложится их одежда. И в этом отношении жители гор не отличаются совсем между собой. Отважный лезгин к бою в крепости, или с за скалой, в экспедициях жестокие. Юноша первые идущие раз на добычу к Грузии, первую жертву своей srogośei мордует, отрезает руки, а принесши его домой, прибивает одни из молитвы на дверях мечети, а другую на дверях сакли своего отца и то есть для него обряд вступления в мир убийств и войны. Путешествия которое мы осуществляли в Дагестан через Таулия и Авария, также спаренными были для меня с большими трудностями, хоть уже я было привык к хождению по обрывистым скалам и по над безднами. Авария гористая сторона по над Sałukiem пока реки Кой-Су, который тянется, весьма живописна, и наипрекрасными горами разнообразящая. Земля, здесь плодотворная и старательно через жителей обработанная. Летом, когда хлеба уже созревают, целая Авария покажется покрытой наипрекраснейшим персидским ковром. Такая там есть романтика хлебов и другой растительности, которую рука трудолюбивого крестьянина увенчивает террассы гор к наивысшим почти их вершин. Awarja является наивысшей точкой среди цепи гор кавказских. Но горы ее по больше плоские части. Не редко однако на высоких скалах я встречал аулы в виде амфитеатра построенное, а вокруг себя разных сортов хлеба. Больше всего здесь обрабатываются пшеница, живут, jęezmień, редко где кукуруза,, просо, чечевица, конопля, а кое-где видеть квадраты земли льном покрытое. Сеют здесь разные сорта хлеба в соответствии с сортом земли; для того на малом даже сквозняке разнообразие посевов весьма бывает увлекательным. Неодинаково dzikszą фигура имеет Дагестан; полно здесь недоступных мест, скалистых обрывов и бездны. Земля ведь весьма плодородная, дорогой требует везде тяжелой и заботливой работе крестьянина. Местность над Сулаком, Кой-Су и Карай-Су чудесно красоты, величественная и живописная. Здесь все голые горы, безлесные, покрытые только кое-где зеленая цветастой оболочкой трав и разнообразной растительностью хлебов, и полевых цветов. Другие являются скалами разных цветов, верхушки которых возвышаются пока за облаками и только при чистой ясной погоде в полном бывают видимыми. Мне себя по проторенной drożynie вступать на верхушки наивысших гор, тогда когда все яры и перекорми те заполненными были густой массой туч, а образованные ясные верхушки солнцем и облитое, свежим воздухом. Плывущие облака между горами представляют прекрасный вид неизмеримых озер «В рамках скалистых гор, которые выскакивают сверх их поверхности. Похожее облако, гонимое ветрами в каньонах, огромными массами возвышаются вверх, клубятся и разбиваются о скалы, как волны моря, заливая целые пространства, среди которых высятся скалистые скелеты гор, словно среди моря, волнующегося. «В одном из таких путешествий слишком для меня обременительных, в которых, я был должен на собственных спинах по узким над обрывами идущим тропам переносить вес, где только наши животные, освобожденные от свертков, могли переходить, я заболел от напряжения и был оставлен в Таулии в ауле «Fioki» до времени моего там выздоровления, ожидая от моего хозяина заработной платой. Долго я не мог прийти к здоровью и мой хозяин, возвращаясь в Анди, весьма был недоволен, что не мог забрать меня между собой. Аулы в Таулии и везде в горах где нет лесов бывают каменными из камней, почти всегда на pochyłościach гор и представляют прекрасные виды амфитеатров. Тавлинцы и все горцы, что с большим трудом могут жизнь свою удержать, очень одаренные в искусстве, строительства, а каждое у них инструмент носит клеймо практического рассудка и простоты. Механизм, везде не сложный и недорогой, вызванная необходимостью и недостатком. Тавлины, сильный люд, рослый и прекрасного телосложения. Серьезные лица, высокие и широкие чела, большая голова, круглая, с лицом выпуклостями черепа. Медленный характер, но решительный. Говорят мало, но основательно и практически. Интересует в высокой степени. Потребности их ограниченное; о ином чем о своем существование представления не имеют. Отсюда промышленность их всегда на одной степени. Их главным занятием земледелие, но есть между ними отважные воины и мастера огнестрельного оружия, медных изделий, серебряных и других металлических. Сафьян тавлинки имеет первенство даже перед русским. Из-за нехватки пастбищ больших стад скота и овец не держат. Их кони малого роста, но удобное, выносливое, настроенное к бегу по скалистым горам и обрывам. Смело по скалистой тропе проходят перекормите, по над которыми едва человек шагает, если бы только не была смущаема рукой малоопытного всадника. Достойное есть поудивления и заслуживают удивительные здешние сады. В самых первых европейских городах ничего похожего видеть нельзя. На скалах, «а почве, которая часто» наносится рукой человека, присматриваемой бывает наибольшего растительность. Извечные валашские орехи растягивая свои плечи над ореховыми деревьями, укрывают тенью своих листов от курящих лучей солнце. Абрикосы, персики, груши, яблоки, черешни и многих других фруктовых деревьев, заполняют здешние сады, в наибольшем порядке и чистоте удерживаемое. Обычно обрамлены бывают одним общим валом вырытым, что «поразделяется только к домам дорожками, и сад к отдельному владельцу принадлежащая, но все одной почти величины и вида. Через канавы в такой сад, вода из рек, которая приводится, чистая и свежая, протекает в разном направлении каналами старательно из каменных плит, выложенных дорожек в садах ровные и чистые. Подпертые каменные террасы, обсаженные виноградом, персиками, или абрикосами. Вместилища и плотины для воды везде выполненные. Каждого утра, когда того требуется, вода каналами разводится по целому саду. Овощи сеют не много: репа, красная морковь как свекла, пастернак и другое местными огородниками бывают только присматриваемыми. Мечети здешних горцев достаточно красивые, всегда из камней старательно в плиты соответствующей величины и толщины, что кладется без извести, или другого цемента, однако так плотно и аккуратно, что по-видимому те камни однородную представляет массу. Внутренности мечетей всегда чистое. Полы свежей устланы душистой травой, и покрыты грубыми желтыми войлоками. В передней отдельной части мечети оборудованы к умыванию достаточно обширного из камней бассейн, полное свежее проплывающей воды. Фасад мечети и место внутри где становится мулла бывают украшены фрагментами из Корана резьбой на камнях. Других в конечном итоге украшений не видно. Своды опираются на каменных столбах, одинаковой величины, формы. Наряд Тавлинцев, похожий на лезгинский, только немного kosztowniejszy. Обшито чаще всего zdobna серебром. Шитые чепраки, разные восточные узоры. Chitały, то есть ботинки сафьянового męzkie, шитые бывают на буйволиной подошве с острыми засотренными вверх носами, на острых железных подковах. Более богатые носят на зиму войлочные ботинки поднимающиеся к коленям, похожие, в виде венгерских вышивка в узоры. Здешних горцев разница состояний, более видимая, чем между чеченцами. Здесь богатые и бедные, нищие бродяги. Более бедный с более богатым никогда не говорит на «ты». Рабства здесь нет в целых горах, и только военнопленные из чужих народов, удерживаемые как невольники к служениям. В основном грузины как трудолюбивый и выносливый люд. Жадность горцев на серебро и их скаредность известны. Татарин, приобретая денежную единицу редко любит расставаться с ним. Потребности свое старается заменой только собственных продуктов на чужое. Отсюда некоторые что большими владеют деньгами. Собранные рубли привыкли заключать в плетенки из мелких прутиков называемого сапетками и когда такая сапетка останется ненаполненная до верха, то пусть сам Магомет просит на рубль, а наверное ничего не получит. Татарин тем знает, что когда кому даст рубля, то уже этот другой раз там не вернется. Такие sapetki прячут в ямках которые копают в комнате под каменными плитами пола. Монета здесь курсирует русской серебряная, или золотая, и редко персидская, или грузинская. Медь не принимают, разве как материал к каким-то изделиям. Много есть медных посуд между горцами, как то больших тазов к мойке, кувшинов и кувшинчиков. Откуда эта медь здесь происходит, неизвестно, потому что шахт никаких не имеют. Каждое ремесло много здесь выдается. Каждый ремесленник («рот») гордится своим умением и от завистников прячет перед другими тайну своего искусства. Мужчины высоко сами себя ценят, женщина является второстепенным существом и небо только получит через мужа, верностью к нему и повиновением. Здешний горец никого не обманет, но и сам слишком осторожный, чтобы дал обмануться. Прежде чем оценит вещь которой удается по совет к другим и лишь уходит довольным, когда несколько оценивающих каждый отдельно согласятся придти к единому. Терять уважения на пустом разговоре считает грехом. Говорит мало, но тщательным образом и основательно. Наилучшие желания, изложенные в словах ни за что, считает. Поступок единый, как осуществление желание, для него высшее удовольствие. Прошеный на что, если и не отказывает, но не спешит с удовольствие работой. Долго и часто нужно возобновлять просьбу, прежде чем ее доделать, или совсем откажется. И то общее всем горцам. Горцы особенных и характерных забав не имеют. Молодые девушки иногда собираются в хоры и поют песни, всегда грустные и понурые, как скалы среди которых выросли. Лица женщин по больше милые и мягкие, иногда даже прекрасное, если их грабят банки грязи не покрывают. Проживает без дымоходов, отапливаемое чаще всего удобрением. Чистота, или nieochędostwo не везде в одинаковой степени. Живописная природы проживает старательный и опрятный люд. В понурых и скалистых ущельях, житель всегда грязный, понурый и неряшливый. Здешний люд умственно способный, интересный, прогресса однако в образовании больших не делает, потому что его потребности, слишком ограниченные. Достаточно ему чем попало утолить голод, а тело укрыть от жары и холода, тогда полностью довольный. Господствует однако между Taulińca rai некоторый вид элегантности. Одежда их потому что бывает часто достаточно богатая. Персидское или грузинское сукно, окаймляемое серебряным галлоном собственного очень прекрасного изделия. Защищай под серебром чернит*, прятанная gustownie, иногда очень утонченная, отважные кони. Владеют практической biegłość в строительстве и ведении воды на высокие горы. Каждое наивысшее место, где только проживают, освежают, проточной водой, которую искусственно там внедряют. Каждый почти более состоятельный тавлинец имеет часы и компас, которыми время и направление меридиана при ежедневных своих молитвах себе помечает. Есть между ними даже такие, что часы умеют удобно ремонтировать и почти каждый знает их механизм, умеет часы разобрать и сложить. Неизвестную вещь с интересом точно перевязывает, пока основательно не узнает. Солдаты из них весьма храбрые и выносливые, дорогой как все горцы воюют из засад и с при камнях. На врагов нападают и напирают массами, и горюет если в первом нападении не будут сдержанны. Добычей делятся добросовестно по равной части. Жадные грабежа при возможности бьются между собой о вещи часто ни без одной ценности и особенно при беспорядке и замешательстве. Убитых врагов обдирают догола, а порою тела павших русских, которые погребены, выкапывают, обнажают и ведут себя жестоко. Из аула Поршень, поскольку я пришел к здоровью, я отбыл путешествие обратно, тем именем я назвал понурую местность, застроенную на скалистых гор перед «Kai’a-Koj Su». С рассветом мы собрались в это путешествие с моим хозяином и начали спускаться с возвышенных гор Аварии, с удовольствием, заглядываясь на чудесные виды окрестных вершин обволакивает легкой голубизной свежего воздуха, от которых отраженные первые лучи невидимого еще солнца, удивительно ломались в верхних пространствах, предоставляя новую привлекательность и неописанную привлекательность целому назад картине. Раскрылся наконец перед нами аул Тилитль «Tilitli», опоясанный сильной крепостью перпендикулярных скал, удивительно отбивая от цветущих хлебов, обильно здесь обрабатываемых. Огромные массы скал и камней формировали его подножие, а их верхушки увенчанными были живым венком хлебов и полевых цветов в воздухе, словно флаконы духов в восточных романах описываемое. Слишком утруждающей была наша дорога, но ежеминутно занимал нас новый вид. Удивительные виды скал и обрывов, или бездонные зрением бездны, тревогой перенимали душу, или наполняли сердце отвагой. В половине гор, на которой теперь вступали поясница извилистой тропы, возвышается выступающая скала, которая высоко торчит, над безднами по правой и левой стороне, как ворота триумфальные, достигающая туч и острыми вершинами. Через эту скалу ведет неуверенная тропа. После острых камней нужно с целой осторожностью вступать на порог этих ворот, и горюет кого в этом разе обманет нога. В темных внутренностях бездны найдет могилу для разбитых костей своих. Tauliniec тавлинец смелой ногой, искоса на меня поглядывая рвался на скалу giętkiem swem телом, ślizgając по ней хватал рукой за зубчатые пороги, или полз по гладким степеням скалы, у верхушки какой образовалось отверстие вело выше и выше. За ним с тревожным сердцем я успевал вклеивая зрение в тропу, которая взламывалась, по камням. Вскоре наша работа благоприятным увенчанной была следствием. Оба счастливо мы стали у отверстия скалы, откуда новый занял нас вид. На наклонности плоскости, обширному и скалистому пространству, которое опирается о стенах обрывистой горы, чернело неизмеримое количество круглых katnieai, поразбрасыванных каждый отдельно, величины наивысших домов, формируя словно одну каменную массу, перерезаемую только ульями сам словно, построено Творцом. Подходя ближе очевидно эти массы оказались городом каменным «очень я rozległem. Громадные круглые глыбы камней, расточенные по твердому скалистому пространству, лежали как кучи пуль на площади боя. Многочисленные семейства горцев искали там убежища под небесами, кочуя около куч в направлении против бега солнца, к какому «gtiiem по за камнями искали охраны. Мое удивление было не малым, когда я увидел людей, которые так проживают под камнями, незнающих другого сокрытия как своды этих огромных масс, поразбрасыванных здесь так удивительно сверхчеловеческую какой-то силой. Люди, что здесь проживает, были то эмигранты богатых недавно «Cudakarskich» аулов, правительственные подчиненных русским, которая Шамиль свежо мечом и огнем опустошил за их благосклонность для России. Я не знаю какую фамилию этой местности. Я назвал ее ^Ретроградством». То название нравилось самим жителям и случилась позже повсеместную. На сколько верст ниже от горы, на которой построенный этот аул, проплывает с гласным глухим звуком река Kara-koj-su сцена со скалистым ложем. Мост через реку, основанный на скалах на сто лет, по крайней мере сажени над ее поверхностью доказывает как люди в нужде справляться, умеют. Хоть иногда я вымолвил эту, где к ней берега более доступны, в брод переходить можно, однако то не всегда есть возможно. Регулярном при поднятии воды от тающих снегов, когда сильный отросток воды огромные массы камней похищает, мост на такой реке стал необходимым для жителей, которые в этот раз справились очень ловко. На скалистых берегах из обеих сторон реки уложены деревянные чурбаны над поверхностью воды. На них уложен другой слой чурбанов, связав его с другой с помощью деревянных застежек, а концы выдвигают подальше сверх воды от первых. И так потом пока такие назревшие ковчеги с обоих сторон реки не взошли достаточно близко концами. Поэтично соединено оно между собой плетеную с висячим мостом, по которой можно хоть с большим опасением из одной на другую сторону переходить. Концы чурбанов отдыхающие на суше весом камней завалены к скале, чтобы могли поднимать на себе другие чурбаки лежащие слои на них.