Поморский флот и Понизовое казачество. Поймите Россию Россией

Э, да уже набрали и на 600 лет…

Два монголо – татарских ига?

Мне очевидно только одно: полное непонимание, недоумение, неграмотность авторов в отечественной истории на уровне глазомера, на уровне сопоставления масштабов. Перестаньте, говоря языком 6-классников 1960-х, натягивать гандон на глобус – начните воспринимать последний тем, чем он является – проекцией Земного Шара, который вы тщитесь уложить в размер европейской карманной линейки, даже не рулетки… Любопытно, как историческое наказывает за это, сводя крайности на один круг цирка-шапито: тот же Шашка-«почвенник/славянщик», покрутив носом вокруг «русского духа», в конце концов находит создателя русского флота в… голландце фон Бутлере – и чем же он отличается от вполне академического «западника» -д.и. н. С. Нефёдова, узревшего в опытах строительства регулярной русской армии царя Михаила Фёдоровича благожелательный перенос шведского опыта через посланного королём Густавом-Адольфом полковника А. Лесли?

На этом фоне действительно станет непостижимой тайной, почему ПЕРВЫЕ РУССКИЕ РЕГУЛЯРНЫЕ ПОЛКИ, Первомосковский и Бутырский, объявились при разделе в 1642 году московской вотчины князя Д.М.Стародубского-Пожарского, не оставившего наследников мужского пола; там, в его деревеньках, они и открылись (некоторые материалы у меня собрались – станется ли времени ввести их в оборот, если отвлекаться на «шашки»…)

Возвращаясь от историографических склок на уровень социологического обозрения ещё раз подчеркнём: ничего подобного феномену «низовой политической линии в государственной политике» всемирная история не знает: никаким фракциям и группам английского, французского, испанского, китайского, тюркских, монгольских государств, кроме как в форме разового мятежа-измены даже в голову не придёт. Все внешнеполитические устремления сословий и классов осуществлялись через машину государства – все новации-потуги обойдённых сводились к её захвату. Европейский максимум «внешнеполитического анархизма», конкистадоры-аутсайдеры, от Х..Кортеса до Р. Клайва были только орудиями таимой или не определившейся государственной воли, вполне сознательно придерживающимися рамок выделенных им границ – попытки преобразования спонтанно возникавших пиратских гнёзд 16—18 веков в нечто большее, в «государства-либерии» фантазирующих «джентлеменов удачи», предпринятых Миссоном, Эйвери, Бенёвским, Лаффитом, безнадёжно провалилось: русское казачество с «европейским лицом» не зацепилось нигде, впрочем, как и с «азиатским». «Коренные», «почвенные» выразители бандитско-низовой инициативы Европы и Азии, Гаукинсы, Граммоны, Морганы, Сюркуфы, Бары, Хайреддины хорошо знали своё место – заскочивших романтиков молниеносно выбивали – как Ингленда (ирония судьбы: он был ирландцем, фантазёром по национальности) … И уж точно, вождями гражданских войн против своих правительств они не становились, как то в России Иван Болотников, Степан Разин, Кондратий Булавин, Емельян Пугачёв, в чём, в частности, выражалась В ЦЕЛОМ НЕФЕОДАЛЬНАЯ ОСНОВА КАЗАЧЕСТВА – это и в голову не приходило Питеру Моргану и Рожеру Сюркуфу, через «бесклассовый бандитизм» только пробивавших себе путь в «приличное общество».

Т.о. феномен «низовой составляющей великорусской национальной политики» вполне зримо проявлялся и во внешней, уже по самому характеру особо «загосударствленной», политике Росссии, реализуя движение социума на новые земли в преимущественной форме «за землёй и волей», итоги которого феодальное государство могло подобрать только в относительной степени, ровно настолько, насколько его функции совпадали с интересами «малых сих» – и шире, глубже, в более скрытой и опосредованной форме уже собственно внутри инкорпорировавшего в свои границы итоги этого процесса государства, т.е. и во внутренней политике, положившей тот предел, далее которого классический феодализм переступить не мог, а европейский капитализм обращался в иные формы: американского, крестьянского, самовольного… вполне реальной, как те 4 Крестьянских войны, объединявших обе стороны низового политического потенциала в общий противогосударственный поток, оградивший 50% населения и 3/4 территории феодального государства от прямого феодального закрепощения.

Следует особо выделить, что и движение на новые земли, и противодействие огосударствленному феодальному прессингу вовлекало, включало, обращало в нарастающую целостность этническое разнотравье всего Трёхконтинентального Пространства от Днепра до Юкона, закономерно нараставшего вокруг великорусского ядра. И местечковые ненавистники России предельно остро это чувствовали, даже когда и не осознавали: как выразительна была ярость кошевого Костки Гордиенко, позвоночно ненавидевшего «Москалей», когда на Запорожской раде стали кричать «любо» призыву посланцев Кондратия Булавина поддержать «людей русских» против Москвы… Он был совершенно прав – в этом соединённом противостоянии рушился только русский феодализм и возрастал Русский Мир, если понимать под ним целостность трёх значений слова «МИР» в русском языке: Пространство, Общество, Согласие. Он был совершенно прав, что низовая политическая линия Великороссии необходимо втягивала, влекла за собой и наконец сплавляла В НЕРАЗДЕЛИМОЕ ЕДИНОЕ МНОГОЦВЕТИЕ МОРЯ ОТСТРАНЁННОСТЬ ЭТНИЧЕСКИХ РУЧЬЁВ, и это нечто иное, нежели численное или социальное преобладание, или растягивание рамок ведущего этноса на всех…

…Политика имеет своей исторически конкретные формы насилия (джентльменский набор государства по Ф. Энгельсу: армия, суд, тюрьма, полиция…), становится реальной только по наличию насильнического принудительного института и такой вполне обозрим – это, естественно, казачество в рамках своей демонстративно внешней явленности, и в них оно ничем не отличается от любой системы «феодальных свит», если бы оно не было одновременно и формой самоорганизации «переступивших через границу», необходимо всеобщей, т.к. она исходит от собрания индивидов, разорвавших со всякой внешней властью – у великороссов она состоялась и стала предельной формой всеобщего народовластия. И по её неповторимости во всемирной практике её следует выделить и этнически – как Великоросскую. Только в наличии этого института великорусское казачество сохраняло характер ядра «низовой линии в великорусской национальной политике»…

…В 1993—1998 годах, в рамках представления об историческом абсолютизме всех состоявшихся форм власти великорусского социума, самой интересной из которых являлось его прямое самодержавие, именно через самодержавие казачьего круга я входил в представление о неразделимом самодержавии иных, предшествующих или современных ему институтов волеизъявления и его осуществления массой, не имеющего ничего общего с какими-либо системами разделения властей, иного им всем, итогом чего стала программная работа «Парламентаризм, Советы и традиционные формы русского народовластия» – надо бы исправиться, Великорусского, т.к. они полностью разошлись с тем, что явила к итогу 18 века «руськая демократия» Запорожской Сечи… Увы, объявленная в 1999 году в МОЛОДОЙ ГВАРДИИ и даже набранная, она была снята за неделю до запуска номера главредом А. Кротовым – в памяти осталось, как отчаянно её отстаивал молодой симпатичный социолог Василенко (имени-отчества не помню). Идеи о Воле, сливающей в единую сталь Свободу и Насилие, о Самодержавии Социума на Единогласии Личностей оказались сверх Полномочных Лиц от Научно-Издательских собраний РФ; только в 2014 году в составе текста книги «Неопалимая купина» она была опубликована в ФРГ: немцы неплохо меня принимали на семинарах в ВШЭ в 2004—2005 гг., но вряд ли её поняли по отсутствию каких-либо аналогий с европейским социологическим материалом – в России она оказалась недоступной по запредельной цене (130—160$)…

…Но в рамках раскрывшегося представления сразу повелительно возникал другой столп низовой исторической практики, Северо-Русское Поморство в виде отходничества в Сибирь, Америку решительно переступавший через рамки этнографического местничества, так же упорно – и успешно – отмахивавшийся от наскоков феодального государства своим веслом, как казачество саблей… И актом заселения пустынь в земли на своём поморском праве обращал их в Великорусские провинции, уже в этом выступая фактором национальной политической воли.

Но как только оформляется это представление, немедленно возникает ряд теоретических и конкретно – исторических, уже узко дисциплинарных вопросов:

1.В каком отношении пребывают эти два инструмента «низовой политической воли» друг к другу? Возникли ли они независимо, разновременно, столь очевидно разведённые географически в обозримом историческом поле; разнородные друг к другу по своему очевидно разному приложению: поморы и поморский флот система социально – экономического уклада, некий «предкапитализм» – и военно-политическая машина казачества, немедленно деградирующая по утрате своего ориентира на перманентно – постоянную войну (это очень хорошо видел, например, Николай 1-й, отмечая закономерность падения боевых и социальных качеств Донского казачества после прекращения Наполеоновских войн)…

Истерическая реанимация «белогвардейщины» 1990—2000 годов, восходящая к парижским писаниям сотника Горланова, обратившего свою индивидуальную трагедию отвергнутого в тотальное русофобство и тиражируемые гг. Савельевыми и проч. – на памяти некая «дактаришка» из Воронежского университета, «филологически» выводившая запорожско-донское казачество из черкес, т.к. их часто звали «черкасами» т.е. лексиконом адыго-абхазской языковой принадлежности… вероятно, тюркско-татарское происхождение слово «казак» даме претило – при всей внешней дикости посылок имеет некоторую подоплёку: всё же не рисуется, не укладывается увесистый кряжистый Микула Селянинович, любящий кулачный бой «стенка на стенку», в обезвешенную белку, сыплющую стрелами, машущую сабелькой и выделывающий штуки на бешеном кавалерийском скаку.

Из пахарей в цирковые вольтижёры?

Ведь таким были и «на веки» нарисовались казаки из эпохи наполеоновских войн, «настоящие чёрти» в оценке самого Бонапарта, и в том виде залетевшие в сознание русского образованного общества, всегда не познающего, а «читающего» жизнь… И каким же открытием стало для английских офицеров Крымской войны, что казаки 1854 года средние наездники, отличные стрелки и подлинные змеи подколодные в ночных засадах и поисках – а казаки 15—17 веков?

Интеллигентская блажь разлетается вдребезги при обращении к подлинной истории казачества с момента его генезиса во внимании великорусской государственности. Выхваченные первыми, а потому записанные в «родоначальники», исторические казачьи вожди ВСЕ ВПЛЫВАЛИ в русскую историю, будь то волжский Ермак, донской Иван Кольцо, донско – днепровский Байда-Вишневецкий. Может, вчитаетесь, коли не умеете видеть и узнавать, многократно зафиксированные этнографические самооценки донских казаков 18 века: «казак живёт водой и травой» – дословно применимые ко всем прочим… ВДУМАЙТЕСЬ ХОТЯ БЫ ФИЛОЛОГИЧЕСКИ, почему все названия исторически состоявшихся казачеств привязаны к большим рекам (Запорожское, Донское, Терское, Яицкое,…вплоть до Уссурийского) – и Платон Зубов немало не сомневался, переводя запорожцев в КУБАНСКОЕ КАЗАЧЕСТВО… А и по восходящей – ведь было же в Российской империи ЧЕРНОМОРСКОЕ КАЗАЧЕСТВО, давшее знаменитых СТРЕЛКОВ-ПЛАСТУНОВ Крымской войны…

Но это уже ПРЯМО СВЯЗЫВАЕТ ПОМОРОВ И КАЗАКОВ, И В ВЫРАЗИТЕЛЬНОЙ СУБОРДИНИРОВАННОСТИ: не сабля открывала земли великие, весло выгребало саблю на простор её воли… Кроме прочего задаёт и этнографической ориентир – русский человек рыбку любит так, как её не любят украинцы и белорусы с салом и колбасой, Кавказ с шашлыком, Средняя Азия с пловом, Степь от Яика до Алтая с бешбармаком… – за рамками «застольного этнографизма» постулируется факт получения основной массы белка русским населением через рыбу от Киевской Руси до 1950-х годов (промышленное перекрытие Волжско-Камского бассейна каскадами ГЭС) всеми исследователями от Н. Костомарова, С. Максимова, Б. Грекова,… и вплоть до таких современных авторов, как И. Власова.

На Весле и Рыбе поднимался Вольный Человек, ВЕЛИКОРОСС.

А чтобы не звучало это голой патетикой напомню одно соучастное: повышенную рождаемость современных этнических шведов Аландских островов объясняют рыбным по преимуществу питанием – иностранцы 15-нач.20 веков особо выделяли повышенную рождаемость детей в русских семьях по сравнению с окружающими народами, как европейскими, так и азиатскими.

Но это сразу притягивает внимание к тем одиноко отстранённым островкам посреди окружающего их Феодально – Степного мира, которые как бы являются прообразом «казачеств» 15—17 веков: «новгородско» -камская «Вятка», вдруг разразившаяся корабельным погромом ВСЕХ ГОРОДСКИХ ЦЕНТРОВ ЗОЛОТОЙ ОРДЫ в 1360—70-х годах; неведомо-русские «бродники» 1087—1223 годов, столкнувших черепища Киевской Руси под монгольский молот; Олешье-Белобережье 9—12 веков, откуда прискакал на ссору с князем Владимиром Красно Солнышко в обличье Никиты Заолешанина достопамятный Илья Муромец… Типологическая и этнографическая увязка вполне очевидна и корректна, как ступени восхождения к исторически завершающему итогу казачеством, и коли станется времени выполнить обещание покойному Ивану Васильевичу Созину НАПИСАТЬ ИСТОРИЮ ВЕЛИКОРУССКОГО КАЗАЧЕСТВА И ЕГО ПРЕЛОМЛЕНИЯ В МЕХАНИЗМ РУССКОЙ РЕГУЛЯРНОЙ АРМИИ 1632—1874 ГОДОВ, я её разверну в достойной широте. Если станет времени – автору 71-й год…

…Но весло и рыба факторы интернациональные, и про то же низовье Днепра известно, что там пребывали в ранне – киевскую эпоху какие-то «чёрные булгары», отстранённо враждебные всему, что мелось вокруг по степи; извещавшие византийцев о собирающихся набегах и приютившие Святослава после поражения в Болгарии. Как это, конелюбивый гунн-кутригур совершил головоломный курбет: вдруг исполнившись злобы к уздечке и седлу возлюбил весло и лодку – но её ещё надо построить – и устремился в дали неведомые, негаданные по ладоням морей Чёрного, Азовского – но это же навигация, течения, ветры, звёзды… Вот почему-то нормальные «булгары» хана Омуртага соседятся в степи и в 8 веке… А не скрывшиеся ли это в плавнях с 4 века готы, что удержались в западном Крыму вплоть до 12-го как вполне рыболюбивые лодочники?

…Но в этом пункте надо остановиться, как выходящим за пределы этнологически заданной цели, пребывая в понимании, что этноним «рус/рос» пока, и только археологически, обозрим не глубже Славкинской культуры Поволжья 1—3 в., а доступные исторические известия появляются с 8—9 в., если не следовать методе гг. Абрашкина – Цветова – Богатырёва переписывать все новости от Шумер до Цезаря на Вольгу да Микулу…

Краткая записка о генезисе Великорусского

Казачества

Уже простое непредвзятое наблюдение со стороны над первыми появлениями казачества в историческом пространстве резко разводит его с живописной ярмарочной картинкой летящего на коне – огне с шашкой наголо ослепительного «русского гусара» – в историческое обозрение казаки явились верхом на челнах. Не только для поднаторевшего в теме историка, для начитанного любителя это давно, уже с трудов Броневского, Маркевича, Бантыш – Каменского, Тургенева, Висковатого, Веселаго, Эварницкого, исторических биографий знаменитых вождей казачества Ермака-Ермолая, Даниила Байды-Вишневецкого, Петра Сагайдачного, Ивана Каторжного, Богдана Хмеля, Степана Разина, Ивана Серко, Фрола Минаева, в полухудожественном ли изложении Костомарова или интенциях чистого искусства Сурикова – распирающий секрет полишинеля, разразившийся массами опровергающих публикаций по поводу спущенного сверху « Юбилея 300-летия создания Российского Флота» в 1996 году: изданий, из которых на памяти работы Рагунштейна и Скрицкого.

Вот занятно, знаменитый донской атаман Степан Тимофеевич Разин («…самое поэтическое лицо в русской истории…» – А.С.Пушкин) только один раз повстречался в исторической иконографии с казачьим атрибутом-конём, когда его везли на казнь – но все знают «расписные Стеньки Разина челны» если не по песне Садовникова, то по хрестоматийной картине В. Сурикова в Третьяковской галерее.

В 17-м веке русская феодальная государственность вполне отчётливо видела «водно-морскую составляющую» казачества, даже её примат в общем национальном раскладе боевых водных сил; всячески пыталась это переломить – обозримая военно-морская политика ВСЕХ РОМАНОВЫХ, от Михаила Фёдоровича до Петра Великого, имела среди прочих острую антиказачью направленность: скрутить речную вольницу «европейски образованным флотом»…Против кого строили свои флоты для Каспия руками голштинцев царь Михаил Фёдорович в 1630-х годах, и руками голландцев царь Алексей Михайлович в 1660-х? Против разбойников – но разбойники то были казаки: волжские, гребенские, яицкие, донские…

Но всё как-то не получалось, и когда вырастали национально значимые всеобщие задачи, приходилось взывать к национальному же казачьему опыту: или прямо, когда по малоспособности государева флота в русско-шведской войне 1656—1658 годов положение на море переломили истребованные с Дону патриархом Никоном казачьи судовые рати, ОДЕРЖАВШИЕ ПЕРВЫЕ ПОБЕДЫ НАД ШВЕДСКИМ ФЛОТОМ у Заячьего (иногда пишут Котлова) острова в устье Невы под началом стольника П. Потёмкина и на Нарвском взморье при осадной армии князя И. Хованского – это был стратегический прорыв: участь Нарвы была предрешена и князь Хованский многоречиво проклинал нагрянувшее Вильесарское перемирие и его творца, боярина Ордын-Нащокина, сорвавших русскую победоносную кампанию. А и не потому ли в 1670 году один из стругов Разинского каравана, шедшего Волгой на боярскую Москву, был забран чёрным камуфляжем – шептались: «…патриарший!…»

…Участь Азова в 1696 году решила победа донской судовой рати атамана Фрола Минаева, уничтожившего на взморье турецкие транспорты с продовольствием и боеприпасами для крепости – государев флот в битве не участвовал, т.к. не смог преодолеть барных отмелей на выходе Дона в море. Награда атамана была беспримерной, кроме ефимков, соболей и сукон петровым рескриптом при встрече кораблей русского государственного флота с атаманом отдавать ему первому салют даже в присутствии государя; кроме того атаману вручили «орлёную» оловянную кружку с указом, что владелец её пьёт во всех казённых кабаках бесплатно – она то его и сгубила…

…К 1710 году, обнаружив, что не в силах соперничать с мощным шведским линейным флотом Пётр переходит к казачьей тактике нападения на крупные корабли стаями лёгких гребных судов с разных направлений, только заменил (гонор! гонор!) струги галерами и скампвеями – и маялся потом, каким отдать предпочтение, венецианским, французским, греческим (назывались «турецкими») …Над вспомогательным флотом евромания царя не довлела, и самым лучшим и массовым признавался русский карбас. К 1714 году во флоте утвердилось ещё одно казачье правило – источник которого старательно не видят: на корабле кандальников нет, гребцами стали солдаты гвардейских полков. Как итог, сцепляясь в абордаже русская слабенькая скампвея выбрасывала на палубу вражеского фрегата не 50—80 солдат морской пехоты, а 200—250 (т.е. полный фрегатский экипаж), т.к. в атаку летели и гребцы, переменив вёсла на мушкеты… Вам понятно, почему 6 крупных кораблей шведов у Гангута были захвачены через час атаки 20-ю русскими скампвеями? 1800 шведов вместо по европейски полагаемых 1000—1600 русских абордировало 10 тысяч… Вот интересно, сколько бы продолжалась Северная война, если бы, не мудрствуя лукаво, обратились к наследству Ермака – Степана – Фрола году так в 1704 – прямые вторжения в Швецию РУССКИХ ГРЕБНЫХ ЭСКАДР, начавшиеся в 1719 году согнули гордых шведов за 2 года… Вот мнение прусского наблюдателя той поры, И.Г.Фокеродта: «Галеры оказали Петру 1-му самые великие и важные услуги в последнюю Шведскую войну, им одним обязан он благодарностью за столь славный, как и выгодный Ништадтский мир» к чему прицеплю методом монтажа цитат мнение английского историка М. Андерсона, который, соглашаясь с высокой оценкой галерного/т.е. казачьего/ флота, нелицеприятно отзывался о государевом корабельном «…нанёс малый действительный ущерб шведам. В течении войны он взял только один шведский линейный корабль… он не отвечал глубокой национальной потребности», которое так бесит г-на Богатырёва – исправив последнее предложение английского автора на текст: «он не отвечал узким потребностям конкретных решаемых задач, оказался мало применим к условиям балтийского военно-морского театра, демонстрировал неэффективность использования столь драгоценных в военное время средств, являясь в то же время глубоким заделом на будущее» я вполне с солидарен с английским коллегой – и пребываю в полном согласии с собранием адмиралов российской адмиралтейств-коллегии, до середины 18 века сохранявшим преобладание гребной флотилии в составе Балтийского флота, как наилучшего, дешёвого и быстро развёртываемого средства ведения активной борьбы с опорой на шхерные районы против любого корабельного флота неприятеля, особенно при его превосходстве… Дословно подтвердилось в Крымской войне 1854—1856 годов. Увы, 120-пушечные мастодонты Черноморского флота благородно умыли руки и нырнули на дно, предоставив армии в одиночестве расхлёбывать разведённую на морях кашу…

…А признанием казачьих «дубков», много хвалимых петровским адмиралом Корнелиусом Крейсом, явилось их «регулярное» испомещение в русском флоте под европейским названием «дубель-лодки» (спасибо г-ну Богатырёву)…

Но особая связь казачества именно с водой-флотом уже в первом приближении настраивает на предчувствие и восприятие его, как производного в целом от русского социума; как продолжение той традиции, в рамках которой славянин – росс обретался – вселялся на Великие Равнины Евразии по долинам рек; полагаемый как пахарь (от Татищева по днесь) по данных археологии с 1 в. н.э. – подозреваемый мной как «рыбак» присутствует в них с мезолита 14—12 т. д.н.э., даже на последующее «орание земли» перенося термины эпохи цивилизации речных заводей: «плуг» этимологически возникло от слова «плугаре»/создавать расходящиеся волны на глади воды; волновать (ак. О. Трубачёв) /. Вот уж к случаю, как тут не прослышать в «орании» не «обиход», а «по-ранение» земли, и не привязать к этому стоическую ненависть казачества к земледелию сверх рассудочного «за пахарем барин идёт»…

Ладно, ладно – «народная этимология».

Вполне объективно другое, уже С. Соловьёв отмечал, что центры древнерусских княжеств – земель привязаны к речным долинам, а их границы лежат на водоразделах. Но именно там, на опасном пограничье, «спорно – чейной» земле и оформляются районы зыбкого «молодецкого права», собирающие удальцов, которым при всяком ином тесно; именно там оформляется обычаем территория превентивно – постоянной войны, узаконенные «браниборы» западно-славянской практики, где умолкает всякое иное право, кроме меча и сердца – но русское казачество принципиально расходилось с социальным изгойничеством и отщепенчеством: оно следовало не туда, где замолкал социум, а устремлялось туда, куда он тянулся; только вчера «миром», сегодня «сами». В этом смысле оно никогда не разрывало с ним: в 1708 году казацкий беглец, атаман-мятежник Игнат Некрасов, принося присягу принявшему его турецкому султану, рубил евангелие и стрелял в православный крест – 240 лет казаки-«некрасовцы» сохраняют свою самоидентификацию «живущих Игнат-градом» на Кавказе, в Болгарии, Турции, вне адыгов, «братков», турок – в 1910-х—1960-х годах 8000 казаков-«некрасовцев» возвращаются в Россию, Императорскую ли, Советскую… В США и Канаду уехало 224 человека; в Турции осталась 1 семья…

Итак, оформляющееся эмпирическое правило «там, где речка и лодчёнка – ищи русскую избёнку», разумеется, очень грубое, – до строгости, удовлетворяющей геометра « три точки, не лежащие на одной прямой, задают одну и только одну плоскость» его ещё надо доказать – , но уже вполне объективное по отношению к звону в правом-левом ухе: Черкесы! – Татары!, Адыги! – Нет, Тюрки! … открывает уже поле для широких обобщений на всём обозримом пространстве древнерусской истории от Аскольда до Иоаннов.

Сначала поправим, уходили не столько те, которым «плохо», сколько те, которым «тесно»: вот жил в начале 17 века в граде Воронеже вполне благополучный посадский человек Тимофей, торговал и подторговывал, наживался – возрастал, начинал выходить в «гостей» – вдруг бросил всё, съехал на Дон, и завертелся в кровавой пурге морских и сухопутных походов, на челнах Ивана Каторжного, в бешеных кавалерийских лавах Михаила Татаринова, в багровом зареве русской Трои – Азовском сидении… По боевому прозвищу отца РАЗЯ завязался в станице Зимовейской род казаков Разиных: Иван, Степан… Крестным отцом второго стал сам знаменитый войсковой атаман Корнилий Яковлев, предводитель 4-х успешных морских походов 1657—1664-го годов…

Это принципиально отлично от Родового или Феодально-Статусного «изгойничества», жертвы которого ищут другого социума-гнезда или рвутся в отвергнувшее, в том же феодальном происке: «как бы мне на Руси князем сесть» – здесь налицо выбор образа жизни, реализующий то, что таится в подсознании социума не покидающей тенью. Спорадически вспышки чего – то подобного рождают балтийских «йомс-викингов», «пиратские либерталии», но как вспышки они и гаснут; выросшие на отрицании породивших их обществ, и отвергая их устремления, они только обманчивые эфемериды, цветы без семени.