Время

Время

Елена Крюкова

Дизайнер обложки Владимир Фуфачев

© Елена Крюкова, 2018

© Владимир Фуфачев, дизайн обложки, 2018

ISBN 978-5-4493-0961-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

ВРЕМЯ

фрески

Музыка бури и еле слышное биение сердца.

Страсть великой битвы и священное молчание.

Пространство и время разрубают судьбы, а ветер любви соединяет одинокие души.

Любовь навеки пламенна: с нею не страшен безмолвный холод веков.

Люди идут по земле, падают и поднимаются снова; люди хотят преодолеть краткость земной жизни. Победить время: полюбить его.

Новая книга стихотворений Елены Крюковой, построенная на контрастах трагедии и праздника, воли и тюрьмы, сражения и нежности, яростного крика и первозданной тишины, говорит нам об этой вечной и высокой попытке.

ПЛАМЕННЫЙ ПОТОК В ГРАНИТНОМ РУСЛЕ

Считается, что вещественные приметы любой эпохи постепенно уходят в небытие, а наиболее чистым и достоверным свидетельством времени остается поэзия. Ясные, суровые строки Елены Крюковой наверняка останутся потомкам. Это почти документ. Точный и безжалостный. Нежный и огненный. И одновременно – высокая поэзия. Неукрощенная стихия стиха течет пламенным потоком в гранитном русле правды.

Флаги винны, флаги красны – сколько крови пролито!..

Неужель снега напрасно кровушкою политы?..

Помню: стылый окоп. Тишь после взрыва.

И под каскою – лоб мыслит потный: живы…

Да, живой я, живой! И пою, и плачу,

И гармошки крик лихой за пазуху прячу!

И протезом об пол – стук! Деньги – в шапку?.. – в каску!..

Друг, налей, выпей, друг,

Да за эту пляску…

Неистребимая радость жизни в грубой красоте солдатской песни. Торжество!

Торжество русское, в лугах и горах рождённое, на медовухе настоянное, в грозу – на все времена! – воссиявшее.

Тексты Елены Крюковой – одновременно и летопись, и драма, и лирика, и опера, и народная песня, и многослойный, полифоничный хор. Сплетение приемов нескольких искусств здесь налицо. Эти тексты явно просят музыки; но даже если не найдется композитора, который положит на музыку эти напряженные, яркие и рельефные поэтические пласты, они все равно останутся звучащими – в сердцах читателей, покуда бьются сердца.

Ольга ТАИР

ФРЕСКА ПЕРВАЯ.

ЗВЕЗДНАЯ ПЛАЩАНИЦА

«Дайте себе обет, и сею великою жертвой

купите все, чего жаждете

и даже чего не ожидаете…»

Ф. М. Достоевский, «Братья Карамазовы»

ЦАРСТВО МЕРТВЫХ

Ни сна, ни отдыха душе, и ни куска, и ни угла…Я в Царстве Мертвых. Я уже реку теней переплыла.Еще по жилам кровь течет.Еще дышу, и ем, и пью.Но мертвых звезд тяжелый ходвнутри осветит грудь мою.И озарит: любви скелет.И выхватит из тьмы: ребро.Жила, живая, много лет.Да пламя выело нутро.Да Время выгрызло мне плоть.Да звезды выжгли соль очей.Я в Царстве Мертвых. Мой Господьраспят, разъят в ночи ночей —где я орала, кровь текла, где снега ткань, собачий вой…Где я любила и жила. Где ты любил меня – живой.

РАСПЯТИЕ

Господи! А Крест-то покореженный…Как из проволоки – тело рукокрылое…Так перед Тобой с душой стреноженнойЯ стою, полна рыдальной силою.Грязь пила – бездонными стаканами.Отмывалась – шаек в банях не было!..Господи, ну глянь очами пьяными —Помолюсь Тебе из прошлой небыли.Помолюсь отцу, над рюмкой вермута:«Сильных я люблю людей!..» – кричащему.Помолюсь возлюбленному первому —Мальчику сопливому, ледащему.Помолюсь возлюбленному сотому —Машинисту в том купе зашторенном,Что на блюде мед разрезал сотовый,Чьи ладони пахли «беломориной»…Обовью власами ноги, мытыеЛишь слезами, вдосталь исструенными:Пулею и миною убитого,Чохом и навеки погребенного…Господи! Сколь отпустил страдания!Я перед тобой – живая женщина.Наконец-то дождалась свидания.Наконец с Тобою я обвенчана.И, дрожа, – вот руки обвиваютсяВкруг доски, пропахшей кровью, солью ли…Как по-человечьи называетсяЭто чувство?! Страстью ли?! Любовью ли?!Буря – вся! И грудь моя вздымаетсяМорем, взбудораженным вулканами!…Так мужчины с нами обнимаются —С пьяными, слепыми, бездыханными,Над заваркой чайною – согбенными,За кефиром малышне – спешащими,С вымотанными ночными сменами,Занавески «Примою» коптящими,С нами, заревыми Магдалинами,Чьи загривки – жизнями нагружены!…И дрожу, прижавшись журавлиноюШеей – ко Твоим стопам натруженным.

«Ну, сбегай же с ума…»

Ну, сбегай же с ума.Это просто.Видишь, бьются в осколки – задарма —Лица и звезды.Полотенце ветра трет,Трясясь, отираетМне мокрые щеки     и кривой рот,И лоб – от края тоски до края…И нет ничего под Луной,За что я бы не заплатила.Спой надо мной,     священник больной,Без паникадила.

СХОЖДЕНИЕ С УМА

Снег – белый лис. Хвостом он замететИ век, и час, и год, уста мои и рот,И рода знак; испод; стежки и швыМорозных игл; костей; сухой травы.Я так проста. Пуста, как чан и кадь.Схожу во тьму. Мне нечего терять.Все пело. Все летело. Все ушлоВодой – в пески; нутро мне обожгло,А нет нутра.     Я – волос из хвостаЛисы-зимы. Святая простота.Мне надо только пить. И хлеб. И воздух – жить.Скамейку, где мне голову сложитьВокзальную ли, прачешную… – мирТакой простой, немой, из черных дыр.Навозник съел его и короед.Теперь насквозь мне слышен хор планет.Как бы рубаха ветхая моя —Пурга, слепая плева бытия:Метет, свистит… кудрит… кудесит… жжет…Пустые лица. Это мой народ.Пустые бочки тел, плечей, грудей и щек.Подковой – зубы, жгущие кусок.Одна грызня. Один удел: добыть,Пожрать, смолоть. Усы подъяв, завыть —Кровь с морды – кап – на полную Луну.Она пуста. Я в кулаке сомнуГазетою – ее. Я выброшу кольцоЕе – в сугроб. Я плюну ей в лицо.Куда ни гляну – пусто. Гардероб —Ни зипуна. В еловых лапах гробПустой. Кого хоронят днесь?!.. Вождя?!..На обшлагах – две запонки дождя.Пустые лица плакальщиков. ВойПустой – над непокрытой головой.Ни мысли в ней. Я плачу это. Я.Плач. Косы. Снег. Вот вся моя семья.Вот жизнь моя. Она, как вой, пуста,Долга, тяжка, грязна, грешна, свята.Она – одна. Я это сознаю.Прими ж с поклоном чашу ты мою,Скудельный тот, тот сирый алавастр,Куда – на дно – с консолей и пилястр —Вся штукатурка ссыпалась, века… —Пустой сосуд, легчайший, как рука;Его все били, били – не разби…Его верблюды клали на горбы,А как хлебал солдат из фляги той —Под пулеметом – сласть воды Святой!.. —Он полон был. Он лил, он извергалБагряный шар. Он воды изливалОколоплодные, что серебра светлей.Поил сосцами нищих и царей.А нынче – пуст. А нынче вся зимаСошла с ума. И я сошла с ума.Луна пустая – светит голова.В ночи я ни жива и ни мертва.И я встаю. И надеваю дрань.И выхожу – в ночную позднь и рань.И я иду. Эй, ты, любимый люд!Какие шапки носят?!.. – все сожгут.Какой ты, люд, стал пышный да цветной.Павлин ли, мандарин… – а вон с сумойКудлатый нищий, пьяный, дикий пес.И ты, мой люд, ему не вытрешь слез.Увешался мехами от ушейДо срама!.. страусят и лебедейНа бабские ты кички общипал,Ты, скотий кнут, ты, царь Сарданапал,Чем исковеркал ты язык родной?!..Не лапай. Я не буду ни женой,Ни подворотной халдушкой тебе.…А пот и соль сверкают на губе…Дай вытру… дай и слезки оботру…Я среди вас ступаю на ветруБосая, и глаза мои горят,И флагом во пурге горит наряд!И вся я – Аллилуия в ночи!Меня одну не сдюжат палачи!Больницы, ямы, тюрьмы не сгноят!Мой Царский ход! Мой выезд! Мой парад!Я победила вас – тем, что ярка.Что в поднебесье – мне лишь облакаСготовлены. Что я кидаю крикНад горами монет. Кидаю лик —В собранье рыл. Кидаю хлеб-кулакТебе, богач несчастный и бедняк,Тебе, посудомойка из чепка,Тебе, старик Матвей, тебе, Лука!Мой разум помрачен?! Всегда бывалВо мраке – свет. Всегда горел подвалПод черною тюрьмой. Всегда мерцалВо мраке – поцелуй: из всех зерцал.Темно. Слепа. Ступня по льду. ХруститХрящ жалкий, кость. Упала!     Бог проститТебя, кто мне подножку… под уздцы…Как надо лбом твоим горят зубцы!..Корона… Заметает снег ее…А я пуста… И в грязное бельеЗавернута, как с кашею горшок…Я – твой пустой стакан… на посошок…Возьми меня, потомок ты царей.Над головой воздень. Ударь. Разбей.Устала я лишь морды созерцать.Клешни да когти жать и целовать.Точить елей, лить мирро и виноНа торжников и курв – им все одно.Иду в ночи. Вот дом. Его стена,Как масло, режется звездами. СатанаТут пировал. Как по усам текло.Разбей меня. Я тусклое стекло.Да не ослепни: меж осколков – сверк! —Алмаз: Я ЧЕЛОВЕК. Я ЧЕЛОВЕК.

«Все на свете были мальчики и девочки…»

Все на свете были мальчики и девочки.Лишь одна я – кудлатая старуха.Все на свете пели песни и припевочки.Лишь одна я жужжала медной мухой.Анфилады и палаты, залы, зальчики…И халупы, и дощатые сараи…Все на свете были девочки и мальчики.Лишь одна я, старуха, умираю.Как умру – вот стану я собаченькой,Вот кощенкой стану я облезлой…Девки, девочки, пацанки, шлюхи… – мальчики… —Стану старым Ангелом над бездной.

ВСТРЕЧА МАРИИ С ЕЛИЗАВЕТОЙ

Навстречу друг другуДве женщины шли.Мария – во вьюге —Круглее Земли.И ЕлизаветаКругла, что копна…– Ох, Машка!.. Планета…– Ох, Лизка!.. Луна…Им вызвездил инейУ рта – лисий мех…– Ну, Машка!.. А скинешь?..– Ну, Лизка!.. – И смех…Мария погладитТоваркин живот:– Ну, ты не в накладе?..– Умножу народ!..И, тяжко брюхаты,Морозы вдохнут:– Хоша б не солдаты…– Мальцов – заберут!..И очи младыеСтруят слезный свет.– Ты плачешь, Мария?..– Нет, Лизонька… нет…На пальце сверкаетЗлатое кольцо.Из тьмы возникаетРодное лицо.И слезы МарииЛетят на живот —То снеги косые,Беззвучный полет,То ветры косые,Косые дожди…– Ты плачешь, Мария!..– Лизок… погоди…И так вынимаетТряпичный комок,И лик утираетСоленый платок!Худые рекламы.Да счастье – взаймы.О, мертвые срамуНе имут!.. А мы?!..А Елизавета —Вся шепот и всхлип:– Мой… тоже там где-то…Мой – без вести сгиб…

ПРОЩАНИЕ ЦАРИЦЫ АСТИС С ЦАРЕМ АРТАКСЕРКСОМ

Я нацеплю все побрякушки.Заставлю факелы зажечь.Под сводами черно и душно.И лишь бугрится, как горбушкихлебов, плоть оголенных плеч.Дворец молчит, медведь тяжелый.Я сплю. Я в слепоте веселой.Я вижу внутренность дворца,как зрит ребро живот свой голый,ресница видит тень лица.Я, Астис, нищая царица.Простимся. Кони у крыльца,верблюды… Надо помолиться…Парче с меня не ливнем литься —а чешуей, пером с крыласползать… Какая жизнь большая…Иконы в ней огнем горят.Пылает сурик: «Не святая!..»А голь и гиль, толпа курная,целует раму и оклад.Прощанье краской не напишешь.Уж лучше руку отрубить.Царица я, а ты не дышишь.Нельзя тебе меня любить.Ты царь, дворец твой в Сиракузах,царица я – дворец мой тут,в Эдеме. Золотые друзыснегов – на блюдах мне несут.Спознались мы в таких коронах,что лучше б – оземь! – на куски.Закат кинжальный, запаленный.Снега тяжки и высоки.Январь. Спят села воробьями,владенья смертные мои.Я – на ветру – в шубейке – пламя:зуб на губе, ладонь в крови.Так крепко ногти засадила,чтоб не кричать, как оторвутрабы от Артаксеркса – силой,на горб слона заволокут,накроют вышитой попоной,забьют в тимпаны, зазвонят…Коль ты вошел в родное лоно —ты не воротишься назад.И лошади храпят и бьются,горит на сбруях бирюза!Горят озер январских блюдца —мои безумные глаза!Не брызнут слезы на морозе,на пьяненьком колотуне.Царица не почиет в Бозе:истлеет в снеговом огне.И, под уздцы схватив животных,зверей, чьи сливины-зрачки,чьи спины – в адамантах потных,пахучих, – двинулись свободнов поля сияющей тоски!В поля, по тракту, где ракиты,как Магдалины, в буйстве кос —сухих ветвей; где вместо мытаза путь – солдат в земле, убитый,горошины медвежьих слез…И я зажму свой рот подковой,ничком качаясь на слоне.И стану снежною половой.И стану жемчугом в вине.И стану сохлой кулебякой.И грязью, что насытит гать.Я стану бешеной собакой.Я буду лаять и дрожать.Я буду выть в полях буранных,и с волком спутают меня.Прощай, мой царь, мой дьякон пьяный,мои баянные меха.Мои сугробные палаты.Мой чернобревенный чертог.И келья, где, гола, распята,я знала: мой со мною Бог.Слоны сторожко в снег ступают.Верблюды плачут и косят.Они бредут к воротам Рая,и все бубенчики гремят.И поезд мой, обоз мой царский,с атласом, сканью, барахлом —не стоит дуновенья ласки,одной несчастной, сирой ласки,льняной, тишайшей, ясной ласкив полях, где были мы вдвоем.

ПЕСНЯ МАРИНКИ. МЕЧ ГЭСЭРА

Синий меч, целую твой клинок.Слезы стынут – изморозью – вдоль…В дольнем мире каждый – одинок,Обоюдоострая – юдоль.Синий меч, купался ты в крови.Вытер тебя Гэсэр о траву.Звезды мне сложились в крик: живи.Я бураном выхрипну: живу.Я детей вагонных окрещуЖелезнодорожною водой.Я свечой вокзальной освещуЛик в хвощах мороза, молодой —Свой… – да полно, я ли это?!.. – я —Яркоглаза, брови мои – смоль,Свет зубов?!.. – изодрана скуфья,И по горностаю – дыры, моль…Короток сибирский век цариц —Всех путейщиц, всех обходчиц, всехКрепкоскулых, да в мазуте, лиц,Из которых брызжет лавой – смех!И заокеанский не длинней —Знахарш, ясновидиц, медсестер:Из ладоней бьют пучки огней —Ненароком подожгут костерЭшафотный: свой…     Глядися в меч!В синее зерцало боли, мглы… —Бездна там венчальных, тонких свеч,Радужно накрытые столы.За лимонным срезом, за вином,Кровью пахнущим, за снедью той —В кресле колчаковском, ледяном —Мы с тобой: смеющейся четой…Держишь на коленях ты меня,Малеванец, мой колдун-чалдон,Саскией сижу – снопом огня,Слышу под ребром я сердца звон,Сердца звон… – твое или мое?.. —Меч Гэсэра, разруби! – невмочь?!На веревке Снежное БельеВсе мотает Свадебная Ночь…Свадьба!.. Это Свадьба!..…это бред.Волосы седые ветер рвет.Меч, гляжусь в тебя. Мне триста лет.Кости мои – горы. Очи – лед.Время просвистело – знамо, как,Гэсэр-хан: как Тень Стрелы Отца.Сгреб косичку в смуглый ты кулакПод планетой желтого лица.Вон и Будда в темноте стоит.Плачет. Припаду к Его стопам.Он Христа учил. Он лазуритОдиноких глаз – швырнул степям.Ох, спасибо, меч-мороз, – в тебеУвидала я, кого люблю… —В ножнах ты, как я в своей судьбе.Прежде Бога горе не срублю.Выпрямлюсь. Целую окоем.Сын в земле. Созвездья над землей.Синий меч, да мы с тобой вдвоем —Режущий мне горло ветер мой.Обоюдоострый мой култук,Замахнись. Мгновенной будет боль.………..Не разнять мертво сцепленных рук,Обоюдоострая юдоль.

НА ТАЙНОЙ ВЕЧЕРЕ

Меня вы в грудь не толкайте.Я тихо приду сюда.На стол все миски поставьте.А вот вино и вода.А вот это пламя погашеноВ светильнике —     под скамьей…Какие лица. Как страшно.Давай, притворюсь немой.Здесь курят. Здесь соль кидаютЩепотью через плечо.Здесь плачут. Как здесь рыдают.Как любят здесь горячо.А вот и пирог на блюде,И свечки возожжены…Какие родные люди.И все умереть должны.Да все ли, Господи?!..     Все ли?!..«Да, все, блаженная. Все».И в круг за столом расселись.И брызги в моей косе.То – кто-то рядом заплакал.То – масло кипит в котле.То – дождь сквозь крышу закапал.Как больно жить на земле.Не слезы то и не масло, —То Царские жемчуга!Хозяйка – так скулы красны —Несет на шапке снега,Задохшись, входит с мороза,Хватает с вином пиалу…Мои распущены косы.Я – тут, на полу, в углу.Хлеб ножиком острым ранен.А в кружках горит вино.Дитя заводских окраин,Железное веретено,Гляжу на бутыль, горбушку,А может, и мне нальют…Тяну железную кружку —Пусть тайну мне выдают…Да нет. Не надо мне тайны.Пора отправляться в путь.От сердца и до окрайны —Худые ребра и грудь:Под теплой сирой тельняшкой,Собачьим полшубняком…Огрызком. Опоркой. Одяшкой.Огарком. Рыбой с душком.Товарняком. И флягой,Где чистый плещется спирт… —Порожняком, бедолагой,И печенью, что болит —Сожженной цингой печенкой,Барачной, полярной, той,Запястий пытальной крученкойДа кровью под голой пятой…Да, Тайная наша Вечеря!Да, пьет втихаря народ!Да, жжет в поминанье свечи,Заклеив ладонью рот!Да, так опрокинет стопку,Как в глотку забьет себе кляп,Как кинет в печь на растопкуНадгробных еловых лап!Да, войнами сыт по горлоИ революцьями тож,Втыкает в свой хлеб     позорный,Заржавелый, Каинов нож…А свечи горят, как в храме!А бабы, как на похоронах,Ревут, блажат меж гостями,Меж красной икрой на блинах!Вино красно. И вареньеКрасно. И судьба красна.Народ исчерпал терпенье,А жизнь у него одна.И бац – кулаком – о столешницу.И встанут из-за стола.И я, мышонок и грешница,Речей ваших пересмешница,Небес ваших тьма-кромешница,И я меж вами     была.

ПОГОРЕЛЬЦЫ

Тянет руку мне тельце… В шаль закутаю туго…Мы теперь погорельцы – мы сцепились друг с другом.Полыхало седельце крыши – дрожью по скатам…Мы теперь погорельцы – мы подобны солдатам.Ноздри мир выест гарью. Очи мир солью выест.Между злыми снегами наш возок – Царский выезд:Сундучишко распятый, узелишко дорожный…А куда нам, ребята?!.. – и сказать невозможно…Побредем по землище, где монетами плотют.Сядем в рубище нищем средь толпы – ты не против?.. —У дворца, где умельцы расписали колонныМатюгом… – погорельцы!.. Оборван-охламоны…Будем клянчить усердно, будем петь вам колядки.Ах, народ ты наш скверный, накидай без оглядкиНам в корзины-баулы всякой снеди пресладкой!..Ветер – рыбою снулой. Крестим лица украдкой.Нам землицы-земельцы уж не нюхать родимой.Мы теперь погорельцы. Мы – навеки и мимо.Не ори ты, младенец, ш-ш!.. – в зареванной шали…Помни: ты погорелец. В тебя звезды дышали.На излете причала, на пороге вокзалаПальцы жгла я свечами – я тебя пеленала.И просила дары я – хлебца, сальца кусочек!И молила: Мария, голодал Твой Сыночек…Этот голод великий, мы стрельцы-огнестрельцы…О Пречистая! Ликом наклонись: погорельцы!Стынь-страна – в пол-объятья,     чернь-страна – в масле дуло…Под каким ты проклятьем, породившись, уснула?!..На вокзальном пороге грудь даю ребятенку —Погорельские боги!.. – как немому котенку…Перевязана накрест волглой, вытертой шалью,Белка, беженка, выкрест, кормлю ляльку печалью…Кормлю мерзлою далью, кормлю близью угрюмой —Хоть бы корку подали, вы, жулье, толстосумы!Вы, проведшие кабель жирных дел под землею.Вы, звон денежных сабель сыпля над головоюВаших узников кротких, вороша головешки…О, подайте!.. – селедку иль горбушку, картошку…ТАМ – сгореть без прописки. Бог не взыщет по праху.ЗДЕСЬ – лакать нам из миски, утираться рубахой.Отвернулась от шали – кто-то выдохнул рядом…Повернулась: ох, зябко: злато, смирна и ладан.

УЛИЧНАЯ ЕЛЬ. НОВОГОДЬЕ

Черная, огрузлая, седая,Побрякушками, лампадками увешана,Как цыганка старая, гадаетСтарикам насупленным, среброзубым женщинам:– Дети ваши будут нюхать сладости,Грызть рожки медовые!..Будут жить они в любви и радости,Позабыв столетие бредовое…Машет ель руками черными.На мулаточке игрушки – сладкими клубниками.А ветра по площади просторныеМашут флагами над сморщенными ликами.Машут флагами – еще багряными!Отрывают жесть со крыш серебряных!..А пойдут из магазина пьяные —Выдохнут: «А ель-то… как царевна…»И заплачут пьяные, и выпьют из-за пазухи,И засунут снова под тулуп питье горячее:Их сынки – в земле сырой. Им – праздник памяти!Очи радугою слез горят, незрячие…Ах ты, ель, ты черная, дородная.Не маши ты им стеклярусом-подвесками.Впереди еще – беда народная.Впереди еще – жальба голодная.Дай напялить нам наряды новомодные,Прицепить ко шляпам слезы новогодние,Дай помыслить нам, что мы – клейменые! – свободные,Дай полакомитьсяПетушками детскими.

«Ну вот я вся – Мария Магдалина!..»

Ну вот я вся – Мария Магдалина!Я к вам бежала – через все века.И вот я на снегу лимоном стыну,А Галилея, Боже, далека.Ударят по щеке – подставь другую!..Не слабость это – сила!.. – на ветру.Всех, зревших на снегу меня – нагую,Под дых меня пинавших – соберу.Я соберу всех страждущих, голодныхПод тощее свое крыло,На кухню грязную, в угрюмый дом холодный,В то нутряное, дикое тепло.И будут есть и пить, отогреваясь,Кусать блины прогорклые мои.И буду я глядеть на них, живая,И плакать от большой любви.

УБИЙСТВО В КАБАКЕ

Ах, все пели и гуляли. Пели и гуляли.На лоскутном одеяле скатерти – стоялиРюмки с красным, рюмки с белым, черным и зеленым…И глядел мужик в просторы глазом запаленным.Рядом с ним сидела баба. Курочка, не ряба.На колени положила руки, костью слабы.Руки тонкие такие – крылышки цыплячьи…А гулянка пела – сила!.. – голосом собачьим…Пела посвистом и воем, щелком соловьиным…Нож мужик схватил угрюмый да – подруге – в спину!Ах, под левую лопатку, там, где жизни жила…Побледнела, захрипела: – Я тебя… любила…Вдарьте, старые гитары! Век, старик, послушай,Как во теле человечьем убивают душу!Пойте, гости, надрывая вянущие глотки!В окна прокричите! В двери! Вдоль по околотку!Прохрипите кровь и слезы в ожерельях дыма!..Наклонись, мужик, над милой, над своей любимой…Видишь, как дымок дымится – свежий пар – над раной…Ты убил ее, избавив от земных страданий.Ты убил ее любовью. Бог с тобой не сладит.Тебя к Божью изголовью – во тюрьму – посадят.Я все видела, бедняга. На запястьях жилы.Ты прости, мой бедолага, – песню я сложила.Все схватила цепким глазом, что ножа острее:Бахрому скатерки, рюмку, выгиб нежной шеи…Рыбью чешую сережек… золото цепочки…Платье, вышитое книзу крови жадной строчкой…Руки-корни, что сцепили смерти рукоятку…На губах моих я помню вкус кроваво-сладкий…Пойте, пейте сладко, гости! Под горячей кожей —О, всего лишь жилы, кости, хрупкие до дрожи…Где же ты, душа, ночуешь?!.. Где гнездишься, птица?!..Если кровью – захлебнуться… Если вдрызг – разбиться…Где же души всех убитых?! Всех живых, живущих?!..Где же души всех забытых?!.. В нежных, Райских кущах?!..Об одном теперь мечтаю: если не загину —Ты убей меня, мой Боже, так же – ножом в спину.

«Вы, звери мои и птицы!..»

Вы, звери мои и птицы!Вы, ягоды на лотке!Мне вами наесться,     напиться,Нажиться… – ножик в руке…Вечерняя вы свобода.У Солнца вы борода!Торчу посреди народа —Изюм     птичий глаз,          звезда…А люди… а злые люди…По морде – наискось – шрам…Кроши мою плоть на блюде —Синицам и снегирям!Кинь кости мои – собакам,Так воющим на Луну,Что я – булыжником в драке,Рубином в раке – сверкну.

ВАСИЛИЙ БЛАЖЕННЫЙ

Захару Прилепину

Напиться бы, ах,     напиться бы,Напиться бы – из горсти…В отрепьях иду столицею. Устала митру нести.Задохлась!.. – лимон с клубникою?!.. —     железо, ржу, чугуны —Тащить поклажей великою на бешеной пляске спины.Я выкряхтела роженочка – снежок, слежал и кровав.Я вынянчила ребеночка – седую славу из слав.Какие все нынче бедные! Все крючат пальцы: подай!..Все небо залижут бельмами!.. —     но всех не пропустят в Рай.А я?.. Наливаю силою кандальный, каленый взгляд.Как бы над моей могилою, в выси купола горят.Нет!.. – головы это! Яблоки! Вот дыня!.. А вот – лимон!..Горят последнею яростью всех свадеб и похорон.Пылают, вещие головы, – власы – серебро да медь,Чернеющие – от голода, глядящие – прямо в смерть!Шальные башки вы русские, – зачем да на вас – тюрбан?!..Зачем глаза, яшмы узкие, подбил мороз-хулиган?!..Вы срублены иль не срублены?!..…Ох, Васька Блаженный, – ты?!..Все умерли. Все отлюблены. Все спать легли под кресты.А ты, мой Блаженный Васенька —     босой – вдоль черных могил!Меня целовал! Мне варежки поярковые подарил!Бежишь голяком!.. – над воблою     смоленых ребер – крестаНаживка, блесна!.. Надолго ли Крестом я в тебя влита?!Сорви меня, сумасшедшенький!     Плюнь! Кинь во грязь! Растопчи!Узрят Второе Пришествие, кто с нами горел в ночи.Кто с нами беззубо скалился. Катился бревном во рвы.Кто распял. И кто – распялился в безумии синевы.А ты всех любил неистово. Молился за стыд и срам.Ступни в снегу твои выстыли. Я грошик тебе подам.Тугую, рыбой блеснувшую последнюю из монет.Бутыль, на груди уснувшую: там водки в помине нет.Там горло все пересохшее. Безлюбье и нищета.Лишь капля, на дне усопшая, – безвидна тьма и пуста.А день такой синеглазенький! У ног твоих, Васька, грязь!Дай, выпьем еще по разику —     смеясь, крестясь, матерясь —Еще один шкалик синего, презревшего торжество,Великого,     злого,          сильного               безумия                    твоего.

СЕВЕР. ЗВЕЗДЫ

Как белые кости, как пальцы скелета,Впиваются скалы в прибой.Здесь плечи земли лишь Сияньем согреты.Небесный – ночьми – блещет бой.Как я умирала, как я возрождалась —Лишь знает бессмертный мой Бог.Меня Он – людскую последнюю жалость —Над зимней пустыней возжег.Течет Плащаница над сизою тундрой.Бьют копья в грудину земли.Хрипеть уже – больно. Дышать уже – трудно.Все звезды в гортань мне втекли.И я, как гигантский тот Сириус колкий,Тот страшный, цветной осьминог,Вошла во предсердие мира – иголкой —Одна! Ибо всяк одинок.Все крови и кости в снегах пережжены.Затянуты все черепаМетельною бязью. Как древние жены,Я – пред Мирозданьем – слепа.Вот все мирозданье: меж Новой ЗемлеюПролив этот – Маточкин Шар,И в небе Медведица плачет со мною,Струя ослепительный жар…Да, звезды мы! Резкие – режем! – светила!Цветные мы сабли – наш взмах!Да, наша изникла великая силаВ бараках, раскопах, гробах!И вот над звериным свалявшимся боком,Над грязною шерстью земнойПылаем, сверкаем, зажженные Богом,В тюремной ночи ледяной!К нам – лица. К нам – руки.К нам – плачущи очи.Меж них, поводырь кораблю,Горю, древний Факел военной полночи,Копьем черный воздух колю.Не впишут в реестры. В анналы не впишут.Пылаю, стоцветный алмаз.Иссохли ладони. И ребра не дышат.Лишь воткнут пылающий ГлазГвоздем ослепительным – в небо над тундрой,Над морем Голгофским моим,Где плакал отец молчаливо и чудно,Глотая седеющий дымНа палубе кренистой, обледенелой,Где зелен, как яд, пьяный лед,Где я завещала в снега кинуть тело,Когда дух к Огням отойдет.