Призрак

– А нычки вы здесь искали?

Беата покачала головой.

– Почему? – поинтересовался Харри, хотя и понимал, что это глупый вопрос.

– Потому что нам, скорее всего, пришлось бы разгромить всю квартиру, чтобы найти что-то, не представляющее интереса для расследования этого дела, – терпеливо пояснила Беата. – Потому что мы должны грамотно распоряжаться нашими ограниченными ресурсами. И потому что мы собрали достаточно доказательств.

Харри кивнул. Каков вопрос, таков ответ.

– А что там с доказательствами?

– Мы думаем, что убийца стрелял с того места, где я сейчас стою. – У криминалистов не принято употреблять имена. Она вытянула руку перед собой. – С близкого расстояния. Меньше метра. Следы пороха вокруг и во входных отверстиях.

– Их несколько?

– Было два выстрела.

Она посмотрела на него извиняющимся взглядом, словно говоря, что она знает, о чем он думает: этот факт отнимает у защиты возможность утверждать, что выстрел был произведен случайно.

– Оба выстрела прямо в грудь.

Беата развела указательный и средний пальцы и приложила слева к своей блузке, как будто говорила с ним на языке глухонемых.

– Если и жертва, и убийца стояли в полный рост и убийца держал оружие обычным способом, расположение входного отверстия от первого выстрела свидетельствует о том, что рост убийцы метр восемьдесят – метр восемьдесят пять. Рост подозреваемого – метр восемьдесят три.

О господи. Он подумал о мальчишке, стоявшем у двери в комнате для свиданий. А ему казалось, что еще вчера, когда они играли и боролись, Олег едва доставал Харри до груди.

Беата прошла в кухню и указала на стену у залитой жиром плиты.

– Пули попали сюда и сюда, как ты видишь. Это подтверждает, что второй выстрел был произведен вскоре после первого, когда жертва начала падать. Первая пуля прошла сквозь легкое, вторая – через верхнюю часть груди и задела лопатку. Жертва…

– Густо Ханссен, – произнес Харри.

Беата остановилась. Посмотрела на него. Кивнула:

– Густо Ханссен умер не сразу. В луже крови были отпечатки, а на одежде – следы крови, подтверждающие, что после падения он двигался. Но недолго.

– Понятно. А что… – Харри провел рукой по лицу. Ему нужно было бы поспать несколько часов. – Что связывает Олега с этим убийством?

– Два человека позвонили в оперативный центр полиции без трех минут девять вечера и сказали, что слышали звук, похожий на выстрел, в одном из домов. Один живет на улице Мёллергата на другой стороне перекрестка, а второй – в доме напротив этого.

Харри, прищурившись, выглянул в серое от грязи окно, выходящее на улицу Хаусманна:

– Хороший слух у того, кто здесь, в центре, слышит, что происходит в доме напротив.

– Не забывай, был июль. Теплый вечер. Все окна распахнуты, многие уехали в отпуск, движения почти нет. Соседи, кстати, пытались заставить полицию прикрыть этот притон, так что они сообщали о малейшем шуме, можно так сказать. Дежурный оперативного центра попросил их сохранять спокойствие и приглядывать за домом до приезда патрульных машин. Он немедленно проинформировал дежурную бригаду из уголовного отдела. Две патрульные машины прибыли в двадцать минут десятого и заняли позиции в ожидании подкрепления.

– «Дельта»?

– Этим парням не требуется много времени, чтобы облачиться в шлемы и доспехи. Патрульные машины получили из оперативного центра информацию о том, что соседи видели, как из подъезда вышел парень и двинулся по направлению к Акерсельве. И двое патрульных направились к реке, а там обнаружили…

Она замолчала. Харри еле заметным кивком побудил ее продолжать.

– Обнаружили Олега. Он не сопротивлялся, был под таким кайфом, что едва ли понимал, что происходит. Мы нашли следы пороха на его правой руке и предплечье.

– Орудие преступления?

– Поскольку это необычный калибр, под патроны «малаков» девять на восемнадцать миллиметров, альтернатив не так много.

– Ну, «малаков» – любимое оружие организованной преступности бывших советских республик. Как и «Форт-двенадцать», которым пользуется украинская полиция. И еще кое-кто.

– Точно. Мы нашли на полу пустые гильзы со следами пороха. Порох в патронах «малакова» имеет особое соотношение селитры и серы, а еще они добавляют спирт, как в бессерный порох. Химический состав пороха на пустой гильзе и вокруг входного отверстия идентичен составу пороха, обнаруженному на руках Олега.

– Ммм. А само оружие?

– Не найдено. Наши люди и водолазы искали на берегу и в реке, но безрезультатно. Это не значит, что пистолет не там. Мусор, ил… ну, ты знаешь.

– Я знаю.

– По словам двоих из проживающих здесь, Олег показывал им пистолет и хвастался, что именно таким оружием пользуется русская мафия. Никто из этих двоих не разбирается в оружии, но после того, как им показали фотографии сотни разных пистолетов, оба они выбрали «одессу». А в нем, как тебе, конечно, известно, используется…

Харри кивнул. Патрон «малаков» девять на восемнадцать миллиметров. Кроме того, этот пистолет почти невозможно с чем-то спутать. Когда он впервые увидел «одессу», ему вспомнился старый футуристический пистолет, изображенный на обложке группы «Foo Fighters», одного из его многочисленных дисков, оставшихся у Ракели и Олега.

– И я так понимаю, что это очень надежные свидетели, у которых маленькие проблемы с наркотиками?

Беата не ответила. Ей и не надо было отвечать, Харри знал, что она знает, что он делает: хватается за соломинку.

– И еще: анализы крови и мочи Олега, – сказал Харри, одергивая рукава пиджака, как будто ему именно здесь и сейчас было важно, чтобы они не закатывались. – Что они показали?

– Действующие вещества «скрипки». Наркотическое опьянение, конечно, можно рассматривать как смягчающее обстоятельство.

– Ммм. Значит, ты полагаешь, что он был под кайфом, перед тем как застрелил Густо Ханссена. А как насчет мотива?

Беата посмотрела на Харри непонимающим взглядом:

– Мотива?

Он знал, о чем она думает: можно ли представить себе, что один наркоман убивает другого за что-нибудь, кроме наркотиков?

– Если Олег уже был под кайфом, зачем ему кого-то убивать? – спросил Харри. – Убийства из-за наркотиков, подобные этому, обычно происходят спонтанно: убийца в отчаянии, ему требуется доза или у него начинается ломка.

– Мотивами занимается твой отдел, – ответила Беата. – Я криминалист.

Харри перевел дух.

– Хорошо. Еще что-нибудь?

– Думаю, ты должен взглянуть на фотографии, – сказала Беата, открывая тонкую кожаную папку.

Харри взял пачку фотографий. Первое, что его поразило, – это красота Густо. Другого слова он подобрать не мог. Симпатичный, смазливый – все не то. Даже мертвый, с закрытыми глазами, в пропитанной кровью рубашке, Густо Ханссен обладал трудноопределимой, но очевидной красотой молодого Элвиса Пресли, такой тип внешности привлекает и женщин, и мужчин, как андрогинная красота богов, присущая всем религиям. Харри перебрал снимки. После первых общих планов фотограф снял лицо и пулевые отверстия.

– А это что? – спросил Харри, показывая на правую руку Густо на одной из фотографий.

– У него под ногтями была кровь. Мы взяли образцы, но, к сожалению, они были утрачены.

– Утрачены?

– Такое бывает, Харри.

– Только не в твоем отделе.

– Образец крови повредился по дороге в Институт судебной медицины, где должны были провести анализ ДНК. На самом деле мы не очень огорчились из-за этого. Кровь была довольно свежая, но настолько свернувшаяся, что она едва ли имела отношение к моменту убийства. А принимая во внимание, что жертва кололась, вероятнее всего это была его собственная кровь. Но…

– Но если нет, то всегда интересно знать, с кем он дрался в тот день. Посмотри на ботинки… – Он протянул Беате фотографию, на которой Густо был изображен в полный рост. – Разве это не «Альберто Фасциани»?

– Я и не подозревала, что ты так хорошо разбираешься в обуви, Харри.

– Один из моих гонконгских клиентов их производит.

– Клиент, вот как? Насколько мне известно, настоящие «Фасциани» производятся только в Италии.

Харри пожал плечами:

– Разницу заметить невозможно. Но если это «Альберто Фасциани», то ботинки как-то не очень подходят к остальной одежде. Похоже, что ее он получил в Армии спасения.

– Ботинки могут быть крадеными, – сказала Беата. – У Густо Ханссена была кличка Вор. Он славился тем, что воровал все, что попадало под руку, в том числе наркотики. Говорят, Густо украл в Швеции старую собаку, натренированную на поиск наркотиков, и использовал ее для поиска нычек.

– Может, он нашел нычку Олега, – сказал Харри. – Олег рассказывал что-нибудь на допросах?

– Молчит как рыба. Единственное, что сказал Олег, – это что все черно, что он даже не помнит, был ли в этой квартире.

– А может, его тут и не было.

– Мы нашли его ДНК, Харри. Волос, пот.

– Все ж таки он жил здесь и спал.

– На трупе, Харри.

Харри застыл, молча глядя перед собой. Беата подняла руку, возможно для того, чтобы положить ему на плечо, но передумала и опустила ее.

– Ты поговорил с ним?

Харри покачал головой:

– Он вышвырнул меня за дверь.

– Ему стыдно.

– Ну конечно.

– Серьезно. Он всегда брал с тебя пример. И он чувствует себя униженным, представая перед тобой в таком виде.

– Униженным? Я утирал слезы и дул на царапины этого мальчишки. Прогонял троллей и разрешал спать со светом.

– Того мальчишки больше нет, Харри. Нынешний Олег не хочет, чтобы ты ему помогал, он хочет быть похожим на тебя.

Харри топнул ногой, глядя в стену.

– С меня не стоит брать пример, Беата. Именно это он и понял.

– Харри…

– Пойдем сходим к реке?

Сергей стоял с опущенными руками перед зеркалом. Он отодвинул крепление и нажал на кнопку. Лезвие ножа вылетело наружу и заблестело на солнце. Это был красивый нож, сибирский пружинный нож, или просто железо, как называли его урки – представители сибирского криминального клана. Лучшее колющее оружие в мире. Длинная тонкая рукоятка с длинным тонким лезвием. По традиции человек получал такой нож в подарок от старшего преступника в семье, когда у него появлялись заслуги. Однако традиции отходили в прошлое, и теперь такие ножи покупали или крали либо же делали левые копии. Но этот нож он получил от дяди. По словам Андрея, пока Сергей не получил нож, тот лежал под матрацем у атамана. Сергей вспомнил легенду о том, что, если положить железо под матрац больному, оно впитает в себя боль и страдания, которые потом передаст тому, в кого вонзится. Это был один из мифов, так любимых урками, как и тот, что если кто-нибудь завладеет твоим железом, то на него повалятся несчастья вплоть до смерти. Старинные суеверия и романтика, время которых уходит. Но тем не менее Сергей принял подарок с большой, возможно даже, преувеличенной почтительностью. А почему бы и нет? Дяде он обязан всем. Это дядя вытащил его из неприятностей, в которые Сергей вляпался; это дядя выправил ему документы для переезда в Норвегию и даже приготовил для него место уборщика в аэропорту Осло. Работа хорошо оплачивалась, но получить ее было нетрудно: на такие работы норвежцев заманить непросто, они предпочитают жить на пособие. А те несколько маленьких сроков, которые Сергей получил в России, не стали проблемой: дядя позаботился о том, чтобы подчистить его биографию. Поэтому, принимая подарок, Сергей поцеловал синий перстень своего благодетеля. И он должен признать, что нож, который он держал в руке, был очень красивым, с темно-коричневой рукояткой из рога благородного оленя, инкрустированной православным крестом из слоновой кости.

Сергей сделал выпад бедром, как его учили, почувствовал равновесие, выбросил нож вперед и вверх. Выпустил и спрятал лезвие. Еще и еще раз. Быстро, но не до такой степени, чтобы длинное лезвие не успевало каждый раз спрятаться полностью.

Это следовало проделать с помощью ножа, потому что человек, которого предстояло убить Сергею, был полицейским. А когда убивают полицейского, убийцу ищут очень активно, поэтому надо было оставить как можно меньше следов. Пуля способна указать на места, оружие, людей. Порез от гладкого чистого ножа ничего не расскажет. Удар не обладает такой анонимностью, он может дать информацию о длине и форме лезвия, поэтому Андрей посоветовал не бить в сердце, а перерезать сонную артерию полицейского. Сергей никогда раньше никому не резал горло, как, впрочем, и не бил ножом в сердце, только однажды воткнул нож в бедро грузину, который не сделал им ничего плохого, а просто был грузином. Поэтому он решил потренироваться на чем-нибудь живом. У соседа-пакистанца было три кота, и каждое утро, когда Сергей входил в подъезд, в нос ему ударял запах кошачьей мочи.

Сергей опустил нож, склонил голову и посмотрел на свое отражение в зеркале. Он хорошо выглядел: тренированный, несущий угрозу, опасный, готовый. Как будто сошел с киноафиши. По его наколке будет понятно, что он убил полицейского.

Он остановится позади полицейского. Сделает шаг вперед. Левой рукой схватит его за волосы и откинет голову назад. Приставит острие ножа к его горлу с левой стороны, прорежет кожу и сделает разрез на горле в форме полумесяца. Вот так.

Сердце выбросит фонтан крови, три удара – и поток крови уменьшится. Мозг полицейского к тому времени уже умрет.

Сложить нож, опустить его в карман, уходить быстро, но не слишком, никому не глядя в глаза, в случае если там будут люди. Уйти и стать свободным.

Он шагнул назад. Снова выпрямился и сделал вдох. Визуализация. Выдох. Шаг вперед. Лезвие ножа блеснуло тускло и прекрасно, как дорогое украшение.

Глава 6

Беата и Харри вышли на улицу Хаусманна, повернули налево, обогнули дом и прошли через пожарище, где все еще валялись закопченные осколки стекла и обгоревшие кирпичи. За пожарищем находился заросший склон, ведущий к берегу реки. Харри отметил, что с задней стороны дома не было никаких дверей и, поскольку запасного выхода не имелось, с верхнего этажа вниз вела узкая пожарная лестница.

– Кто живет в соседней квартире на том же этаже? – спросил Харри.

– Никто, – ответила Беата. – Там пустые офисы. Помещения «Анархиста», маленького журнала…

– Знаю. Неплохой был журнальчик. Эти ребята теперь работают в отделах культуры крупных газет. А помещения были заперты?

– Взломаны. Наверняка долго простояли незапертыми.

Харри посмотрел на Беату, и она кивнула, подтверждая его невысказанное предположение: кто-то мог находиться в квартире Олега и незаметно выйти этим путем. Соломинка.

Они спустились к тропинке, идущей по берегу Акерсельвы. Харри убедился, что река не настолько широкая, чтобы мальчишка с хорошим замахом не сумел перебросить пистолет на другой берег.

– До тех пор, пока вы не найдете орудие убийства… – начал он.

– Обвинению не требуется пистолет, Харри.

Он кивнул. Следы пороха на руке. Свидетели, которым он показывал пистолет. ДНК на убитом.

Стоявшие у зеленой железной скамейки два белых парня в куртках на молниях посмотрели на них, разом кивнули и побрели прочь по тропинке, подволакивая ноги.

– Дилеры по-прежнему чуют в тебе полицейского, Харри.

– Ммм. Я думал, здесь только марокканцы толкают хэш.

– У них появились конкуренты. Косовские албанцы, сомалийцы, восточные европейцы. Беженцы, торгующие полным ассортиментом: спид, метамфетамин, экстези, морфин.

– Героин.

– Сомневаюсь. В Осло практически невозможно найти обычный героин. Здесь царит «скрипка», а ее можно достать только в районе Платы. Если, конечно, ты не захочешь съездить в Гётеборг или Копенгаген, где она тоже появилась в последнее время.

– Я то и дело слышу о «скрипке». А что это?

– Новый синтетический наркотик. От него не так захватывает дух, как от обычного героина, и поэтому от него реже случаются передозировки, хотя он и ломает жизни. Вызывает мгновенное привыкание: каждый, кто попробовал, хочет еще. Но он такой дорогой, что самые бедные не могут его себе позволить.

– И поэтому покупают другие наркотики?

– Это золотое дно.

– Куда ни ступи, что вперед, что назад[15].

Беата покачала головой:

– Все дело в борьбе против героина. И ее он выиграл.

– Бельман?

– Ты уже слышал?

– Хаген сказал, что он разгромил большинство героиновых банд.

– Пакистанских, да. И вьетнамских. Газета «Дагбладет» назвала его генералом Роммелем, после того как он разоблачил огромную североафриканскую сеть. И банду байкеров из Алнабру. Они все за решеткой.

– Байкеры? В мое время байкеры боялись героина, как чумы.

– «Лос Лобос». Подражатели «Ангелов ада». Мы думаем, они были одной из двух групп, торгующих «скрипкой». Но их взяли во время рейда в Алнабру. Видел бы ты ухмылку Бельмана в газетах. Он лично участвовал в этой операции.

– Пора делать добро?

Беата рассмеялась. Что ему еще в ней нравилось, так это то, что она достаточно хорошо разбиралась в кино и правильно реагировала, когда он цитировал не самые плохие реплики из не самых лучших фильмов. Харри предложил ей сигарету, но она отказалась. Он прикурил.

– Ммм. А как Бельману удалось то, чего и в малой доле не удавалось совершить наркоотделу за все те годы, что я провел в управлении?

– Я знаю, что ты его не любишь, но на самом деле он неплохой руководитель. В Крипосе его просто обожали, они до сих пор злятся на начальника полиции за то, что он перевел его к нам.

– Ммм… – Харри затянулся. Почувствовал, как кровь изголодалась по никотину. Никотин. Трехсложное слово, заканчивающееся на «-ин». – И кто же остался?

– В этом и заключается изьян. Истребляя вредителей, ты вмешиваешься в пищевую цепочку, и всегда существует вероятность того, что ты просто-напросто расчистил место для кого-нибудь другого. Более страшного, чем тот, кого ты истребил.

– На это что-нибудь указывает?

Беата пожала плечами.

– Внезапно мы перестали получать информацию с улиц. Информаторы ничего не знают. Или помалкивают. Разговоры ходят только о некоем человеке из Дубая, которого никто не видел и имени которого никто не знает, об этаком невидимом кукловоде. Мы замечаем, что идет торговля «скрипкой», но не можем отследить поставки. Дилеры, которых мы арестовываем, говорят, что купили ее у других дилеров своего уровня. Не вполне обычно, когда кто-то так хорошо заметает следы. Очевидно, что действует простая и очень профессиональная сеть, осуществляющая ввоз и распространение.

– Человек из Дубая. Таинственный и гениальный. Разве мы уже не слышали эту историю? Обычно он оказывается простой сволочью.

– На этот раз все иначе, Харри. В этом году в наркосреде произошел ряд убийств. Появилась жестокость, какой мы раньше не наблюдали. И все молчат. Двух вьетнамских пушеров обнаружили подвешенными за ноги к балке в квартире, где они торговали. Утопленными. На голове у каждого был плотно завязанный пластиковый пакет, наполненный водой.

– Это не арабский метод, а русский.

– Прости?

– Жертва подвешивается за ноги вниз головой, на голову ей надевают мешок, в котором проделаны дырки для дыхания. Потом на ступни жертвы начинают лить воду. Вода стекает по телу в мешок, и тот постепенно наполняется. Метод называется «Человек на Луне».

– Откуда ты это знаешь?

Харри пожал плечами:

– Был такой богатый киргизский мафиози по фамилии Бираев. В восьмидесятые годы он добыл оригинальные скафандры астронавтов «Аполлона-одиннадцать». Заплатил два миллиона долларов на черном рынке. Тех, кто пытался обмануть Бираева или не хотел возвращать ему долги, помещали в скафандр. И снимали на видео лицо несчастного, заливая в скафандр воду. А после этого отправляли фильм остальным должникам.

Харри выпустил вверх струйку дыма.

Беата смотрела на него, медленно покачивая головой.

– Чем же ты занимался в Гонконге, Харри?

– Ты уже спрашивала меня об этом по телефону.

– Но ты не ответил.

– Ага. Хаген сказал, что может дать мне другое дело вместо этого. Он говорил что-то об убитом агенте.

– Да, – откликнулась Беата, явно обрадовавшись тому, что они больше не разговаривают о деле Густо и об Олеге.

– Что там случилось?

– Молодой агент, внедренный в наркосреду. Его прибило к берегу в том месте, где крыша Оперного театра опускается к воде. Туристы, дети, все такое. Был большой шум.

– Застрелен?

– Утонул.

– А откуда вы знаете, что это было убийство?

– Никаких внешних повреждений. Сначала вообще казалось, что он случайно свалился в море, он ведь ошивался вокруг Оперы. Но потом Бьёрн Хольм проверил воду из его легких. Это совершенно точно была пресная вода. А в Осло-фьорде, как известно, вода соленая. Так что, скорее всего, кто-то скинул его в море, чтобы казалось, что там он и утонул.

– Так, – сказал Харри. – Раз он агент, он должен был бывать здесь, у реки. А в реке вода пресная, и она впадает в море около Оперы.

Беата улыбнулась.

– Здорово, что ты вернулся Харри. Бьёрн подумал об этом и сравнил бактерии и флору, содержание микроорганизмов и все прочее. Вода из легких слишком чистая для воды из Акерсельвы. Она прошла через фильтры для питьевой воды. Могу предположить, что он утонул в ванной. Или в пруду у очистных сооружений. Или…

Харри швырнул окурок на тропинку перед собой:

– В пластиковом мешке.

– Вот-вот.

– Человек из Дубая. Что вам о нем известно?

– Только то, что я рассказала тебе, Харри.

– Ты мне ничего не рассказывала.

– Именно.

Они остановились у моста Анкербруа. Харри посмотрел на часы.

– Опаздываешь куда-то? – спросила Беата.

– Нет, – ответил Харри. – Я сделал это, чтобы ты могла сказать, что ты куда-то опаздываешь, не испытывая вины передо мной.

Беата улыбнулась. «На самом деле она симпатичная, когда улыбается, – подумал Харри. – Странно, что у нее сейчас никого нет. А может, и есть». Она была одним из восьми контактов в его записной книжке, а он даже этого не знал о ней.

«Б» значит «Беата».

Х значит Халворсен, бывший коллега Харри и отец ребенка Беаты. Убит при исполнении. Но еще не стерт из записной книжки.

– Ты связывался с Ракелью? – спросила Беата.

Р. Харри стало интересно, не всплыло ли ее имя как ассоциация со словом «вина». Он отрицательно покачал головой. Беата ждала. Но ему нечего было добавить.

Они начали говорить одновременно:

– Наверное, тебе…

– На самом деле мне…

Она улыбнулась:

– …надо бежать.

– Конечно.

Харри посмотрел ей вслед.

Потом он уселся на скамейку и уставился на реку, на уток, неторопливо плавающих среди водоворотов.

Двое в куртках на молниях вернулись. Подошли к нему.

– Ты из «пять-ноль»?

На американском сленге так называют полицию, используя название популярного телесериала. Они почуяли Беату, а не его.

Харри покачал головой.

– Ищешь…

– Покоя, – ответил Харри. – Мира и покоя.

Он вынул из внутреннего кармана пиджака солнцезащитные очки «Прада». Они достались ему в подарок от владельца одного магазина на улице Кантон-роуд, который постоянно задерживал платежи, но считал, что с ним поступают по справедливости. Женская модель, но Харри было плевать, ему нравились эти очки.

– А кстати, – крикнул он им вслед, – у вас есть «скрипка»?

Один только фыркнул в ответ.

– В центре, – сказал второй, указывая назад.

– Где в центре?

– Спроси Ван Перси или Фабрегаса![16]

Их смех унесся в сторону джаз-клуба «Бло».

Харри откинулся назад, продолжая следить за удивительно эффективными движениями уток, благодаря которым они скользили по воде, как конькобежцы по черному льду.

Олег молчал. Обычно молчат виновные. Это их единственная привилегия и единственная разумная стратегия. Что дальше? Расследовать то, что уже раскрыто, отвечать на вопросы, на которые уже найдены адекватные ответы? Чего он достигнет? Обуздает правду, отрицая ее? Будучи следователем по раскрытию убийств, он не раз слышал, как родственники исполняют патетический припев: «Мой сын? Никогда в жизни!» Он знал, почему ему хочется заняться расследованием. Потому что единственное, что он умеет, – это расследовать. Единственное, чем он способен помочь. Он подобен домохозяйке, которая усердно готовит еду на поминки собственного сына, подобен музыканту, который берет с собой инструмент на похороны друга. Человеку необходимо что-то делать, чтобы рассеяться или утешиться.

Одна из уток поплыла прямо к нему, наверное в надежде получить хлеб. Не потому, что она в это верила, но потому, что это было возможно. Рассчитанный расход энергии против реальности награды. Надежда. Черный лед.

Харри резко выпрямился и достал из кармана ключи. Он только что вспомнил, зачем в тот раз купил навесной замок с ключом. Не себе. А конькобежцу. Олегу.

Глава 7

Полицейский Трульс Бернтсен немного поспорил с инспектором полицейского отдела аэропорта Осло. Бернтсен сказал: да, он знает, что аэропорт находится в округе Румерике и что он не имеет никакого отношения к задержанию. Но, будучи тайным агентом спецгруппы полиции, он какое-то время приглядывал за задержанным, а совсем недавно от своих источников узнал, что Турда Шульца взяли с наркотиками. Трульс продемонстрировал удостоверение, в котором было написано, что он является сотрудником полиции третьего уровня допуска, членом группы специальных операций отдела по борьбе с организованной преступностью Полицейского управления Осло. Инспектор пожал плечами и, не произнеся больше ни слова, отвел его в одну из трех камер предварительного заключения.