Васька лежал на траве, смотрел на высоко плывущие облака и размышлял. О многом думалось ему. Вот, например, смог ли бы он выжить на природе. Один. Без помощи взрослых.

Васька представил себя сильным и взрослым, представил как он воюет на фронте вместе с отцом, как они вместе идут в бой, как самолет отца прошивает вражеский снаряд, и как Васька спасает его, вытаскивая с немецкой стороны через линию фронта… Потом вместе с отцом возвращаются они в родной дом на берегу полноводной реки, умываются вместе, фыркая под умывальником, и как мама подает им большое махровое полотенце. А рядом с мамой… В этом месте сердце Васькино наполнилось щемящей радостью…

Рядом с мамой была она – Васькина невысказанная любовь – девочка Лариса с распахнутыми небесной голубизны глазами, тяжелой русой косой до пояса и ласковым мягким голосом… Она жила с Васькой в этом детдоме, они вместе ходили в школу, вместе сидели за обеденным столом, вместе работали на огороде…

Когда она проходила мимо, Васькино сердечко замирало в сладостной истоме, и казалось Ваське, что ради ее, ради этой воздушной, неземной девочки, он готов совершить самый отчаянный, самый безрассудный поступок вплоть до самопожертвования.

Но об этом не знал никто, тем более сама девочка Лариса. Признаться в любви было выше Васькиных сил. Но однажды стояли они рядом на школьной линейке, и нечаянно руки их коснулись. Ваську словно пронзило всего электрическим током. Но он не убрал руку. Не убрала и Лариса. Больше того, пальцы их сплелись и согрелись общим теплом.

Все линейку простояли они рука в руку, словно бы слившись воедино. Васька был на седьмом небе от счастья. Но вот слова у Васьки застревали в горле, когда он пытался поговорить с Ларисой. Так и жил он в своих сладостных мучениях невысказанных чувств. И лишь один человек знал о Васькиных страданиях, и этого человека Васька ждал сегодня у своего костра.

…На угоре в детском доме началось движение, зазвенели голоса и утренний прохладный воздух наполнился энергичными чудными звуками трофейного немецкого аккордеона. Это играл Виктор Акимович и, вторя голосу аккордеона, пел весь их детдом:

«Ну-ка солнце ярче брызни, Золотыми лучами обжигай! Эй, товарищ, больше жизни! Поспевай, не задерживай, шагай»

Песня звучала согласно и дружно. Васька тоже не удержался, вскочил и принялся маршировать, подхватив песню, которую пели его друзья:

«Что бы тело и душа, Были молоды, были молоды! Ты не бойся ни жары и ни холода! Закаляйся, как сталь!»

Козы, овцы, телята и коровы, пасшиеся на лугу, бросили есть траву и недоуменно уставились на своего командира, весело марширующего на лугу и поющего задорную песню. Они тоже, может быть, подхватили бы ее, если бы умели говорить и петь. А с угора катилось дружно:

«Физкультура ура и будь здоров! Когда настанет час бить врагов, Со всех сторон ты их отбивай! Левый край, правый край! Не зевай!»

Скоро зарядка кончилась, дети ушли с улицы, а Васька приложив козырьком руку ко лбу стал выглядывать: не бежит ли кто в его сторону от детского дома. И верно, с угора к реке в припрыжку бежал мальчишка, направляясь в их сторону.

– Колька! Покачев! Я тут! Беги сюда скорее! – Васька радостно запрыгал и замахал призывно руками.

Колька Покачев – ровесник Васькин. Только росточком поменьше, волосы потемнее, глаза с прищуром… Мальчишки, подхватив Васькину котомку, припустили бегом, только засверкали пятки, туда, где к высокому берегу реки подступали густые заросли ивняка.

Васька первым скатился по откосу к реке. Прямо над ним темнел в песчаном берегу вход в землянку, прикрытый спускающимися ветками ивняка, так, что постороннему вряд ли можно было отыскать эту ребячью ухоронку.

Отодвинув ветки, ребята проникли внутрь просторной землянки. Если стоять в ней надо было согнувшись, то сидеть и лежать было хорошо и свободно. Стены и потолок были зашиты разнокалиберными досками. По бокам землянки были сделаны лавки и стол, у входа стояла прогоревшая в нескольких местах, но все еще пригодная к делу железная печь буржуйка, должно быть выброшенная рыбаками с катера. Ребята зажгли лучину и уселись на лавки.

Дел в мальчишеском хозяйстве не переделать.

Коля извлек из-под лавки вышитый зеленой каймой кожаный мешок, перетянутый сыромятной кожей, развязал его. Родовой бубен был в его мешке сверху. Коля поднял его над головой, ударил в тугую кожу рукой. Бубен отозвался, но голос его был глухим и неясным.

– Однако отсырел! Вот когда этот бубен согреет женщина в красном халате, тогда он заговорит. Шаман с бубном любую хворь из человека выгонит. Я сам видел.

– Женщина? В красном халате? —Удивился Васька, непроизвольно оглядываясь.

– Так у нас огонь называется. Он живой. К нему надо бережно, уважительно относится, иначе может беда случиться. – Отвечал Покачев.

Бубен лег на стол. Вслед за ним из мешка появился на свет охотничий вогульский нож в кожаных ножнах. Коля вытащил сверкнувшую в неверном свете лучины сталь и вздохнул глубоко. – Этот нож из поколения в поколение передается. Теперь он мой, а я его своему сыну должен передать. Этот нож во всем помощник. И на охоте, и на рыбалке, и в хозяйстве. Но им нельзя пролить кровь другого человека.

– Даже если другой человек хочет тебя убить? – Васька был поражен. – Даже если это Гитлер?

Покачев задумался.

– У нас нет между людьми вражды. У нас всего всем хватает: и земли, и тайги, и оленей. И рыбы в озерах, и муксуна в реках… Надо помогать друг другу, зачем убивать? Так всегда в нашем роду Щуки делалось.

Теперь Васька был озадачен словами друга. Если бы все любили друг друга, помогали, друг другу, то откуда же тогда взялась бы смертельная вражда? Тогда бы не было ни Гитлера, ни Муссолини, тогда бы отцу Васькиному в страшном бою не пришлось бы сложить голову за Родину, за Ваську и маму его, за миллионы таких вот детей, которые сами не в силах себя защитить…

Может быть, вогулы какой-то совершенно другой народ. Не такой, как все?

– Так что же, получается, если ваш род произошел от Щуки, так ваши предки из озера что ли вышли? – Спросил обескураженный Васька. – Мы же проходили в школе, что все люди от обезьян произошли.

– Так мне дедушка говорил. Мы много, много лет, этого уже никто и не помнит, живем, на берегу своего родового озера. Он говорил, что щука нашему роду жизнь дает.

– А разве не олень? – Удивился Васька. – Вогулов всегда с оленями изображают. Да еще с собаками.

– Одни рода от горностая произошли, другие от оленя, третьи от куропатки. Наш – от щуки. А вот ты когда-нибудь наш хлеб пробовал?

– Эка невидаль, хлеб, он хлеб и есть.

– Не, Васька, Наш хлеб особенный. Он из щучьей икры делается. Я тебя как-нибудь по весне таким хлебом угощу. И щукой нашего приготовления. У нас ведь все без соли готовится.

– Без соли? Без соли невкусно.– Усомнился Васька.

– А вот увидишь! – Возразил горячо Колька. – Пальчики оближешь! Он вытряхнул содержимое мешка на стол.

Тут были в основном рыбацкие снасти: лески, крючки, поплавки, поводки.

– Ты меня ухой угостил, я тебя угощу щукой. Я видел, здесь в устье ручья щука мелочь гоняет. Сейчас только снасть сделаю.

Коля принялся терпеливо привязывать к лесам поводки и крючки.

– Я Васька все равно вернусь к себе на озеро. Мне сон был, что надо на озеро возвращаться. Родственники ждут. Они пришли на озеро, а там никого. Говорят, ты Николай, главный теперь в роде Щуки, тебе за озеро ответ держать.

Вот только припасы соберу и пойду. Сначала на лодке поплыву, потом тайгой пойду. Нельзя, чтобы наше озеро осталось без хозяина. Я чум поставлю, олешек заведу, собак. Потом женюсь, детей стану растить… Хочешь пойдем со мной! Два чума рядом будет. Вместе станем рыбу ловить, куницу добывать, соболя… Тебе жену высватаем, – совсем, как взрослый заговорил маленький Покачев.

– Мне, Коля, навсегда нельзя. Я маму жду. – Удрученно отвечал Васька, опустив русую головушку. – И еще почему, ты знаешь!

– Я тебя понимаю, тебе насовсем нельзя. Но ты ко мне будешь приезжать в гости!

– На оленях, – оживился Васька. – Или на собаках.

– Я тебя на собачьей упряжке приеду встречать.

– А как ты узнаешь, что я еду? Ведь в стойбище почты нет, Кто телеграмму доставит?

– К тому времени у нас будут рации. Я видел у геологов. В такую черную трубочку говоришь, а слышно за сто километров…

Теперь Васька вытащил из-под своей лавки деревянную шкатулку. Здесь хранилось самое сокровенное его достояние. Фотокарточка отца с фронта. Васькин отец. Высокий, плечистый в кожаной летной куртке, кожаном шлеме с летными очками и планшетом в руках. Глаза с веселым прищуром. Знакомые ямочки на щеках. На обратной стороне надпись: «Моим дорогим и любимым: сыну Ваське и жене Надюше. Вернусь с Победой!»

На другой фотокарточке они были сняты все вместе: Васька в валенках с блестящими калошами, матросском костюмчике сидел на руках у отца и рядом мама – коса короной, глаза лучатся счастьем и теплом. Здесь было несколько писем отца с фронта и письмо мамы с казенным фиолетовым штампом «Проверено цензурой» Васька развернул последнее: «Здравствуй дорогой сыночек! Верю, что ты у меня сильный и самостоятельный мальчик, что ты достойно перенесешь эту вынужденную разлуку.

Я верю, что справедливость восторжествует, и скоро мы будем вместе. Главное в нашей жизни, милый Васенька, не утратить веру в добро и справедливость. Ради этого наш папа, как и миллионы других отцов, сложил свою голову на этой жестокой войне…

Учись лучше, будь твердым и смелым и не бойся смотреть правде в глаза…» Васькина мама жили с отцом всего каких-то три года. Но каких! Это время было для них счастливым, определившим всю дальнейшую судьбу.

Надежда Петровна Уралова пронесла любовь к своему мужу через всю жизнь и всю жизнь хранила верность ему. В последнее время она работала заведующей детским садом поселка лесопромышленников. Она по-прежнему была стройна и красива, и многие мужчины подолгу останавливали на ней взгляды.

Васька видел, что к ним в дом не раз приходил человек в полувоенной форме с недобрыми вороватыми глазами. Мальчишка слышал, что они о чем-то напряженно разговаривают с мамой в прихожей, и каждый раз этот недобрый мужчина уходил раздосадованный, громко хлопая дверями.

Однажды летом они выехали вместе со всем детским садом на дачу. Место было прекрасное: река, сосновый бор с целительным воздухом, парное молоко прямо с фермы. Детишки хорошели на глазах. И тут произошла досадная история. Некоторых ребятишек, видимо от перемены питания, пронесло.

День два поили их рисовым отваром, и напасть эта отступила. Что тут скажешь? Дело-то обычное. Однако не все так думали. Поздно вечером к воротам лагеря приехала машина «черный ворон» и Васькину мать увели хмурые люди в черных плащах.

Васька даже не успел сказать ей слова. А потом всю ночь в кабинете Надежды Ураловой был обыск. Искали, как прошел слух, отраву, с помощью которой враг народа Уралова пыталась отравить пролетарских детей.

Вот уже год живет Васька в Погореловском детском доме, веря и надеясь на скорую встречу с мамой. А ее все нет и нет.

…Васька бережно уложил на дно коробки письма, достал со дна ее чистый тетрадный лист, деревянную ручку с пером и чернильницу непроливайку, переменил лучину и задумался. «Надо быть твердым и смелым», надо защищать маму, надо отстаивать справедливость. Но как? Он прикусил от старания язык и вывел на листе первую строчку:

«Дорогой товарищ Сталин! Пишет Вам пионер Василий Уралов.»

Дальше пошло легче.

«Я живу сейчас в Погореловском детском доме, мы живем хорошо, но я сильно скучаю, потому что мою маму Уралову Надежду Петровну забрали в тюрьму, потому что она хотела отравить детей. Товарищ Сталин! Я даю вам честное пионерское слово, что это неправда. Просто ребята наелись зеленых ягод и запоносили. Я им не давал ягоды есть, но разве за всеми уследишь. Моя мама самая добрая и самая лучшая. Во время войны она едва не умерла с голода, потому что делила свой паек с детьми, которых привезли в Сибирь из блокадного Ленинграда. Пожалуйста, помогите мне, товарищ Сталин, добиться правды и вернуть домой маму. Василий Уралов, пионер.» Васька свернул листок в двое, заложил его в конверт, на котором четко вывел адрес: «Москва. Кремль. Товарищу Сталину».

Васька достал второй лист и собравшись с духом написал: «Погореловский детский дом. Ларисе Жарковой.»

Как не хватает Ваське сейчас смелости хотя бы на бумаге рассказать о том, как влечет его к этой девочке. Как начинает сладко волноваться сердце, лишь заслышит он ее шаги на лестнице, как не в силах он отвести глаз от нее, как страдает, когда не видит ее долго. Зашел с улицы Колька Покачев, сел на лавку и с сочувствием посмотрел на друга.

– Хочешь я тебе помогу. Чтобы девушка на тебя обратила внимание, нужно попросить об этом между кочек живущую.

– Кого-кого? – Не понял Васька

– Вот ее. – Колька вытащил из кармана тряпицу и развернул. На ладони сидела лягушка. Самая обыкновенная лягушка.

– И как ее надо просить? – Опешил Васька.

– «Между кочек живущая» считается у нас священным существом. Она всегда влюбленным помогает. Ее косточки нужно зашить в рукав и коснуться рукавом любимого человека.

– Нет, Колька. У нас в этом деле лягушка не помогает. В наших сказках на лягушках женятся… – Ответил Васька с сожалением. – Уж я попробую сам.

…Покачев ушел, а Васька терпеливо склонился над тетрадным листом, шмыгая носом и поправляя лучину, пока не появились на листе эти три волшебные слова, давшиеся Ваське с таким трудом:

«Я люблю тебя, Лара!»

Мальчик бережно свернул листок в трубочку, достал из-под лавки заготовленную бутылку и опустил в нее письмо. Потом он залил горлышко прихваченным на почте сургучом. Первый конверт с письмом товарищу Сталину Васька отнесет на почту. А это послание, где открыты самые сокровенные чувства, про которые знает лишь он да его друг Покачев, будет хранить зеленая бутылка, которая отправится по реке, может быть, до самого Северного Ледовитого океана, где плавают на льдинах усатые моржи да бродят в снегах белые медведи.

Там, под сиянием сумрачных небес, будет замерзать во льдах его чувство, а, может быть, оно станет таким сильным, что растопит льды, и здесь на диком Севере зацветут сады и вырастут новые сказочные города, где не будет места человеческой несправедливости, злу и насилию. Где только дружба и любовь, где только верность и взаимовыручка будут жить в человеческом сообществе.

Васька вывалился из землянки на приплесок реки. Она катила поток, теряясь в мареве жаркого дня. КолькаПокачев рыбачил с лодки, привязав ее к шестам, воткнутым глубоко в илистое дно. Высоко в небе кружили черные вороны, распластав крылья. Воздушным потоком, поднимавшимся от реки, их выносило все выше и выше в безбрежную синеву неба.

Васька размахнулся и бросил в темную рябь реки заветную бутылку. Бутылку подхватило течением, и скоро пропала она в дали, слившись с водами великой реки. Ваське сразу стало легко на душе. Он поднялся по обрыву на берег и припустил догонять ушедшее далеко по берегу стадо.

Глава 2. Бегство

Четверг – день политической грамотности. Все воспитанники детдома собирались в актовом зале, и кто-то один делал доклад о текущей политической обстановке. Сегодня докладчиком был Покачев.

Накануне он целый день сидел в библиотеке, читая газеты.

– Ну, что, Коля, вы скажете нам о событиях в мире? —спрашивал Виктор Акимович.

– Империалисты бряцают оружием, Виктор Акимович. Очень сильно бряцают. – Озабоченно доложил Покачев. – Американцы взорвали водородную бомбу. Они хотят запугать всех, чтобы народы мира поступали так, как захотят того американцы. Но народы мира не хотят танцевать под американскую дудку. Растет освободительное движение в Африке.

– Молодец, Коля. – Похвалил Покачева Виктор Акимович и мальчик расцвел.

– Ты хорошо подготовился к политзанятиям. Продолжай.

– Народ Северной Кореи дает отпор американским агрессорам. Корейские летчики с помощью своих китайских братьев сбили пять американских летающих крепостей Б-52. Очень метко стреляют наши корейские товарищи, Виктор Акимович!

– Хорошо, Коля. Садись. – Ласково посадил Покачева Виктор Акимович.

– А теперь давайте-ка подумаем ребята, почему в мире столь козла. Почему одни стремятся все-время пугать других, да и не только пугать, но применять насилие: стрелять, бомбить, готовить такое ужасное оружие, которое способно уничтожить все живое на планете? Ребята задумались.

– Они хотят завладеть всеми богатствами мира! – догадался Васька.

– Правильно, Уралов. В том мире, где на нас точат ножи, там царит власть золота, денег, наживы. Все, что там не делается, всем заправляет этот желтый дьявол – золото. И он лишает людей смысла жизни, потому что деньги, материальные богатства не могут человека сделать счастливым.

– Но как же без денег жить? – Спросил Васька.

– Правильно, Василий. Без денег пока нельзя. Деньги это кровь экономики, инструмент для организации производства и всего государственного механизма.

Если деньги используются, как инструмент для организации производства, жизни общества – это благородная задача денег. Если они удовлетворяют потребности человека, кормят, одевают его – это тоже хорошо, но если деньги становятся основной целью человеческой жизни – это беда.

– Так в чем тогда счастье-то? – Спросил кто-то

– Счастье, ребята, в том, чтобы быть свободным от жадности, зависти, корыстолюбия. Эти страшные качества разрушают человека, делают его глубоко несчастным, хотя он этого может и не замечать

А счастье, ребята, в общении и любви друг к другу, взаимопомощи и поддержке. Счастье в том, что мы живем в такой стране, где для вас открыты все пути. Где деньги не играют решающей роли. Если ты заболел, – тебя будут лечить бесплатно, если ты хочешь учиться – учись, никто с тебя за это не спросит денег.

– Вот кем ты хочешь стать, Уралов?

– Я хочу быть инженером в деревне, чтобы облегчить труд на земле.

– Я рад за тебя, Вася. А ты, Коля Покачев?

– Я хочу стать доктором. Хочу лечить зверей, птиц, рыб. Хочу чтобы не только люди, но все, кто живет с нами рядом, никогда не болели. А еще хочу быть учителем, чтобы учить детей в стойбищах. Я еще окончательно не решил.

– Это очень благородное занятие, Коля. И то и другое. И мы поможем тебе стать таким либо доктором, либо учителем…

Ребята расходились в приподнятом настроении. Мечталось высоко и радостно.…

…До ужина было еще время, в хорошем расположении духа отправился Васька погулять и заглянул на задворки детского дома. Там слышно было сдержанное сопение и звон монет. Не все были на занятиях, кто-то из старших затеял игру в деньги.

…На кону стояло больше рубля. Кон – черта, отведенная на земле. На черте стопкой монеты. Кто больше поставит, тот первым и бьет. Бить надо свинцовой лепешкой с расстояния метра в три.

Когда Ленька Кропачев, долговязый конопатый парень лет пятнадцати наклонялся с битой в руке, то казалось, что он чуть, чуть не дотягивается рукой до кона. Такому бить пол дела, промахнуться трудно.

Раз! И стопка монет опрокинута. Один десятюнчик лежит кверху орлом. Ленька тут же его в карман отправил. Ударил битой по остальным, сразу несколько монет перевернулось. Так до остальных очередь и не дошла, все деньги у Леньки в кармане.

– Ну, что пацаны, – загоготал Ленька. – Есть еще желающие поддержать голодающих… Денег больше ни у кого, кто играл, не было. Да и откуда возьмутся они у безотцовщины… Все что было заработано на сдаче макулатуры и металлолома или проиграны Леньке или потрачено на сладости.

Ленька Кропачев по прозвищу Клоп с дружком своим Андрюшкой Чеканом держат в детдоме негласное первенство. Андрюха кидал двухпудовые гири, как резиновые мячики.

Но, не смотря на свою силу, Андрюха у Кропачева был в подручных. Они уже и в деревню ходили на гулянки, и курили тайком от взрослых, не стесняясь малышни.

– О, почти трояк! – Пересчитал куражисто Ленька выигранную мелочь. Маленькие игроки понуро хлюпали носами. Все же жалко было проигранных денег, добытых с таким трудом. А Ленька все не унимался.

– Хватит на папиросы и на пряники. Вот пойдем мы с Андрюхой на беседу в деревню, папиросы в зубы, кепки на ухо, пряники в кульке – все девки наши будут.

– А зачем вам девок пряниками кормить, дали бы лучше нам! На наши деньги-то. – Промолвил кто-то из салажат. – Были ваши, стали наши. А насчет девок-то вам, салапетам, не понять. Вам еще об этом и думать рано.

Васька участия в игре не принимал. На задворки забрел ради любопытства, да и засмотрелся, как играют другие.

Леньку Кропачева он не любил. Какой-то он был не настоящий, в разговорах и поступках подленький. С младшими разговаривал сквозь зубы, пренебрежительно, Андрюху Чекана на словах хвалил и возносил, а по за его спине плевался, перед учителями и старшими заискивал…

Васька знал, что Кропачев заглядывается на Ларису Жаркову, что и пряниками ее угощал и пытался по дороге из школы остаться с Ларисой наедине. Только вот Лариса, это знали все, от Леньки всякий раз отворачивалась, убегала. И это обстоятельство, видимо, Ленькиному самолюбию не давало покоя.

И язык у Леньки был поганый. Мог обидеть ни за что, ни про что.

Ленька окинул взглядом ребятишек, заметил Ваську и вдруг дурашливо оскалился.

– Вот Лариска Жаркова и та за пряники не откажет. Любого полюбить согласна. Васька знает!

Кровь ударила Ваське в голову. Словно пружина сработала внутри его тела. Он в полете ударил головой в Ленькин живот и поверг наглеца на землю. В следующее мгновение он уже сидел верхом на извивающемся противнике и лупил его кулаками.

– Гад! Фашист проклятый! – Хрипел Васька.

– Я тебе язык вырву!

Испуг парализовал Леньку. В глазах его был ужас. И Ленька завизжал, как поросенок, которого собрались резать. Этот истошный визг отрезвил Ваську. Он хотел было оставить поверженного врага, как тут почувствовал, что сильная рука оторвала его от противника, подняла в воздух. Васька уже не хватал ногами земли, его, словно нашкодившего щенка, трепали за шиворот из стороны в сторону. Но Васька сумел зацепиться ногами за невидимого противника и вырваться из его клешней.

Перед ним стоял ухмыляющийся Андрюха Чекан. Васька опустил голову и бросился на нового врага. Однако силы были слишком неравные. Андрюха перехватил парнишку, и бросил на землю… Что творилось в этот миг в груди у Васьки, передать невозможно.

Васька вскочил и бросился бежать, куда глядят глаза. Он летел во весь опор, боясь, что сердце его сейчас выскочит из груди, но не от напряжения, а от жестокой обиды. И нужно было как-то унять эту боль, охватившую все Васькино существо, убежать, умчаться от нее, или совершить сейчас что-то такое, что бы смыло с него и со всего окружающего мира эту ужасающую несправедливость, невозможность защитить и отстоять самое для него дорогое…

Дети сразу поняли, что с их товарищем произошло что-то из ряда вон выходящее и что дальше может случиться непоправимое. Они бросились за Васькой вдогонку, пытаясь остановить его, удержать. Но догнать Ваську было невозможно.

Тут небо над миром раскололось, блеснули молнии такие огромные и страшные, что казались они корнями гигантских деревьев, выдернутых невиданной силой из земли. Следом ударил оглушающий, раскатистый гром, тут же на землю обрушился ливень, и в потоках его скрылся мир: и белая церковь, похожая на Ноев ковчег, наполненный перепуганными детьми, и берег реки, и дальние кряжи вековой тайги, и белая рубашонка мальчишки, для которого в один миг ушла из под ног земля.

Кто-то из ребятишек бросился в деревянный флигелек директора. Виктор Акимович понял все без лишних слов. Превозмогая себя, он не шагал, а буквально летел к скотному двору, не чувствуя бьющих по телу плетей дождя.

Он быстро оседлал Серка и помчался во весь опор по речному наволоку, пытаясь оглядеть в темных лугах белую рубашонку мальчишки. Какое-то время показалось ему, что видит он в бурунах взыгравшей стремительно реки белое пятно. Кинулся было к берегу, но пропало виденье за пеленой дождя.

…Гроза ворча и громыхая, медленно уходила за таежные кряжи. В парке у церкви меж стволами деревьев летали, как призраки, светящиеся не земным светом шаровые молнии. Глядя в окна, дети видели, как взрываются они словно бомбы, и долго после каждого взрыва плыло в глазах негативное отражение мира.

А в доме том, забившись в темный уголок, тихо плакала голубоглазая девочка Лариса.

1 2 3 4 >

На страницу:

Перейти

1 из 4