Моя свекровь – мымра!

– Так мы работаем? Времени у меня в обрез, через час должен быть в главной студии.

Человечек захлопал в ладоши:

– Все! Все! Работаем! Работаем! Посторонние из помещения вон!

Верзилы послушно вышли из комнаты, я попыталась увязаться за ними, но партнер мне путь преградил. Дверь захлопнулась; я растерялась:

– И что прикажете делать?

Человечек направился к видеокамере.

– Вам ничего делать не надо, просто стойте, – сказал он и обратился к партнеру: – Арнольд, начинай, дорогой, потихоньку.

Арнольд искусственным движением сбросил майку и неистово прикусил губу. Страстно закатывая глаза, он медленно пошел на меня.

– Стоп! Стоп-стоп-стоп! – завопил человечек и пришел в отчаяние: – Не-ет, я так не могу! Почему эта баба стоит?

Баба?! Я рассвирепела:

– А что я должна, по-вашему, делать? Вы сами мне велели стоять!

– Но не с таким же дурацким видом. Кто во время любви так таращит глаза?

– Еще и не так таращат, – поделилась я жизненным наблюдением.

– Может быть, но мне все это противно. Натурализма терпеть не могу. Я весь в искусстве.

– И что прикажете делать?

Человечек топнул маленькой ножкой:

– Не знаю, что угодно, но только не то, что вы делаете, и не по-дурацки.

– Прикрой глаза, – нервно поглядывая на часы, посоветовал мне Арнольд.

Я плюнула и прикрыла. Естественно, сразу лишилась возможности наблюдать за партнером. А в комнате, между тем, интересное нечто происходило. Нечто такое, что нравилось человечку. Он радостно приговаривал:

– Хорошо, хорошо, дорогой, ты гений, Арнольд, ты гений не только в постели.

Любопытство одолело меня, я открыла глаза и разочаровалась. Арнольд в спортивных трусах стоял на стуле и каким-то странным образом лениво витал надо мной. Вдруг он состроил дикую рожу, издав рев молодого быка, вступившего в первый брачный сезон. Я обалдела и, как последняя идиотка, открыла рот.

– Оч-чень хорошо, – сказал человечек. – Вы весьма эротично на него посмотрели. Ну все. Думаю, хватит. Одевайтесь. Впрочем, что это я? Вы же не раздевались.

– Вот именно, сами не дали раздеться, – с обидой напомнила я. – Между прочим, сглупили. Но, что о том, все в прошлом, как и моя фигура.

Человечек колдовал над камерой и не обращал на меня внимания.

– Съемка закончена? – уточнила я.

Он безразлично кивнул.

– И что я должна теперь делать?

Человечек пожал плечами:

– Что хотите. Вы мне не нужны.

– Вы мне тем более, – буркнула я.

– Значит мы оба свободны, – благодушно пропищал человечек.

Я обрадовалась:

– Значит можно идти?

– Конечно идите.

– А куда?

– Я вас провожу, – сказал Арнольд, неожиданно переходя на «вы».

Он взглянул на часы и, торопливо натягивая майку, порадовался:

– Прекрасно, еще успеваю в главную студию. Поспешите за мной.

Не будь дурой, я поспешила. Вышли мы не через ту дверь, в которую вошли с бандой верзил, а через другую. Попали в пустую комнату, судя по всему, играющую роль прихожей. Арнольд полез в шкаф, достал теплую куртку, штаны, натянул это все на себя и удивленно воззрился:

– На кого вы похожи!

Я оглядела себя, несуразно облепленную рабочей Фросиной блузой, и рассердилась:

– В чем дело? Что вас не устраивает во мне?

– Где ваше пальто? – с ядовитой усмешкой поинтересовался Арнольд.

– Дома, – ответила я и задумчиво уточнила: – У подруги. Меня привезли на машине.

Арнольд опять усмехнулся:

– Ясно. После того, что вы вытворяли, вряд ли вас повезут обратно.

– Того же мнения, – впервые согласилась с ним я.

Он растроганно вздохнул и промямлил:

– Ну что ж, пойдемте, раз навязались на мою бедную голову.

Голова его и в самом деле была небогата по части волос, о чем я сразу ему сообщила. Арнольд грустно взглянул на меня и признался:

– Как вы мне надоели.

– Сорок лет прекрасно жила без вас, – с гордостью сообщила я, утаив год-другой.

– Так много? – поразился Арнольд. – Я думал, вам не больше двадцати девяти.

Я обиделась:

– Что ж тогда антиквариатом меня обзывали?

– В нашем деле двадцать девять – возраст запенсионный, – пояснил Арнольд, забегая вперед и галантно распахивая передо мной дверь.

Мы вышли из дома, и я сразу поняла, почему он ядовито усмехался отсутствию моей верхней одежды: на улице был собачий холод, а мы явно находились далеко от Фроси, где-то за городом.

– Что же мне делать? – спросила я, сжимаясь под порывами ледяного ветра и совсем не надеясь на свой французский костюм и рабочую блузу Фроси.

– Я на автомобиле, – сжалился он. – Если хотите, могу подвезти.

– Он еще спрашивает! Конечно хочу! – обрадовалась я.

Арнольд на своем авто (рухляди такой не видала!) довез меня до дома Фроси и умчался, я же, ругаясь на чем свет стоит, потопала к квартире подруги. В голове рой мыслей. Что это было? Кто похитил меня? С какой целью снимали порно? Почему отпустили?

А ну как творчество лысого человечка увидит кто-нибудь из читателей!

Из моих читателей!

Нет, внешне Арнольд вовсе не плох, лишь из вредности его я ругала – но волновало меня на тот момент нечто другое. Представить страшно: всеми уважаемая писательница, певец нравственности – Софья Мархалева и где? В грязной порнухе! Стыд и срам!

Вспомнив про своих строгих читателей, я по-настоящему пришла в ужас – даже про мужа забыла. Впрочем, мой Роберт живет в науке – за формулами своими он может и не заметить, что это именно я голой скачу на экране. Если он вообще еще помнит какая я голая, если еще не забыл, что я, Софья Адамовна Мархалева, его родная жена.

Нет, с Робертом все очень просто – гораздо сложней с читателем: вот кто все подмечает и уж точно помнит мое лицо. Конечно, читатель-то видит меня почаще чем муж – муж телевизор не смотрит и не слушает радио, а я загрузила собою почти все каналы и весь эфир. Как говорится, из утюга лишь не выскакиваю.

«Какой кошмар, – страдала я. – Какая беда! Все пущено на самотек! Черт знает кому эти верзилы теперь лицо мое предоставят…

Доверия и к лысому человечку нет у меня. Один бог знает какую он подберет мне фигуру. А ну как приделает торс Шварцнегера?

Гомик есть гомик, ясно какой его вкус. Да и все эти порно звезды зачастую так бывают уродливы, будто взялись бороться с пороком: если кому чего и хотелось, так, взглянув на звезду, расхочет грешить в тот же миг.

Ай-яй-яй, как все плохо!»

Признаться, я не на шутку загоревала. Больше всего удручало то, что не могу самолично выбрать себе дублершу. Так, вся в печали, к подруге своей и ввалилась.

Фрося была уже дома. Увидев меня, чертовка обрадовалась и бросилась целоваться.

– Сонечка, милая, – твердила она, – как хорошо, что ты вернулась! Как же я волновалась!

Должна сказать, что я не только переживала из-за фигуры дублерши, но и другими полезными делами была занята, пока добиралась до города из вертепа. К примеру, анализировала происходящее.

В результате, пришла к выводу, что схватить собирались Фросю, а не меня. Ведь верзила ясно сказал: «Это тебе не картинки, бля, малевать, здесь настоящий нужен талант». Следовательно, бандиты приняли меня за художницу. Да и блуза рабочая была на мне, и стояла я у картины, и схватили меня прямо в доме у Фроси…

Волосы зашевелились на голове и мороз продрал кожу, когда я отчетливо поняла, что через эту ужаснейшую процедуру должна была пройти моя Фрося, чистая, юная. Ладно я, бывалая баба, как говорится, обремененная дурью и опытом. Меня трудно обидеть – если надо, кого хотите сама изнасилую, что не раз и случалось, в переносном, конечно, смысле.

Да, что там греха-то таить, и в прямом смысле бывало…

Но это все я, а вот Фрося…

Я самовольно решила: «Нет, Фрося для порно не создана!»

Давая себе страшные клятвы молчать о таинственном происшествии, как бы ни хотелось разболтать все прямо с порога, я ввалилась в квартиру подруги.

Да-да, я пошла на жертву такую – решила молчать, что для русской нормальной бабы смерти подобно, и каково же было мое удивление, когда Фрося заговорила сама о моем происшествии.

– Сонечка, – едва ли не плача, закричала она, – я решила, что ты уже не вернешься!

– Почему это – не вернусь? – слегка настораживаясь, спросила я.

– Как – почему? Да потому, что я дура! А ты – самая лучшая!

Против такого расклада я ничего не имела – я с ним согласилась, а Ефросинья продолжила:

– Сонечка, ты обиделась и очень права! Ожидая тебя, я о многом подумала и решила, что я негодяйка. Ты слишком доверчива, я не имела права так забавляться. Мой прикол слишком жесток.

Разочарованно ахнув, я подивилась:

– Так это был всего лишь прикол?

– Прикол, – стыдливо потупившись, призналась она. – Мой идиотский прикол. Ничего не могу поделать с собой, такой у меня накопился протест против богатых и самовлюбленных дурако… Ой, прости, против людей. Но этот прикол особенно идиотский, если учесть твой возраст и твою популярность.

– Это жестоко, – промямлила я, не желая свыкаться с противной мыслью, что не увижу себя никогда в забойном групповичке.

Это же счастье, купаться в грехе, сохраняя сугубую нравственность – мечта любой женщины: грешить и считаться святой. И со мной такое едва ни случилось. Но теперь мечта остается только мечтой. И виною тому моя Фрося.

– Что ты наделала, – пригорюнилась я. – Такая надежда и… Все прахом пошло. Это очень жестоко.

Фрося, сложив молитвенно руки, призналась:

– Возможно, я так поступила из зависти. Каюсь и абсолютно согласна с тобой: это очень, очень жестоко. И мерзко.

Я вспомнила Арнольда – по дороге в город мы беседовали с ним о… цветной капусте.

«Оказывается в свободное от порно время Арнольд занят своим огородом, – прозрела я во время его рассказа, – огородом, на котором выращивает всевозможную капусту».

Здесь же я вспомнила знакомую проститутку, которая бежала в детский сад за ребенком прямо с панели, а потом вела свое любимое чадо в музыкальную школу на скрипочку – мальчику пророчили великое будущее на музыкальном поприще. Ничего удивительного, его мать тоже была талантлива, в своем, разумеется деле. Вот как жестока бывает жизнь.

Арнольд своими положительными качествами растрогал меня до слез. Он сразу стал мне симпатичен. Прекрасный семьянин, огородник. Милый, милый Арнольд. За малым не дала ему свой «телефончик».

А теперь выходит, он вовсе не милый, этот Арнольд – он не работник порока и врал про капусту.

Я действительно слишком доверчива. Даже глупа.

Хорошо, что не знает об этом свекровь.

Впрочем, как же не знает, если она-то твердит об этом моему муженьку каждодневно – хорошо, что Роберт в науке и никого не слышит…

– Я поступила жестоко! Жестоко! – убивалась тем временем Фрося.

– Ну почему – жестоко, – сказала я, вспоминая красивое и благородное лицо Арнольда и его потрясающие бицепсы. – Все было очень смешно. Даже не знала, что ты у нас выдумщица.

Фрося перестала убиваться и от радости даже подпрыгнула.

– Соня! Так ты не сердишься? – набрасываясь на меня с поцелуями, спросила она.

– Не сержусь, и даже высоко твой прикол оценила. Ты так правдоподобно это устроила. Была минута, когда даже я попалась на вашу удочку: за чистую монету все приняла.

Мысленно уносясь в прошлое, я на себя рассердилась.

– Да что там минута, – досадливо морщась, воскликнула я, – скажу больше: до самых последних секунд, пока ты мне не призналась, думала, что все это правда.

– Да? – пискнула Фрося.

Я ужаснулась:

– Да! Старая дура! Что это прикол, уже тогда могла бы заметить, когда мне не дали раздеться. И когда я про мужа им ляпнула. Как они удивились! А все потому, что ты не знаешь еще, что я опять вышла замуж.

– Ты вышла замуж? – не поверила Фрося.

– Вышла и, как всегда, очень удачно.

– Кто же он?

– Мой муж перспективный ученый, весь мир его рвет на части. Поверь, это лучше даже слепоглухонемого моряка дальнего плавания. Я и при муже, и пользуюсь полной свободой. Если бы не свекровь… Ну да бог с ней, возможно, это ненадолго, – закончила я, непонятно что имея ввиду.

Надежды в связи со свекровью казались необоснованными: ведь цветущая мамочка Роберта не только не помышляла о смерти, но даже и не болела. Единственное, на что она жаловалась, так это на нехватку времени: ее фитнессы, бассейны, солярии и прочее-прочее…

Ох, не помещалось все это в 24 часа – вот с каким размахом живет старушка.

Сообщив наскоро Фросе режим мамочки Роберта, я вернулась к приколу.

– Мархалева тоже не сплоховала, – воскликнула я. – Жару им задала. Билась я не понарошку. Да-аа, классно ты меня провела. Знаешь, даже завидно.

Фрося вдруг изумилась:

– О чем ты? Не понимаю.

– Еще бы, тебя же там не было. Характер мой знаешь, все пошло не по сценарию. Изрядно там всех потрепала. Ничего-оо, расскажут тебе, еще посмеетесь хором с меня.

Тут я заметила изысканно накрытый стол (с чудесным вином, лобстерами, свечами) и восхитилась:

– Какая прелесть! Что это?

Фрося смутилась:

– Завтрак или уже обед. Надо же нашу встречу отметить.

– Так что же мы тут стоим! – воскликнула я и бросилась снимать Фросину рабочую блузу.

Увидев мой (уже не такой новый) французский костюм, Фрося запоздало его похвалила:

– Соня, это чудо! Просто отпад!

Видимо и в самом деле переживала, бедняжка, что с приколом своим малость перестаралась.

– Ладно, не подлизывайся, – отмахнулась я, отправляясь мыть руки. – Будто не знаю, что к тряпкам ты равнодушна.

Наспех приведя себя в порядок, я уселась за стол и сразу вооружилась щипчиками для лобстеров. Когда вижу лобстеров, терпение меня покидает. Впрочем, диеты прививают страсть к любой пище, даже к пельменям и кашам.

Фрося уселась напротив и зажгла свечу. Вид у нее был загадочный.

– Сонечка, – прошептала она, – ты действительно простила меня?

– Совершенно, – благодушно заверила я, жмурясь от удовольствия и предвкушая «знакомство» с лобстером. – Все было очень мило. Клянусь, я не останусь в долгу. Выступлю с ответным приколом в ближайшее время. Чур, ты тоже не обижайся.

– Хорошо, – обрадовалась Фрося. – Не буду. Но мне любопытно. Ты расскажешь, как все это было?

– Охотно расскажу, но только после обеда, – сказала я, поигрывая щипчиками и приноравливаясь подцепить кусок мяса побольше.

Момент предвкушения, самый сладкий, еще слаще, чем момент поглощения. Я едва не захлебнулась слюной. Лобстер смотрел на меня, словно возлюбленный… Мои ноздри улавливали его тонкий, сладковато-пряный аромат. Я, говоря языком Маруси, прямо вся к нему устремилась, имея ввиду и вино – Ефросинья долго жила в Париже и толк в винах знает. И в еде она знает толк. Поэтому я пошла собою на стол и…

И в дверь забарабанили!

Ужасно!

Думаю, что и ногами. И кулаками. Фрося крикнула:

– Открыто!

Спрашивается, кто «открыто» кричит, когда раздается такой дикий грохот? Умней было бы прятаться в шкаф, под стол, под кровать…

Куда угодно!

Но мы не спрятались. В комнату ввалились уже знакомые мне верзилы, и я мгновенно поняла почему такой загадочный вид был у Фроси – пошла вторая серия прикола.

Кстати, увидев верзил, она, чертовка, с трудом смех сдержала. Я тоже не ударила в грязь лицом и, одарив верзил улыбкой приветливой радости, с пафосом им сообщила:

– Мальчики, мы вас заждались!

Видимо, я вышла за рамки сценария – верзилы с фальшивым удивлением уставились на Фросю.

«Как плохо ребятки играют,» – подумала я.

– Кто это? – спросил Интеллигентный.

– Моя подруга, – ответила я.

Верзилы слегка растерялась:

– Подруга?

Мысленно я их осудила: «Отвратительная! Отвратительная игра!»

– Шо будем делать? – спросил у самого огромного Интеллигентный.

Тот махнул рукой:

– Хватаем обеих.

И нас энергично схватили.

Глава 6

Как и в прошлый раз, меня затолкали на заднее сидение, Фросю пристроили рядом. Теперь я уже знала куда нас везут: туда же, откуда с Арнольдом вернулась – куда же еще?

Я ничего не боялась и сожалела только о том, что не могу выразить Фросе свое восхищение. Какой многоходовой прикол – это высший пилотаж в прикольном искусстве!

«Уж и не знаю чем тут ответить, – прикидывала я. – Все, что приходит в голову, кажется тусклым. Вряд ли смогу переплюнуть подругу».

Вскоре выяснилось, что я ошиблась: нас привезли в другое место. На этот раз мне попался дырявый мешок, и я видела, что опять нахожусь за городом. Дом был еще больше, зато усадьба гораздо беднее – не размерами, а ухоженностью: сад бурьяном зарос и смешался с березовой рощей.

И меня и Фросю привели в полутемную комнату. Лишь там с наших голов стянули мешки.

– Не скучайте, девочки, без меня, теперь вы поступаете в распоряжение наших коллег, – гаркнул интеллигентный верзила и оставил нас одних.

Дверь, разумеется, он с серьезнейшим видом закрыл на ключ.

Мы с Фросей переглянулись и покатились со смеху. Каждая пыталась что-то сказать, но смех был воистину гомерический: выразить свои чувства возможности не имели.

– Ну ты, Соня-яя, даешь, – сквозь хохот выдавливала Фрося.

– Нет, это ты дае-ешь, – вторила я, тщетно пытаясь продолжить.

Насмеявшись до слез, разом умолкли.

– И долго мы будем сидеть здесь? – с улыбкой спросила Фрося.

– Сама знать хочу, – ответила я.

Фрося игриво толкнула меня в бок. Я ее тоже игриво толкнула.

– А то не знаешь, – сказала она и опять захохотала.

– А то ты не знаешь, – воскликнула я, предчувствуя новый припадок смеха.

Дверь распахнулась. В комнату заглянул изумленный верзила – родной уже Интеллигент. А намекал, что мы не увидимся. Впрочем, я не стала его упрекать.

– Они ржут! – сказал он и спросил: – Дурочки, шо вы ржете? Вам бы плакать в самую пору.

Настоящий артист – так натурально сыграл, что мы замахали руками, не в силах говорить, только корчились, надрывая животики.

Верзила загадочно покрутил у виска пальцем и исчез, я же отметила: «Отлично в образ вошел. Еще немного, и я точно поверю. Кстати, деньги отсчитывал мне он тоже весьма натурально».

Едва вспомнив про деньги, расстроилась: смеха как не бывало.

– Фрося, – тревожно спросила я, – выходит, если это прикол, то «баксы» придется вернуть?

Возвращать я никогда не любила.

– Какие баксы? – удивилась она.

Я полезла за лиф комбидреза и достала семьсот долларов, свои, честно заработанные – как мне совсем недавно казалось.

– Вот эти.

Фрося изумленно открыла рот, да так, не закрывая его, и спросила:

– Кому ты должна их отдать?

– Да парням этим, твоим «кентам», – пояснила я, чувствуя, как прямо на глазах портится настроение: еще недавно счастливой была и вот, уже осиротела на кучу долларов.

Испортилось настроение и у Фроси.

– Сколько здесь? – спросила она, кивая на мой трофей.

– Ты разве не знаешь? Семьсот.

– Живодеры! – воскликнула Фрося. – Да все это стоит гораздо дешевле! Ты что, именно столько им заплатить обещала? Семьсот долларов?

– Ну да, – рассердилась я. – Обещала, как же, держи карман шире. За кого ты меня принимаешь? Они сами мне заплатили. – Подумав, добавила: – Я их заставила.

Фрося вдруг потеряла дар речи – абсолютно искренне эта чертовка была сражена. В мою душу даже закралось сомнение.

– Тебе заплатили? – оправившись от изумления, закричала она. – Заплатили семьсот баксов? За что?

– Будто не знаешь! – гаркнула я. – Или ты думала, что я даром в порнухе сниматься должна! Вижу теперь какого ты мнения о своей лучшей подруге!

Бедная Фрося пошла вразнос – совсем над собой контроль потеряла: вскочила, по комнате заметалась, потом опустилась на пол, открыла рот и, тараща глаза, долго, как рыба на берегу, беспомощно воздух глотала. Мое состояние было не лучше: я понять ничего не могла и терялась в догадках, но делала это весьма эстетично: в позе, почти роденовской.

Наконец к Фросе вернулся дар речи.

– Эти мерзавцы заставили тебя в порно сниматься? – с бесконечным отчаянием воскликнула она.

Я обиделась:

– Меня невозможно заставить. Сама согласилась.

Не признаваться же любимой подруге в таком унижении – зачем понапрасну доставлять Фросе радость?

– Постой, разве это не твой прикол? – опешила Фрося.

– Нет, конечно, прикол пока твой, но и мой не за горами. Долго ждать не придется, – заверила я.

Ефросинья в испуге оглянулась на дверь, нервно облизала губы и, задыхаясь, спросила:

– А кто эти люди?

Я усмехнулась:

– Тебе видней. От себя могу лишь добавить, что артисты они плохие. Да и ты, голубушка, часто фальшивишь. Думаешь, я не видела, как ты смехом давилась, когда эти твои «кенты» с деланной крутизной в квартиру вломились.

– Вломились твои дружки, – уточнила Фрося.

Я подскочила, словно ужаленная:

– Что ты хочешь сказать?!

– Этих людей вижу впервые, – заверила меня Ефросинья и слегка раздраженно добавила: – Хватит, Соня, побаловала, меня удивила, но во всем надо меру знать. Тем более, что на этот вечер намечена важная встреча: речь о картинах моих пойдет. У меня выставка на носу в Германии. Пожалуйста, прикажи своим милым друзьям, пускай отвезут нас обратно.

– Что значит – обратно? – гаркнула я. – Как – прикажи?

– Как можно строже.

– Разве эти орлы не твои «кенты»?

И наступила немая сцена. Фрося распахнула глаза: так долго и изучающе на меня чертовка смотрела, что мороз по коже продрал. Я хребтом ощутила: гадает, шучу я или всерьез?

Схватившись за голову, я завопила:

– Так это, выходит, совсем не прикол!

– Не прикол?! – ужаснулась Фрося, хватаясь за сердце.

И опять наступило молчание – мы обе переваривали то, что с нами случилось.

Не знаю о чем размышляла подруга, но я взять в толк не могла, что понадобилось от меня мерзавцам-верзилам. К чему это порно? Если кто-то решил погубить мою репутацию, почему так долго терпели? Почему не хватали меня в Москве?

А может не хватали как раз потому, что я и сама с этим делом неплохо справляюсь – так ловко гублю свою репутацию и карьеру, что врагам даже завидно: им так не суметь.

Да что там врагам, подругам моим уже тошно. Сами судите: с пятым мужем едва развелась, чуть второй раз замуж не вышла – не удивляйтесь, у меня свой отсчет – но не вышла, одумалась вовремя, и почти расписалась с таким му… чудаком, что у бабы Раи, экономки моей, едва не случился удар. Уже после этого подвернулся последний муж, Роберт – мужчина моей мечты.

Скажу я вам: нет хуже трагедии, чем сбывшаяся мечта. Счастливый брак меня подкосил, я совсем растерялась: что делать? Как теперь жить?

Даже свекровь не спасает: ее ложка дегтя утонула в нашей с Робертом бочке счастья.

Как истинно русская к благу я не привыкла, вот и дернула к Фросе приключений искать.

И кто знает, не добрый ли человек приказал схватить меня и сюда усадить, чтобы спасти от дальнейших дурацких поступков.

Тогда зачем меня в комнате этой держать?

Гораздо надежней лишить меня жизни: тогда уж точно глупостей не совершу, а на них я огромная мастерица…

И тут меня осенило: вот он, мой эгоизм, при чем здесь, черт возьми, я?! Хватая меня, верзилы Фросю мою хватали – я же у ее картины стояла. И блуза на мне ее была.

Но за что хватать мою Фросю?

Она же ни рыба ни мясо: безобидна, безгрешна, добра. У нее давно отобрали, все, что смогли – точнее, все, что было у Фроси. Остался только талант, его-то не отберешь. И защищаться она не умеет, и на хитрость ведется…

Нет, что-то не вяжется здесь…

Тут и порнуха припомнилась. Как странно ее снимали. Что за порно, когда все одеты? И этот Арнольд со своею капустой – комичный, черт возьми, персонаж!

Мысль вернулась в пункт отправления: «Да нет, это розыгрыш! Проводят меня, как последнюю дуру!»

Я глянула на Фросю; и она с улыбкой глянула на меня.

«Нет, все же ей надо было идти в артистки!»

– Ефросинья, хватит меня дурить, – сказала я со смешком, игриво толкая подругу в бок.

– То же самое могу сказать и тебе, – рассмеялась и Фрося. – Это надо же такое придумать? А я, глупая, повелась. Да любой же знает, какая ты фантазерка! И приколистка!

Она глянула на часы и нахмурилась:

– Ну все, Софья, хватит, пошутили и будя. У меня важная встреча на вечер намечена. Опаздывать я не могу.

«Ох и хитрунья», – подумала я и насмешливо предложила:

– Поэтому быстро зови орлов, пусть везут нас обратно. Я устала, ванну принять хочу, лобстера слопать, хлебнуть твоего винца.

Фрося, кивая, так же, с улыбкой, начала меня убеждать, что она все понимает, но шутка подзатянулась и Германия погибает без ее гениальных картин, и встреча уже под вопросом.

Я со всем соглашалась:

– Да-да-да, поэтому быстро зови орлов. Черт с ними, с долларами, раз дело такое – верну!