Из Парижа в Бразилию

– Мистер Ричард Гоуитт, консул ее величества королевы Англии.

Французы поклонились.

– Сэр Эдмунд Брайтон, лейтенант корвета «Scottia», – в свою очередь консул представил офицера.

Жак и Жюльен поклонились опять.

Затем путешественники в свою очередь совершили церемонию взаимного представления, и лишь после этого все четверо обменялись крепким английским шекхэндсом[30], от которого обыкновенно чувствуется ломота во всей руке от кисти до плеча.

– А ведь мы немного знакомы, мистер Гоуитт, – сказал Жюльен консулу. – Но, по правде сказать, когда я наблюдал вашу высадку на здешний берег, то никак не предполагал, что в скором времени вы явитесь нашим освободителем.

– Ао! – произнес толстяк с громким смехом. – Это вы про бочку… Не правда ли, это было смешно?

Отряд двинулся, окружив освобожденных узников, которые так ослабели от перенесенных физических и нравственных страданий, что едва могли двигаться.

Но судьба, все последнее время неумолимо их преследовавшая, вдруг сжалилась и вскоре после выхода из ворот тюрьмы послала им навстречу великолепную карету, запряженную парой сильных лошадей. В карете ехало какое-то туземное «превосходительство».

– Черт возьми! – воскликнул офицер. – Как кстати! Э! Не угодно ли выбраться вон! – обратился он без дальних околичностей к сановной особе тоном военного, привыкшего к немедленному повиновению.

Перуанский генерал тоже на повышенных тонах заговорил о международном праве, ссылаясь на то, что карета является его собственностью.

Офицер не стал его слушать и сделал своим солдатам знак, произнеся лишь одно слово:

– Взять!

Две пары дюжих рук вытащили особу из кареты и бросили прямо на пыльную мостовую, словно тюк блестящей мишуры.

Тем временем Эстеван проворно подбежал к козлам, стащил кучера за ногу, уселся вместо него сам и подобрал вожжи, точно всю свою жизнь служил в кучерах.

Лейтенант Брайтон, мистер Гоуитт, Жак и Жюльен заняли карету и с торжеством покатили в Салаверри.

Они подъехали к консульству как раз в тот момент, когда мистер Гоуитт заканчивал подробнейший рассказ о событиях, предшествовавших освобождению узников.

С моря их приветствовало громогласное «ура». Корвет подошел ближе к пристани, выбрав место чрезвычайно удобное для бомбардирования города. С борта было видно, как карета подъехала к консульству.

– Ну, господа, теперь вы сами вкусите прелесть путешествия в бочке, – сказал мистер Гоуитт, заразительно смеясь. – Вы, конечно, пожелаете пожать руку почтенному сэру Колину Кэмблю, командиру корвета.

– С удовольствием… Однако… наши костюмы ни на что не похожи… мы точно бандиты какие-нибудь.

– Ну, пустяки!.. Предстанете в чем есть. Сэр Колин не простит мне ни одной минуты промедления. Да, впрочем, я полагаю, ваш багаж…

Консул вдруг уставился на начальника полиции, который бледный и сконфуженный стоял между четырьмя солдатами и рядом с монахом.

– Послушайте, ведь это вы арестовали господ путешественников, – резко обратился к негодяю консул. – Вы должны, следовательно, знать, где их вещи.

– Но, господин консул… – залепетал перуанец. – Я право, не знаю…

– Не знаете? Кто же должен знать?.. Ну-с, так вот что я вам скажу: вот вам два часа сроку. Если по истечении их вещи не будут возвращены этим джентльменам, я наложу на город контрибуцию и заставлю вас лично отвечать. Ступайте.

Между тем на пристани были уже приготовлены бочки и плоты для переправы гостей на корвет.

Море было на редкость спокойно.

Через пять минут первый плот, на который сели Жак, Жюльен, лейтенант Брайтон, мистер Гоуитт и часть солдат, приблизился к нижней площадке лестницы корвета.

Их встретил на палубе офицер и сейчас же повел к командиру, который расхаживал по корме, но, увидав гостей, немедленно пошел им навстречу.

– Граф де-Кленэ… господин Арно, – представил церемонно, как истинный англичанин, французов командиру мистер Гоуитт.

– Капитан, – заговорил Жюльен, – нет слов выразить вам всю нашу благодарность. Вы взяли нас под свою защиту словно своих соотечественников.

– О, не стоит об этом говорить, – радушно перебил его капитан Кэмбль. – Во-первых, перед этими полудикарями все европейцы братья, во-вторых, документ, выданный вам лордом В., положительно обязывал меня оказать вам любую помощь. Но вы, вероятно, голодны. Сейчас вас проводят в каюту, а затем милости просим к столу.

Французы действительно были очень голодны и утомлены.

Врач корвета «Scottia», расспросив, чем кормили путешественников целую неделю, прописал им хорошего крепкого бульону и несколько рюмок хересу.

По прошествии часа к путешественникам стали возвращаться силы, и им уже было не страшно сесть за стол капитана Кэмбля, который дал в их честь обед, пригласив на него всех офицеров корвета.

За столом было произнесено множество тостов, большинство которых сопровождалось громким «ура!».

После этого все разошлись спать.

Жак, убаюканный качкою корабля, заснул, как сурок, и всю ночь ему грезилось, будто он идет из Франции в Бразилию… морем, через Суэцкий канал и Индийский океан. Он пересекал (во сне) Тихий океан, огибал мыс Горн и высаживался в Рио-де-Жанейро, наконец ступив на твердую землю, после трехмесячного плавания. И что самое удивительное – за все это время он не испытал ни одного приступа морской болезни!

Проснувшись утром, он с радостью обнаружил, что лежит в офицерской каюте, и тут ему вспомнились все случившиеся накануне события: освобождение из тюрьмы, обед, тосты и, наконец, ночь, проведенная на корабле.

Вдруг дверь каюты отворилась, и вошел Жюльен, одетый в городское платье, умытый, свежий и сияющий.

– О, какой ты сегодня франт! – воскликнул Жак.

– Наши чемоданы получены на корвет еще вчера во время обеда, и вот я оделся для завтрака. А скажи, пожалуйста, далеко ли нам еще осталось до Жаккари-Мирим?

– С лишком четыре тысячи километров.

– Это значит около тысячи миль. Как ты думаешь, доедем мы через три месяца?

– Надо постараться успеть раньше.

– Так поскорее в путь.

– Хоть сегодня же после завтрака, простившись с сэром Колином и мистером Гоуиттом, нашими освободителями, и еще раз пожав им руку с благодарностью.

Следуя этому намерению, два друга в тот же день покинули корвет «Scottia», несмотря на уговоры сэра Колина Кэмбля, желавшего, чтобы они прогостили у него на корабле еще несколько дней.

Но нельзя было терять ни одной минуты. Обстоятельства не допускали промедления.

Три всадника выехали в Лиму, взяв с собой по небольшому чемоданчику и оставив весь громоздкий багаж на корвете.

Проведя пять дней в неимоверно трудной дороге, французы благополучно достигли столицы Перу.

Так как более подробное знакомство с городом, насчитывающим 90 тысяч жителей, довольно богатым, но построенном однообразно и безвкусно, не входило в планы, сразу же по приезде они принялись собираться в дальнейший путь – в Боливию.

Друзья прежде всего отправились во французское посольство. Посланник был в отпуску, и Жака с Жюльеном принял первый секретарь посольства.

Дипломат застыл от изумления, когда узнал, как бесчестно поступили с путешественниками трухильские власти.

– Что я слышу? – воскликнул он. – Возможно ли такое?

– Как? Разве вы не получали нашего письма, посланного из Трухильо с курьером? – возразил Жюльен.

– Ничего не получал.

– Стало быть, мы вдвойне обязаны сэру Колину Кэмблю… Ну, да что об этом говорить. Во всяком случае, теперь мы свободны и рассчитываем сегодня же ехать дальше. Неприятный случай с нами мы пожелали довести до вашего сведения не столько ради личного удовлетворения, сколько желая пресечь возможность повторения чего-нибудь подобного.

* * *

В тот же вечер друзья заняли места в вагоне железной дороги, пересекающей Кордильеры на высоте 15 тысяч английских футов и доходящей до города Тамры.

Этот прехорошенький город, расположенный на высоком и замечательно здоровом месте, особенно благодетельном для больных чахоткой, они посетили мимоездом.

В Тамре они наняли одного appiepo, который достал им трех верховых мулов, одного багажного и взялся проводить путешественников до города Куцко, находящегося в 500 милях от Тамры.

1-го декабря друзья въезжали в Куцко, третий по значению город Перу, с 50 тысячами жителей, из которых почти 7/8 составляют чистокровные индейцы. Многие называют его Римом Южной Америки, и действительно, по роскоши своих построек он может смело претендовать на это название.

Железная дорога от Куцко до Пуно в то время только еще строилась и не была готова, но рельсы были уже уложены, и по ним ходили рабочие поезда: Жюльен надеялся пристроиться как-нибудь на такой рабочий поезд до Пуно.

Поезда не случилось, зато на путях стоял готовый к отходу паровоз, на котором собирался следовать до станции Сикуан, находящейся как раз посередине дороги, какой-то инженер.

За довольно крупную сумму друзья, в качестве знатных иностранцев, добыли себе разрешение ехать на тендере.

Когда они благополучно прибыли в Сикуан, то оказалось, что дорога до Хулиаки почти совсем готова. Путешественники решили этим воспользоваться, тем более что Хулиаки связывало с Пуно регулярное сообщение.

Инженер, разумеется, стал возражать, выдвигая всевозможные доводы, но ему дали «на лапу», и дело вновь уладилось к обоюдному удовольствию.

В три часа путешественники достигли Пуно, большую гавань на озере Титикака.

– Ну, друг мой Жак, нам придется немного поплавать.

– Да ведь в самом деле… Ну, да это пустяки… простое озеро.

– И пресноводное, так что мы нисколько не изменяем нашему намерению во что бы то ни стало избежать моря.

– Когда же мы отправимся?

– Да… сейчас, а то когда же? Вот уж и пароход свистит, на котором мы поедем в Боливию.

– Скажи, пожалуйста, на какой высоте мы здесь находимся?

– На высоте четырех тысяч метров, если не ошибаюсь.

– А эти пароходы… настоящие?

– Конечно, не игрушечные. Один называется «Yavari», а другой «Yapura». Они совершают регулярные рейсы между берегами – то есть между Перу и Боливией.

– А где же их строили: здесь или привезли откуда-нибудь?

– Их доставили сюда из Северной Америки в разобранном виде, затем собрали и спустили на озеро.

– На чем же их привезли?

– На мулах.

– А уголь как сюда доставляется? Тоже на мулах? Ведь в таком случае он очень дорого обходится.

Жюльен рассмеялся.

– Чему ты смеешься?

– Не твоему вопросу, не думай. Он вполне уместен. Просто я вспомнил, какое здесь используют оригинальное топливо. Ты знаешь, что такое taquia?

– Нет, не знаю.

– Это навоз баранов и лам. Им-то здесь пользуются как топливом.

– Следовательно, этого добра здесь предостаточно.

– Предостаточно; но ведь для топлива и требуется много.

– Как же так, однако? Ведь количество навоза зависит в некотором роде от доброй воли животных. Если его будет мало, то стало быть и в топливе должен чувствоваться недостаток?..

– Совершенно верно. Топлива здесь часто не хватает. По этому поводу есть даже – анекдот про одного шутника-путешественника. В одной гостинице ему подали плохой обед; суп был недоварен, мясо сырое. Он пожаловался, и ему отвечали, что не хватило taquia и потому нельзя было жарче истопить печь. Тогда путешественник воскликнул: «Ну, сторонка! Люди, чтобы пообедать как следует, должны ждать, пока животные переварят пищу!»

Друзья отправились на пристань и сели на симпатичный пароходик «Yapura», при этом Жак не выказал ни малейшей неприязни.

Воды озера слегка волновались под ветром, набегавшим с Кордильерских вершин.

Пароход был так мал, что его раскачивало даже при слабом волнении.

Вскоре Жак, ни разу не плававший по морю со времени своего неудачного путешествия из Гавра в Кан – если не считать пребывания на палубе «Scottia» – начал испытывать на себе действие качки.

Он побледнел, появилась тяжесть в висках и первые признаки тошноты.

– Черт возьми! – бранился он полусерьезно. – Я вижу, что мне так никогда и не удастся превозмочь эту проклятую болезнь. Впрочем, мы еще посмотрим…

Он собрал всю свою волю, чтобы не поддаваться слабости: ходил по палубе, совершал различные телодвижения, и действительно приглушил немного признаки тошноты.

Под конец у него разболелась голова, но в общем все обошлось благополучно и победа была полная.

Неисправимый морененавистник с гордостью победителя высадился вечером в гавани Дезагвадеро, напротив моста через одноименную реку, отделяющую Перу от Боливии.

Переночевав в селении, друзья на другой день подрядили за небольшую сумму несколько индейцев, уговорив взять их всех троих на свой плот из totra[31]; такие плоты ходят вниз по реке Дезагвадеро, вытекающей из озера Титикака.

Эта широкая, глубокая и быстрая река течет с севера на юг и впадает в другое озеро – Аульягас.

Длина ее триста километров, а скорость течения местами достигает восьми километров в час. На покрытие этого расстояния потребовались два дня и одна ночь.

Затем друзья пересекли озеро Аульягас в направлении с северо-запада на юго-восток, после чего продолжили путешествие сухим путем и 5 декабря прибыли в Чуквизаку.

Глава VI

Прибытие в Жаккари-Мирим. – Управляющий уехал. – В курильне. – Жак хочет стереть полковника Бутлера с лица земли. – Прочь оружие! – Появление капитана Боба. – Спросим покойника!.. – Лачуга. – Трогательное воспоминание. – Неожиданное нападение. – Четыре выстрела. – Лопатин и канадцы. – Раскаяние и прощение. – Миллионы. – Одним другом больше. – Новая жизнь. – Отъезд в Европу. – Буря. – Прибытие в Гавр. – 15 сентября. – Обед в Cafe-Anglais. – Эпилог.

От Чуквизаки до гасиенды Жаккари-Мирим оставалось по прямой тысяча девятьсот километров.

Но так как дорога, конечно же, не была прямой, а с многочисленными поворотами, то к этому числу следовало прибавить еще верных пятьсот километров, вследствие чего получалась внушительная цифра – две тысячи четыреста километров.

– Ничего, – говорил Жюльен, – доедем. При большом желании и неослабевающем усердии можно делать до сорока километров в день.

Совершая путешествие то верхом, то на лодке по рекам, они прибыли в селение Курумбу на реке Сан-Лоренцо – первую бразильскую деревню на их пути из Чуквизаки. В Курумбе они узнали, что в шестидесяти километрах к югу находится форт Альбукерк, где можно пополнить запас провизии. Комендант форта принял путешественников очень любезно, разместил у себя в доме, помог запастись провизией и даже позволил им сесть на правительственный пароход, как раз на другой день отходивший с депешами от коменданта.

Месяц спустя после отъезда из форта друзья благополучно достигли реки Жаккари-Мирим, на которой и располагалась одноименная гасиенда.

А на третий день после этого путешественники сошли на берег в двух километрах от усадьбы, добравшись до нее на тринадцать дней раньше, чем рассчитывали.

Богатая гасиенда имела вид хлопотливого муравейника.

Шумно и озабоченно бегали взад и вперед многочисленные рабочие – негры, индейцы, мулаты, метисы и китайцы, таская объемистые кули и охапки.

Жюльен и Жак, видавшие виды и готовые ко всяким неожиданностям в гасиенде, все же были немало изумлены увиденным.

Они стояли и смотрели на все происходящее, невольно вспоминая пройденный долгий путь и перенесенные лишения и опасности.

Из задумчивости их вывел приход нового лица. К ним приблизился какой-то метис, одетый в европейское платье, увешанный цепями, унизанный кольцами и браслетами и защищенный от солнца огромным зонтиком.

Он шел важно, но, увидав европейцев, любезно осклабился, снял шляпу и предложил проводить путешественников в дом.

– Вы здешний управляющий? – осведомился Жак.

– Нет, синьор. Синьор Кристовао в отсутствии, и я исполняю его должность. Но зато сам барин дома.

– Очень хорошо, – не дрогнув отозвался Жак. – Сведите нас, пожалуйста, к нему.

– С удовольствием, синьоры, с удовольствием, – заторопился метис.

Самозванец, похитивший имя и наследство Жака, восседал тем временем в роскошной прохладной курильне и предавался кейфу[32].

Увидав гостей, он вылез из гамака и выступил к ним навстречу.

– Полковник Бутлер! – вскричал Жак, от гнева теряя самообладание. – Вы, кажется, поставили себе целью вечно встречаться мне на пути… Только на этот раз вы не отделаетесь от меня так дешево, негодяй! Я вас заставлю поплатиться за все подлости, которые вы учинили.

В первую минуту американец был до того ошеломлен, что не мог выговорить ни слова.

Появление этих двух людей привело его в крайнее изумление. Он никак не ожидал, что они выйдут целыми и невредимыми из больницы для прокаженных.

Но смущение Бутлера длилось только одну минуту, ровно одну. Негодяй был человек закаленный, прошедший сквозь огонь и воду и поэтому скоро оправился и обрел обычное самообладание и наглость.

– Не понимаю, милостивый государь, – сказал он, делая вид, что не узнает Жака, – по какому праву вы вторгаетесь сюда и наносите мне оскорбление в моем собственном доме.

– Полковник Бутлер! Я вас знал как вора и убийцу, а теперь вы оказываетесь вдобавок еще самозванцем и подделывателем документов. Знайте, я поклялся – при первой встрече убить вас как вредную гадину. Клятву эту я дал в больнице для прокаженных, куда вы нас так подло заперли. Пришло время сдержать клятву. Моя совесть будет спокойна, потому что я избавлю мир от гнуснейшего из мерзавцев, а когда здешние власти узнают, что вы за личность, то мне не трудно будет оправдаться.

– Караул! Помогите!.. – не своим голосом завопил янки, не на шутку испугавшись, когда Жак, бледный и со сверкающими глазами, навел на него дуло своей винтовки.

В усадьбе послышались крики и торопливые шаги, потом бешеный галоп лошади, скакавшей к крыльцу.

Из седла, соскочил всадник, одним прыжком взбежал на крыльцо и, запыхавшись, влетел в курильню. Увидав происходившую там сцену, он крикнул звучным голосом:

– Прочь винтовку! Я здесь представитель владельца, я управляющий Кристовао.

Управляющий покойного дяди Жака Арно приехал как раз вовремя.

При виде Жака – настоящего Жака – он радостно всплеснул руками и весь просиял.

– Вы здесь!.. – воскликнул он. – Ведь это, конечно, вы племянник моего покойного хозяина?

– Да, я, – спокойно отвечал Жак, гнев которого тем временем немного улегся.

– Не верьте ему, он лжет! – крикнул американец, которому придало храбрости присутствие сбежавшейся на шум прислуги.

В соседней комнате послышались чьи-то тяжелые шаги, дверь отворилась, и в комнату вошел нечесаный, растрепанный, заспанный капитан Боб.

– Черт вас возьми, Сайрус… то бишь Жак, я хотел сказать… Что это вы так расшумелись здесь? Просто нет никакой возможности уснуть. Что это значит?

Вдруг он запнулся и обомлел, увидав Жюльена и Жака.

– Это значит, – отвечал полковник Бутлер, – что у нас хотят отнять это имение.

– Кто?

– Вот эти два авантюриста.

– Они? Ну, так что же? Вышвырнуть их отсюда вон – и делу конец. У нас есть прислуга, мы в силе.

– Тут, господа, речь не о силе, а о правде, – вмешался управляющий. – Наследства покойного синьора вещь нешуточная, и нужно хорошенько дознаться, к кому оно переходит.

– Что вы этим хотите сказать? – спросил полковник по-прежнему надменно, но все-таки с легким оттенком беспокойства.

– Я хочу сказать, что останется подвергнуть обоих претендентов последнему испытанию. Оно будет решающим.

– Пусть будет так, – согласился янки. – В чем же должно состоять испытание, которое вы предлагаете?

– Мы спросим покойника.

– Что такое? Это еще что за комедия с духами?

– Это не комедия. Я не позволю себе шутить, когда речь идет о памяти человека, который меня любил, как родной отец. Она для меня священна.

– И для меня тоже, – поспешил поправиться Бутлер.

– Так потрудитесь пройти на берег реки. Это недалеко: не более пятисот метров, и того, пожалуй, не будет.

– С удовольствием, – согласился Бутлер.

Но в душе у него поднялась тревога. Он почувствовал, что затевается что-то серьезное и что одной смелостью тут не возьмешь.

Он отвел капитана Боба в угол и торопливым шепотом спросил:

– Ваши молодцы здесь?

– Да, все здесь, но… пьяны, как всегда.

– Тем лучше для дела. Вооружите их хорошенько и ступайте за нами, но так, чтобы никто не видал. Когда я вам дам знак, уберете этих трех. Нужно, чтобы они исчезли бесследно… иначе мы погибли. Идите. Все зависит теперь от вас.

– Хорошо. Можете вполне на меня положиться.

– Ну-с, господа, – сказал Бутлер, подходя к управляющему и французам, – идем?

– Идем, – отвечал управляющий. – Мигуэль, возьмите с собой кого-нибудь и следуйте с нами. Вы будете свидетелями.

Все вышли из дома, разделившись на две группы: в одной – французы с управляющим, в другой – полковник с двумя служителями.

Они быстро шли по отлогому склону, поросшему купами благовонных деревьев. Вдруг разом увидели реку, протекающую внизу в зеленой долине с редкими кустами. Над рекою стоял домик в европейском стиле, с зелеными ставнями, черепичной крышей, голубятней и колодцем.

При виде этого домика Жаком овладело сильное волнение, которое вскоре сообщилось и Жюльену.

Он не мог удержаться от возгласа удивления и умиления.

– Тише! Ради Бога, молчите! В противном случае вы навредите себе, – уговаривал его управляющий. – Ну-с, милостивый государь, – обратился он к американцу, – что вы думаете об этом домике?

– Об этой гадкой лачуге-то? Думаю, что не дал бы за нее и пятисот долларов, и удивляюсь фантазии владельца, выстроившего здесь такую безвкусицу.

– И неужели этот дом вам ничего не напоминает?

– Сегодня ровно ничего. Но завтра он будет напоминать мне о неприятном посещении моей усадьбы двумя мошенниками, и поэтому я завтра же прикажу его срыть с разнести по кирпичику.

– Разнести по кирпичику этот дом! – вскричал в негодовании Жак. – Дом, который как две капли воды похож на тот, где выросли моя мать и мой дядя… на берегу Лауры, в Монлуи… где прошло и мое детство!..

– И где я провел лучшие дни моей юности! – присоединился Жюльен.

– О, я понимаю, зачем дядя велел его выстроить здесь! Эта река своей капризной излучиной напоминает Луару…

– Здесь он велел и похоронить себя, – перебил управляющий. – Здесь он и спит вечным сном, под цветами, за которыми во время моего отсутствия был, как видно, очень плохой уход. А он так любил европейские цветы!

– И что же, по-вашему, из этого следует? – дерзко спросил американец.

– Да ничего не следует. Я только констатирую тот факт, что вы, называющий себя племянником господина Леонарда Вуазена, родившегося во Франции, в городе Монлуи, в департаменте Эндры-и-Луары, между тем не узнаете ни Эндры-и-Луары, ни Монлуи, ни дома, в котором родились и жили. Равным образом я замечаю, что вы совершенно не заботитесь о могиле своего дяди, хотя знакомы с содержанием его письма.

– Это и значит, по-вашему, «спросить покойника»? – иронически осведомился полковник Бутлер.

– Это и значит, по-моему, спросить покойника. Ответ получен красноречивый и убедительный.

В густой траве и кустах послышался быстрый шорох.

– Ну-с, а теперь послушайте меня, – вскричал злодей. – Для меня это решительно все равно. Обман мой во всяком случае не откроется, потому что нескромные люди, знающие о нем, не разгласят его… ни живые, ни мертвые. Я сумею заставить их замолчать.

С этими словами он громко крикнул:

– Сюда, Боб!.. Эй, сюда, матросы!.. Убейте их всех!.. Скорее…

Кусты раздвинулись, и двенадцать вооруженных негодяев, под предводительством капитана Боба; яростно набросились на четырех человек, из которых двое были безо всякого оружия.

Нападение было столь неожиданным, что атакованные не успели даже приготовиться к защите. К довершению бед, Жак оступился, выронил винтовку и упал под ноги капитана Боба, который занес над ним свою железную руку с ножом.

Жюльен тем временем отчаянно отбивался от четырех разбойников.

Положение было безнадежное.

Вдруг над кустами со стороны домика взвились четыре белых дымка, и одновременно грянули четыре громких выстрела.

Капитан Боб тяжело упал на Жака, пораженный пулею, попавшей прямо между глаз.

Полковник Бутлер, сделав, шатаясь, несколько шагов, упал на колени, схватившись за грудь, из которой хлынула алая струя.

Двое из пиратов, теснивших Жюльена, крест-накрест повалились друг на друга.

Затем чей-то раскатистый голос прогремел по-французски:

– Мы уже три недели следим за вами, разбойники!

Из рощицы вышел гигант, за ним два других таких же рослых молодца, а следом, едва поспевая, кто-то четвертый, уже обыкновенного роста.