Чево

Жучка виновато насупилась

Лаяла пара, не представлявшая для Адамовича и Евовичи угадывательного интереса (то бишь заранее связанная поводком): мясистая старушенция из армии Ладиных визитеров и долготелый бассет (настоящая парковая скамейка). А лаяли они о том, что, мол, площадка перед клубом собаководов – это площадка перед клубом собаководов, а не проходной двор какой-нибудь, и что собакам сомнительного происхождения положено гулять в проходном дворе, а не на площадке перед клубом собаководов. Короче, Жучка не выдержала и огрызнулась (дурында, могла бы еще немного попритворяться глухой). Не так-то просто разозлить бассета, но тут случилось невероятное: пятнистое грозное тело двинулось в сторону Жучки. Та изогнулась и ярко брызнула наутек.

Торпеду, набравшую скорость, не остановить – хозяйка повлеклась на буксире, беспомощно перебирая ногами. И было достаточно одного боребрика (sic!) на пути, чтобы горизонталь в ее глазах сделалась вертикалью, дальше бабуля поехала уже на животе, судорожно сжимая поводок и цепляясь зубами за траву. И только когда снова выехали на асфальт, собаководша вспомнила о своих руках и стала тормозить одной из них. Жучка улепетывала, визжала, испуганно дразнясь. Неизвестно, как долго бабассеты продолжали бы погоню, если бы из клуба собаководов не вышли и не крикнули бы: «Прекратить! Что за свинство!» Эти двое были: сумрачный ротвейлер в железной сеточке от укусов (он теперь не царь зверей, просто приседатель) и – Инфаркт Миокардович, он же хозяин Сумрачного, он же директор клуба, он же Кощей Бессмертный (он же – резидент иностранной разведки, но это выяснится позднее).

Он приказал «Пройдемте!» всем виновникам по(д)тасовки. Ими, по его мнению, оказались: пара бабассетов, Жучка и почему-то Евовичь. Адамович затеял вежливый спор, Евовичь в страхе заломила руки: я без брата никуда, Жучка виновато насупилась (где только она суп нашла в таких экстремальных условиях?).

– Девочка, не оказывай сопротивления, – посоветовал Инфаркт Миокардович. (Не забыть добавить про его не то липкий, не то жирный взгляд.)

Тяжелезные двери задвинулись за чуть-не-плачущими, и сумрачный ротвейлер сел на пороге сторожить.

6

Читателя надо любить, надо вовремя подавать ему обещанный стакан воды. Да-да, мой дорогой, сейчас будет лирическая пятиминутка.

С первой же встречи она одарила его желанием слушать звуки. В покачнувшемся воздухе он запомнил сырое ворчание города, и немудреный вензель ее голоса впечатался в ночь.

Эти первые проводы слегка затянулись, зацепились за провода – игрушечным парашютистом.

Слишком необыкновенной показалась Игрушенька Марку, и он ежился от опасения сказать что-то банальное, не из ее волшебного мира. Одна прядь волос, торчавшая горизонтально над ухом, не поддававшаяся расческе-завивке, чего стоила!

И говорили-то они не много, а если и – то совсем не так, как будто знали друг друга давно или всю жизнь шли к этому дню. Коварное непонимание болталось между ними – ее длинная до плеча серьга – и дразнило, и не давало расстаться.

– Всё-таки мне действительно пора, – наконец сказала она, слегка придушив фитиль своего очарования. В этот момент автобусы до ее дома как раз перестали ходить. Марк трезво вступил на дорогу и призывно махнул плывущим навстречу наглым авто. Из полутьмы выросла и замерла услужливо «Газель», но лишь только задвигая свою даму внутрь, Марк опознал в этой машине «Скорую». Грубо тронулись и задребезжали, бледные шторы вяло забили тревогу. Матерок шофера (вполне самодостаточный) спрятался за механическим голосом диспетчерши: рация выплевывала адреса, фамилии, заболевания.

Тебе не по себе? Тебе не по тебе? Тут еще эта луна клыкастая пыталась отодвинуть штору. Пятый, пятый, Костромская тридцать, квартира сорок два, сорок лет, сердце. Всем охота зарабатывать денежку. Восьмой, площадь Ленина, три, квартира два, Тараканова, гипертония. Дай спички. Шипение. Пятый, пятый? Первого слышит кто-нибудь? Шипение. Беременность тридцать восемь недель, обморок…

– Вы не хотите посетить всех этих больных? Мы, право, сами… – шепотом наклонилась Грушенька к санитару.

– Да не, мы уже, – и кивнул почему-то назад, к зашторенному чреву машины. И Марка пронзило, что после этого он тем более никогда не сможет встретиться с ней. Ибо нужно будет вспомнить эту отвратительную поездку и ее задохнувшееся ой, когда она сдуру сунула нос за кулисы.

А может, она сама всё это подстроила и разыграла, не в прямом смысле, конечно, а как-нибудь так, по-ведьмински? Ишь, рыжая, – и он упрямо молчал вплоть до последнего рукопожатия.

Здесь мой телефон, – невыразительно пробормотала она и сунула ему в ладонь что-то вроде визитки. А это было уже совсем пошло. Он хотел разорвать не глядя, но, шагая вдоль мертвых улиц, передумал и увидел в синих судорогах фонаря, что держит абсолютно белый, абсолютно чистый кусочек картона.

Всё это он снова поймал (весь этот долгий абзац очеркнула ногтем ущербного месяца ночь), когда прыгал на черную насыпь из вагона притормозившего – по причине, известной только ему одному, – скорого поезда.

7

Впрочем, беспорядок тоже не помешает. Нарушим очередность, не то у елочки зарябит в глазах от такого однообразия в хороводе. (Предыстория героя?)

Когда еврейский папа Матвея женился на его русской маме, некоторые многочисленные родственники предсказывали даже конец света. Но всё обошлось. Больше других радовалась матушка Роза, предводительница клана, заявляя, что, дескать, у нее стало одним сыном меньше (и действительно, с тех пор они ни разу не встречались).

Илья Марков, читатель и мечтатель, с шизинкой в голове и с шилом в попе, не захотел меняться после женитьбы. Трудно понять, чем питались молодые супруги, известно лишь, что оба они долгое время нигде не работали: к кому-то ездили, ходили ходуном или еще куда-нибудь, в общем, пытались играть с реальностью в прятки. И в конце концов доигрались.

А детство Ильи было знаменательно тем, что он каким-то образом ухитрился проклясть бога. Не то чтобы жизнь была очень тяжелой, просто так получилось. Тосковал, наверное, сильно по идеалу, вычитав его из умных книг, хотел чуда внезапного от тоски, да и не получил. Тогда выбежал он из дому темным вечером на пустырь за гаражами и закричал в воздух.

Потом жалел, конечно, мучился.

Даже будучи взрослым и женатым вспоминал иногда тот страшный вечер, и сразу ровное течение жизни как-то некрасиво вывихивалось в его голове.

Наверное, года через два после разрыва с родительским домом, поехал, как говорится в сказках, Илья в лес. За новогодней елкой, с рюкзаком и на лыжах. А к обещанному времени не вернулся. Не вернулся и на следующий день. Жена его отказалась вступать в новый год одна, проревев всю ночь на неприбранной кухне, осталась в году старом, там, где была еще счастлива.

А дальше и вовсе пошла какая-то неразбериха. Милиция, розыск, душное ожидание и ни на миг не отпускающая тошнота. И только в апреле, когда сошел весь снег, в том числе и в лесах, ее, с пятимесячным стажем беременности, пригласили на опознание тела.

Врач выдвинул такую версию: разогнавшись на лыжне, Илья случайно наткнулся на лыжную палку, потерял сознание и беспомощно замерз, не приходя в себя.

Вещи были, конечно, его. Из рюкзака торчала облысевшая елка. Но то, что осталось от живого тела, то, что сохранилось под снегом до весны, жена Ильи решительно не признала. Поверх своего отвращения и горя она почувствовала удивление; мысль о том, что ее обманули, надолго поселилась внутри и лишь немного успокоилась рождением сына.

(На этом предысторию пока что закончим, потому что это, в конце концов, не житие святого и не детские годы багрового внука.)

8

Что оставалось Адамовичу делать? А ничего ему делать не оставалось! Он попробовал кусать локоть – оказалось – это из другой поговорки, да и невкусно. Огляделся – зрительская массовка растекалась, отыграв свою роль. (Люди и звери разбились на пары и разошлись по домам.)

Один только Йошка остался стоять на площадке рядом с Адамовичем. Был этот Йошка племянником Инфаркта Миокардовича и руководителем школьного клуба «Кис-кис», обещавшего в ближайшем будущем сделаться городским кошководческим и составить конкуренцию собакам. Уже сейчас у этого шустрого мальчика был самый красивый в городе кот – все это знали. И вот теперь будущий хозяин будущей организации «Йошка & Ко» обратился к Адамовичу с выражением так называемого участия на сладкошачьем лице:

– Я всё видел. Это чудовищная несправедливость, ваша сестра ни в чем не виновата. Идемте, я помогу вам.

И почему-то, когда он говорил, слюна не вылетала у него изо рта, а наоборот – залетала.

Адамович задумался над этим Йошкой. Есть люди, которые любят собак, и есть люди, которые любят кошек. Издавна те и другие враждуют между собой (незло). А есть люди, которые любят и собак, и кошек, но как-то чрезмерно. Сами себя они считают добрейшими людьми на всем белом свете (и убеждают в этом некоторых наивных). Сие ложь: все зоолюбы более склонны к предательству и долгой обиде, чем остальные смертные, и они никогда не знают, о чем разговаривать с маленькими детьми.

У Адамовича, правда, не было причин не доверять Йошке, и он вяло последовал за внезапным другом.

Увидев мужчину в сером костюме, Адамович подумал. (Не слишком ли много размышлений подряд для одного Адамовича?) На мужчине в серой форме висела рация и неласковым голосом лаяла. И было похоже, что это человек – вслух, не раскрывая рта, думает.

Наверное, милиционеры – самые широкомыслящие люди, – все-таки подумал Адамович.

По коридору районного отделения и далее – в кабинет Йошка прошел как по своей квартире. И еще удивило Адамовича то, как быстро удалось Йошке состряпать необходимое заявление по форме, но рассуждать уже было поздно, да и бесполезно. Дядя в каких-то погонах, короче – дядя Берендей – позвонил в настольный колокольчик и сказал, преданно глядя в глаза Адамовичу:

– Нэ валнуйся, малчик, я пашлю своих самых отчаянных добрых молодцев, проста весь ментылитет нацыи; и они быстро расправятся с…

Он не успел договорить, и Адамович не успел спросить, какая нация имеется в виду. Вошли трое, вытаскивая разбойничьи лица из-под фуражек:

– Белков, Жиров и Углеводов для выполнения специального задания прибыли.

Да, пожалуй, сейчас Сумрачному не поздоровится…

– Именем закона! – закричал Белков, дубася в железную дверь.

– Именем розы! – закричал Жиров. А Углеводов не закричал ничего, но почему-то подмигнул ротвейлеру, всё еще сидевшему на стреме.

Самоотверженный Адамович ринулся в щель приоткрывшейся двери, но был схвачен сзади чьими-то не менее железными руками. Головорезы впустились внутрь, а наш герой опять остался снаружи один. Даже Йошка куда-то убрался с поля его зрения (в пылу праведного гнева). И только тут медленным холодком на сердце стал доходить до Адамовича смысл преданного Берендеева взгляда. Нас предали!

Он бросился на шею Евовичи, которая шла по другую сторону наручников от Жирова. Связанную Жучку тащил Белков. Углеводов шел сзади и ухмылялся.

Куда вы их? Возьмите меня тоже! – Не положено! Инструкция.

На Евовичи прямо не было никакого лица, на Жучке, соответственно, – морды. Углеводов уже разворачивал решетчатый фургончик с хрюкламой детских подгузников на борту. Адамович долго-долго бежал за автомобилем и кричал сестре и собачке, как он их любит, как он их спасет, а перед глазами его мотались веселые человечки в одноразовых бумажных трусиках, а в ушах звучал следующим кадром голос Инфаркта Миокардовича: «У вашей сестры были найдены секретные чертежи и фальшивые документы, теперь ей будет предъявлено обвинение в измене родине, или в шпионаже, что, впрочем, одно и то же».

Изможденный бегом и недоумением Адамович со всего размаху таки ударился в грязь лицом и зарыдал во весь голос.

9

Марк шел, дезориентируясь по звездам. В его чемодане лежало несколько вещей несколько странного свойства. Что-то похожее на детский конструктор или на художественно оформленную мышеловку. Бесплатный сыр прилагался, а также нога жареной птицы, дорожные шашки, паспорт и два носка. Прилагавшееся имело целью выдавать в нем рассеянного пассажира второго класса, отставшего от поезда. Впрочем, маскировка не пригодилась, и всё поименованное было заживо сожжено по прибытии на место.

Это был его первый поход на луну.

О несовершенстве мира уже не думалось, перестал раздражать своими преющими прелестями апрель, и вот за первым поворотом Кассиопеи обнаружились поляна и дом. На поляне в изобилии произрастали качели, жили деревянные лошадки и слоны. И если первые всего лишь смахивали на виселицы, то последние и вовсе неподарочно скалили зубы под лунным сиянием.

«Летний лагерь детского сада», – ухмыльнулась вывеска. Марк достал из чемодана конструктор-мышеловку и с ее помощью открыл, не стуча, дверь, как открывают свою собственную квартиру, некогда оставленную на съедение годам. Длинный коридор потянул его в себя вместе с дыханием сквозняка. В чуть живом свете двух ламп боковое зрение отметило выставку детских рисунков.

И вот наконец они предстали друг перед другом. За оранжевой дверью, которую Марк открыл опять же ни в коем случае не стуча, сидел в кресле мелкий, страшненький человек – сидел с видом судьи, сатаны или вахтера. Навстречу он, однако, встал – настоящий мэтр с кепкой – и протянул руку. Марк молча вложил в нее содержимое своей. Человек в полсекунды сканировал взором странный предмет и немного оттаял.

– Ваша комната номер семь. Чемодан оставите здесь. Завтра вы будете владеть дальнейшей информацией, – голос его прозвучал отнюдь не инфернально, как можно было предположить, – подумалось Марку уже на пути к месту ночевки.

Работа Дома на поляне была налажена безукоризненно. Все обитатели занимались Своим Делом, но никогда не встречались друг с другом. И только товарищ Мэтр с кепкой да прислуживающий персонал – женщина, немая как сыра земля, – знали в лицо всех заложников летнего лагеря.

По утрам женщина приносила пищу и бежевый Конверт с информацией к размышлению. И с ней, глухонемой, и с хозяином позволено было общаться лишь невербальными знаками, начиная с простейших человеческих жестов, заканчивая – вполне осмысленными.

За всю историю бывало несколько случаев схождения (по мукам) с ума. Но и тогда никто не слышал ни бьющихся стекол, ни ночного мотора. Каждому казалось, что в Доме на поляне живут всего лишь трое, каждому из двенадцати (двадцати четырех, ста сорока четырех). Приходящий в этот дом должен был пережить смерть, очистить свою память, равно как и память о себе. Если же кто-нибудь сомневался, забывался, а тем паче отказывался…

Никто из посторонних – боже упаси!

Впрочем, на лето сюда действительно привозили детей – пятерых сопливеньких даунят, и тогда женщина, обремененная новой бедой, переставала приносить ежедневную пищу.

Марк не сомневался и не вспоминал. Только однажды, сидя на полу камеры и оттачивая напильничком свои звериные рысьи зубы, он почувствовал, что существовал когда-то раньше. Словно кто-то пытался гаданием вызвать его образ на водной глади, словно умело разыгранный спиритический сеанс потянул его душу из душной могилы.

– Он живой, – сказала кудрявая экстрасенша, возвращая Грушеньке фотографию, – но в плену. Он будет долго искать, но ты его уже вряд ли найдешь.

Марк стряхнул с себя наваждение и продолжил работу.

10

Этот паштет «Орлиная радость» оказался нечревоугоден, и нашей гастрономической бабушке пришлось волей-неволей обниматься с белым фаянсовым другом. Кто не испытывал дивного ощущения, когда всё содержимое тела рвется наружу через рот, через нос, через уши, а потом наступает временное облегчение и умиление души?

Уже само по себе пищевое отравление могло послужить дурной приметой (а по части народной приметологии бабушка однажды чуть Жучку не проглотила: чайник не ставь носиком на восток, зубную щетку мимо зеркала три раза не проноси, а уж если угораздило тебя поздороваться через порог, то присядь на одной ноге и прочитай в таком положении «Отче наш» тридцать три раза, ну и так далее).

Теперь вот о чем я: содержимое бабушкиного желудка легло на дно унитаза таким рисунком, что старушка мгновенно поняла: ее внуки-близнецы стрясли над собою беду.

Не долго думая, бабушка заговорила сама с собой, что она делала всегда в минуты бедствий. Вытащила свой старенький телевизор «Горе-зонд» на середину комнаты, включила его так, что он стал показывать три программы сразу, и заходила вокруг него, колдуя и приборматывая. И вот все три программы замигали, погасли и показали иные картинки: одна – растерянного вдоль улицы Адамовича, другая – Евовичь, сидящую на полу камеры, а третья – Жучку, почему-то распятую на операционном столе.

И вдруг в дверь позвонили. Бабушка бросилась со всех своих (трех вместе с палочкой) ног – открывать. Эта худая рыжая девица никак не была связана (по мнению бабушки) с историей близнецов. Чего тебе, милая?

– Извините, но мне сказали, что вы… Говорят… одним словом, что вы можете ясновидеть. Не могли бы вы мне только одно… Сказать, жив этот вот человек на земле или…

Бабушка соображала несколько секунд, чего же от нее хотят, глядя косо в предлагаемое фото. Потом произнесла сухо (после отравления во рту всегда пустыня):

– Я потеряла внука, внучку и собаку Жучку. Я должна их найти. А несколько дел сразу я делать никак не могу. Извини. (То бишь не дала девушке хлебнуть солоно.)

Тут ее снова внезапно затошнило, и посетительнице пришлось мгновенно отпрыгивать назад, за недосягаемый порог, дабы не запачкались фотография и платье. И еще в ту же секунду в комнате раздался маленький, но весьма тревожный взрыв. Это – когда бабушка доковыляла обратно, она увидела – сгорел от чрезмерного напряжения ее старенький телевизор, оставив ее безо всякой абсолютно связи с внешним (потусторонним миром).

11

Тем больше Матвей удивился, увидев ее. В прошлый раз, в первый раз, они расстались на пустом месте, потеряв друг к другу всякий интерес. Теперь она вынырнула из толпы журналистов и сказала:

– А я давно за тобой наблюдаю, – и потом приказала-вопросила, – пошли…

Он попал на эту встречу со знаменитой японской писательницей Охо случайно. Бездельничал внутри книжного магазина и вдруг заметил приятеля – уголочком стеклянных дверей – тот поднимался на третий этаж, к себе в издательство. Матвей побежал догонять его и тут оказался участником приема и пресс-конференции. Охо обнародовала себя в меру худенькой и не в меру улыбчивой дамочкой. Главная редакторша Эдита Выходная манерно выворачивала локти и вытягивала губы в сторону публики (это когда молчала), а когда говорила, ее чистый, розовый русский язык как-то не в меру обильно вываливался изо рта. Свою скуку Матвей пытался заморить мыслью об активном участии в культурной жизни города.

Когда изо всех зрительских пальцев были высосаны все необходимые вопросы, а японку повезли куда-то дальше, банкетить, Олег наконец-то заговорил с Матвеем, расслабившись в курительном углу:

– Ну и намучился я сегодня с госпожой Охо: в аэропорту встретил, потом – в гостиницу, потом – в Союз писателей на одну встречу, теперь – сюда. А еще, – он закашлялся дымом-смехом, – мне родное издательство дало очень пикантное поручение. У нас, видишь, ремонт еще не закончили, а за сортир и вовсе не брались, он у нас – дай боже, хуже привокзального. Мне Эдита и говорит: «Сделай все что угодно, чтобы знаменитость в наш туалет не запросилась, пусть или до или после свои дела делает, только не в издательстве». Милое дело, говорю, я в Союзе писателей сам ей должен предложить: мадам, не желаете ли посетить писательские удобства? Я – к переводчице: Таня, выручай. В союзе всё шпионил за Охой, смотрю – удалились они с Танюхой, а я облегченно вздыхаю. Тут до нашей конторы два шага, авось, думаю, пронесет – встреча длится час, а там… Щас, представляешь, Охо встает из-за стола и опять с Танюхой шепчется, а Эдита меня испепеляет взглядом, как будто это я виноват, что у японки…

Вот тут и подошла Фенечка и сказала, не глядя на рассказчика: «А я давно за тобой наблюдаю. Пошли?»

– Значит, ты журналистка? – он теребил слова, не зная, что сказать, и, заказывая пиво, поведал ей только что услышанный курьез.

У Фенечки глаза были из тех, что радикально меняются в зависимости от освещения и цвета одежды. В прошлый раз они казались ночными и темно-карими, теперь на ней было зеленое пончо и малахитовые серьги-висюлины.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.