Шведское огниво

– Так ты что, со своим постояльцем даже словом не перекинулся?

– Почему? Он говорил, какую еду ему приносить. Рыбы просил побольше. А еще спросил, можно ли где брать хлеб, сделанный на дрожжах.

– Нашли?

– А чего искать? Хоть у булгар бери, хоть у русских, хоть у буртас. Цену хорошую давал. Вперед.

– Надолго?

– Сказали, что на месяц-полтора, точно не знают. Поэтому сразу заплатили вперед и предупредили, что съехать может внезапно, не предупреждая. Даже оговорили на этот случай, что замок с ключом на столе оставит.

– Какой замок?

– Навесной. Эта комната и снаружи запирается. На навесной замок. Там еще скобы сделаны, хоть на крепостные ворота. И замок стальной, булгарской работы. Как хороший сундук стоит. Эту комнату обычно снимают купцы, которые там оставляют что-то ценное. Поэтому она и подороже.

– У постояльца много товара было?

– Даже сундука не было. Только две большие сумы.

Значит, хотел, чтобы в вещах не рылись. Хорошие деньги за это заплатил.

– Вы с ним по-кипчакски говорили?

Сарабай удивленно вскинул брови.

– Говорил чисто?

– Не совсем. Да у нас больше пол-Сарая так говорит. Кто и лет двадцать здесь живет. Иной раз вообще объясняются на пальцах.

– Ты его спросил, кто он и откуда?

Хозяин в очередной раз кивнул:

– Иоанн. Из Новгорода. А потом добавил еще, со значением так: «Из закатных стран».

V. Бронзовая птица

Злату вспомнился утренний разговор с корабельщиком. Иов из Новгорода. Тот еще сказал «новый город» по-кипчакски, а не по-русски. Обычное дело для Сарая. Вот только этих Новых городов лишь на Руси несколько. Есть Великий, есть Нижний, есть Северский. А сколько их еще в дальних странах, поименованных на чужеземный лад? Неаполь, например. Тоже по-гречески – Новый город. Далеко на западе, в закатных странах. Уж не из тех ли самых краев залетел таинственный гость?

С полгода назад уже объявлялся один такой. Прибыл тайком с полным сундуком золота и принадлежностями для рисования карт. Служил, как выяснилось, торговому дому Барди, который состоит в личных банкирах у самого папы. Как раз на Ивана Купалу бежал на генуэзском корабле за море. Золото у него в сундуке было для здешних краев необычное: магрибские динары. Из закатных стран.

– Вспомни хорошенько, Сарабай: слово «Новгород» он как говорил? На каком языке?

– На кипчакском, конечно.

Новый город в закатных странах. То ли Иоанн, то ли Иона. Легко запутаться в таком многоязычном городе, как Сарай. Легко и затеряться.

– А птички у этого твоего постояльца были?

– Какие птички? – испугался хозяин.

– Ну мало ли? Коли он у тебя улетел, может, птичкой умел обращаться. Или дружил с птичками. Клетка для птиц у него была?

Сарабая вопрос озадачил. Сначала он напряженно таращил глаза, силясь уловить подвох, потом повернулся к двери в хозяйские покои и зычно крикнул что-то на незнакомом Злату языке.

– Да скажи уже, пусть похлебку несут, – добавил наиб. – Ты же служанку зовешь?

– Думал, сначала комнату посмотрим. Я бы уже велел дверь чинить.

– А куда спешить? Нового постояльца ждешь?

Хозяин только вздохнул тяжело. Слава теперь пойдет о его постоялом дворе такая, что лошадей нахлестывать будут, мимо проезжая. Хотя на окраине в глухом месте обычно на ночлег встают те, кого ни Богом, ни чертом не испугаешь. Народ мирный и боязливый идет в караван-сарай.

Похлебку принесли по северному обычаю – в глиняном горшочке. С деревянной ложкой, вырезанной из белой липы. Такая в здешних краях не растет. Рядом поставили деревянный же резной ковш с медом. Но уже не со сбитнем, а хмельным, перебродившим. В него не имбирь, а свои лесные ягоды для вкуса добавлены. Да и зелья с кореньями из тех краев, хранящие силу и запах дальних дремучих дебрей.

С девушкой только беседы не получилось.

Едва она поставила на стол кушанье, хозяин стал говорить с ней по-своему.

– Она чего же, совсем по-кипчакски не понимает?

– Недавно из лесу. У меня всего два месяца живет.

Злату только и осталось, что молча рассматривать причудливый узор, вышитый на льняном подоле. Мог бы и сам догадаться. Одета девка не по-здешнему. Значит, в Сарае недавно. В том, в чем приехала. А когда можно было приехать с верховьев? Только после половодья. Месяца четыре, не раньше. Лапти, правда, уже стоптала – на ногах мягкие сапожки здешней работы. На поясе сзади хвосты. В Мохши такие на каждом шагу увидишь, а здесь редкость. Даже в булгарском квартале не встретишь. Только у буртас.

– Не было у него ни клеток, ни птичек, – подытожил Сарабай. И жестом велел девушке уйти. Однако Злат обратился к ней напрямую:

– Тебя как звать-величать, красавица?

– Юксудыр.

Значит, немного все-таки понимает.

– Красивое имя, – одобрил наиб, – и сама хороша. Постоялец к тебе не приставал?

Теперь уже девушка не понимала, а Сарабай переводить не стал. Сам ответил:

– Если и пробовал, то сразу бросил. Не смотри, что с виду гибкая, как та ива. Она подкову может разогнуть.

Злат недоверчиво смерил взглядом стройный девичий стан. Действительно, так и не скажешь. Хозяин, судя по уважительному тону, и сам пробовал. Верно, не понравилось. И наиб продолжил как ни в чем не бывало:

– Расскажи дяде Злату поподробнее, что за человека ты у него видела. Ну, тот, что появился из ниоткуда. Было в нем что странное, необычное?

Сарабай перевел. Наиб заметил, что «дядю Злата» он пропустил, но девушка эти слова явно поняла. Они ведь неспроста сказаны были. Одно дело допрос у сурового ханского чиновника, совсем другое – обычный разговор с добродушным дядей, охочим до сплетен.

– Она говорит, что гость действительно странным был. Черный весь какой-то. И лицо, и одежда.

– Арап, что ли?

– Она, поди, арапов никогда не видала. Не поймет, про что это. А еще говорит, что от него запах странный шел.

– Странный? Серой, что ли, вонял?

– Она, поди, серу ни разу не нюхала. Говорит, вроде как дымом.

Наиб озадаченно почесал затылок:

– Слушай, а она у тебя сказки любит слушать?

Сарабай не стал переводить, но девушка явно поняла слово «сказки» и усмехнулась. Повернувшись к наибу, она отчетливо повторила два раза одно и то же слово.

– Говорит, что он был похож на углежога, – перевел Сарабай.

Злат улыбнулся:

– Теперь и сам вижу, что приметливая. Самое главное, сказку от были хорошо отличает. Пусть возьмет огня побольше и покажет нам комнату.

Похлебка даже подостыть не успела.

В комнате смотреть оказалось совсем не на что. Крепкий стол у стены, скамья, сундук. У другой стены лежанка с топкой внизу, такие завели в здешних краях выходцы из Хорезма. Топлива меньше нужно, и чище – дым уходит в трубу. Да еще стену греет, через которую эта труба проходит. На лежанке чистый войлок.

От исчезнувшего постояльца не осталось ни единого следа.

Злат заглянул в лампу, стоявшую на столе. Пустая.

– Ты масло заправляла?

Сарабай перевел. Оказалось, что девушка буквально накануне проверяла: масла оставалось почти на сутки. Получается, столько времени она и горела. Значит, постоялец покинул свою последнюю обитель при ее свете. А непогашенный фитиль так и горел всю ночь, пока не кончилось масло.

– Замок пропал?

Хозяин качнул головой:

– На столе лежал.

– А говоришь, ничего не трогали. Что еще поменяли?

– Больше ничего. Клянусь!

Комната действительно казалась очень надежной. Гостевой дом был сложен из сушеного на солнце кирпича, а вот пристрой сделали из самого лучшего обожженного. В Сарае с его дороговизной дров такой встречался нечасто. Шел обычно туда, где его ничем было не заменить. «Колодцы, например, выкладывать», – подумалось Злату. Зачем понадобилось тратить эти кирпичи на постройку? Видно, и впрямь замышлялось все сразу под надежное хранилище. Вон и кладка на известковом растворе. Поди, на яйцах замешивали.

Зато потайное отверстие в такой стене не укроешь – сразу будет заметно. Пол тоже глиняный.

На засов и петли наиб даже смотреть не стал. Только провел ладонью по лежащей у входа двери и сказал:

– Вешайте на место.

После чего с удовольствием вернулся к горшочку с требухой. Ну и к липовому ковшу с горячей медовухой, конечно. Его веселость сразу насторожила хозяина. Злат же, блаженно улыбаясь, наслаждался кушаньем и нетерпеливым беспокойством Сарабая. С удовлетворением отодвинув пустой ковш, повертел в руках замок от двери, который ему принесли, прикинул его на вес:

– Тяжелая штучка, – усмехнулся недобро. – Таким и убить можно.

Сарабай сглотнул слюну.

– Зря ты его забрал, – посочувствовал наиб. – Им ведь запросто могли человека по голове стукнуть. А твои слуги могли кровь стереть. По нерадению. – Он выдержал паузу и добавил: – Или по умыслу. – Злат поднял взгляд на мясника. – Помню твою харчевню на большом базаре. Эх, какие времена! Я тогда простым битакчи был. Помнишь? – Хозяин радостно кивнул. – А вот уважал ты меня больше, хоть теперь я и наиб самого сарайского эмира. Теперь вот, вижу, ты и забыл, какую я похлебку люблю. Тогда чесноку не жалел.

Старый мясник готов был вынести что угодно, только не неуважительный отзыв о своей похлебке:

– Так я нарочно велел чесноку поменьше класть. Говорю, Хрисанф ибн Мисаил – большой человек, ему к самому эмиру на доклад идти. Чтоб духа дурного не было.

Злат только руками развел:

– Вон оно что… Даже родителя моего покойного как звали, помнишь. Молодец. И предусмотрительный опять же. С таким человеком дело иметь хорошо. Никакие джинны не страшны. Сколько у тебя потайных выходов из того пристроя?

– Сам же видел… – промямлил Сарабай.

– Ай-ай-ай! – прервал его наиб. – Ну, если тебе так больше нравится, будь по-твоему. Я эмиру так и доложу: исчез, мол, постоялец. Куда исчез, хозяин объяснить не может. Не про джиннов же докладывать? Так что лучше всего наложить на хозяина хороший штраф. Чтобы другим неповадно было. Да и разговоров про джиннов и колдунов меньше станет. Правильно?

Сарабай молчал. Он прекрасно представлял, какой величины штраф могут наложить за исчезновение гостя. Подозрение в убийстве, как ни крути. Да в деньгах ли одних дело? Пойдет по базарам слух, что на постоялом дворе разбой. Для торгового человека это хуже любой нечистой силы.

– Или ты думал, что я сказки про джиннов буду ходить рассказывать? Это тебе к Бахраму. Он, кстати, зайти должен. Поболтаем. А до тех пор можем и между собой поговорить. Так сколько тайных выходов из этого самого пристроя? – Злат поднялся со скамьи и потянулся, хрустнув суставами. – Комнату я эту видел, и хода оттуда нет. Если нечистую силу в покое оставить, то куда человек мог подеваться? Или откуда мог туда попасть? Твоя служанка ведь девка умная, все правильно описала: черный, на углежога похож. Углежог – он почему черный? Весь в саже. А сажа у нас где? Вот то-то и оно. Из печки вылез этот таинственный гость. Через печку и твой постоялец улетел. Лежанка вплотную к стене – дымоход через соседнюю комнату идет. Там, поди, такая же лежанка. Проверить это можно хоть сейчас. Вот только зачем? Я перед эмиром могу и так отчитаться. А вот у тебя интерес большой. Только почему я все это тебе рассказываю? А не ты мне?

– Есть ход!

– Говорил я тебе, что нечистая сила до добра не доведет!

– В соседней комнате подвал. В нем колодец потайной. Из него – галерея к колодцу во дворе и лаз на зады, за усадьбу. К сухому арыку. Там выход.

– Да ты чего раскраснелся так? Не ровен час удар хватит. Вели лучше еще медку принести. Мне все равно придется здесь Бахрама дожидаться. Так что пойду коня расседлаю и в стойло поставлю. И вот еще. Скоро сюда прибежит помощник мой, Илгизар. Пусть ему тоже требухи оставят.

Юноша действительно не заставил себя долго ждать. Не успел наиб засыпать коню ячменя в торбу, как в воротах появилась вымокшая под дождем фигура.

– Даже не пообедал, что ли? – засмеялся Злат. – А запыхался-то! Иди, там тебе похлебки из требухи нальют. И медку. Я уже сказал. – От удивления Илгизар даже рот открыл. – Откуда я знал, что ты сюда прибежишь? Так ты, наверное, к своим водовозам пошел пообедать. А там тебе и рассказали, что у Сарабая на постоялом дворе неведомого незнакомца ночью джинны унесли. Ты сразу сюда, концы вынюхивать. Даже не пообедамши. Эх, молодо-зелено! Что там хоть на обед у вашей братии было?

Водовозы в Сарае жили братствами. Не только работали артельно, но и все хозяйство вели сообща. Подавшаяся из степей в великий город неприкаянная молодежь, не имевшая ни ремесла, ни денег, помыкавшись на поденной работе по пристаням и базарам, быстро освоила надежный и доходный промысел – возить воду. Лошади для этого годились самые плохонькие, повозки тоже подходили попроще. Обзавестись этим вскладчину не в пример легче. Даже в долг можно – менял в Сарае полно на каждом базаре. И не ленись, вози воду с реки.

Город большой, людный, колодцев не хватало. Хан хоть и повелел в кварталах вырыть пруды, но вода там была стоялая, мутная. Для еды, да и стирки жители предпочитали брать чистую речную. Каждое водовозное братство сделало свои мостки, чтобы воду брать подальше от берега, где течение сильней.

Зарабатывали на этом деле неплохо. Деньги шли в общий котел, и со временем братства обзавелись не только лошадьми и повозками с кувшинами. Водовозы с Черной улицы, приютившие Илгизара, построили себе хороший дом для ночлега, отдельную трапезную. Даже собственную мечеть, где юноша и учил их теперь письму. В трапезной была даже отдельная посуда для праздников, а в кладовых – нарядная одежда. Водилась и кубышка с залежными деньгами. На всякий случай.

Уважаемыми людьми стали водовозы. Их староста теперь с бухарским шелковым поясом красовался. Кое-кто его уже господином величал. Да и то сказать – братство ведь не только повозки с кувшинами. Полсотни крепких молодых парней, смолоду в степи приученные и оружие в руках держать, и на кулаках за себя постоять. Когда на Сабантуе за городом сходятся лучшие борцы, водовозы никогда не оказывались в числе последних.

Вот только что было в этот день у водовозов на обед, Илгизар так и не вспомнил. Он действительно бросился на постоялый двор Сарабая, едва услышал новость о пропавшем госте.

– Мне ведь не дал знать, – укорил его Злат. – Все сам, сам. Эх, гордыня! – И еще раз добавил: – Молодо-зелено…

Теперь вместо расследования пристыженному и вымокшему Илгизару пришлось тащить седло, которое заботливый наиб снял с коня.

Злат, видно в наказание, молчал, наслаждаясь нетерпением юноши. Правда, когда тот уже уложил седло на скамью у стены, сжалился:

– Да ты же до нитки весь вымок! Кто же в такую погоду без плаща ходит? – Халат и вправду облепил Илгизара, как мокрая тряпка. – Переодеть тебя надо. Хозяин! – Сарабай словно прятался за дверью. – Дай-ка моему помощнику штаны и рубаху. Поплоше. Понял? Поплоше. Чтобы пачкать не жалко. И с требухой поторопи. Он такой молодец, что даже без еды согласен бегать, лишь бы твоего постояльца поймать. Раз хочет, почему не дать человеку возможность? – Сарабай уже все понял и коварно улыбался. – Отправим его по следу печных джиннов. В самое пекло. На первый раз – в потухшее. – Сжалившись наконец над ничего не понимающим юношей, наиб рассмеялся: – В печку ушел твой постоялец! Там через топку лаз в соседнюю комнату. В ней подвал. А из него – потайной ход к старому арыку. Вот ты нам сейчас и покажешь, как из запертых комнат улетучиваются. – И добавил мстительно: – Коль уж ты все сам хотел.

Оскорбленный в лучших чувствах Илгизар повесил свой мокрый халат у очага и облачился в холщовые штаны и рубаху. Хозяин соблюл приличия – не стал давать последнюю рвань. Даже на ноги принес старые сапоги. К тому же предусмотрительно отыскал хорошую толстую свечку, чем вызвал веселье наиба:

– Боишься, заплутает? Что же это за печка у тебя?

Сарабай признался:

– Если честно, я сам про этот печной секрет не знал. Печка и печка. Подвал с колодцем и ходами знаю. Мне его старые хозяева, еще когда двор покупал, показали. А про печь и не обмолвились.

– Сразу почему не сказал? – нахмурился наиб. – Это же во многом дело меняет.

– Не подумал.

– Мог бы и додуматься. Тайный лаз в комнату, в которой обычно хранят самое ценное. Такой секрет дорого стоит. Потому и не раскрыли его тебе.

Между тем Илгизар, облачившийся в просторные не по росту штаны и рубаху, был готов к путешествию. Даже свечу уже зажег в очаге.

– Мы тебя в соседней комнате подождем. Заодно пока и в подвал заглянем.

С собой взяли только масляную лампу, поэтому и спускаться никуда не стали. Охота лезть во тьму и сырость? Только открыли крышку и вдохнули промозглый мрак. Подвал давно пустовал, лестницу из него убрали. Совсем бы на погреб походил, но сделан крепко, на века. Из кирпича. И сух. Не зря в нем устроили колодец.

– В колодец как спускаться?

– Там скобы есть. Железные.

Предусмотрительно. Значит, попасть в подвал очень легко. А вот подняться, если не прихватишь лестницу, будет невозможно.

Злату вспомнился старый Леший, последний хозяин этого постоялого двора. Молчаливый, хитрый и недобрый мужик. Какими темными делами промышлял он в этих подземельях? Наиб свесился насколько мог и посветил лампой. Из мрака едва проступили стены и колодец без крышки на дне.

– Такие обычно в крепостях делают, – пояснил, зачем-то вполголоса, Сарабай. – В нем воды нет, а сбоку идет ход к настоящему потайному колодцу.

А ведь и правда, этот самый пристрой очень похож на крепость. Мощные стены из обожженного кирпича, известковый раствор. Окон нет, лишь кое-где небольшие волоковые оконца – кошке пролезть. Злату вспомнились кованые дубовые ворота, оставшиеся от прежнего тына. Видно, было кого бояться строителю этого постоялого двора. Было и что прятать.

За спиной послышались возня, сопение и чихание. Из топки показались рука со свечкой и голова Илгизара.

– Вот ведь, даже не испачкался! – огорчился наиб.

Сарабай, помогая незадачливому трубочисту выбраться, добродушно заступился:

– Ее не топят почти. Зимой постояльцы в ней редко бывают. Да и вся сажа в трубе. А золу выгребают.

Тем не менее вид у юноши был очень довольный. Даже не отряхиваясь, он протянул Злату руку:

– В печи нашел.

В зыбком пламени свечи блеснул золотыми бликами металл.

– Бронзовая птица.

VI. Царевна Лебедь

Уже в гостевом зале, пододвинув скамью к пламени очага, Злат рассмотрел находку. Это было огниво. Хорошее дорогое огниво с бронзовой ручкой в виде птицы.

– Занятная штучка. – В неровных бликах огня зловеще поблескивали мощный кривой клюв и когтистые лапы. – Сокол вроде. – По краям огнива темнели отверстия, в одном из которых остался кусок оборванного шнурка. – На поясе, видно, носили. – Злат придвинулся к огню и поднес к глазам шнурок. – Оборвался.

Илгизар, которому даже не дали как следует рассмотреть находку, нетерпеливо переминался рядом, вытягивая шею, но наиб, словно в насмешку над юношей, протянул огниво Сарабаю:

– Что скажешь?

Польщенный хозяин старательно наморщил лоб:

– Редкая вещь. Работа очень тонкая. Сразу видно, делалась, чтобы выставлять напоказ.

– Вот то-то и оно. Огниво вообще-то вещь обиходная, его в мешочке носят. С кремнем и трутом. Ты к своему ручку приделал?

– Зачем? Кремнем стучать и без нее можно.

– Я такие видал у монгольских баб. Некоторые к праздничной одежде на пояс привешивают.

– Колдуны, бывает, розжиг делают особым огнивом, – вставил наконец свое Илгизар.

Наиба это только разозлило:

– Никак мы от колдовских козней не уйдем! – Он повертел вещицу в руках и еще раз восхищенно добавил: – Тонкая работа! Большой мастер делал. Перышко к перышку. И глаза словно сверкают. Покличь-ка девку свою, пусть глянет, может, припомнит чего. Она у тебя и правда приметливая. Да парня моего покормите уже.

Юксудыр птицу не признала. Не видела ее у постояльца.

Разочарованный Злат уже стал завертывать огниво в тряпицу, чтобы убрать в поясной мешок, как в разговор неожиданно встрял Илгизар. Неожиданно, потому что спросил о чем-то девушку на ее языке. Юксудыр удивленно вскинула брови и, явно обрадованная, ответила. Злат только сейчас сообразил, что его юный помощник тоже из северных лесов – девушке земляк. Не ускользнул от взора и испуг, с которым воспринял это Сарабай.

– Вы, голубки, еще наворкуетесь. Ты, Илгизар, есть-то будешь? Простынет требуха ведь. Тем более что ты не эмирский наиб. По запаху чую: тебе туда вместо говядины баранины от души подложили. А ее холодную никак! – Наиб попросил Сарабая: – Принеси мне, добрый человек, овчину хорошую. Прилягу я на лавку, отдохну. Девка твоя пускай пока со мной посидит. – Увидев, что хозяин замялся, добавил: – Потолкую с ней с глазу на глаз. – И засмеялся: – Да ты не бойсь, я за юношей пригляжу!

Но испугался Сарабай явно не этого. А что испугался, было заметно сразу. Чего, казалось бы, бояться простому мяснику и содержателю постоялого двора? Покупает и режет скот, торгует убоиной в лавках на базаре. Еще возит обеды артелям на Булгарской пристани. Что такого может сболтнуть эта девка из дремучих лесов, что не должно касаться ушей эмирского наиба?

Злат даже крякнул с досады. Теперь вся надежда на Илгизара. Самому через переводчика девку не разговорить. Взгляд его упал на халат юноши, который сушился над очагом:

– Слушай, Илгизар, кто это тебе рукав зашивал? Сам, поди? Сикось-накось. Попросил бы землячку, чтобы она переделала. – Наиб снял халат и показал девушке. – Сделай, красавица, доброе дело. А то он без женской руки так и будет ходить оборванцем. Обидно за халат.

Злат все подгадал точно. Именно в этот миг зашел Сарабай. Видно было, что наибу он желает угодить от всей души: заместо овчины притащил огромный, в рост, тулуп.

– Пусть девка твоя моему парню халат зашьет. Халат дорогой, дареный. А он его, гляжу, уже порвал где-то да залатал, словно лапоть.

Вот и ладненько! Пока служанка ходит за иглой да нитками, Сарабай будет здесь скамью двигать и тулуп стелить. Если и захочет о чем предупредить – уже никак.

Только и самому нужно Илгизара надоумить с глазу на глаз. Можно, конечно, и при девке, да вдруг она не такая уж непонимающая. Прикинуться недолго.

– Сарабай! Измерь, сколько шагов от угла пристроя до колодца. Только шаги делай ровнее. Мысль мне одна покоя не дает. Слушай сюда, Илгизар! – торопливо забормотал Злат, едва за хозяином закрылась дверь. – Девка эта что-то знает. Я сразу приметил, как Сарабай насторожился, когда увидел, что ты по-ихнему болтать умеешь. Как хочешь, убалтывай! Хоть женись, хоть в рабство отдавайся, хоть пляши, хоть песни пой, а разговори мне девку! Да смотри не спугни! Спрашивать ни-ни! Говори разговоры! И слушай в оба уха и во всю задницу. На тебя вся надежда.

Затем наиб с обреченным видом снял сапоги и блаженно растянулся у стены на скамье, заботливо застеленной богатырским тулупом. Только и оставалось, что прикинуться дремлющим и потихоньку наблюдать из темного угла.

Хотя вмешаться все-таки пришлось. Немного погодя он нарочито сонным голосом пробурчал:

– Да угости ты девку медком, дубина стоеросовая! Глядишь, и разговор веселей пойдет. Медок у хозяина заборист. Халатом этим похвались, для разговора…

Халат действительно был знатный. Дареный. Шитый из лучшей бухарской материи, с узорчатым поясом. Пожаловал его захудалому шакирду сарайского медресе сам ханский сокольничий Урук-Тимур.

Три месяца назад постигло этого знатного вельможу великое несчастье. Убили его жену, бесследно исчезла любимая дочь. Сам Урук-Тимур был в это время в степи на Кубани, на летнем кочевье с ханом. Разбирал тогда это дело лично наиб. Тогда и дали ему в писцы-помощники самого прилежного ученика из медресе.

К приезду сокольничего все было закончено. Вот он и решил наградить всех от щедрот своих.

Злат даже сейчас улыбнулся, вспомнив недоумение Урук-Тимура, когда очередь дошла до Илгизара. Смерив взглядом тощего юношу в чалме на арабский манер и с чернильницей вместо кинжала у пояса, вельможа явно растерялся. Чем его жаловать? Молодому нукеру подарил бы доброго коня. Саблю персидской работы. Шубу со своего эмирского плеча. Чтобы каждый знал о щедрости славного Урук-Тимура, о том, как наградил он тех, кто искал убийцу его жены, о том, как открыты его душа и закрома навстречу добрым людям и делам.

А зачем этому заморышу конь? Ни держать негде, ни ездить некуда. Или сабля? Вместо чернильницы вешать?

Долго молчал в растерянности Урук-Тимур, глядя на шакирда. Уже сказаны были им слова похвалы и благодарности. Уже принесли Илгизару в награду дорогой вышитый халат с бухарским поясом, уже прибавили к ним сапоги из лучшей булгарской кожи и отороченную бобром шапку с атласным верхом. А все не то. Не по заслугам вроде. Скупо как-то.