Вселенная Россия

Было приятным развлечением ездить за грибами и орехами. Собирались все девочки и мальчики и ехали в леса и на поля. Главным для нас был не столько сбор грибов и ягод, сколько возможность поухаживать и в любви объясниться. В один летний вечерок во время игранчика меня чуть не убил Сидор Василенко, человек очень развитый физически, но умом был младенцем. Видимо, решил напугать нас и из-за ограды двора бросил кирпич в нашу сторону. Слава Богу, что кирпич притормозил о ветку тополя и только после ударил меня в затылок. От удара я упал лицом на землю и на мгновенье потерял сознание, затем вскочил и бежать, чтобы не получить второго кирпича! Подхожу к дому, в глазах мелькают звездочки, в голове гудит, посидел на завалинке и тихо зашел в дом, чтобы никого не разбудить. Лег в постель, но спать не мог, и хорошо, что не мог, так как после таких ударов, как я позднее узнал, спать нельзя. Утром, ничего не сказав родителям, сразу пошел к Груне Овчинниковой – она правила головы после сотрясений. Она быстро смерила голову и, обнаружив сдвиг верхней части черепа, начала давить и трясти голову, затем перетянула её тряпкой, уложила меня на кровать минут на двадцать. Потом опять смерила, оказалось еще не на месте, снова начала мять и еще сильнее перетянула повязкой голову – и опять в постель. Чувствую, что мне становится легче, я даже задремал, но она не дала спать, еще раз смерила и сказала, что все, голова на месте.

Почему-то у нас с Германом было больше всех приключений, одно за другим и одно другого веселее, глупее. Однажды идем по улице, энергии особенно много у Германа, и он все норовит кого-то толкнуть. И вот ему пришло в голову дернуть китаянку за длинную косу, подбежал и слегка дернул. Она его хотела поймать, но он рукой отмахнулся и ударил ее по животу, а она оказалась беременной, заохала и заахала. Мой дружище быстро удирать. Сбежались китайцы, все кричат, я решил тоже тихонько смыться. Пришел домой, а любопытство раздирает, чем все закончилось, и где Герман, решил пойти обратно в разведку, но как только сравнялся с милицейским участком, меня сразу схватили милиционеры и потащили в здание. Посадили меня в темную комнату и начали на меня кричать и запугивать, но так как я не был виновен, то вел себя спокойно, а это их еще больше бесило. Через некоторое время приходит та самая, пострадавшая от Геркиного кулака китаянка, увидела меня и говорит, что это не он, тогда милиционеры решили меня пытать, чтобы я выдал Германа. Стали размахивать пистолетом перед лицом и приговаривать, что если не скажу, забросят меня в каталажку, тушили свет, оставляли меня в темноте, но я сказал себе, что не выдам друга, этого нет в нашем роду. Промучившись со мной, но так ничего и не добившись, выругали по-китайски и вышвырнули меня за ворота. Я понял, что надо как-то сообщить обо всем Герману. Обошел кругом и огородами, добрался до дома Кутуковых и вижу, что сидит мой Герман на крыше и посвистывает! Я ему кричу, чтоб слезал скорее и убегал. Тогда он спрыгнул, сел на велосипед и покатил к реке Аргуни, а назавтра уехал поездом в город Хайлар. Повезло, что с китаянкой ничего не случилось и она родила ребенка!

По всем русским поселениям ходило много странников: военных, которые сбежали из советской армии, одиночек, полукровцев, несчастных… Самая знаменитая была Кундашиха, монголка, которая выросла среди русских и была крещеная, по имени Елизавета. Бывало, напьется до отказа, сядет на коня и начинает гонять всех, кто попадает по пути. Часто приходила к нам в гости, папа ее всегда предупреждал, что в доме у нас курить нельзя, но выпивать немножко позволялось. Она как выпьет, так и начинает сквернословить. Отец ее спрашивает, почему она ругается на русском, а не на родном монгольском, на что она отвечала, что наш бог по-русски не понимает. Из-за такого скверного поведения отец ее часто просил покинуть дом, а она выйдет на улицу и начинает кричать: «старовера чем любить, лучше по миру ходить». Словом, веселая была Елизавета Петровна! Был один очень талантливый странник, все его звали Пушкиным не потому, что он был курчавым, а потому что писал прекрасные стихи. Но закончил он свою жизнь трагично: шел зимой из одной деревни в другую, сел около стога сена отдохнуть и заснул вечным сном. К сожалению, никто не знал даже его имени. Царство Небесное тебе, еще один русский странник! Ходил простяга Проня, представлялся дурачком. Наш дом был на краю деревни, так что все странники сначала заходили к нам. Просили дать работу, помыться и поесть. Проня особенно любил мамины пирожки, много съедал и еще брал в дорогу и называл нас не Шахматовыми, а Пирожковыми. Так и ходили русские странники по поселениям. Это еще одно доказательство, как жестоко обошлась с русскими кровавая революция. Ведь были же революции во многих странах, но ни одна нация так жестоко не пострадала, как русская. Видимо, накопилось много грехов, ошибок…

Жизнь на станции Джаромтэ вошла вновь в колею, уже в четвертый раз встали на ноги. Я с Павлом уехал в город Хайлар, где была средняя русская школа. Там были замечательные учителя Наталья Александровна Плюснина, Федор Николаевич Куликов, Ирина Ильинична Овчинникова. и Валентина Александровна Брусенцева. Из деревни попасть в город всегда любопытно. Первое время я так увлекся, что даже не выполнял уроки и получал двойку за двойкой. А так как брат Павел был учителем, то его коллеги стали спрашивать, что с братишкой, почему ничего не учит. После серьезного разговора с Павлом я начал заниматься и в первую четверть все сдал на четверки, но продолжал влюбляться то в Дусю, то в Мусю. На каникулы ездил домой поездом. В летние жаркие деньки ходили купаться на Аргунь, вода была чистая, река быстрая и опасная, каждый из нас по разу тонул. А кто и больше. Развлечением ребят было, когда девчата купались от нас тайком, раздевались в кустах и прыгали в воду, то мы, орлы, подползали и прятали одежду. Сколько после было визга, крика, а нам потешно. Я в то время уже хорошо на слух играл на баяне, но своего инструмента не было, и какая была радость, когда отец привез из Харбина баян! В Хайларе жили в общежитии-интернате, большинство девчат и ребят было из Трехречья, каждый говорил на свой лад, по-своему выговаривая слова. Но жили все дружно и интересно – ребята в большой комнате, а девчата в маленькой. Возраст был такой, что иногда хотелось поухаживать, но стены тонкие, на каждое движение, шорох все поднимали головы. Но были и такие, что умудрялись по ночам ухаживать, ползали по полу на свидание. Утром, конечно, все уже знали, кто донжуанил ночью. Делали это здоровые ребята, так что если кто замечал, то молчал, ведь легко можно получить подзатыльник! С нами учился и жил китайчонок Коля, добрый и очень способный малый. Ему было нелегко выговаривать русские гласные и согласные звуки, что, естественно, вызывало у многих смех, но благодаря трудолюбию и желанию выучить русский язык, он окончил школу отличником. Брат Павел был учителем математики и физкультуры, и все его уважали особенно как преподавателя гимнастики. Он был прост со всеми, уделял каждому много внимания, не подразделяя, кто лучше и сильнее, кто слабее и хуже, для него все были равны, что и было главной причиной, что его все ценили и слушались. Даже на наши шалости он реагировал правильно. Например, когда он оставлял после занятий отстающих по программе учеников, а мы подпирали дверь партами и стульями и держали их до позднего вечера. Логично после этого сделать нам всем нагоняй, а он делал вид, что ничего не произошло, играл на нашей совести, и мы сами прекращали проказничать. Инспектором школы был Николай Васильевич Брусенцев, человек высокообразованный, всегда опрятно, со вкусом одетый, стройный, в нем чувствовалась авторитетность. Любил выпить и петь, хотя голоса и слуха не было дано природой, а мы еще ему в это время комплименты сыпем, а он и рад стараться! Мог и поскандалить, пустить кулаки в ход, если с ним в это время был брат Павел, русский медведь, знал, что тот выручит, защитит.

По городу Хайлар протекала река Умынь, с желтой водой из-за глины, зимой она замерзала, представляя детворе возможность кататься на коньках и санках. Самое потрясающее событие было, когда на Крещение прорубали прорубь и православные русские люди купались при температуре 45 градусов ниже нуля. Любил я ездить на поезде домой за продуктами, да и хотелось побыть с родными. От города Хайлара до станции Чжаромтэ было около семьдесят километров, природа красивая, так что можно было наслаждаться и мечтать!

Большая часть русских, в основном это были образованные люди – ученые, писатели, учителя, музыканты, инженеры, певцы, попала в город Харбин, где были школы, гимназии, институты, театры. Но первым долгом, конечно же, русские строили храмы и какие храмы! Было много духовных подвижников Православия, почему много китайцев и приняло православную веру. Ярким примером был случай, когда во время разлива реки Хинган один китаец начал тонуть и уже несколько раз уходил под воду, а когда вынырнул последний раз, то вспомнил образ Святого Николы Чудотворца и начал на ломаном русском языке просить: «русский старик, с бородой, помоги мне»! И дошли искренние слова до Святителя, откуда-то появилась большая ветка и китаец смог схватиться за нее и постепенно подплыть к берегу. После это сам китаец и его семья крестились, а затем и многие другие. Словом, город становился русским не только по архитектуре, построению, но и по духу, и высокой культурной жизни. Приезжал туда и великий Федор Иванович Шаляпин. Прославленный купец Чурин много сделал для города, да и всего Китая. По сей день сохранился православный храм в когда-то русском городе, где служит батюшка-китаец. Много русских было и в городе Шанхае, где русские тоже себя проявили достойно. Там начал свою жизнь, как духовный подвижник, владыка Иоанн (Максимович) в то время, когда интернациональная революция прививалась на территории Китая, порождая беды, несчастья, голод и холод, детей сирот. Опять русские разбегались, уходили, куда только можно. Когда владыка был назначен возглавить епархию в США, то он сразу обратился к президенту и конгрессу с просьбой помочь ему спасти оставшихся на произвол судьбы детей в Шанхае, на что не поступило даже ответа. Тогда владыка решил день и ночь молиться на ступеньках американского конгресса в Вашингтоне до тех пор, пока не получит разрешение привезти детей из Шанхая. Зажигал свечи и на коленях читал молитвы пред образом Богоматери, уходя так глубоко в молитву, что не замечал толпы вокруг себя. И действительно, через некоторое время президент приказал вывезти детей как можно скорее. Владыку все уже знали и любили. Он, когда садился в самолет, то первым долгом заходил в кабину и благословлял пилотов. Он же, не боясь множества несущихся автомобилей, в Марселе (Франция), на месте, где был убит сербский царь Александр, служил панихиду. И когда он скончался, то власти города Сан-Франциско разрешили, нарушая закон, гроб оставить в часовне под собором. И с первых же дней к гробу стали прибывать верующие разных наций и религий, просили усопшего помочь им в их бедах и слабостях. Неудивительно, почему Православная Русская Церковь причислила его к лику святых. В Сан-Франциско жил и великий русский боксер тяжелого веса Андрей Шиляев, которого убили в США из-за того, что он был непобедим и бился от русского имени, не хотел продавать себя американцам и быть чемпионом чужой страны. В перчатку боксера – его противника был вложен кусок железа, несмотря на бесовский поступок, Андрюша побил противника, но когда вернулся домой и принял душ, то потерял сознание и скоропостижно умер. Многие русские офицеры обучали китайскую армию. Словом, русские везде себя проявляли достойно, всем всегда помогали умами и талантами. Тем временем в Китае назревала культурная революция, и всем русским стало опасно оставаться в Китае. Опять все обнищали, нечего было есть и надевать. Мы, ребята, ходили на поля и собирали колосья на пашнях и затем по очереди запрягались и мололи зерно, крутили жернова и дробили. И свершилось чудо, которое спасло нас от смерти. В Сибири выпал сильный снег, и дикие козы не могли добывать себе пищу. Они тысячами ходили в поисках еды по Манчжурии. Голодные и напуганные волками, забегали в поселения, в ограды, даже в открытые двери домов. Вот так мы, наловив руками коз, и выжили. Китайцы тоже нас жалели и помогали нам, как могли. Рискуя своей жизнью, перебрасывали незаметно продукты через забор. Они же купили нам билеты на поезд, посадили и со слезами проводили. И помчал нас паровоз – одних из последних русских, покидающих китайскую землю. Русские не только старались создавать себе благополучную жизнь, где бы они ни проживали, но и обогащали те места, края. Научили китайцев сельскому хозяйству: как сеять, косить, пахать, понять и полюбить землю и что на ней можно делать на благо человека и не в ущерб природе. Среди русских жили разные нации: китайцы, монголы, корейцы, буряты… – все учились в русских школах и считали себя русскими. Вот что значит духовная сила! Напрасно властители двадцатого века надеялись, что им удастся физически без духовности, сохранить и подчинить человечество!

Австралия

На теплый пятый материк прибыли мы в 1963 году перед Рождеством Христовым в самый разгар австралийского лета, температура была 45 градусов жары. Встретили нас знакомые и думали, что увезут нас к себе, но не тут-то было, нужно было сначала пройти карантин. Начальство посадило нас на поезд и отправило в лагерь штата Виктория, в местечко под названием Банигила. Ехали часов четырнадцать. Первое впечатление было туманное: во-первых, угнетала жара, во-вторых, если долго смотреть в окна на австралийскую природу, то одолевала скука: все казалось желто-серым, однообразным. Да и люди вокруг разговаривали на каком-то странном английском языке, не на том, который нам в Хайларе преподавала Милая Антонина Иокинфовна Черных. Ну вот, наконец-то подкатил нас поезд к месту назначения! Опять начальство, официальная процедура, всех пересчитали, вежливо пригласили занять места в автобусе и опять в путь. Выехали на гладкую дорогу, по сторонам было насажено много фруктовых деревьев: яблоней, вишен, груш и апельсинов. Везде зелень, чувствовалась жизнь, и на душе стало легче! Через час уже въехали в поселение с большими, типа казарм, зданиями. Быстро прошли медицинскую проверку, нам сделали прививку и устроили в общежития – женщин в одно, а мужчин в другое. Народу было много, звучали разные языки и больше всего было молодых ребят из Югославии, которые не хотели служить в армии Тито, убегали в разные страны. После резкой перемены климата и быта почти что все заболели, а я больше всех, даже слег в постель. В лагере было много разных культурных развлечений – спортивных и музыкальных. Кто мог, изучал в классах английский язык, словом, скучать было некогда. Питались все в общей столовой, и пища была свежая, много фруктов, так что мы быстро стали вырастать из одежды, которой нас снабдили еще в Гонконге. Вечером устраивали вечеринки с танцами и под оркестр танцевали все, от мала до велика. Лишь только я не мог – потому, что лежал в постели с температурой. Когда мы еще только приехали и сошли с автобуса, то меня подметила пятнадцатилетняя девчонка Рита, из немецкой семьи, и когда узнала, что я болен, стала ухаживать за мной – приносила фрукты, сок и гладила по голове, жалела. А я выходил из себя – был еще мал и не понимал нежного увлечения девиц, да и ребята подростки, наблюдая за этой картиной, подсмеивались. Приходилось звать мать, чтобы она уговорила Риту уйти, но языка общего-то не было, поэтому они не понимали друг друга. Рита думала, что мама ее благодарит и еще больше старалась за мной ухаживать. Хорошо, что я скоро поправился и уже мог ходить, так что отбивался от Риты сам так, что доходило до поцелуев. Ничего не поделаешь – юность, и даже не нужен язык для общения. Постепенно все акклиматизировались, были жизнерадостные, и погода стала ласковее, не было больше такой невыносимой жары. Завязалась дружба, особенно тесная с нашими братьями славянами из Югославии. Играли в футбол, кидали ядра, купались в бассейне, резвились и веселились, как дети! Тем временем наши добрые знакомые в Сиднее уже приготовили нам квартиру, и срок карантина подходил к концу. Начальство нас предупредило, что нам скоро будет разрешено оставить лагерь. Но мы, молодежь, так уже свыклась, что не хотелось расставаться и когда наступило время прощания, то все плакали, как родные. И обещали друг с другом поддерживать связь. Опять на поезд и покатили обратно в Сидней. И природа в окнах как-то уже по-другому смотрелась.

Доехали благополучно. Встретили нас дальние родственники и повезли к себе на обед, где уже собрались чуть ли не все трехреченцы! Разговоры, слезы, а кто уже выпил и запел! Так и начали новую жизнь на чужбине. Я первый устроился работать на металлолитейную фабрику, затем сестра и братья. Ничего не боялись и не разбирались, какая работа, сколько платят за труд, главное, чтобы работать и обустраивать жизнь. Родителям все в голос сказали, что они больше никогда не будут работать. Хватит, поработали – прошли огонь и воду, отказывали себе во всем, только, чтобы дети были сыты, здоровы и учились! Сразу же сняли большой дом и начали постепенно входить в русло австралийской жизни. На пятом материке в то время уже было очень много русских, и большинство из них из Китая, так что можно было продолжать наши русские традиции – ходить в храмы, в Культурный центр на концерты, балы, постановки, не отрываться от родной привычной духовно-культурной жизни. К новоприезжим австралийцы относились холодновато, особенно молодое поколение, так называемые боджары, даже нападали в улицах и избивали. Все это заставило нас, русскую молодежь, объединиться и противостоять унижениям и нападкам. Доходило до больших и кровавых схваток – сходились в парках стенка на стенку, среди нас были сильные ребята – боксеры, так что сражались традиционно по-суворовски, до победы! Вскоре появились государственные законы в защиту новопоселенцев. Но все равно было скучновато, так называемая австралийская культура нам ни о чем не говорила, была чужда, да и в основной массе оказался очень ограничен уровень знаний и интересов. Тогда мы решили создать орган русской молодежи, а в то время нас было около 600 человек. Зародились разные творческие группы: хор, танцевальный ансамбль, оркестр народных инструментов, драматический театр, спортивные команды – одним словом, зажили по-русски! Было много здоровой и талантливой молодежи. Мне уже стукнуло тогда 17 лет, а так как я выглядел старше своих лет и от природы имел дар организатора-руководителя, то меня уговорили стать председателем объединения. Конечно, было нелегко, так как по вечерам я ходил в колледж. Но молодость, любовь к жизни и труду на благо родной молодежи давали силы и все успевали делать! Между тем у меня появился голос – бас и я начал солировать в Казачьем хоре под руководством Саввы Антоновича Камаралли – бывшего солиста знаменитого Жаровского хора донских казаков. Хор донских казаков был основан Жаровым в Турции, где была расположена армия Врангеля. Прославляли донские казаки русские и казачьи песни по всей вселенной более 60 лет. А ввиду того, что среди нас было много забайкальских казаков, то мы и решили назвать наш хор казачьим. Уже по счету четвертый в русском рассеянии – первый был имени Платова, второй имени Каледина, третий Жаровский и четвертый наш. Дух казачьих и русских песен так захватил всех нас, что мы нашили казачьи формы, не пропускали репетиции и так хорошо запели, что нам поступило предложение на гастроли по европейским странам. Но так как многие были еще студентами, а солисты уже были женатыми, то пришлось ограничиться только Австралией, выступали по городам пятого материка. Успех был потрясающий! Представьте себе тридцать красивых, молодых людей в казачьей форме, да еще и лихих танцоров! Австралийцы чуть не носили нас на руках!

Я уже был солистом и запевал знаменитую балладу про Кудеяра. Главным желанием лично у меня было сохранить молодежь русскую вместе, чтобы все знакомились и затем между собой переженились, чтобы не было смешанных браков и продолжилась русская нация на чужбине в чистоте. Мои старшие братья один за другим женились, и сестра тоже не засиделась, так что остались мы с Михаилом вдвоем с родителями и погрузились в учение, работу и общественную жизнь. А так как я по натуре романтик, то в то золотое время увлекся красавицей Аней Ерзиковой, хотя иногда разбегались глаза – было чересчур много красивых и талантливых русских девушек. Жизнь на чужбине заулыбалась. Через некоторое время я перешел на строительную работу, что я очень любил еще с детских лет. Однажды сижу и смотрю телевизор – показывали конкурс молодых талантов Австралии, и мне показалось, что я могу спеть не хуже. Решил написать письмо и предложить себя в следующую программу. Не прошло недели как я получаю ответ: «Приглашаем Вас принять участие», через некоторое время прислали билет на самолет, и я полетел в город Мельбурн, где происходили съемки и запись. Прилетаю, встречают меня милые люди, приглашают сесть в автомобиль. «Совсем как звезду,» – подумал я, но сам начал немножко волноваться, ведь первый раз да еще с симфоническим оркестром! Подъезжаем и заходим прямо к директору и дирижеру Хектару Крофорду. Познакомились, и он меня спрашивает, что я буду петь. Я сразу отвечаю: «Эй, ухнем!» Он меня переспросил: «Что?» Я повторяю: «Эй, ухнем!». Он говорит: «как это ты, восемнадцатилетний мальчишка, хочешь петь самую трудную вещь для певцов». Я стоял на своем. Добрый дирижер пожал плечами и сказал: «хорошо». Ну вот пора репетировать, все собрались в студии. Хектар спрашивает: «готов?» Я говорю: «начнём, пожалуй»! Звучит аккорд, и я тихо начинаю петь, постепенно усиливая звук, задерживаю некоторые фразы, чтоб показать голос, дирижер улыбается и не верит своим глазам – мальчишка поет богатырским голосом. Пропели без остановок, только в одном месте слегка разошлись. Хектар сразу спрашивает, где я учился. Я отвечаю, что нигде, природный голос. Это его совсем удивило, но он сказал, что все хорошо и завтра будем выступать в прямом эфире на всю Австралию! И выбирать, голосовать могли зрители всей страны. Утром встал, плотно позавтракал и поехал в студию. Одели меня в русскую рубашку-косоворотку, сделали соответствующую декорацию в русском духе – на лодке по реке. Загорается свет, все становятся по местам. Сигнал прямого эфира и начали. Пропел все не плохо. Дирижер пожал мне руку, и я ушел обратно в гостиницу. Вечером улетел домой в Сидней. Прихожу домой, а там уже ожидают все родные, друзья и соседи и поздравляют, а я не знаю за что. Оказалось за то время пока я летел и добирался до дома уже объявили результаты, и мне зрители, весь народ Австралии, присудили первое место. Конечно, я был удивлен, потому что я знал, что в одном месте допустил ошибку, но, видимо, голос вынес. И так я вмиг стал известным на всю страну. Слух дошел и до директора консерватории, и он меня пригласил с ним встретиться. Прихожу и попадаю в студию знаменитого профессора Льва Демонта. Нужно было что-нибудь спеть для директора Иосифа Поста. На английском языке профессор меня спрашивает, что я буду петь. Я ему отвечаю: «Чуют правду – арию Ивана Сусанина из оперы Жизнь за царя Глинки». Бедный профессор аж опешил: «Как так, вымолвил он, Сусанина? Да в Австралии никто этого не знает!» Но я настаивал на своем. Тогда профессор говорит: «Ну что ж, давай попробуем»! Играет эти глубинные по духу аккорды, и я вступаю, тихо раздувая ноту ре. Милый профессор сделал серьезный вид и играл от всей души. Когда я закончил, то профессор сразу заговорил со мной на чистом литературном русском языке и со слезой промолвил, что последний раз слышал эту арию, когда пел сам Федор Иванович Шаляпин, и добавил, что он имел честь ему аккомпанировать в концерте. Такая весть для меня тоже была неожиданной, даже перехватило дыхание, ведь великий Шаляпин не только наш русский певец, но отец всех певцов мира! Раздался стук в дверь, и нас попросили подняться на сцену большого зала, где директор был готов слушать. Спел я арию Сусанина и директору. Он тоже с удивлением спросил меня, где я учился, и добавил, что мне уже нужно петь в оперном театре. Но когда ему рассказали, что я нигде не учился пению, этим меня наградила мать-природа, то он рассмеялся и сказал: «Да, такими могут быть только русские»! Сразу предложил мне стипендию на четыре года на полное занятие в оперную школу – пять дней в неделю, с утра до вечера. В программу оперного образования входило очень много – пение, драма, музыка, балет, грим, фехтование и языки, дикция. Так что дневную строительную работу пришлось оставить, но я взял вечерние курсы на строителя. Тем временем наша молодежная организация, «спайка», как я называл ее, процветала, культурная жизнь была на высоком уровне! Хор пел хорошо и давал концерты по городам Австралии. Я уже солидно солировал вместе с замечательным тенером Виктором Бянкиным и басом Иваном Овчинниковым. Проводили раз в неделю русские вечера, балы, особенно торжественно отмечали традиционный студенческий «Татьянин бал». Как готовились наши красавицы-девицы! Специально шли бальные платья тайком друг от друга, чтобы не было одинаковых, ребята-кавалеры тоже приобретали шикарные костюмы. Грандиозный зал украшали в русском духе цветами, приглашали самый лучший оркестр города! Боже мой, какая царила атмосфера! Романтика, радость на лицах, искреннее, не захваченное дикой и злой сексуальной революцией чувство здоровых молодых людей! Забывалось, что мы живем на чужбине. Но, к сожалению, в Русском культурном центре, где в основном было уважаемое старшее поколение, русский дух постепенно слабел и нужна была смена. И глубокочтимый Михаил Николаевич Чуркин, он в то время был администратором центра и все его уважали, уже несколько раз обращался к молодежной организации с призывом объединиться. А так как я был председателем молодежной организации, то собрал все наше правление для обсуждения поступившего предложения. Некоторые не хотели, но я настаивал, что это необходимо – мы, молодое поколение, обязаны с достоинством принять, продолжить и преумножить все, что наши доблестные предки создали. После бурных разговоров решили, что часть молодежи вольется в жизнь Русского центра. Но проблема была в том, что 80% из нас были несовершеннолетними, а быть членом центра по закону мог быть только совершеннолетний – 21 год. А мне самому было лишь 19 лет. Тогда председатель Русского центра Г.П.Хохлов и правление решили негласно нарушить закон и принять меня в члены центра. Для меня была нагрузка не по силам – консерватория, колледж, общественные дела, да еще ведь нужно же ухаживать!