Земля перестанет вращаться

Шах управился со своим обедом раньше Гриши. Облизнувшись, подошел к хозяину и ткнулся башкой ему в ногу. Так кот требовал ласки. Но у Гриши обе руки были заняты, поэтому он легонько отпихнул животное, чтоб не мешало есть. Кот сощурил свои зеленые глаза и прыгнул Грише на колени. Пришлось запихивать остатки пирога в рот, быстро запивать его молоком и переходить к почесыванию ушка. Шах довольно замурлыкал, вольготно разлегся и с наслаждением выпустил когти в бедро Григория. Тот ойкнул, но кота не согнал, только лапы его переместил, теперь они свисали. Розовые подушечки были такими нежными и мягкими, что Гриша не удержался, пощекотал их, за что получил. Шах не любил, когда его щекочут, а еще гладят по пузу, и либо дрался, либо кусался, а в данный момент цапнул человека за палец.

– Терпила ты, Гриня, – услышал тут Матросов голос своего друга Ластика. Парня все называли так, и он не обижался, поскольку фамилия его была Ластов. Ластов Илья Константинович – Ластик. – Кот над тобой измывается как хочет, а ты его гладишь и кормишь на последние деньги.

– Он меня любит.

– Да, как своего питомца. Это ты думаешь, что он твой зверек, на самом деле – ты его. – Ластик подошел и уселся на другую клетку – их во дворе стояло несколько. Именно в таких привозили бездомных животных в питомник. – Ты вообще в курсе последних открытий ученых? Они выяснили, что мурлыканье котов – все равно что победная песня. Эти усатые-полосатые, усаживаясь вам на руки, чувствуют полную над вами власть и довольно мурчат. Они четвероногие Гитлеры.

– Ты кошко-расист, и это давно известно, – хохотнул Гриша.

Ластик был водителем фургона, на котором ездили те, кто отлавливал бездомных животных. И в приюте «Усы, лапы, хвост», где Костя и Гриша находились сейчас, подрабатывал бухгалтером. С животными он контактировал мало, но если к кому и проявлял интерес, так это к собакам. К себе двоих забрал, больше не мог, жил в крохотной квартирке.

– Нет, некоторые коты мне нравятся: ласковые, преданные, благодарные.

– Похожие на собак, в общем.

– Возможно. Но, увы, таких я встречал редко. Все в основном такие же противные, как Шах.

Кот как будто понял, что речь идет о нем. Он перестал урчать, навострил уши и начал бить хвостом.

– Ты вчера так ко мне и не приехал, – продолжил диалог Ластик, – хотя тебя все ждали.

Друг отмечал день рождения накануне и собирал самых близких у себя дома.

– Прости, не смог.

– Но ты же обещал, – обиженным голосом проговорил Ластик. – И даже звонил мне, когда выходил из дома, заверял, что будешь через часа полтора, а потом отключил телефон.

– Он сел, я же тебе объяснял утром. У меня аппарат дохлый.

– Но я так и не понял, что помешало тебе приехать?

Гриша придумал несколько версий, но сейчас все они казались сомнительными. Да и врать другу трудно, не то что остальным. И он болтнул то, что вдруг пришло на ум:

– В метро с девушкой познакомился. Так она мне понравилась, что пошел ее до дома провожать.

Ластик присвистнул. У него с противоположным полом не ладилось, но он все же иногда вступал в кратковременные отношения с барышнями. Гриша же, с которым они уже почти два года дружили, ни разу не был замечен с дамой. И ни про одну не рассказывал. Кто-то считал его геем, кто-то евнухом, а Ластик решил, что Гриша пережил любовную драму (из-за этого в корне поменял жизнь) и все еще зализывает душевные раны. Матросов не стал разубеждать Илью. Зачем? Правды все равно не расскажешь, так к чему выдумывать что-то, если уже есть готовая версия? Тем более она очень популярная. Примерно одно и то же думают люди, знакомясь с ним.

– Гринь, я не верю ушам, – воскликнул Ластик. – Ты наконец влюбился?

– Заинтересовался, – поправил его Гриша и скинул кота с колен. Тому не понравилось, когда о нем заговорили плохо, но еще больше то, что перестали говорить совсем, поэтому он куснул хозяина за колено, напоминая о себе.

– И чем все закончилось?

– Обменялись номерами.

– Ты уже ей звонил?

– Нет.

– Почему? – взревел Ластик.

– Что я могу ей дать? Я зарабатываю так мало, что мне хватает лишь на аренду комнаты, еду и проезд. Я не могу ее никуда пригласить. Кафе, кино, боулинг… Даже к себе домой – Клавдия Андреевна не разрешит.

– Тебе давно пора сменить жилье, Гриня.

– Да, я всегда могу переехать под мост или в подвал.

– Найди компаньона, молодого, адекватного, и арендуй вместе с ним двушку за МКАД. Те же деньги, но условия лучше.

– Если бы ты был красивой девушкой, то с радостью отправился бы на свидание с парнем, у которого ни гроша за душой? Ехал бы на метро, потом на маршрутке, чтобы посидеть с ним на продавленном диване и выпить дешевого игристого с шоколадкой «Альпен Голд»?

– Если бы он мне нравился, то да.

– Жаль, что ты не красивая девушка, – не удержался от шутки Гриша. Хотя и устыдился того, что шутка не смешная.

– Но ты можешь найти более денежную работу.

– Мне нравится эта.

– Эх, мне бы твои таланты и внешность… Я бы точно не прозябал тут.

Ластик был закомплексованным парнем и не скрывал этого. Он переживал из-за своих кривых ног, зубов, двух пальцев на правой руке, поврежденных в детстве. Стыдился родителей-пьяниц. Смущался, признаваясь в том, что не получил образования, но смог благодаря бирже труда окончить водительские и бухгалтерские курсы и был взят на работу в питомник по знакомству. Поспособствовала трудоустройству Ластика директриса Алла Петровна, когда-то возглавляющая детский дом, в который отправили Илью после того, как его мать с отцом лишились родительских прав. И при всем при этом он оставался неунывающим парнем с добрым сердцем. Тем, кому повезло в жизни больше, не завидовал, но недоумевал, почему они не могут устроиться лучше его. Сколько раз Ластик вслух мечтал о том, как поменяется с Гришей телами. Для начала он взял бы небольшой кредит, чтобы купить красивых вещей на сезонной распродаже, постричься у хорошего мастера, приобрести парфюм. Оттюнинговавшись так, он отправился бы на «съем». Перепробовав за пару недель дюжину девушек, на каждую из которых потратил бы несколько сотен рублей – на розу, пирожное и чашку кофе, он занялся бы поиском новой работы, благо имеется диплом о высшем образовании. Пока ходил бы по собеседованиям, играл на улице, и копеечку зарабатывая, и красуясь. «В принципе и кредита не надо, – поправлял самого себя Ластик, когда его фантазия разыгрывалась, и ее было не унять. – Красавчик с гитарой и в потрепанных шмотках привлечет даму. Возможно, богатую, тогда и о работе не стоит переживать – она обеспечит. Или пристроит удачно…»

Гриша Матросов слушал друга с неизменной улыбкой. Сначала искренней, потом натянутой, потому что начинал вспоминать то, о чем мечтал забыть…

* * *

Он рос в неполной, но замечательной семье. Дедушка, бабушка и мама делали все, чтобы Гриша не чувствовал себя ущербным из-за того, что у него нет отца. Родительница, как говорили когда-то, нагуляла его от случайного мужика. Естественно, Гришу пытались убедить в том, что его папа погиб, спасая детишек из огня, даже показывали фотографии молодого мужчины-пожарного, но мальчик понимал, что его обманывают. Деда с бабкой выдавали глаза, маму голос. Гриша с младых ногтей остро чувствовал фальшь, но чтобы не расстраивать близких, делал вид, что верит им.

Он рос способным ребенком. Одинаково хорошо успевал по всем предметам. Ему давались и точные, и гуманитарные науки. А еще он был в меру спортивен и невероятно музыкален. И в этом была заслуга деда с бабкой. Первый закалял внука и учил подтягиваться, вторая – играть на гитаре. Оба представителя старшего поколения семьи были педагогами. Дед – заслуженный тренер России, бабушка в молодости играла в ансамбле народных инструментов, а в зрелости преподавала в музыкальном училище. Мама Гриши работала конструктором, и от нее он взял способность к точным наукам. А гуманитарный талант, по всей видимости, он получил от отца, но как узнаешь, если вся семья сошлась на том, что он пожарный, геройски погибший, спасая детишек?

Гриша рос в любви и заботе. Ему бы радоваться, но что-то напрягало. Пока был маленьким, не понимал. А как подрос, как в народе говорится, врубился… И мама, и бабушка с дедушкой проявляли любовь и заботу так старательно, как будто играли роли мегаположительных героев. Гришу ни разу не наказали, и это при том, что он не всегда вел себя как пай-мальчик. Мог надерзить, прогулять урок, завалить зачет. В драках Гриша не участвовал, но школьную мебель портил: то вырезал что-то на партах, то стулья в окно выкидывал забавы ради. В четырнадцать лет разбил машину деда, взяв ее без спросу. Но даже за это ему не влетело. Грише сделали внушение и отправили к себе в комнату. Как будто он пенал потерял, а не расколотил «Волгу», на которой семья ездила за крупными покупками и на дачу.

«Я приемыш, – первое, что подумал Гриша. – Меня взяли из детского дома и теперь боятся травмировать мою слабую психику, потому что настоящие родители были… Да мало ли кем они были! – Но тут же возражал себе: – Я копия мамы. А она в отца, то есть в дедушку, и во мне многое от него. Нет, я родной. Но что же тогда? Я смертельно болен? И умру до двадцати? Поэтому дед меня и закаляет?»

Но эту версию Гриша тоже отмел, поскольку видел свою медкарту. Он здоровый сын своей матери, рожденный, опять же если выражаться по старинке, во грехе. И, по всей видимости, в этом все дело. Гриша не мог знать, от кого мама забеременела и при каких обстоятельствах, но ее история явно выходила за рамки. Мелькнула мысль о том, что ее изнасиловал маньяк, но жертва решила оставить ребенка. И родители ее в этом поддержали. Теперь растят мальчика, зачатого от психопата, во всеобъемлющей любви, чтоб не дай бог папины гены не взыграли. И Гриша как-то выпалил эту свою бредовую версию за семейным ужином, чтобы посмотреть на реакцию близких. Те пришли в недоумение, граничащее с ужасом, и отключили кабельный канал, по которому показывали триллеры.

По окончании школы Гриша поступил в престижный вуз на бюджетное отделение. Родные очень им гордились. И хвалили, хвалили… Парня это смущало. Не в космос же полетел. На их курсе все молодцы, не только он. А сколько таких по стране. Но предков было не унять. Поэтому, когда Гриша понял, что учится не там и не тому, сцепил зубы и продолжил грызть гранит науки. А хотелось бросить институт и, взяв гитару, отправиться в путешествие по российской глубинке. Играть в электричках и на главных улицах провинциальных городов. Постигать жизнь, которую он, собственно, не видел совсем. Дед часто говорил, что она лучший учитель. Но внука к ее урокам не допускал. Гришу чрезмерно опекали, загоняли в рамки, отгораживали от жестокого мира забором из любви и заботы. Такой преодолеть сложнее, чем тот, что из колючей проволоки. Пораниться самому – это одно, поранить близких – другое.

Он всегда любил животных больше, чем людей. К счастью, ему разрешали заводить себе питомцев. У Гриши были и собаки, и кошки, и хомяки. Когда он учился в одиннадцатом классе, то заикнулся о том, что хотел бы стать ветеринаром. И учиться на него в техникуме. Родные посмеялись, решили, что он шутит. Гриша не стал на своем настаивать, но все годы учебы в институте думал о том, что создан не для того, чтобы управлять людьми. У него лучше получилось бы помогать животным.

Отдушиной для Гриши служила музыка. Он играл в группе. Но опять же не совсем то, что хотелось бы. В их репертуаре были в основном классические рок-баллады, которые полюбились людям. Исполняя их, можно было отлично заработать. Группа для того и создавалась бедными студентами. Главное – срубить бабла, а творчество второстепенно. Но без него все равно никуда, поэтому они исполняли и свои композиции. Однако они не пользовались успехом. Зритель, послушав пару неизвестных песен, требовал «Холидей» или «Дым на воде».

Получив диплом, Гриша устроился на работу. Вернее, тепленькое местечко для него выбил дед. Один из его воспитанников занял довольно высокий пост в мэрии и по просьбе тренера взял к себе его внука. Платили Грише хорошо. Обязанностей было немного. Он ходил на службу в красивом костюме, питался бесплатно, имел возможность обзавестись связями. Но не то что счастья, довольства жизнью Гриша не ощущал! Однако ярмо тянул. И продолжал бы это делать, если бы не правда, которую он неожиданно узнал о себе…

Гриша был в курсе того, что у мамы когда-то была сестра. Они родились в один год, но та была младше на десять с половиной месяцев. Бабушка кормила грудью первенца, думала, не забеременеет, но оплодотворение произошло, и на свет появилась еще одна девочка. Деду с бабкой было тяжело. Одна ходить начала, за ней глаз да глаз, а вторую к груди подносить. Ладно хоть обе девочки здоровенькими родились. И такими похожими, что не отличить. Старшая худенькая, младшая крепкая, их в детском садике за близнецов принимали. Сестры были очень дружными. Никто не замечал, чтобы они ругались, а тем более дрались. Гриша видел в семейном альбоме фотографии. Девочки всегда рука об руку.

Младшая погибла, когда ей было пятнадцать. Она занималась прыжками с трамплина, поехала на соревнования в Коми АССР, там неудачно приземлилась, сломала позвоночник и скончалась в больнице. Похоронили девочку там же, не стали ее тело перевозить в Ленинград.

…Такой была официальная версия. Гриша ее принимал, хотя, как в случае с отцом-пожарным, чувствовал какую-то фальшь. Но что ему до тетки, умершей задолго до его рождения?

Гриша что-то искал в книжном шкафу, когда из него вывалился один из томов истории КПСС, а из него в свою очередь фото. На нем мама и… сестра? Но как такое возможно, если тетка умерла в пятнадцать, а девушкам на фото было за двадцать? Гриша перевернул снимок, вдруг там есть надпись, но увы… Он взял фотографию и ушел к себе в комнату, чтобы досконально ее изучить. Судя по одежде и прическам, она сделана в самом начале девяностых. Челки «петушки», кофты «лакоста», лодочки с каблуком «рюмочка». У мамы было много фотографий того периода. Но ни на одной он не видел девушку, так похожую на нее…

И Гриша решил спросить напрямую, кто она. Мама не то что стушевалась, она чуть сквозь землю не провалилась. Грише казалось, что под ней пол прогибается и вот-вот разверзнется бездна, в которую ухнет женщина, которая его родила.

– Я устал от лжи, – сказал Гриша. – Неужели вы думаете, я такой дурак?

– Нет, ты большой умница. Мы тобой гордимся, – запела мама привычную песню.

– Это твоя сестра на фото? Она же, я вижу. Значит, она не погибла, прыгнув с трамплина.

– Нет, она погибла, выпав из окна.

– Суицид?

– Психическое заболевание.

– Расскажи мне.

– Зачем, сынок? Это те скелеты, которые не стоит доставать из шкафов.

– Если я не узнаю правды, то уйду из дома.

– Милый, ты давно не подросток. Ты взрослый мужчина, с образованием, положением…

– Я запоздал с ультиматумами, понимаю. Но лучше поздно, чем никогда… – Гриша чувствовал, что теряет над собой контроль. – Я требую ПРАВДЫ!

– Не кричи на мать, – услышал он. Когда обернулся на голос, увидел деда. За его спиной стояла бабушка. И она почему-то плакала. – Вообще не смей разговаривать с кем-то из нас на повышенных тонах. Мы все для тебя сделали.

– Это я знаю. И не устаю рассыпаться в благодарностях. – Гриша дурашливо поклонился.

– Сарказм? Тебе не идет.

– Дед, давай уже поговорим, как мужик с мужиком. А женщины пусть уйдут. Бабуля уже залила полкомнаты слезами, скоро и мама поплывет.

– Мы одна семья, – покачал головой дед. – И друг за друга горой. Так что терпи сырость. И слушай.

– Не надо, – выкрикнула бабушка.

– Похоже, он не оставил нам выбора. – Дед указал на кресло, и Гриша опустился в него. Остальные сели на диван. Плечом к плечу. Точно, горой друг за друга. – Сестру твоей мамы звали Катериной, и ты это знаешь. Все, что мы рассказывали о ней, было правдой… До определенного момента. В пятнадцать лет Катю как подменили. Она на самом деле занималась прыжками с трамплина и ездила на соревнования, и мы ждали от нее побед, но она вдруг бросила спорт. Сказала, что надоело. А потом выяснилось, что она влюбилась в совершенно неподходящего парня.

– Чем он был плох? – поинтересовался Гриша.

– Всем. Он был гопником. Человеком низкого социального статуса, малообразованным и не имеющим моральных принципов. Катя встречалась с ним несколько месяцев, пока не забеременела. О своем интересном положении она сообщила своему «принцу», но тот, что естественно, испугался и сбежал. Катя напилась таблеток, которые, как она думала, избавят ее от плода, но довели до комы. Она находилась на грани жизни и смерти три дня, еще неделю в вегетативном состоянии пребывала. Но оклемалась. От плода, естественно, пришлось избавиться. Кате сделали аборт. Полноценный. То есть не вакуумом что-то отсосали, а крючком вычистили матку. Казалось бы, она получила урок на всю жизнь, но нет. Наша дочь как будто решила, что бессмертна и может теперь пуститься во все тяжкие.

– Она сбежала из дома в шестнадцать, – продолжила рассказ бабушка. – Ей оставалось доучиться в школе всего ничего – пару месяцев. И она получила бы аттестат, потому что сестра была рядом, делала за нее уроки, давала списывать, улаживала конфликты. Но Катю изнутри рвали демоны. Она не рассуждала здраво. Потом просто бросила и нас, и школу. Оставила записку – не ищите. Но мы подали в розыск. И ждали, что Катюшу найдут. Но она пропала. На долгие четыре года. А потом вернулась…

– Я была дома одна, – включалась в разговор мама. – Занималась. Вдруг звонок. Открыла дверь, а там сестра. И как будто совсем не изменилась. На меня так же похожа, только симпатичнее. Она всегда была ярче меня. Из-за выражения глаз, что ли? В них огонь, вызов. В моих смирение.

– Хватит выдумывать, – осадил ее дед. – Катя нравилась мужчинам потому, что была… Кхм, темпераментной особой. Стреляла глазами, кокетничала, давала надежду…

– И не только ее? – оборвал его Гриша. – Себя тоже не берегла?

– Как оказалось, даже проституткой подрабатывала, – снова не удержалась бабушка. Она меньше остальных старалась достойно подать семейную историю. – На трассе стояла. И не стыдилась в этом признаваться. Когда она это все вывалила, я подумала, наговаривает на себя. Сочиняет, чтобы сделать больно нам с отцом. Ей почему-то всегда казалось, что мы меньше ее любим. Она даже придумала себе, что я хотела сделать аборт. Но не было такого. Да, меня шокировала весть о том, что у меня будет еще один ребенок не через несколько лет, а совсем скоро, но я не пыталась от него избавиться.

– Мы приняли блудную дочь, – не дал развить эту тему дед. Он стремился к сути. – Я опасался, как бы она дурно не повлияла на сестру, поэтому приглядывал. А Катя считала, что контролировал каждый ее шаг. Но и уйти не могла из дома, потому что денег не зарабатывала. Натурой не могла, нахватала кучу болячек и долго от них лечилась, а вкалывать не хотела. Через два месяца я пристроил Катю в свою спортшколу кладовщиком. И под присмотром, и на шее не сидит. Катя сначала фыркала, но потом втянулась. Ей нравилось внимание парней, которые занимались в школе, их отцов и тренеров. А мне понравилось то, что среди этой братии оказался тот, кто искренне Катерину полюбил. Он был помощником тренера. Молодой, но не по годам зрелый парень. Ему пришлось уйти из спорта из-за серьезной травмы. Он мог остаться лежачим инвалидом, но поднялся. Я очень уважал его. И думал, что именно такой мужчина обуздает нашу Катю… – Дед тяжко вздохнул. – Но даже у него не получилось. Почти год длились отношения. Кате было сделано предложение. Но она не хотела замуж. Говорила, рано. Настаивала на гражданском браке. Предлагала снять квартиру и отселиться от предков. Мы были не против, а его родители сожительства не принимали. Парень был хорошим сыном, благодарным (мать с отцом его выхаживали, лежачего), поэтому слушал их, а не невесту. Еще несколько месяцев помучился с ней, а потом оставил. Уехал в Адлер, там нашел себе прекрасную армянскую девушку, женился. Но и Катя не осталась одна. Только, в отличие от своего бывшего, она не строила отношений, а спала с разными, пока не познакомилась с чемпионом Европы по вольной борьбе Аскеровым. Огромный, волосатый, со сломанными ушами и носом, с рассеченной губой, он пугал многих только своим внешним видом. Такого встретишь в темном переулке, обделаешься. Но Аскеров был добродушным малым, прекрасно воспитанным и, что редкость для спортсменов, начитанным. Двойственность женщин привлекает. Им нравится, когда за свирепой внешностью скрывается тонкая душевная организация, и наоборот. Катя влюбилась в Аскерова так, что готова была даже замуж пойти. Она расцвела рядом с борцом. Пополнела, изнутри засветилась. Он собирался познакомить ее со своими родителями, Аскеров и Катя готовились к поездке в Осетию, когда ей стало плохо. Живот сильно разболелся. Ее увезли на машине «Скорой помощи», осмотрели. Оказалось, беременна. И срок четыре с половиной месяца. Когда Катя узнала, тут же потребовала сделать ей аборт. Будь ребенок от Аскерова, она оставила бы его, но они познакомились позже.

– А цвела и поправлялась, – добавила бабушка, – она, оказывается, не потому, что любила, а потому, что носила под сердцем дитя. О чем не догадывалась. Кате ставили диагноз «бесплодие», уверяли, что она без операции не забеременеет, и месячных у нее не бывало очень подолгу.

– Аборта ей не сделали?

– Нет, конечно, все сроки прошли.

– А кто был отцом?

– Быть может, и жених, уехавший в Сочи. Это все быстро произошло – расставание, период беспорядочного совокупления, знакомство с Аскеровым. Катя торопилась жить. Как будто знала, что ей отведено немного лет.

– Она хотела истребить плод, – подключилась мама. – Любыми способами от него избавиться. Думала, если быстренько сделает это, ее борец не узнает. Но утаить беременность не удалось. Узнав о ней, Аскеров оставил мою сестру. Если б ребенок был его, признал бы. Но чужого… На это мало кто решится. Оставшись одна, Катя впала в жуткую депрессию. Она лежала целыми днями, считая, что ее жизнь кончена. Родила в семь месяцев сына. Он был тощенький, почти прозрачный, но длинный и хорошенький. Мы назвали его Григорием.

Это было ожидаемо!

– Значит, я сын шлюхи и неизвестно кого?

– Ты мой сын, – в сердцах воскликнула мама. – Я воспитала тебя. А моя сестра только выносила и родила.

– Сколько мне было, когда она сиганула из окна?

– Около двух месяцев.

– Ее выписали раньше, тебя еще держали в больнице. Катя хотела сбежать, но папа, можно сказать, посадил ее под домашний арест. Он надеялся на то, что, когда сына привезут домой, она начнет кормить его грудью, заботиться о нем, полюбит своего мальчика. Но он ошибся. Все только ухудшилось. Сын Катю раздражал. Она не могла терпеть его плач, не хотела кормить грудью, потому что он якобы кусался, пеленки менять отказывалась, и мы делали это, когда были дома, в наше же отсутствие ты лежал грязный и голодный. Естественно, плакал, но Катя надевала наушники и спокойно слушала музыку. Мы об этом не знали, пока бабушка не пришла домой пораньше и не увидела всей картины. Она решила уволиться с работы, чтобы ухаживать за внуком. Но бросить воспитанников под конец учебного года не могла. Педагогический долг не позволял этого, и она попросила меня взять отпуск. Я так и сделала. И стала нянчить племянника. Когда мой отпуск подходил к концу, я уже не представляла себе жизни без тебя. Поэтому я уволилась, а не бабушка. И сидела с тобой до тех пор, пока ты не пошел в садик.

– Но что Катя? Почему ты ничего о ней не сказала? Как так случилось, что она спрыгнула?

– Мы не знаем точно, специально она это сделала или это был несчастный случай. Склоняемся к последнему. Недалеко от окна (мы жили в другом доме, районе, а после трагедии с Катей переехали) находилась пожарная лестница. Катя, которой все казалось, что она пленница, решила сбежать по ней на волю.

– А она пленницей не была?

– Конечно, нет, – отрицательно покачала головой мама.

– Ты же сама сказала, что дед посадил ее под домашний арест.

– Мы запирали ее дома перед тем, как ты должен был родиться, – произнес дед. – Потом неделю по очереди дежурили, чтобы убедиться в том, что Катя не причинит вреда ребенку. Бабушка учила ее пеленать, мыть, укачивать младенца. Катя все делала неохотно, но с обязанностями справлялась. Тогда ей выдали ключ, чтоб она могла выходить с тобой на прогулку. Но она не делала этого, потому что ребенка надо собрать, а она не желала себя утруждать.

– Мы водили Катю к психиатру, – снова всхлипнула бабушка. – Он поставил диагноз «послеродовая депрессия». Многие мамочки с ней сталкиваются, особенно молодые. Ей прописали какие-то лекарства, но Катя не соблюдала дозировку… Она во всем не знала меры. В день гибели приняла слишком много антидепрессантов. Это обнаружилось при вскрытии.

Григорий сидел некоторое время молча, переваривал услышанное. Затем задал вопрос, на который получил ожидаемый ответ: