Наследники и самозванцы. Книга пятая

И тут же получила локтем в бок от настоятельницы:

– Много болтаешь, сестра Аксинья! Придержи-ка язык.

– А что? – скривилась та от боли, – Я лишь к тому, что сестра Дарья могла бы рассказать ей про свою обитель.

– Обойдётся!! – сквозь зубы процедила ей матушка и прикрикнула, – Ступай к себе. Вечерняя молитва скоро. И вы все ступайте! Будет лясы точить!

Голицын украдкой поймал за рясу Аксинью и прошептал:

– Ты не сердись на матушку. А послушницу приведи ко мне после вечерней обедни. Я охотно расскажу ей всё про наш монастырь.

После того, как за окном стемнело, в келью к Митяю осторожно постучали. Он спешно бухнулся на колени перед иконой, изображая, что усердно молится:

– Это я, сестра Аксинья, – услышал он робкий голос за спиной, – Вот, сестра, это та самая послушница, что в Енисейский монастырь едет. Ты обещала поговорить с ней.

– Сейчас, только молитву окончу, – тонким голосом отозвался Голицын и покосился через плечо на монашку, – А ты ступай к себе, сестра Аксинья. Оставь нас. Мы одни побеседуем.

– Я бы тоже с интересом послушала, – робко произнесла та, но, видя, что её просьба осталась без ответа, тяжело вздохнула, – Ну, что ж. Тогда оставляю вас. С Богом.

Митяй дождался, когда монашка уберётся прочь. Поднялся с колен, обернулся и скинул платок:

– Ну, здравствуй, сестрица Мария.

– …Голицын??! – Волынская зажала себе ладонями рот, чтоб не вскрикнуть от радости, – Как ты здесь?!! Что за маскарад?

– Я за тобой.

– За мной?! Что ты затеял?

– Побег.

Она с опаской оглянулась на дверь и понизила голос до шёпота:

– Ты с ума сошёл?!!

– Да ты не бойся. Я всё предусмотрел. Собирайся! Выйдем незаметно на задний двор. Я помогу тебе перелезть ограду. Там на реке – Лопух с лодкой.

– И Лопухин здесь?!

– А то! Уйдём с тобой вверх по реке на несколько вёрст, чтоб следы запутать. А дальше лесом до почтовой станции. Оттуда на почтовых поедем на Устюжну. А там рукой подать до Углича…

– Постой! – остановила его Маша, – Ничего не понимаю! Какой Углич?! Зачем?

– В Угличе у меня двоюродный дядька. Он поможет схорониться в одной из деревень.

– Ты шутишь?

– Нет!

Она широко улыбнулась и нежно обняла его за широкие плечи:

– Голицын!! Ты такой чудной в этом наряде. Я так рада тебя видеть!

– Да. Я тоже рад. Но медлить нельзя. Пошли!

Она отстранилась и покачала головой:

– Я не пойду.

– Как это не пойдёшь?! – оторопел он, – Лопух ждёт! Лодка готова!!

– Нет.

– Да ты что!! – рассердился Голицын, – Ты знаешь, чего мне стоило узнать про эту Тихвинскую обитель?! Сделать так, чтоб нас с Ванькой в полку не хватились?! Эту рясу раздобыть?

– Могу себе представить, – усмехнулась она.

– Что ты мне голову морочишь?!

– Ну, что вы право, затеяли? Я же царицына преступница!

– Глупости!!

– Куда мы побежим?! Где будем прятаться?! В каких таких деревнях? И, главное, сколько?

– Сколько надо, столько и будем!

– Всю жизнь?! – она грустно ухмыльнулась.

– А, по-твоему, сгубить эту жизнь в богом забытом сибирском монастыре лучше?!

– Да не убежать нам!! – возразила Маша, – Это только видимость, что тут тишь, да глушь. Монашки с меня глаз не спускают. И половины часа не пройдёт, меня хватятся!

– Им нас не догнать!

– Им – нет. Но вот двадцать гвардейцев охраны, что в полуверсте в Тихвинской деревне – тут же в погоню пустятся!! Непременно поймают!

Он растерянно смотрел на неё:

– Вот уж не думал, что ты так легко покоришься судьбе. Решила монашкой стать?

– Вовсе нет. Просто я немного подожду.

– Чего?

Она поманила его пальцем ближе:

– Я слышала, государыня смертельно больна. И скоро помрёт.

– Да ну?!

– А всех сосланных и обиженных при прежнем режиме, новый император всегда прощает.

– Какой новый император?! Кто? – заинтересовался Голицын.

– Известное дело – Иоанн Антонович! Его же государыня сама наследником объявила.

– Младенец?!

– Ну, у младенца есть мать.

– Анна Леопольдовна?

– Конечно, – подтвердила Мария, – У неё сердце доброе. Елизавета за мою несчастную долю похлопочет, Анна сжалится и вернёт меня ко двору. Может статься, что до Енисейского монастыря я и доехать не успею!

– Что, если всё не так? – усомнился Голицын, – Может, лучше бежим?! А?

Она отрицательно покачала головой:

– Нет.

– Чего ты боишься?

– Пойми ты! Я всех родных потеряла. Не могу я друзьями рисковать!! Ведь поймают – не помилуют. Посрубают вам с Иваном головушки на Сытном рынке!

– Авось не поймают! По воде уйдём – только нас и видели!!

– Не глупи, Голицын. Езжайте домой и ни о чём не печальтесь.

Митяй обескураженный потоптался на месте:

– Не передумаешь?

Она подтолкнула его в двери:

– Не трать понапрасну времени. Уходи!! Не жди утра! Что, как кто-нибудь из монашек догадается, что ты переодетый офицер?

– Ну, гляди…

Митяй тяжело вздохнул. Затянул на голове платок, пряча золотистые кудри. И побрёл к двери.

– Погоди!

Мария подбежала, обхватила обеими руками его за могучие плечи:

– Спасибо тебе!

– За что?

– Я-то думала, ты только на одно озорство способен. Век не забуду того, что ты ради меня сделать хотел! Прощай!

Лопухин, услышав шорох приближающихся шагов, встрепенулся. И, присмотревшись, различил среди деревьев крадущуюся фигуру в монашеской рясе.

– Митяй? Ты? – окликнул негромко.

– Я.

– Ты чего один? – и посетовал, – Нет её здесь? Я так и думал!! Набрехал, значит, следователь!

Митяй покачал головой:

– Да, нет же, Лопух. Всё верно. Там она.

– Не свиделись?

– Свиделись.

– Так чего же?

– Отказалась бежать.

Лопухин замер в растерянности:

– Как это?! Отчего?

Голицын печально вздохнул, стянул с головы платок. Задумавшись, пожал плечами:

– Да кто поймёт этих девок?! Ладно, чего там. Поехали домой! Может, к утреннему построению успеем.

дом канцлера А. И. Остермана

Миних, озадаченный поисками Микурова, очень быстро понял, что всё не так просто. Не только Микурова, но и поручика Левицкого не оказалось ни в одном из гарнизонов, сосредоточенных на Выборгской стороне. Не было их и в списках иных солдат, расформированных после военных действий с турками по другим частям. И, что странно, капитан Кютлер, назначенный из столицы, чтоб возглавить отряд по поимке Синклера, тоже непонятным образом, исчез. Будто и не бывало.

Ясно было только одно – след обрывался в Петербурге. Ведь бумаги, изъятые у покойного Синклера, были доставлены императрице, а это значит, отряд прибыл в столицу. И что с ним стало потом? Все дружно, как в воду канули. Нет, дело тут, явно, нечисто.

Фельдмаршал, рассудив здраво, пришёл к выводу, что пролить свет на эту загадку может только кто-то из двух: Бирон, либо Остерман. И решил начать с канцлера.

– В ссылке?! – оторопел Миних, услышав ответ на выдвинутый канцлеру вопрос о местонахождении потерянных им людей.

– Да, в ссылке, – невозмутимо подтвердил Андрей Иванович, не прекращая что-то строчить, скрипя пером.

Миних побагровел:

– Как же Вы посмели распорядиться моими людьми?!

– Посмел, батенька.

– Какое Вы имели право?!!

Тот поднял на фельдмаршала угрюмый взгляд:

– Приказ государыни-императрицы.

Миних вскочил, извергая гнев:

– Будто я не знаю, кто этот приказ составил?! – он грубо ткнул пальцем канцлеру в грудь, – Не изображайте тут святую простоту!!

– А ну прекратить!!! – Остерман приподнялся из кресла и со всех сил ударил кулаком по столешнице, – Что Вы мне истерики закатываете, будто визгливая бабёнка?! Да на Вашем месте я бы прикусил язык и не заикался даже об этой истории, учитывая то, какое опасное положение сейчас на наших границах со Швецией!

– Это почему же я должен прикусить язык?!

– А вот почему! – и канцлер, отперев ключом нижний ящик стола, вдруг извлёк оттуда мятый листок бумаги и сунул его под нос Миниху, – Узнаёте?!

Тот, увидев свой почерк, побледнел, сумев вымолвить лишь одно слово:

– Откуда?…

– Нашли при обыске у Левицкого. Было зашито в подкладке рукава, – и, сделав страшные глаза, навис над фельдмаршалом угрожающей тенью, – А знаете, сколько за эту бумажку Генеральный прокурор Верховного королевского суда готов заплатить?! Ведь виновного в убийстве Синклера до сих пор жаждут найти. А тут нате-ка, доказательство прямо на блюдечке с голубой каёмочкой!! Чистосердечное признание собственной рукой!!

Миних, подогнув колени, бухнулся на стул, обхватил руками голову и в сердцах выругался:

– Болван!

– Согласен!! – торжествующе подтвердил Остерман, – Болван тот командир, что отдаёт солдатам письменно приказы, которые потом могут стоить ему не только карьеры, но и жизни!

И, помахав злополучным листком, аккуратно свернул его, пряча назад и приговаривая:

– Это ещё спасибо скажите, что записочку сию господин Ушаков сперва мне показал, а не догадался напрямую государыне представить! Иначе тут бы такое закрутилось!! И не сидели бы Вы, любезный Христофор Антонович, передо мной на стульчике и не бряцали орденами. А сидели бы в камере, да звенели кандалами!!

Фельдмаршал безмолвствовал. Остерман тем временем опустился в кресло, поправляя сползающий с плеча плед:

– Да Вы, Миних, в ножки мне должны кланяться!! Одно моё слово перед государыней – и всё бы решилось иначе! Вас, виновника убийства Синклера, мы бы выдали с потрохами Верховному королевскому суду. И от лица Анны Иоанновны покаялись бы перед всей Европой, мол, нерадивый генерал самовольничать вздумал – наказывайте наглеца по заслугам; возражать не станем! И всем бы сразу стало спокойно и хорошо. И не стояли бы сейчас шведские полки на наших границах, не грозили бы нам оружием! Что стоит одна Ваша жизнь против жизней тысячей солдат и чести всей Российской империи?!

Миних сидел понурый и раздавленный, не в силах ничего произнести в ответ. Андрей Иванович, выждав паузу, поинтересовался:

– Ну, что? Поостыли, любезный друг? То-то же… Может, чаю желаете? Прикажу подать.

– Не надо, – прошептал Миних.

– Как Вам будет угодно.

– Сколько?

– Что?

– Назовите цену.

– О чём Вы?

– Верните мне записку. Я готов заплатить любую сумму, что Вы назовёте.

Остерман иронично взглянул на него и скрестил на груди руки:

– А кто Вам сказал, друг мой, что она продаётся? Я и не думал Вам её предлагать.

– Чего же Вы хотите?

Остерман развёл руками:

– Пока ничего. Ну, разве что предупредить Вас, чтобы впредь были осторожней, – и он снисходительным жестом похлопал фельдмаршала по руке, – Христофор Антонович, Вы уж не обессудьте, но времена нынче мутные настают.

– Что?

– Как, что? Сами видите, шведы грозят войной, а государыня сильно больна; не ровен час преставится! Все пребывают в крайней тревоге, я бы даже сказал, в панике. Вы вот пришли ко мне по-свойски, накричали, кулаками размахивали. Откуда мне знать, что Вы ещё можете против меня затеять? А так у меня есть от Вас надёжная защита. И Вы, прежде, чем принимать скоропалительные решения, впредь не забывайте об этом.

дом князя С. В. Лопухина

Степан Васильевич вошёл в гостиную и, обнаружив там почти всех обитателей дома вместе с баронессой Микуровой, удовлетворённо потёр ладони:

– Очень хорошо, что все здесь. Есть новость!

– Не может быть, – всплеснула руками Наталья Фёдоровна, – Говори же, Степан!

Тот набрал в грудь воздуха и выпалил:

– Жив! Жив Василий!

В гостиной все встрепенулись, подскочили, загалдели. Бросились обниматься.

– А я что говорил? – радостно закричал Иван, – Я знал, что не мог Василь сгинуть!! Не таков он!

Василиса Ивановна расплакалась:

– Слава Всевышнему! Услышал господь мои молитвы! – она неистово перекрестилась несколько раз, вытерла краем платка слёзы с лица и облегчённо выдохнула, – Ну? И где этот негодник?!

– В ссылке.

В гостиной разом повисла немая тишина. Всё семейство Лопухиных замерло, будто парализованное, устремив на главу семьи изумлённые взгляды.

– Как, в ссылке?! – растерялась Василиса Ивановна, – Где? И, главное, за что?!

Степан Васильевич негромко откашлялся:

– А этого никому знать не позволено.

– Как же так?

Он виновато пожал плечами:

– Государственная тайна.

Едва разгоревшаяся всеобщая радость вмиг обернулась горестным унынием. Настя с потухшим взором безвольно опустилась на диван. Наталья Фёдоровна сочувственно обняла дочь. Василиса Ивановна только и смогла, что в недоумении развести руками и произнести:

– Вот наказанье-то… Да что же он такого сумел натворить-то, ирод?!

Императорский летний дворец

О пошатнувшемся здоровье императрицы не зря ходили слухи. Долгое время ей удавалось искусно скрывать от поданных истинное положение дел. Но, спустя пару месяцев после рождения долгожданного наследника, Анна Иоанновна окончательно слегла. На фоне припадков летучей подагры, открылось кровохаркание. А сильные опоясывающие боли сделались непрекращающимися.

Бирон, встревоженный опасным положением, под предлогом любви и заботы, блокировал покои императрицы от визитов. Особенно герцог старался оградить государыню от возможности видеться с Анной Леопольдовной, первой кандидатурой в регентши к малолетнему наследнику, опасаясь, как бы тётушка с племянницей, встретившись, не договорились бы о правах престолонаследования.

Учитывая ту неприязнь, которую испытывали друг к другу Бирон и Анна Леопольдовна, герцог отчётливо осознавал; если принцесса окажется в числе наследников на престол, то ему ничего не останется, как убираться по добру по здорову в свой Митавский дворец в Курляндии.

Ежедневно, оставаясь наедине с умирающей императрицей, Бирон вперемешку с ласковыми словами, нашёптывал ей обо всех напастях, коими чревато было бы допустить Брауншвейгскую фамилию к Российскому престолу.

– Аннушка, душа моя, – пел он елейным голосом, держа её за руку, – Ты пойми, принц Антон хоть с виду и скромен, и умом неказист. Но за спиной у него Священная Римская империя. Слетятся, точно вороньё! Втянут Россию в свои войны, и будут кровью русских солдат себе славу наживать и земли присваивать. Ослабят и растащат нашу империю по кусочкам.

– Что ж ты мучаешь-то меня?! – укоряла его Анна Иоанновна, тяжело переводя дыхание, – Я ведь не за принца австрийского хлопочу, а за родную племянницу. Кровинушку мою.

– А поговорка на что? Муж и жена – одна сатана! – не уступал Бирон, – Анна Леопольдовна душа мягкая, добрая. Разве ж она мужу откажет, если он в том её сердечно попросит? Да и, правду сказать, не довольно ли Россия на троне повидала женских обличий?

– Да где мужики-то?! – вздыхала Анна Иоанновна, – Вот Ванечка вырастет, будет государству защита и опора.

– В том-то и дело, когда ещё вырастет? И, чтобы вырос добрым царём, надо, чтоб при нём наставник был хороший. А чему будущего государя может научить этот Брауншвейгский недотёпа? Учитель цесаревича должен быть почитаемым при дворе, влиятельным, умным и строгим.

Императрица прищурила глаз:

– Ой, темнишь! Себя что ли в регенты Ивану напрашиваешь?

– Ну, а чем я для тебя не хорош?

– Для меня…, – она закашлялась, – Для меня-то ты всем хорош. А для России?

– А что?! Лицом не вышел? – оскорбился он.

– Ты для неё такой же чужой немец, как и Антошка Брауншвейгский.

– Ангел мой, не гневи ты Бога, – обиделся фаворит, – Я тут десять лет, не покладая рук, и себя не жалеючи, сколько сил положил, радея за империю!

– Съедят тебя, козлик, серые волки, – Императрица жалостно погладила его по щеке.

– Подавятся!! – парировал он, – Думаешь, я на пустом месте разговор завёл?! Вот, смотри! – и он распахнул перед нею папку, откуда веером вспорхнули листы бумаги, исписанные чернилами, – Духовенство, министры, военные – все просят меня, герцога Курляндского, принять на себя регентство над малолетним наследником до достижения им семнадцати лет!

Надо отдать должное, адреса были подлинные. Бирон постарался от души. Не смея открыто заявить свой замысел в Кабинете министров, он накануне по секрету сообщил о том Алексею Бестужеву. А тот, чтобы оправдать оказанное ему высочайшее доверие в недавно полученной должности министра, активно взялся склонять всех влиятельных вельмож к мнению – доверить регентство Бирону. Он так расстарался и возбудил массу интриг, что все представители значительных чинов, из страха впасть не в милость, подписали адреса в пользу регентства герцогу Курляндскому. Даже фельдмаршал Миних был в их числе.

– По-твоему, это ли не дань уважения?! Не высшая степень доверия этой самой России? —заявил Бирон, потрясая в воздухе листами.

Анна Иоанновна сдалась.

Взяв перо, дрожащей слабой рукой нацарапала она свой царственный вензель в последний раз. И вздохнула:

– Прости меня… Видит Бог, не хотела…

Но фаворит не слышал её тяжёлых стенаний. Он, не верил глазам.

– Вот спасибо, душа моя!! – воскликнул он, задыхаясь восторгом, – Вот уважила! Спасительница ты моя!! Век не забуду. Молиться за тебя по гроб стану, ангел мой! Ты же мне сейчас жизнь спасла!!

И, расцеловав благодетельницу, не помня себя от счастья, он метнулся к столу – посыпать подпись песком и аккуратно свернуть драгоценный манускрипт.

Анна Иоанновна, наблюдая его радостные метания, едва прошелестела белыми безжизненными губами:

– Дурак ты, Бироша… Не спасенье; смертный приговор ты себе выпросил.

казармы Измайловского полка

Хотя с подписания Белградского мира прошло уже более, чем полгода, однако подлинное спокойствие на южных рубежах так и не наступило. Ни размежевание новой пограничной линии, ни обмен пленными, ни «разрытие» укреплений Азова не были завершены.

И для устранения этих проблем, обе стороны приняли решение обменяться представительными посольствами.

Первым отправился в путь российский посол. Анна Иоанновна, по рекомендации Остермана, выбрала для этой роли опытного дипломата, старого графа генерал-аншефа Александра Ивановича Румянцева.

Ему было велено подобрать достойный состав для формирования посольского обоза. И выдвигаться в дорогу незамедлительно, пока не началась распутица на дорогах.

Иван Лопухин вошёл в казарму и застал там Голицына, собирающего вещи в дорожный мешок.

– О-па! Митяй! Далеко ли собрался?

– Лопух! – обрадовался тот, – Хорошо, что я тебя увидел. Тут такие дела! Брательник мой старший едет с посольским обозом в Константинополь. И берёт меня с собой!

– Да, ну-у-у!!!

– Генерал Румянцев дал добро. Уже и с командиром согласовано. Отбываю завтра на рассвете!

– Свезло тебе, Митяй.

– А то! Не всё же вам!! – с гордостью откликнулся Голицын, – Ты вон с Микурой в Данциге отличился. Труба в турецких землях побывал. А чем я хуже?!

– Так это ведь не война. А дипломатическая миссия. Вас там, должно быть, с почётом принимать будут? Как гостей!!

– Надеюсь! Румянцев, говорят, суровый мужик! Настроен решительно.

– Что ж, бывай, дружище. Привези мне хоть щербета из ханских закромов.

– Привезу! – охотно пообещал Голицын, – Как думаешь, татарские девушки из себя хороши?

– Тебе русских, не хватает что ли?

– Любопытно же. Каковы они из себя?

– Не знаю.

– Ну, вернусь – расскажу!

– Чудак ты! Они же мусульманской веры. У них там, знаешь, какие нравы строгие!

– И какие?

– В лицо им смотреть нельзя; они покрывалами закрываются.

– Да, ну?

– Труба рассказывал. Забыл нешто?

Голицын расстроился:

– Н-да, незадача.

– Говорить с ними тоже нельзя.

– Да, я всё равно по-татарски ни бельмесы, – махнул рукой Митяй, – Ну, да ничего! Ручки целовать можно и без слов!

– И не думай даже!! – хохотнул Ванька, – Коли до руки дотронулся – сразу женись!

– Что за чёрт…

Голицын озадаченно почесал затылок. Озорно подмигнул Ивану:

– Ну, ладно. Это мы ещё посмотрим.

Лопухин насмешливо ткнул его кулаком в грудь:

– Ох, Митяй! Гляди, прирежут тебя там из-за какой-нибудь крали её ревнивые братья!

– Прорвёмся!!

И они крепко обнялись на прощание.

Невская перспектива

Старшая сестра Юлии Менгден Анна-Доротея вышла замуж за сына фельдмаршала Миниха, Сергея. И недавно родила сына. Сегодня должны были состояться крестины. С разрешения Анны Леопольдовны, Юлия отправилась в дом к сестре и её мужу на семейное торжество.

Но празднование затянулось. И, благодаря гостеприимству родственников, Юлия осталась ночевать у них в доме, что располагался в загородной части за Фонтанкой.

Наутро, предчувствуя обиду со стороны Анны, она поторопилась отбыть во дворец. Ведь последние пять лет подруги не разлучались, и Юлия непременно ночевала в покоях принцессы.

В районе Казанской церкви кучеру пришлось съехать на край и держаться обочины, так как по Невской перспективе в это время двигался посольский обоз генерала Румянцева.

В одной из дорожных карет огромного «поезда» ехали братья Александр и Дмитрий Голицыны. Когда их карета поравнялась с каретой Менгден, на короткое мгновение Митяй встретился с Юлией взглядом. И оба были невероятно удивлены этой случайной встрече!

Едва они разъехались, Голицын высунулся из окна почти до пояса, оборачиваясь вслед её карете. И вдруг увидел, как Юлия тоже осторожно выглядывает из окна, оглядываясь ему вслед. Митяй обрадовался и, сняв шляпу, послал ей прощальный взмах.

Брат сердито дёрнул Голицына за подол кафтана и усадил на место:

– Сдурел?! Чуть не вывалился!! Чего ты там увидел? Что за невидаль?!

– Так, ничего, – весело отозвался Митяй, – Красивая барышня ехала мимо.

Тот укоризненно щёлкнул его по лбу:

– Вот балбес!! Только одно у тебя на уме!

апартаменты принцессы Анны Леопольдовны

Возвратившись, Юлия незамедлительно направилась к покоям Анны Леопольдовны, зная, что та обычно к этому времени уже поднимается с постели.

– Её высочество проснулась? – осведомилась она у камеристки, выходящей из спальни.

– Госпожа Менгден, Вам придётся подождать, – уклончиво ответила та и удалилась.

Юлия остановилась в раздумье: вернуться ли ей в свою комнату или подождать в саду, пока Анна проснётся? Тем временем, услышав позади звук открывающейся двери, она обернулась и вдруг с удивлением увидела выходящего из спальных покоев принцессы Антона-Ульриха.

Юлия оторопела. Затем, опомнившись, присела в почтительном поклоне. Принц поприветствовал её коротким кивком и удалился прочь. Предусмотрительно выждав ещё какое-то время, Юлия вошла в покои.

Анна лежала в постели. Увидев подругу, сладко потянулась:

– Юлия! Ты вернулась? Наконец-то!

Та не смогла удержаться:

– Что за чудеса! Антон-Ульрих ночует с тобой?!!

– Ты, что, его видела?! – в ужасе воскликнула Анна, делая круглые глаза. И вдруг стыдливо натянула одеяло на голову. И оправдательно запищала оттуда, – Мне было страшно. Ты оставила меня одну. А ведь знаешь, я боюсь оставаться ночами одна!

Юлия стянула с её головы одеяло:

– Перестань! Ведь он твой супруг. Зачем ты оправдываешься?

Принцесса озадаченно пожала плечами:

– Не знаю. Но мне так неловко, – она сморщила нос, – И даже совестно.

– Отчего? – удивилась Юлия.

Анна села на кровати и обхватила руками подушку:

– Понимаешь, он вчера пришёл пожелать мне спокойной ночи. Тебя не было, и я позволила ему задержаться. Мы разговорились.

– Та-а-ак, – лукаво протянула Юлия.

– Ничего не «та-ак»! – рассердилась Анна, бросив в неё подушку, – Просто все эти страшные предчувствия по поводу скорой кончины тётушки нас чрезвычайно взволновали, и мы проговорили далеко за полночь. Я плакала, он меня утешал. И потом так вышло, что…

– Да, ладно. Всё итак понятно.

– Что тебе понятно?! – возмутилась она, – Если хочешь знать, я нуждалась в заботе и сострадании! А он был добр и терпелив. И к тому же так нежен со мной…

– Антон-Ульрих нежен?! Это что-то новенькое!

Принцесса вздохнула:

– Помнишь, как спустя три месяца после, свадьбы тётушка заперла нас с ним в спальных покоях?

– Как такое забыть!

– Так вот, мы тогда, чтоб скорей выбраться на свободу, излишне откровенничали друг с другом; рассказывали, как кому нравится целоваться и прочее…

– Любопытно.

– Теперь он знает все мои секреты! Знает, как доставить мне удовольствие. Поэтому сегодня ночью мне было так трудно перед ним устоять, – Анна несчастными глазами уставилась на Юлию, – Ты меня осуждаешь?

– Я?! Нисколько!! – возразила она.

– Правда?

– Если у тебя с Антоном-Ульрихом наладились отношения, что в этом плохого? Ведь вы муж и жена.