10 дней в уездном городе Че. история, которая вполне могла бы произойти

– Ах, как я люблю цирк! – захлопала в ладоши Тата.

– Гвоздём программы будет известный фокусник, – продолжал Весновский.

– Я обожаю фокусы! – заявила Оленька.

– Я возьму билеты в первый ряд, – вдруг заявил Владимир Крашенинников, – Ольга Александровна, хотите, я и для Вас возьму?

– Как Вы любезны, Владимир, – растаяла Оленька и метнула взгляд в отца – Папенька, Вы позволите мне сходить с Владимиром Михайловичем на цирковое представление?

– Хорошо, только возьмёте с собой Машеньку.

– Ну, папа! Зачем же Машеньку? – расстроилась Ольга.

– Василий Кириллович, а Вы любите фокусы? – спросила Тата.

– Я люблю их разгадывать, – признался он.

– Так, может быть, и показывать их умеете? – язвительно заметил Весновский.

– Вы правы. Я могу показать Вам фокус с летающей монетой, – сказал Аладьин.

– Ой, покажите! Покажите! – наперебой загалдели гости.

– Ну, знаете, Василий Кириллович, – развёл руками Весновский, – Если Вы и вправду сейчас покажете фокус, то получите звание «почётного гражданина этого вечера».

– Господа, мне только нужно немного времени, чтобы подготовиться, – предупредил Аладьин, – Я сейчас.

И он спустился по лестнице в прихожую.

Достал из кармана пальто монету и платок. Вытянул из платка несколько тонких невидимых нитей. Огляделся в поисках места поукромней, чтобы протянуть нить под рубашкой, а монету спрятать за манжетой.

По коридору справа, по характерным звукам и запахам, была кухня. Слева – комнаты. Аладьин пошёл налево, в надежде сыскать тихий уголок. Но вдруг из глубины комнат до его уха долетел короткий женский вскрик. Василий насторожился. Следом прозвучал окрик:

– Куда ты?!… Стой оглашенная! Эй!

Аладьин определил, из-за какой двери доносится голос, и направился туда. Рванул на себя дверь.

Это оказалась спальная комната. У распахнутого окна стояла Анна Яковлевна, облокотившись на подоконник и высунувшись наружу почти до пояса. Услышав, что кто-то вошёл, она выпрямилась:

– Ах, Оля, что за дикая у вас прислу…, – осеклась на полуслове и рассмеялась, – Ой, это Вы, Василий Кириллович?

– Что случилось? Я услышал, что Вы кричали.

– Вообразите себе, она выпрыгнула в окошко! – в удивлении пожимая плечами, сообщила Анна.

– Кто?

– Девчонка.

– Что за девчонка?

– Не знаю. Прислуга, должно быть, – Анна поёжилась от холодного ветра и закрыла окно на шпингалет, – Признаться, я и не сразу её заметила. Даже вскрикнула от испуга. А она тут же – шасть! И – в окно! Я кричу ей: «Стой!» Да куда там! Она – за угол, и след простыл.

Анна Яковлевна подняла с прикроватного столика альбом и заметила:

– Покрывало примято; небось, спала на хозяйской кровати? Надо пожаловаться Оленьке.

Она столкнулась взглядом с Василием и с трудом подавила невольную улыбку.

– Чему Вы смеётесь? – озадачился Аладьин.

– Стыдно сказать, но, когда я впервые услышала Вашу фамилию, я подумала, что Вас зовут Аладдин. Ну, это такой герой из восточной сказки; мне мама в детстве читала, – Анна коротко рассмеялась и тут же спохватилась, – Только не говорите никому, ладно?

Василий смотрел на неё, слушал, как она говорит, как смеётся… И душа его тихо пела.

– А я видел Вас нынче утром, – вдруг признался он.

– Где?

– Вы стояли на крыльце дома Ахметова возле моста.

– Ничего удивительного, – повела плечами она, – Шакир Ахметов – мой дядя. Я у него живу. Идёмте, нас, должно быть, заждались?

Неожиданно Аладьина точно током ударило:

– Анна Яковлевна, а какого возраста была девочка?

– Лет десяти-двенадцати.

У Василия защекотало в носу:

– А в руках у неё ничего не было?

Анна задумалась:

– Вроде, нет. Я как-то не заприметила. А что такое?

– Вот что, ступайте-ка в гостиную и приведите сюда Ольгу Александровну. Но ничего ей пока не рассказывайте.

– Хорошо. Вы такой смешной, – Анна удивлённо пожала плечами и ушла.

Она вернулись с Ольгой.

– Ольга Александровна, – вкрадчиво произнёс Аладьин, – Взгляните, пожалуйста, всё ли на месте в Вашей спальне? Ничего не пропало?

– А-а, я знаю эту игру! – весело погрозила им пальцем Оленька, – Вы с Анной тут что-то спрятали, и я теперь должна найти. Да?

– Не совсем, – разочаровал её Василий, – Скажите мне, Ольга Александровна, держите ли Вы в этой комнате ценные вещи; украшения или деньги?

– Да, – кивнула она.

– Будьте любезны, проверьте прямо сейчас, на месте ли они?

Ольга в недоумении посмотрела на Аладьина, затем на Анну. И полезла в комод. Достала квадратную шкатулку:

– Вот. Тут все мои драгоценности, которые мне дарили папенька и…, – она приподняла крышку и удивилась, – Но тут ничего нет!

Ольга продемонстрировала пустую шкатулку. Анна побледнела, прижав к груди альбом, и метнула испуганный взгляд на Аладьина.

– А что это значит? – спросила у них Ольга.

– Это значит, – строгим холодным голосом ответил Василий, – Что в Вашем доме только что побывал вор. Вас ограбили.

Ольга выронила шкатулку на ковёр.

– Спокойно, господа! – скомандовал Новоселецкий, – Я прошу всех остаться в гостиной. А Александр Адрианович с Еленой Аркадьевной обойдут все комнаты и проверят, не пропало ли ещё что-нибудь?

– Митрофан Иванович, – зашептал Аладьин, – Это «Оборотень». Я чувствую, это он!

– Тише ты! – шикнул сердито исправник, – Держи язык за зубами.

Спустя четверть часа Чикин вернулся в гостиную встревоженным. Протянул Новоселецкому другую шкатулку:

– Вот. Здесь были Леночкины фамильные драгоценности. Теперь их нет.

Гости ахнули и заволновались ещё больше.

– Покажите мне, где была шкатулка? – попросил Новоселецкий.

Как выяснилось, вторая шкатулка была в спальне хозяев, расположенной рядом со спальней дочери. Никаких следов ни на полу, ни на окне не было.

– Аладьин. Идёмте в комнату Ольги, – распорядился Митрофан Иванович, – И приведете госпожу Исупову.

Анна стояла у порога, бледная и напуганная. Новоселецкий погладил её по плечу:

– Анна Яковлевна, душенька-голубушка. Я Вас очень прошу, соберитесь и всё с самого начала с того момента, как Вы вошли в комнату.

– Я вошла в комнату, – повторила Анна, переступая порог, – И сразу посмотрела на туалетный столик; там лежал альбом, за которым я пришла.

– Стоп, – скомандовал Новоселецкий, – Свет в комнате был включен? Или Вы его включили, когда вошли.

– Включен, – уверено сказала она, – Горел ночник.

– И Вас это не удивило?

– А-а…, – Анна растерянно заморгала, – Я не придала этому значения.

– Дальше, – велел Митрофан Иванович.

– Я потянулась за альбомом, – Анна наклонилась над туалетным столиком, – А в это время шторка балдахина дёрнулась, и оттуда кто-то выскочил. Я от неожиданности вскрикнула!

– Я слышал, – подтвердил Аладьин.

– Подождите, – осадил его Новоселецкий, – А Вы продолжайте, Анна Яковлевна.

– Она очень быстро бросилась к окну, распахнула раму, взобралась на подоконник и… спрыгнула.

– Как она выглядела? Во что одета?

Анна озадаченно развела руками:

– Я не разглядывала её. Понимаете, я ведь решила, что это кто-то из прислуги…

– Ну, постарайтесь. Хоть что-нибудь. Это очень важно.

Исупова прижала пальцы к вискам:

– На голове у неё был платок, – сказала она, – Да. Иначе я бы увидела, какие у неё волосы… Одета. Во что одета?… Во что-то тёмное. Наверное, это была кофточка или пальто. Я не знаю. Это всё.

– Покажите, как она взобралась на подоконник, – попросил Новоселецкий.

Анна подошла к окну, взялась за ручку.

– Значит, окно было уже открыто? – остановил её Митрофан Иванович.

– Нет, прикрыто.

– Но она дёрнула шпингалет?

– Нет, – Анна задумалась, – Или да. Я не помню. Кажется, нет.

– Дальше, – вздохнул Новоселецкий.

Анна Яковлевна приподняла подол юбки и взобралась коленями на подоконник:

– Вот так. Затем она крутанулась и спрыгнула спиной вниз.

– Теперь понятно, почему на подоконнике нет следов, – проворчал Митрофан Иванович, – И не понятно, почему их нет на полу! Анна Яковлевна, во что девочка была обута? Что у неё было на ногах? Носки? Ботинки? Галоши?… Босая?

– Ботинки, кажется…, – неуверенно кивнула Исупова и взмолилась, – Митрофан Иванович, можно я домой пойду? Дядя будет сердиться.

– Ступайте, – махнул рукой исправник.

– Я провожу! – вызвался Аладьин.

В прихожей, помогая Анне надеть шубку, Василий не удержался:

– Анна Яковлевна, я хотел бы задать Вам ещё несколько вопросов. Это очень важно.

– Я устала, – пожаловалась она.

– Тогда я буду вынужден пригласить Вас завтра в полицейское управление.

– Нет-нет. Только не в управление! – испугалась она, – Если дядя узнает, что меня вызывали в полицию, он будет очень зол и отправит меня к отцу!

– А, если я приглашу Вас к себе в гости? – спросил Василий, – Как к этому отнесётся Ваш дядя?

– В гости – это совсем другое дело, – кивнула Анна.

– Вот и отлично. Я буду ждать Вас завтра в половине десятого утра. Надеюсь, Вы уже проснётесь?

– Я с детства просыпаюсь очень рано.

– Замечательно. Я живу в номере…

– Я знаю.

– Откуда? – опешил Аладьин.

– Вы такой смешной, – покачала головой Исупова, – Это весь город знает.

Аладьин с Новоселецким возвращались домой далеко за полночь.

– Прислуга клянётся, что никого из чужих в дом не пускали.

– А много у Чикиных прислуги? – спросил Василий.

– Семья Долговых. Жена – кухарка, дочь – горничная. А муж – дворник, при кухне помогает и вообще по хозяйству.

– А как можно попасть в дом?

– Два входа, – пояснил Новоселецкий, – Парадный и через кухню. Парадный за нами закрыл сам Чикин. После нас никто не приходил. На кухне постоянно находилась прислуга. Спрашивается, как чужая девчонка попала в дом?

– Через окно.

– Окна в это время года открытыми не держат, – напомнил Новоселецкий.

– А действовала воровка уверенно, – подметил Аладьин, – Никаких лишний движений. Откуда она так точно знала места, где лежат драгоценности?

– Тоже мне секрет! Зайди в любой дом; все женщины хранят их в ящике комода возле кровати!

– И всё же, это было смело; залезть и ограбить дом, в котором полно гостей. Митрофан Иванович, а ведь это вызов.

– Какой ещё «вызов»? – насупился Новоселецкий.

– Обратите внимание, Своё первое ограбление в нашем городе «Оборотень» совершил именно в том доме и в то время, когда там были полицейский исправник и его первый помощник. Он бросил нам перчатку!

– Идите Вы к чёрту с Вашими аллегориями!

Раздеваясь перед сном, Аладьин уронил жилетку, и из кармана что-то выкатилось. Он наклонился – ах, да! Как же он про него забыл? Камешек из ладони мёртвого Дюрягина.

Василий небрежно положил его на этажерку. И широко зевнул. Какой же был насыщенный день! И сколько осталось вопросов. Впрочем, утро вечера мудренее. Утром к нему придёт Анна Яковлевна. Надо быть выспавшимся.

День третий

Василий проснулся от стука в дверь. На пороге оказалась Тата Дядина:

– Доброе утро, Василий Кириллович. Маменька просит Вас позавтракать с нами. Не откажите.

Он взглянул на часы – девять утра. Проспал! Через полчаса придёт Исупова. И готовый завтрак у Дядиных был бы очень кстати.

– Благодарю Вас. Я буду через пять минут.

Разговоры за завтраком были одни – о вчерашнем ограблении Чикиных.

– Василий Кириллович, это правда, что грабителем был ребёнок? Какой ужас! – закатывала глаза Вера Никитична, – Молочница мне сказала, что кухарка Чикиных проплакала всю ночь; опасается, что Елена Аркадьевна теперь уволит её со всем семейством. А Вы тоже подозреваете слуг?

– Мы пока никого не подозреваем, – уклончиво ответил Аладьин.

– Но ведь попасть в дом воровка могла только через кухню; Парадная дверь была закрыта.

– Я в этом не уверен, – возразил Василий, – В доме было полно гостей. Кто угодно мог спуститься и открыть её.

– Зачем? – удивился Дядин, – Вы подозреваете кого-то из нас в сговоре с преступником?

– Это могло выйти случайно. Если вор пристально наблюдал за домом, то шансом для него была бы оставленная без присмотра дверь даже на полминуты.

– Из нашей семьи никто не отлучался из гостиной, – поспешно заявила Вера Никитична.

– Я спускался вниз за морсом, – возразил Георгий. И заметив испуганные взгляды домашних, возмутился, – Что вы на меня так смотрите? Я не подходил к двери. Я зашёл на кухню. Поболтал с Дуняшей. Она налила морса в кувшин, я отнёс его в гостиную.

– Дуняша, это кто? – уточнил Василий.

– Кухаркина дочь, – пояснила Вера Никитична и гневно поджала губы.

– Георгий Михайлович, а по дороге туда и обратно Вы ничего не заприметили? – спросил Аладьин, – Шаги, шорохи, иные подозрительные звуки?

Тот покачал головой.

– Дуняша на кухне была одна? – уточнил Аладьин.

– Нет. Нина Ермолаевна суетилась у плиты. Муж её Степан был во дворе; он колол дрова.

– А морс был готов?

– Нет. Пришлось сходить в чулан за клюквой.

– И сколько, приблизительно, времени занял у Вас с Дуняшей этот поход? – лукаво подмигнул ему Василий.

Георгий вдруг вспыхнул до корней волос и промямлил:

– Я… не знаю. Минут десять.

– Благодарю за завтрак, – Аладьин поднялся, – Вера Никитична, шаньги – просто объедение. Не могу остаться. Очень спешу.

Выйдя из комнаты, Василий приложил ухо к двери и услышал гневный крик Веры Никитичны:

– Сколько раз тебе говорила, чтоб не водился с этой Дуняшкой! Других девок в городе мало?! Подведёт она тебя под монастырь! Тетёха ты, неразумная…

Возле двери своей комнаты Аладьин застал Исупову.

– Простите сердечно, Анна Яковлевна! Я заставил Вас ждать, – покаялся он, открывая двери, – Прошу, проходите.

Она вошла, с интересом оглядывая комнату. Василий кинулся заправлять постель, внутренне проклиная себя за беспорядок. Анна медленно прошла вдоль стены, разглядывая развешенные на ней карты:

– Ваши?

– Мои.

– Воображаете себя путешественником? – лукаво улыбнулась она.

– Тренирую пространственное воображение.

На столе лежали книги. Исупова бегло прошлась по ним взглядом:

– Читаете на немецком?

– А так же на французском, английском и латыни, – не без гордости заметил Аладьин.

Она проигнорировала его хвастливое заявление и подошла к деревянной этажерке. Там рядом с чернильницей увидела камешек, извлечённый из ладони Дюрягина.

– Надо же, – удивилась Анна, – Какие странные предметы лежат у Вас на видном месте.

– Это так, пустяки, – отмахнулся Василий.

Она взяла камешек и покатала его в ладони:

– И где Вы взяли этот «пустячок»?

– Подобрал на улице, – брякнул он.

– Вы надо мной смеётесь?

Василий сдался:

– Ну, хорошо. Это улика. Я вынул её вчера из ладони покойника недалеко от Шугаевского посёлка.

Анна брезгливо отдала камешек Василию и, отряхнув руки, поинтересовалась:

– Что случилось с этим беднягой?

– Он бросился под поезд.

Она недоверчиво улыбнулась:

– Вы шутите? Держа в руках такую вещь, под поезд не бросаются.

Василий в недоумении умолк, пытаясь понять смысл сказанной ею фразы. Анна Яковлевна заметила его удивление:

– Постойте. Василий Кириллович, Вы что же, не знаете, что это такое?

– А что это?

– Это золото.

– …Золото?! – Аладьин судорожно сглотнул.

– Да. Прожилка долей на пять будет, – со знанием дела заявила она.

Василий впился глазами в корявый камень:

– А-а почему оно такое… тёмное и шершавое? – поразился он.

Исупова рассмеялась:

– Откуда Вы родом, Василий Кириллович?

– Из Тульской губернии.

– Понятно. Никогда не были на рудниках? – кивнула она, – Видите ли, прежде, чем золото попадёт к ювелиру и будет выглядеть вот так (она указала на свой перстень), изначально оно выглядит вот так невзрачно. У моего отца под Троицком два золотоносных рудника.

Аладьин припрятал самородок поглубже в карман жилетки:

– Впрочем, пока оставим это. Я пригласил Вас, Анна Яковлевна, чтобы задать один вопрос, касающийся происшествия в доме Чикиных. Я мучаюсь им со вчерашнего дня.

– Спрашивайте, – покорно согласилась она, присаживаясь в кресло, и потупила взгляд.

– Где Вы были с того момента, как вышли из гостиной до того, как вошли в спальню Ольги Александровны?

– Не понимаю.

– С тех пор, как Вы ушли за альбомом для Оленьки, прошло не меньше четверти часа. Мы успели поговорить о новостях в завтрашней газете, о цирке и фокусах. Потом я спустился вниз. И лишь затем минуты через три услышал, как Вы вскрикнули, увидев воровку; следовательно, вошли в комнату Ольги только что. Так, где же Вы были эти семнадцать-двадцать минут?

Анна невинно улыбнулась и постаралась увильнуть:

– Мне не хотелось бы об этом говорить.

– Очень сожалею. Но Вам придётся.

– Но какая, в сущности, разница, когда я зашла в комнату, сразу или, спустя какое-то время? – возмутилась она.

– Есть подозрение, что кто-то открыл вору дверь. Я вынужден проверить всех, кто покидал гостиную, – заявил Василий.

Исупова вспыхнула:

– Вы подозреваете меня?!

– Анна Яковлевна, я настойчиво советую сказать мне правду.

Она начала кусать губы:

– Мне неловко… Обещайте, что Вы никому не скажете.

– Если только это не будет связано с похищением.

– Господи! Ну, конечно, нет! – воскликнула она, – Одним словом, я ненавижу клюквенный морс. Когда его пью, становлюсь похожа на воздушный шар. А во время ужина у Чикиных я выпила целых два стакана! Поэтому, когда Ольга предложила кому-нибудь сходить за альбомом, я с радостью уцепилась за эту возможность улизнуть, наконец, из гостиной.

Она в ужасе взглянула на Аладьина:

– Надеюсь, Вы не запишите это в протокол?

Он подавил невольную улыбку:

– Клянусь, я унесу эту тайну в могилу. А, когда Вы шли через прихожую и по коридору, не заметили ничего подозрительного?

– Нет.

– А почему, увидев девочку, Вы решили, что она из прислуги? Разве Вы не знаете, что среди прислуги Чикиных нет детей?

– Понятия не имею! – фыркнула Анна, – Я никогда не интересуюсь прислугой.

– Странно, что от обуви воровки нигде не осталось следов. На улице жуткая грязь. Не по воздуху же она пролетела? – заметил Василий.

Анна пожала плечами:

– Может, она прилично воспитана. И, как все мы, оставила галоши в прихожей?

Аладьин хлопнул себя по лбу:

– Галоши! В этом городе все ходят в галошах! – он схватил Анну за руку и горячо поцеловал, – Анна Яковлевна! Вы – просто чудо! Постойте-ка, если девчонка выпрыгнула в окно и убежала, то значит галоши…

– Остались где-то в доме, – досказала Исупова

Василий вытащил Митрофана Ивановича из-за стола, где он завтракал в обществе супруги и двух ребятишек.

Идя по улице к дому Чикиных размашистым шагом, и всё ещё что-то дожёвывая на ходу, Новоселецкий, ворчал:

– Как я сам до этого не додумался? Галоши! Едрёный конь!

Семейство Чикиных они застали в полном составе. Александр Адрианович собирался на службу. Но остался узнать, чем закончатся поиски полиции.

Сперва обыскали всю кухню. Переворошили галоши кухарки, её мужа и дочери. Заглянули за двери, в чуланы. Пошарили даже в поленнице. Ничего.

Вернулись в прихожую.

– А что, если всё намного проще? – предположил Василий и вытряхнул из «галошницы» всю господскую обувь, – Итак, я полагаю, что самые большие – господина Чикина-старшего.