Камень ангела

Майкл Ливи

Камень ангела

Livi Michael

The Angel Stone

© Livi Michael, 2006

© Е. А. Фрадкина, перевод, 2009

© ООО «Астрель-СПб»,2009

В склепе

Посвящается отцу, который всегда верил в меня

Есть в церкви неприметный уголок:В склеп узенькая лесенка ведет.Таинственный мерцает огонек,Тут сыро и могилой отдает.Лишь тени от колонны на полу,И странностей как будто вовсе нет.Но чудится, что кто-то есть в углу,И в сумраке таится чей-то след.Его вам не увидеть никогдаИ не услышать в гулкой тишине.Ведь он скользит по времени всегда —Неуловим, как тени на стене.Он в прошлом или будущем – как знать?Он никуда не может опоздать.Саймон Вуд

Здесь, сейчас

Манчестер, наши дни

Кружение медленно остановилось, и снова стало темно. Кейт ощущала под ногами шероховатость каменных плит, а в воздухе – холодную сырость. «Где я сейчас? – подумала она. – И в каком времени?»

Кажется, она сидит на деревянной скамье. Девочка пошарила вокруг себя, и пальцы нащупали что-то металлическое. Фонарик.

Кейт включила его. Бледный луч упал на Камень ангела, осветив контуры фигуры, вырубленной из песчаника. Камень ангела. Его она узнала. Единственная вещь, которая уцелела на протяжении всех этих столетий и не изменилась. Кейт сделала глубокий вздох. Она снова здесь, в соборе, как будто ничего не произошло. Вот перегородка на хорах, вот видеомонитор. Дверь в склеп закрыта. Что же она должна сейчас сделать?

«Я здесь, так? – мысленно произнесла она. – Что же дальше?»

Ничего.

Темнота и безмолвие. Кейт затаила дыхание и прислушалась, сжимая обеими руками фонарик. Лишь шепот деревьев доносился снаружи. Ей стало казаться, что мир рушится; хотя вокруг нее ничего не изменилось.

Она продолжала сидеть, выжидая, пока мир не примет какие-либо понятные ей формы.

«Только в темноте мы понимаем, кто мы такие на самом деле».

Она никак не могла вспомнить, кто именно это сказал.

Кейт выключила свет. Она заставила себя немного посидеть в полной темноте. Почувствовав вдруг, что руки онемели, девочка с усилием разжала пальцы.

– Вот так-то лучше, – произнес голос прямо над ее ухом.

Вздрогнув, Кейт выронила фонарик. Она в панике зашарила руками по скамье, а нащупав, включила и посветила вокруг. Луч упал на старика, сидевшего на скамье подле нее. Он поднял руку, инстинктивно заслоняя глаза от света.

– Не надо, – попросил он. – Мои глаза уже не те, что были раньше.

И улыбнулся, как будто сказал что-то смешное. Кейт резко вскочила, не выпуская его из ореола света. Бледный луч высветил длинные серебристые волосы и черную шапочку на голове. На старике был темный пыльный плащ, доходивший до пола и ниспадавший складками вокруг ног.

– К-кто вы? – спросила она, не сразу обретя дар речи. – Что вы здесь делаете?

«И что здесь делаю я?» – могла бы она добавить, но воздержалась.

– Хорошие вопросы, – сказал старик– Однако выключи свет, пожалуйста. Я тебя не вижу.

– А вот я вас вижу, – ответила Кейт.

Она медленно придвигалась к нему, продолжая светить прямо перед собой. Старик заслонил лицо от света рукавом, и Кейт смогла рассмотреть поношенную шерстяную материю с выдернутыми нитками.

– Ты боишься темноты? – мягко осведомился он.

Кейт не ответила. Она в упор разглядывала его, но видела лишь шапочку, а ниже, под рукавом – серебряную бороду.

– Ты ничего не узнаешь, если будешь бояться, – сказал он.

Кейт ударилась ногой о деревянную скамью, и луч фонаря отклонился в сторону, но она быстро направила его обратно на старика.

– Твое поколение ничего не знает о темноте, – с грустью продолжал он. – Поэтому и ты не знаешь ничего. Разве не помнишь, как я говорил тебе, что только в темноте мы понимаем, кто мы такие на самом деле?

Он поднял вторую руку, и фонарик погас.

Она услышала свой крик: «Нет!» В отчаянии Кейт защелкала выключателем, но ничего не изменилось.

– Прости, – сказал старик, – но я не могу с тобой разговаривать, пока эта штука светит мне в глаза.

Девочка стояла в полной темноте, совершенно позабыв о том, кто она такая. Ей хотелось убежать, но она понятия не имела, в какой стороне выход. Хотелось задать вопросы, но она лишь слышала, как кровь стучит у нее в ушах.

– Итак, – продолжил старик, – что же именно ты хотела узнать?

Кейт нащупала ногой твердую скамью, и это ее немного успокоило.

– Кит – Кейт, – обратился он к ней. – Пожалуйста, не бойся меня. Я сейчас тебе все объясню.

– Я хочу знать, где мой отец, – ответила она.

При этих словах она ощутила такой приступ тоски, что чуть не задохнулась. Почему он покинул ее?

– Ты помнишь, как я однажды показал тебе звезду? – осведомился старик.

И внезапно Кейт вспомнила, как ее уколол луч ледяного света, проникший в окно. Она была там с этим стариком. Настоятель. Теперь она его вспомнила. Они смотрели на звезду сквозь тонкий лист олова, в котором были просверлены дырочки. Настоятель передвигал этот лист вверх и вниз на деревянной палке, объясняя природу звездных орбит. Одновременно ей вспомнилось, как отец рассказывал ей о времени, используя лист бумаги и иглу.

– Существуют разные миры, Кит, – сказал настоятель. – И каждый из них по-своему раскрывает небесный план. Ты никогда не задумывался о тайнах других миров, Кит? У тебя не возникло собственных вопросов?

– Почему вы продолжаете называть меня Кит? Где мальчик? Где… – Однако она не могла заставить себя думать о Духе. – Что вы с ним сделали?

Настоятель грустно улыбнулся.

– Я послал его в путешествие, – ответил он.

Кейт вдруг стало страшно.

– В путешествие? – повторила она. – Куда?

Настоятель не ответил.

– Вы имеете в виду, что убили его! – воскликнула она.

– Убил? – Голос настоятеля прозвучал задумчиво. – Можно взглянуть на это и таким образом.

– А как же еще можно на это взглянуть? – резко произнесла Кейт.

– О, ты удивилась бы, если бы узнала, – прозвучал ответ, и голос настоятеля сделался меланхоличным.

Кейт пришла в ярость.

– Вы ведь убили его, не так ли? – воскликнула она. – Признайтесь! Убили… Но почему? Что он вам сделал?

Она рассердилась, почувствовав, что слезы навернулись ей на глаза, и сердито смахнула их.

Настоятель поднялся, и в сумрачном свете, проникавшем в окна, она увидела, как он заломил руки, словно от мучительной боли.

– Кит – Кейт, – обратился он к ней – Пожалуйста, не бойся меня. Я сейчас тебе все объясню, по крайней мере, попытаюсь объяснить.

Он тронул ее за плечо. Кейт хотела отодвинуться от старика, но он взял ее за руку.

– Пойдем со мной, – произнес он мягким голосом, и Кейт, к своему удивлению, позволила увлечь себя к маленькой сводчатой двери в северной стороне собора.

Девочка открыла дверь и остановилась, пораженная.

Справа от собора современное здание Урбиса сияло зеленоватым светом, по Корпорейшн-стрит изредка проезжали машины. Вспыхивали разноцветные неоновые вывески, и уличные фонари заливали дорогу ярким электрическим светом. Даже тяжелые облака мерцали оранжевым отблеском.

А слева от Урбиса, чуть поодаль, сгрудились, навалившись друг на друга, обшарпанные таверны Лонг Миллгейт – точно такие же, как четыреста лет тому назад. Все было окрашено в какой-то тусклый, желтоватый зимний свет. Ветер гнал по улице пыль и овощные очистки. Кейт слышала, как невдалеке шумит река. Она в недоумении переводила взгляд с одного мира на другой. Как она ни старалась, ей было никак не найти ту черту, за которой менялось небо, или время.

– Все это здесь, – удивленно произнесла она вслух. – Все это здесь, сейчас.

Саймон

1

2 октября 1604 года

Голова Саймона покачивалась в такт трясущейся повозке и вдруг резко дернулась от сильного толчка. Мать крепче прижала мальчика к себе.

– Манчестер, – объявил возчик и метко сплюнул с моста в воду.

Это был немногословный человек, который все время что-то жевал. Саймону хотелось узнать, что это он жует, но как только он собирался задать вопрос, мать чувствовала это и сжимала его руку, заставляя молчать.

Но сейчас вознице, по-видимому, самому хотелось поговорить.

– Видите вон ту церковь? – спросил он. – Настоятель-то – колдун.

При этих словах он искоса взглянул на мать Саймона, и она поспешно отвела взгляд. Перед ними возвышалась огромная церковь, окруженная группой зданий. Весь день низкие тучи обещали дождь, но сейчас из-за них выглянуло оранжевое солнце, и окна церкви вспыхнули, а камень колокольни засиял мягким светом.

– Черный колдун, да, – продолжал возчик. – Некоторые говорят, можно увидеть, как он взлетает с колокольни, как черная ворона на закате. Другие рассказывают, что ночью он оборачивается большой черной собакой и бродит по улицам.

Саймон почувствовал, как мать опять сжала его руку.

– Так что вам нужно быть тут осторожнее, – предупредил возчик. – Смотрите в оба.

Саймон не знал, что это означает, но под предостерегающим взглядом матери спрашивать не стал.

– Вы же не хотите, чтобы он превратил вас во что-нибудь мерзкое.

– Мы не станем его беспокоить, – сказала мать Саймона, поскольку возчик, вероятно, ожидал ответа.

– Но может быть, он-то вас побеспокоит, – возразил возчик, и женщина умолкла.

Саймону не нравился возчик. Он так и сказал маме, когда они влезли в повозку, но она шикнула на него. Они преодолели более двадцати миль, и это была первая остановка за все время. Сейчас возчик стегнул лошадь, и она медленно потащила повозку через мост над рекой, в город.

Когда они проехали часть моста, вдруг раздался хриплый, отчаянный голос:

– Воды!

Саймон так резко подпрыгнул, что чуть не вывалился из повозки.

– Воды! – молил голос. – Ради бога!

Саймон оглянулся, но так и не понял, откуда доносится этот голос. Возчик захихикал.

– Это волшебный мост, – сказал он, подмигивая мальчику.

– Воды! – снова раздался голос.

– Воды! – закричал Саймон точно таким же тоном.

– Неплохо, – одобрил возчик. – Он мог бы выступать с бродячей труппой.

Саймон свесился из повозки в ту сторону, откуда доносились крики.

– Саймон! – одернула его мать, втаскивая обратно. – Откуда он раздается? – обратилась она к возчику, и тот указал в сторону любопытного строения, находившегося посередине моста.

– Маленькая часовня, – пояснил он. – Построена давным-давно. Теперь ею никто не пользуется. Но внизу есть подземелье для тех, кто провинился.

Он щелкнул хлыстом, и лошадь миновала часовню. Голос продолжал взывать к ним:

– Воды!

– Вокруг тебя полно воды, – ответил возчик, – стоит только посмотреть.

Саймон увидел, что здание накренилось с одной стороны моста и повисло над вспенившейся рекой. Мальчик привстал, вытянув шею в ту сторону, откуда доносился голос.

– Они его выпустят? – прошептал он на родном языке.

Мать ничего не ответила – лишь усадила на место, поплотнее укутав в синее одеяло, которым они прикрывались ночью.

– Тише, Саймон, – сказала она шепотом.

– Вам ни к чему расстраиваться из-за такого, как он, – заметил возчик. – Он попался на воровстве, а может быть, не ходил в церковь. Скорее всего, вы увидите его завтра в колодках.

Возчик резко стегнул лошадь перед подъемом в гору. Саймон молча смотрел на его толстую шею и вдруг почувствовал, как засосало под ложечкой, затем задрожали руки и ноги. Он попытался думать о матери, о ее тонких пальцах, сжимавших его руку, и о прядях темно-рыжих волос, щекотавших ему лицо.

Возчик остановил лошадь неподалеку от церкви.

– Дальше я не поеду, – сказал он. – Вам бы лучше здесь сойти.

Он спустился с повозки, обмотал вожжи вокруг ветки дерева, потом протянул руку матери Саймона.

– Плата, – потребовал он.

Женщина вцепилась в соскользнувшее одеяло.

– У меня нет денег, – ответила она.

– А я и не думал, что они у вас есть, – заметил возчик.

Поколебавшись, мать Саймона отпустила одеяло и подала возчику руку. Саймон схватил ее за юбку, но она его отстранила.

– Жди здесь, – велела она, легонько погладив его щеку. – Я ненадолго.

Секунду она постояла в повозке, затем легко спрыгнула на землю. Саймон следил за тем, как возчик ведет мать в рощицу, к деревьям и кустам.

Саймон сжался в комок, обхватил руками трясущиеся колени. Он чувствовал запах нового города – у каждого города, в который они приезжали, был свой собственный запах. Здесь пахло дымом от сжигаемого мусора, а еще – влажной шерстью, разложенной в полях на просушку. Несмотря на вечернее время, вокруг кипела жизнь: стучали колеса повозок, хрипло ругались мужчины, плакали младенцы, перекликались между собой женщины. Запах людей был резким и характерным, как у коров. Саймон слышал, как со звоном ударяется по наковальне молот кузнеца, как лает собака и как гремят перекатываемые бочки. Потом вдруг зазвонили колокола на церкви, и после перезвона один колокол стал отбивать часы. При каждом ударе Саймон клал по одному пальцу на поношенную ткань своих штанов – таким образом мать учила его считать, но он всегда сбивался, не дойдя до пяти.

С колокольни слетела птица и, медленно описав круг, опустилась на ветку, почти вровень с головой Саймона. Она была так близко от мальчика, что он мог разглядеть ее перья – не все черные, попадались и синевато-зеленые, – и круглый оранжевый глаз. Птица склонила голову набок, затем издала хриплый звук. Саймон поспешно прищурился, вспомнив то, что возчик рассказывал о настоятеле. Птица придвинулась ближе, и ему стали видны неровности костистого клюва и тонкий, дрожащий язык. Затем она расправила крылья и резко взлетела вверх.

В ту минуту, когда птица поднялась в воздух, в голове Саймона как будто что-то сместилось. Он чувствовал, как там что-то кренится и бурлит, и слегка покачнулся, пытаясь удержать равновесие. Мальчик поднялся на ноги и огляделся, но птица скрылась из виду. Именно об этом ему всегда хотелось узнать. «Куда улетают птицы, мама? – спрашивал он. – Куда они улетают?»

Как бы в ответ у него за спиной внезапно зашуршали ветви, и из-за них показалась мать. Она запыхалась, и у нее был смущенный вид. Она поспешила к повозке и, протянув Саймону руку, посмотрела на него тем упорным взглядом, который он хорошо знал.

– Бежим! – воскликнула она.

2

Саймон спрыгнул с повозки, приземлившись на четвереньки в грязь. Он умел быстро бегать, быстрее, чем мать, которой мешала длинная юбка, и вскоре он уже тащил ее по тропинке, которая проходила между двумя высокими стенами и вела к городским улицам. Возчик следовал за ними. Саймону казалось, он фыркал и ворчал, как большой зверь. Мальчик ощущал его жаркое зловонное дыхание на затылке.

Но в конце дорожки он совсем забыл о возчике. Многочисленные прохожие несли кувшины с водой, корзины с выстиранным бельем и свежесрезанной зеленью. Дома стояли очень близко друг от друга, и первый этаж выступал вперед, так что люди могли протянуть через улицу руку и потрогать друг друга. На пороге одного из домов сидела женщина и пряла. По узкой улочке, где, казалось бы, невозможно было проехать, медленно катилась повозка с бочками, направлявшаяся к пивной. В лавке мясника с железных крючьев свисали свиные туши с вспоротым брюхом и обнажившимися ребрами, а вокруг них собирались голодные собаки.

Саймон с матерью пробирались сквозь толпу. Мальчику не нравилась такая толчея, но он знал, что лучший способ скрыться – затеряться в толпе; им приходилось не раз так делать. Они прокладывали путь вдоль извилистой улочки, следуя за слабыми, но отчетливыми звуками музыки. Прошли мимо лавки аптекаря, в окнах которой были выставлены разноцветные пузырьки. Затем столкнулись с ночным сторожем, который трезвонил в колокольчик и выкрикивал время, а потом – с двумя мужчинами в мантиях членов церковной коллегии, тоже звонившими в колокольчик и призывавшими подавать милостыню для бедных.

Саймон надеялся, что им удастся найти что-нибудь съестное, и тогда они смогли бы выбраться из этого шумного, вонючего города и, как обычно, заночевать в лесу. Он уже чувствовал, как у него слипаются глаза – даже в таком оживленном месте. Ему казалось, что сквозь весь этот шум он слышит тихий зов лесов, где кипит тайная жизнь, что-то вынюхивая, прячась в норы и устраиваясь на покой среди корней деревьев и в подлеске. Опустив глаза и расставив локти, он пытался двигаться в одном ритме с толпой, которая напоминала какого-то многоголового зверя. Потом они свернули за угол, и мать остановилась.

– Вот вы где! – воскликнул возчик.

Глаза Саймона широко открылись, и мать сжала его руку. Возчик с гнусной ухмылкой смотрел на женщину; за спиной у него стоял ночной сторож с фонарем и длинным топором.

Мать Саймона отступила на пару шагов. Через пальцы мальчику передавался ее страх.

– Это те самые, о которых я вам говорил, – сказал возчик, не отрывая взгляда от женщины. – Я знаю, что вам нужно сообщать о незнакомцах.

– Мы не забираем нищих, – ответил ночной сторож.

– Они не нищие, – возразил возчик. – Они со мной.

Мать посмотрела на него и тут же отвела взгляд. Ночной сторож кивнул в ее сторону и спросил:

– Она беременна?

– Нет, – поспешно произнесла мать Саймона, поскольку знала, что никакому приходу не нужен лишний рот.

Ночной сторож смотрел на них со злобным прищуром. Глядя на сверкающее лезвие топора, Саймон размышлял о том, как далеко им удастся убежать. В одном городе его мать прогнали кнутом по улицам, в другом их преследовали с криками: «Лови! Держи!»

– У вас есть где остановиться? – осведомился ночной сторож.

– Они пойдут со мной, – возчик не дал матери Саймона ответить и решительно направился к своей повозке.

– Очень хорошо, тогда ступайте, – велел ночной сторож. – Только не дай бог церковному сторожу увидеть, как вы просите милостыню! Он прикажет вас высечь!

Возчик ничего на это не ответил, но натянул поводья, и лошадь тронулась с места, в знак протеста издав слабое ржание. Городской шум усилился, когда они медленно проезжали по улице. Саймон видел, как торговцы закрывают ставни своих лавок, а молочница несет полные до краев ведра. Крошечный мальчик в тонкой рубашечке бежал перед ними, а его мать звала пронзительным голосом: «Иоаким! Иоаким!» Телеги побольше, чем у возчика, загородили главную улицу возле рынка, и возчики приветствовали друг друга. Наконец они оказались на длинной улице, все дома на которой были разных размеров и как бы опирались друг на друга. Кто-то выплеснул из окна помои, и они чудом успели увернуться.

Затем возчик остановил свою лошадь и как-то странно взглянул на мать Саймона.

– Ну что же, леди, – обратился он к ней. – Отдавайте его обратно.

Женщина потупила взгляд. Саймон с удивлением посмотрел на возчика.

– Отдайте его, миссис, – повторил возчик. – Или я снова позову ночного сторожа.

Мать Саймона, не поднимая глаз, быстрым движением вынула кожаный кошелек и положила на сиденье. Схватив Саймона за руку, она вместе с ним спрыгнула на землю.

– Считайте, что вам повезло! – сказал возчик, стегнув лошадь вожжами, так что она двинулась за ними. – Это место называют Канавой Повешенных!

Он проехал мимо, и грязь из-под колес повозки забрызгала юбки матери.

Мимо просвистел мяч, и один из мальчишек насмешливо посмотрел на мать с сыном. Женщина сжала руку Саймона.

– Пошли, – прошептала она.

На некоторых из домов имелась вывеска с изображением руки. Это означало, что здесь варят пиво. Мать Саймона робко постучалась в боковую дверь одного из них. Когда из дома вышла служанка, мать сделала перед ней реверанс.

– Да сохранит вас бог, миссис, – обратилась она к девушке. – Да благословит бог вас и вашу семью…

– Убирайтесь! – ответила та, захлопнув дверь.

– Миссис, – говорила мать Саймона возле следующего дома. – Я хорошая работница, очень выносливая, и нам не надо денег – только немного еды и место для ночлега.

Она поспешно отступила, когда женщина позвала собак.

– У вас доброе лицо, миссис, – говорила она в третьем месте, приседая в реверансе и устремив вверх искренний взгляд. – Счастливое лицо. Я могу предсказать вам судьбу по вашему лицу.

– Колдовство! – воскликнула женщина и перекрестилась, защищаясь от сглаза.

– Никакого колдовства, миссис, это Божий дар, – возразила мать Саймона и, сжимая его руку, поспешила по улице прочь и от этого дома.

Прошло более часа, и улицы почти совсем опустели, а мать с сыном так и не нашли прибежища. Усталой походкой они брели мимо ветхих пивных. Доносившийся из них запах баранины напоминал Саймону о том, как он голоден. Ему приходилось ждать, пока мать заходила в одну пивную за другой и быстро возвращалась, усталая и разочарованная. Саймону не нравились кабаки. От прогорклого запаха жира его тошнило, несмотря на голод, а крики и смех, доносившиеся изнутри, оглушали его. Он все время спрашивал мать, нельзя ли им теперь уйти, но она лишь качала головой. По-видимому, она решила остаться в городе.

– Снова ты! – заорал какой-то мужчина. – Куда это ты идешь, а?

Старуха, стоявшая в дверях, плюнула, когда они проходили мимо.

– Пошли ко мне домой, красотка, – предложил какой-то оборванный старик, покрытый язвами, и двое мальчишек в переулке захихикали.

Начался мелкий дождь, и мать Саймона накрылась вместе с ним синим одеялом.

– Мне здесь не нравится, – сказал Саймон, но мать ничего не ответила.

– Daya! – произнес он, коснувшись ее лица. – Пошли.

Но мать только покачала головой и сказала, что здесь он должен говорить по-английски.

Они шли мимо других домов, на которых тоже была вывеска с рукой. Из одного доносились крики и пение, из другого выкатилось несколько мужчин, сцепившись в драке. Вместе с ними из пивной вырвалась целая толпа, и все они кричали на драчунов. Саймон с матерью метнулись назад, в тень ближайшего переулка. Из боковой двери выскочила женщина, пронеслась мимо них и врезалась в толпу.

– А ну-ка, расступитесь, пьяницы! – заорала она и, схватив бадью, стоявшую у входа, окатила водой двоих дерущихся мужчин, которые отпрянули друг от друга под хохот и насмешливые возгласы.

Эта женщина, маленькая и кругленькая, но свирепая, сгребла одного из них и как следует поддала ему ногой.

– Убирайся домой! – велела она драчуну, затем принялась за остальных.

– Это относится и к вам тоже! Вам должно быть стыдно. Как будто у нас и без этого мало неприятностей!

Вот так она несколько минут распекала их. Некоторые пересмеивались и подтрунивали над ней, но тем не менее один за другим, ворча, отступили.

– Ну вот, теперь мне придется опять набирать воду! – сказала женщина. – А я зуб даю, что водокачка закрыта.

С этими словами она подхватила бадью и поспешила на рыночную площадь.

Мать взглянула на Саймона и сжала руку, и они последовали за женщиной. Мальчик не понимал, зачем это нужно – разве что им все равно нечего было делать.

Рыночная площадь уже опустела. Лишь какой-то человек пристраивал доски для разделки мяса к грубым деревянным прилавкам, да старик с метлой неторопливо подметал мусор. В центре площади стояла высокая каменная колонна, а рядом с ней – деревянный пьедестал с лесенкой. Сверху были прикреплены колодки. Саймон отвел взгляд: он слишком много раз видел это орудие пытки в действии.

Голуби слетели с коньков крыш, чтобы поклевать мусор. Саймон ощутил, как у него покалывает в плечах, и руки поднялись, как крылья. Затем он услышал женский голос.

– Лейте, лейте, – сказала она. – Вы же еще не закрылись.

– Вы знаете правила, – ответил мужской голос. – Лишь столько воды в один сосуд, сколько может унести женщина.

– Но я ведь женщина, – возразила она. – А унести могу гораздо больше. Лейте еще!

– Вы уже здесь были один раз, – заметил мужчина.

Мать с Саймоном быстрым шагом пошли на звук голосов. Там, где соседняя улица упиралась в рыночную площадь, была водокачка, а рядом стоял на страже мужчина. Саймон увидел перед ним маленькую кругленькую женщину, пухленькую, как птичка. Светло-каштановые волосы выбились у нее из-под чепчика.

– Разве я не женщина? – игриво произнесла она, и мужчина, который был очень молод – не намного старше, чем Саймон, явно сконфузился.

– Это моя работа, миссис, – начал он, но она отвернулась от него, когда к ним приблизилась мать Саймона.

У женщины было маленькое острое личико, один глаз слегка косил. Она вытянула шею, словно ожидая неприятностей.

Мать Саймона остановилась на некотором расстоянии, наклонив голову. Молодой человек смерил ее взглядом, но она не подняла на него глаз.

– Да хранит вас бог, миссис, – обратилась она к женщине.