Диалоги о ПРОКе. Восемь дней в июле 1987-го

– И вообще, – как детям терпеливо разъяснял он, – МКФ это прежде всего просмотры фильмов в конкурсном зале «Россия», а не развлечения в ночном клубе. Ни в коем случае нельзя мешать основной программе.

Вескер серьезно обещал немедленные протесты иностранных делегаций, если на их фильмах будет мало зрителей из-за каких-то мероприятий на Васильевской, 13.

Г.: Об этих опасениях как-то сразу забылось с той минуты, как только забурлила фестивальная жизнь. Все образовалось само собой. Чем хороша свобода? Люди сами выбирают, идут туда, где интересней. Конфликтов и протестов в этих случаях, как правило, не бывает. Их и не было. Но это выяснилось опять-таки уже потом. А тогда…

На Васильевской в Малый зал на ежедневные заседания Штаба набивалось человек по тридцать: актеры ВГИКа и филологи МГУ, журналисты МГИМО и директора картин «Мосфильма» – организационная схема ПРОКа, каждая ее ячейка постепенно заполнялась людьми. Они обрастали, в свою очередь, другими людьми, и по Москве неслась весть о необычном начинании Союза кинематографистов.

Студенты архитектурного института – авторы дизайна внутренних интерьеров

К.: Да, лед тронулся. Я это понял, когда во время одного из заседаний штаба приоткрылась дверь Малого зала и бархатный баритон, словно извиняясь, спросил:

– Здесь ПРОК? Можно я посижу с вами, послушаю?

Это был знаменитый Владимир Спиваков, прославленный скрипач и руководитель ансамбля «Виртуозы Москвы». Послушав наши дебаты, он предложил свою идею провести просто рабочую репетицию в свободное от мероприятий время в Белом зале. Ого! Подумал я. Мы выходим в финал!

Помню сказанные на одном из заседаний секретариата Союза в те решающие дни чьи-то слова: «Локомотив самодеятельной энергии энтузиастов уже двинулся, он набирает скорость, его уже не остановить!»

После них еще нерешительный, еще колебавшийся секретариат утверждает, наконец, наш сценарий. Ура!

Г.: Между тем нарастала новая опасность. Нам грозило столкновение с Сергеем Соловьевым и возглавляемой им молодежной комиссией СК СССР, облюбовавшей Белый зал для ретроспективы фильмов молодых. К чести Сергея Соловьева надо сказать, что он довольно быстро сориентировался в новой ситуации и преимуществах, которые сулили молодежной ретроспективе клубные формы. Молодежная комиссия и штаб ПРОКа провели пару совместных заседаний, нашли общий язык и просто встроили Молодежную ретроспективу в программу ПРОКа. Это, кстати, позволило развернуть вокруг Ретроспективы еще и обстоятельный многодневный разговор и буквально превратить феномен малоизвестного до сих пор молодого советского кино в главное открытие ХV Московского кинофестиваля. Это еще раз подтвердило плодотворность самой идеи ПРОКа.

К.: Пока мы защищались от нападений слева и справа, уходило драгоценное время, так необходимое дизайнерам из творческого объединения «Эрмитаж», чтобы задрапировать казенные стены, найти единый стиль в оформлении всех этажей в соответствии с концепцией клуба, раздуть паруса – эмблему ПРОКа на улице, словом, внести театральность в каждую клетку старого дома. Если бы не их профессиональная хватка, вряд ли бы удалось за две недели и идею родить, и технически оформить ее, и работы развернуть, и, главное, в эти нереальные сроки их закончить.

Г.: Да, к 7 июля над козырьком входа в ПРОК действительно раздулись белые паруса с синими буквами. У дверей возникли диковинные белые манекены, на месте раздевалки – пестрые картонные стулья-тумбы с картонными тумбами-столиками, вдоль лестничных маршей стремительные фигуры, взбирающиеся по стенам…

К.: Здесь пришло время раскрыть наш секрет, обеспечивший доставку всех дефицитных материалов для выполнения художественного замысла дизайнеров – драпировки, декоративных обоев, тканей, красок, инструментов. То, что давал «Мосфильм» из своих кладовых, не устраивало дизайнеров, разрушало их замысел, и в результате все и обернулось бы тем самым претенциозным провинциализмом, которого так опасался Климов. Если бы не помощь…

История с «Пепсико»

К.: У меня был хороший знакомый, Олег Смирнов. Я дружил с ним еще с тех пор, как он приводил к нам в дом американского ковбоя, народного певца Дина Рида. Теперь Олег работал в рекламе компании «Пепсико» в Москве. Я рассказывал ему о наших планах и о наших трудностях. Он что-то обдумал и пообещал помочь. Как, я еще не знал. Но зашел к Элему и предложил… привлечь компанию «Пепсико» к обслуживанию фестиваля. Неожиданное предложение Климов принял стойко, но обмолвился, что должен проконсультироваться «наверху».

– А зачем нам «Пепсико»? – уточнил он тогда на всякий случай. – Ведь за это мы должны будем разукрасить весь фестиваль их рекламой!

– Ну, весь мы не дадим… А кто еще нам даст, да еще бесплатно материалы для дизайнеров? – возражал я.

Элем обещание свое выполнил. У кого он консультировался, какие аргументы приводил, он не рассказал, но дня через четыре, как-то между делом сообщил, что по поводу «Пепсико» и ее участия в МКФ «там» высказались отрицательно.

А между тем симпатичный инженер Карл Нигель из «Пепсико» уже закупал где-то в Европе нужные нам материалы. Он давно занимался в СССР строительством заводов Пепси, знал наши порядки, ну, и Олег ему кое-что объяснял. Более того, счет шел на часы и уже были летели самолетом из Вены рулоны самоклеющейся серебряной фольги, специальные толстые фломастеры всех цветов и еще кое-что, чего так жаждали наши дизайнеры.

– За что такие подарки? – спрашивал я Нигеля с опаской. Нигель объяснил, за что. Фирма просто хочет установить свой автомат с бесплатной раздачей напитка. Мы в Штабе вообще схватились за голову: как это понимать? Кто кому здесь оказывает услуги? Нас поят бесплатно за то, что нам же предоставляют материалы? Карл терпеливо объяснил, что именно за право бесплатно раздавать напиток из фирменного автомата, в фирменных стаканчиках, под фирменным знаком «Пепсико» компания и окажет нам разнообразные услуги, включая помощь материалами.

– И это все? – вконец опешил я, но понял, что мы спасены. Законы рекламы мне были еще не ведомы, но было ясно, что в любом случае никому мешать ее эмблема не будет. Но тогда зачем просить в ЦК КПСС для этого разрешение? И на что? На установку в нашем буфете автомата с ароматным безалкогольным напитком? Но при чем здесь даже Климов? Это ведь дело райпищеторга! И если он разрешает торговать пепси-колой на улицах Москвы, почему не разрешить это делать бесплатно в ПРОКе и всего несколько дней?

Написали письмо за подписью «вице-президента ПРОКа», и Владимир Самойлович Марон лично отправился в торг. Там не возникло никаких вопросов и разрешение было подписано без разговоров. А когда через несколько дней из Вены пришли ящики «Пепсико» с желанными фломастерами, ножами, рулонами фольги, нас поразило, что передали нам все это без всяких формальностей, без накладных и доверенностей. Тут мы и сами предложили фирме включиться в работу ПРОКа, а именно, провести небольшую пресс-конференцию под названием: «Как надо работать, или „Пепсико“: опыт антиалкогольной пропаганды». Что вполне вписывалось в график дневных мероприятий, а кроме того, всем уж очень понравился рекламный ролик «Пепсико». Это был настоящий шедевр видео рекламы, и мы хотели показать его энтузиастам этого нового для нашей страны искусства. Тем более что ролик сопровождался рассказом о 50-летней истории борьбы фирмы «Пепсико» за безалкогольный образ жизни.

Через неделю самолетом из Вены в Москву доставили видеопроектор с экраном и видеомагнитофоном для показа этого фильма на пресс-конференции. С помощью пистолетов-степлеров, стреляющих крупными стальными скрепками, в считанные часы закрепили ткань, зеркальными липнущими обоями высветили темные поверхности, яркими фломастерами расписали воздушные занавеси в фойе… Казенный дом преображался на глазах. «Безалкогольная» пресс-конференция была назначена на 9-е.

Карл подготовил речь, разложил на столах блокноты, фирменные пепельницы, банки с открывалками, включил свой проектор. ПРОК уже набирал силу, народу всюду было полно и утром, и днем, и вечером все катилось будто само собой, а событие в небольшом конференц-зале привлекло внимание даже Центрального телевидения. Думаю, потому что мы просили Карла сделать акцент на безалкогольной пропаганде.

Г.: Видать, в «Пепсико» не ожидали такой реакции на свое рекламное мероприятие и по каким-то им одним известным критериям, подсчитав свои расходы и пользу от рекламы, решили просто подарить Союзу кинематографистов всю видеопроекционную установку. Не успели мы обрадоваться, как при оформлении подарка вмешалась наша бдительная таможня и тоже по каким-то лишь им одним известным критериям потребовала от СК СССР уплаты пошлины. Поскольку эта проклятая пошлина равнялась стоимости аппаратуры, от подарка пришлось отказаться… Спасибо, родина!

Кстати, у Климова, который молча проглотил факт моего непослушания, уже после фестиваля подводя итоги нашего сотрудничества с «Пепсико», мы пришли к идее использования опыта компании в борьбе с пьянством. Олег обещал участвовать в разработке стратегии и тактики долговременной и комплексной рекламной кампании по пропаганде здорового образа жизни в нашей пьющей стране.

К.: В этой истории все было нарушением незыблемых в прошлой жизни правил. Ну, буквально все было вызывающим нарушением границ, каждый шаг – за красные флажки! Мы не знали, как куда списывать дорогие инструменты, эти степлеры, самоклеющуюся пленку, по какому акту оприходовать разноцветные фломастеры, пепси-колу в банках, выпитую в больших количествах. Кое-что уплывало на моих глазах. Но никто не требовал отчета. Происходили невероятные вещи: из офиса «Пепсико» в гостинице «Националь» отправлялся телекс в Вену с изощренными просьбами, например, о досках для графики или о специальных ножах для дизайна, и через несколько дней они уже оказались здесь. Мы были настолько поражены такими мистическими перемещениями ценностей из-за границы на Васильевскую, что один из нас сам потихоньку составлял опись полученных материалов. Мало ли что…

Г.: Не в деньгах счастье. Лучше поговорим о творчестве. Вернемся к Белому залу, к феномену театрализации события. Хочется понять, почему необычная среда, смена, так сказать, декораций скучного учреждения на карнавальный антураж, так повлияла на поведение людей. У входивших в преображенное пространство сразу менялось выражение лица: одни улыбались доверчиво, как дети, принимая правила игры; другие улыбались иронически, трудно расслабляясь и сохраняя дистанцию, третьи входили настороженно, с опаской, как бы подчеркивая свою непричастность к происходящему. Быстро смелели студенты, легко снисходили до масс наши признанные мастера разных искусств, а прорвавшиеся путаны интуристовских гостиниц вели себя так, как звёзды на съёмочной площадке. Здесь все становились равноправными участниками игры во взаимное уважение, доверие и готовность к серьезным делам. Всем было интересно пожить иначе, общими заботами, быть принятыми в этой интернациональной тусовке, войти в роль свободного жителя планеты, имеющего право судить о ее проблемах, слушать и быть выслушанным.

К.: Я думаю, что одна смена декораций, какая угодно трансформация зала ничего бы не дали или дали бы ничтожно мало, если бы не атмосфера Перестройки в стране, обозначившая конец застоя, если бы не революционная смелость Союза кинематографистов, притягивавшая к себе людей, давно жаждавших перемен, права на человеческое достоинство и жизненное пространство для самовыражения и социального творчества.

Г.: Если что и было для меня самым неожиданным в эти восемь дней, так это успех нашей сначала такой чисто теоретической идеи. Вот уж чего не ожидал, так такого наплыва людей и такой доброжелательности. Мы готовили резервы на случай провала, готовили кучу полочных фильмов, чтобы хоть на них собрать аудиторию оказалось…

К.: Самой обиженной была пресса, которая штурмовала ПРОК наряду со всеми, у кого не было пропусков на шее. На входе сразу же пришлось заменить наших обычных вахтерш крепкими ребятами из спецслужб. Да они и сами появились, когда стало ясно, что ситуация взрывоопасна. А тут иностранцы… Этот сенсационный успех я и сейчас не могу объяснить. Чего к нам так рвался московский люд? Чего люди ожидали? Ведь самое интересное всегда было в кинозалах и на красной дорожке у «России»! А у нас просто эстрадный андерграунд и свободные дискуссии на любые темы. Ну, конечно, и возможность неформального общения, когда можно сесть и выпить не только с Любой Полищук, но и с Ричардом Гиром, например. Неужели люди так изголодались по свободе?

Г.: Хочу подчеркнуть, что в то же время ПРОК не был стихийным митингом, эдаким эмоциональным всплеском. Это была четко продуманная структура разных видов деятельности со своими площадками, организаторами и участниками, со своей режиссурой, своего рода спектакль. Во главе всего – наша тройка. Вице-президент и художественный руководитель дополнялись исполнительным директором многоопытным Мароном. И, конечно, наш великолепный штаб ПРОКа.

Штаб

К.: Ты знаешь, о чем я иногда думаю? Не будь нашего ПРОКа, нашелся бы все равно какой-то другой повод для выплеска народной энергии, ярких эмоций, рожденных свободой. Свободой, подаренной нам на самом деле одним человеком – Горбачевым. И жаль, что его не было тогда с нами… Он объявил новую эпоху, а для нас просто пришло время сломать старые штампы и тиски официоза. Так что наша «пьеса» была как бы самоигральной. Потому что оказалась ко времени, то есть своевременной. Нам повезло оседлать его, наше такое прекрасное, такое быстрое время… И каким же оно окажется коротким…

Г.: Опять ты принижаешь значение формы! Разве не на формальном приеме – на принципе шаржирования мероприятий «для иностранцев» и строилась, например, вся режиссура открытия ПРОКа? Ведь замысел в том и состоял, чтобы спародировать навязчивые представления о России как магазине «Березка» с полным «джентльменским» набором ложек, матрешек, самоваров и другой подобной атрибутики. Потому нам и понадобился фильм «Праздник Нептуна», чтобы был еще и живой медведь, и те же матрешки с ложками, и пестрый фольклорный ансамбль Покровского. Все это действо и было понято как пародия.

К.: Нет спора, что раньше курица или яйцо. Но вспомни, когда на штабе появился Володя Спиваков и скромно предложил провести репетицию оркестра «Виртуозы Москвы», мы ни о каких художественных приемах и не думали. Просто как большой художник и человек своего времени Володя сразу понял масштаб и смысл события на Васильевской,13. И мы много не размышляли: взяли и сократили запланированное мероприятия, чтобы дать ему с оркестром зал. Мы даже ничего не объявляли! Но и не закрывали, как полагается в таких случаях, двери, где идет репетиция, наглухо. Получился двойной эффект – эстетический и ситуационно-психологический. Вот он, Спиваков! Стоит на сцене спиной к заглядывающим через открытые двери любопытным – в домашней белой рубашке с открытым воротом, разгоряченный трудяга, он то и дело останавливает на полуфразе оркестрантов, что-то разъясняет, начинает сначала, снова прерывает. Словом, всерьез работает, как обычно работает на репетициях, невзирая на хлопанье дверей, шаги, скрип кресел.

Г.: Да, это незапланированное событие даже не успели снять. Ни мы, ни обычно вездесущие фоторепортеры, так внезапно свалилось оно на нас. В нашем расписании для репетиции не было ни места, ни времени в тот день 13 июля. В рабочих группах по разным помещениям шли заседания недавно созданной общественной международной организации Американо-Советской Киноинициативы, которую ты же и придумал всего несколько месяцев назад. В Белом зале планировался важный просмотр. Вот его и пришлось снять, заменив открытой репетицией «Виртуозов Москвы». Володя сказал: пускайте людей, я готов. Откуда только народ узнал про эту репетицию? Зал был полон! Все, кто пришел на пресс-конференцию АСКа, тоже сначала попали на Спивакова. Сидели, затаив дыхание, как миленькие, следили за каждым звуком и жестом. Какой спектакль получился!

К.: Да, такой вот простой ход, а эффект превысил успех абонементных концертов; такого ведь и в консерватории не увидишь. Жаль, поговорить маэстро с залом после репетиции не вышло. В 5:00 уже появились пресса и телевидение с аппаратурой. Пора было начинать очередную пресс-конференцию. А как журналисты жалели, что не знали о Спивакове заранее! Они б с утра со своей аппаратурой тут торчали… Это же такая сенсация!

Г.: А ансамбль русского фольклора Дмитрия Покровского разве не сенсация? Они ворвались в зал, и все повскакивали со своих мест! Да вся наша вечерняя программа, все эти творческие музыкальные группы до сих пор практически сидевшие в подполье, разве это не прорыв? Ребята не верили, что им дадут открытую площадку до самого последнего момента! А я им говорил: время пришло, все будет хорошо! И то, как их принимали в переполненном зале разве не свидетельство перемен, не доказательство того, что бы живем в новом политическом и культурном измерении?..

Запоздалая премьера

А. Аскольдов: первое интервью после премьеры

К.: Да, ПРОКу быстро стало тесно на Васильевской. Легко и без всякой рекламы из гостиницы «Россия» вся праздничная тусовка перекочевала к нам. Не зря поработали дизайнеры, столько удобных и уютных мест для общения с напитками и закусками, столько информационных поводов и событий, что мы уже не имели возможности импровизировать. Просто не оставалось места для маневра.

Г.: Конечно, особенно, когда ты не задумываясь ответил «ДА!» на Аскольдову, вдруг появившемуся у нас со своим полочным «Комиссаром». Бедный Климов весь день бегал по кабинетам ЦК, добиваясь разрешения на показ этого запрещенного фильма. Его ждали двадцать лет и еще 4 часа в переполненном зале. Александра Аскольдова, этого униженного и растоптанного мастера, вызвали на сцену, нескончаемо аплодировали стоя, а журналисты потребовали здесь же импровизированную пресс-конференцию. Стихийный митинг людей кино, возвращающих Мастеру его титул, был прекрасен, но абсолютно не вписывался в и так перенасыщенную программму. За кулисами уже час ждали участники вечернего шоу. Одно событие наползала на другое. Я вынужден был прервать нескончаемые овации битком набитого Белого зала. Стихия грозила смять все на своем пути, Станислав Говорухин не мог простить мне, когда я попросил со сцены поднявшуюся туда вслед за режиссером его съемочную группу с Роланом Быковым и Нонной Мордюковой…

К.: Да, это было настоящее ЧП, надо было в считаные минуты найти выход, и мы решили увести их и всех остальных за собой на первый этаж в сравнительно небольшой конференц-зал примерно на 100 мест. Он, конечно, не вместил всех ринувшихся туда за нами после просмотра. Возбуждение было слишком велико, чтобы сдержать этот эмоциональный напор, почти взрыв. Люди стояли, жались к стенками, сидели на полу, но сразу воцарилась торжественная тишина, когда к столу вышли и Ролан, и Нонна, и сам режиссер…

К сожалению, в силу импровизационности события, мы не успели найти переводчика, потому не было ни синхронного перевода, ни микрофонов. А что было делать? Пресс-конференция вылилась в два с половиной часа раздирающих душу откровений о трагедии художника, безжалостно лишенного права на профессию и выброшенного из кино за «профнепригодность» на полных 20 лет. Когда ведущему пресс-конференцию, секретарю Союза кинематографистов Андрею Плахову сообщили о только что принятом «наверху» решении картину одобрить и выпустить в прокат, время было позднее. В Белом зале уже гремела рок-панорама, а здесь стояла звенящая тишина и в глазах людей стыли слезы праведного гнева и стыда. И радости, что вот оно, наконец, свершилось!

Ужасно обидно, что из-за нашей неподготовленности мы не записали эту пресс-конференцию, и теперь придется ограничиться лишь воспоминаниями…

Г.: Это наши в Штабе не успели, не было записи. Но я успел предупредить фирму «Мелодия», которая уже который день умненько собирала все звуки ПРОКа, и их представитель появился как раз во-время. Ты забыл, как мы уговаривали руководство этой фирмы не упустить историческое событие и сделать потом уникальный альбом о ПРОКе? С дискуссиями, концертами, интервью. Куда делись все записи, я так и не нашел концов. Может быть, тебе это удастся…

К.: Увы… Удалось. Звонил я в «Мелодию» почти сразу после пресс-конференции, так как материал действительно оказался историческим. Как чувствовал, что надо поторопиться. И опоздал! Мне сказали товарищи, что почему-то уже стерли эту запись. Ну, раз не разрешило их начальство делать о ПРОКе звуковой альбом, так можно и стереть. Да, не все воспринимали Перестройку с таким энтузиазмом, как мы…

Г.: Тогда что это у тебя за записи? Можно ли их публиковать как реальную картину того, что происходило тогда на пресс-конференции?

К.: Вполне. Это записывали, кстати, ребята из нашего Штаба. Для себя. Здесь не все до последнего слова, но основные выступления хорошо слышны. Узнаешь голоса? Вот наш неуловимый, назначенный нам сверху, видимо, для контроля, президент ПРОКа, Андрей Плахов. Он нам не мешал, и за то ему спасибо. Здесь он открывает пресс-конференцию. Молодец, он сразу взял верный тон, оценив происходящее как событие международного масштаба, рассказал о работе конфликтной комиссии Союза кинематографистов, уже несколько месяцев добивающейся выхода фильма на экраны.

И сразу последовали настойчивые вопросы журналистов: каковы были мотивы и аргументы против фильма, кто именно запретил картину и на каком основании, почему и до сих пор «Комиссар» на полке? Наивные эти журналисты, будто не знают, что для запрета никаких аргументов и не требовалось: нет, и дело с концом.

Давай послушаем фрагменты записи.

Начало исторической пресс-конференции после премьеры «Комиссара»

Р. Быков: Я сравнительно недавно разговаривал с одним из тех, кто по долгу службы запрещал самые важные, самые лучшие может быть картины. Я спросил его, за что? За какие грехи была тогда положена на полку картина Аскольдова? Он напрягся, задумался и ответил: «Сейчас не помню». А помните ли вы, журналисты, киноведы, кинокритики? Я спрашиваю вас, что вы сделали, чтобы отстоять, защитить попираемое безымянными цензорами искусство? Мы слишком быстро забыли о вечном страхе и унижении художника. И слишком легко простили им. А ведь среди тех, кто гордо ходит сегодня в борцах за Перестройку, есть и те, что лично виноват в трагической судьбе Александра Аскольдова и его картины…

А. Аскольдов: Я благодарен писателю Борщаговскому. И не только ему. Здесь находится прекрасный ученый, соратник Эйзенштейна и Булгакова – профессор Илья Вениаминович Вайсфельд, который тогда, как мог, поддержал картину. На просмотре сегодня был и Евгений Евтушенко, который принял картину близко к сердцу, хорошо отзывался о ней, недавно он обратился с письмом к М. С. Горбачеву. Спасибо всем этим людям, и тем, кто организовал, наконец, этот показ. Меня сегодня поддержали здесь, в СК, потому что кинематографисты занимают в Перестройке высоконравственную позицию. Я благодарен старшему поколению, низкий поклон Александру Зархи, присутствующему здесь старейшине, он тоже среди сторонников `и защитников фильма.

И. Вайсфельд: Мне посчастливилось много лет назад вести обсуждение этого фильма в Доме ученых, затем в Клубе медработников. Я видел, я ощущал наэлектризованность зала, его полное единодушие в отношении к картине как потрясению. И Александр Зархи не зря считает, что «Комиссар» – это такая же веха в истории нашего кино, как и «Броненосец «Потемкин». Что касается меня, то я был потрясен не только картиной, я был потрясен личностью ее автора, Александра Аскольдова. Будь моя воля, я бы учредил медаль «За выдержку, чистоту идей и принципиальность» и первым наградил бы ею Александра Яковлевича.

Теперь по поводу журналистов. Главная причина запрещения картины – это… как бы помягче это сказать… скрытый антисемитизм и шовинизм тех, кто принимал решение. А шовинизм отличает его носителей погромной жестокостью и одновременно трусостью, умением уходить в кусты. И вот журналисты, пресса, присутствующие здесь, по-моему, должны, наконец, прояснить эту драматическую ситуацию и, может быть, «поименно вспомнить тех, кто поднял руку»… Пора назвать и осудить тех, кто поднял руку на прекрасный честный фильм, несущий и тогда, и сейчас, и всегда человечность и оптимизм и романтическое чувство, что революция и жизнь непобедимы.