А весной мы вернёмся в родные горы

– А и вправду, дай сюда твою мотыгу! – учитель взял мою мотыгу и – хрясь! Срезанный под корень, очередной кустик снова упал, как поверженный враг, на раскалённую землю.

– Возьмите другую мотыгу! Ведь бог любит троицу! – вскричала с сарказмом N*.

– Дай сюда! – со злостью крикнул учитель, выхватывая мотыгу у Артёма.

– Смотрите и не говорите потом, что не видели! – учитель размахнулся, словно он собирался бить по бейсбольному мячу, и – хрясь! Удар острой мотыги вновь снёс под корень очередную жертву – большой, сочный кустик томата!

Бросив мотыгу, учитель буквально убежал по полю, хаотично размахивая руками, словно отмахивался от напавших на него ос, и вскоре скрылся в багряной, золотисто-жёлтой роще, откуда до нас доходили звуки музыки и вкусный запах шашлыка, заставляя нас глотать слюнки. Мы, молча, смотрели вслед беглому учителю.

Неожиданно раздался звонкий смех N*. Школьники один за другим начали смеяться, и вскоре наш смех пронёсся по полю, словно раскаты грома среди ясного неба. Даже журавлиный клин удивлённо проделал круг над нашим полем. Им было не до нашего смеха. Они прибыли из далёкого севера, где уже наступали первые заморозки. А у нас, на юге, что осень, что лето – всё одно и то же!

А на другой день нашу школьную бригаду распустили. И мы оставшиеся летние деньки просто отдыхали, бесились, играли, кто – чем мог, помогали своим родителям. Первого сентября нас встретила новый учитель химии, златокудрая Татьяна Ивановна – молодая выпускница университета, о которой у нас до сих пор остались только приятные воспоминания. Воспоминания, навеянные всеми красками осени: это и осенние балы, и проводы багряных закатов, и встречи алой зорьки. Это было волшебное время. Время получения знаний жизни!

Клятва ребёнка

Сосед, дальний родственник, был компанейским человеком. Работал сельским учителем. В свободное от занятий время пил, гулял. Бедная его жена еле сводила концы с концами. А на руках – семеро голодных ртов. Зарплата пропивалась. Те скромные копейки, что выручала его жена, продавая на базаре то, что даровала природа, ухоженный сад, также изымались. Этаким деспотом был этот сосед.

Как-то послал он меня за водкой в магазин. Мама остановила меня:

– Ты еще мал, потеряешься. А вина у них достаточно, не ходи сынок!

Но отец не хотел портить отношения с соседом, да к тому же – дальним родственником. Отправил в магазин, строго наказав:

– Ты уже мужчина! Одна нога там, другая – здесь!

За околицей меня остановила мама:

– Погуляй, сынок, в саду. Попозже придешь и скажешь дяде, что магазин закрыт! Понял?

– Да, мама! – ответил я с облегчением, потому что дорога в магазин пролегала через страшное урочище, откуда, то и дело, доносились завывания разных зверей.

Мы, дети, стремглав уносили ноги с этого места после провода какой-нибудь старушки до другого конца села. «Совершая добрые дела, ты становишься чище, лучше, зарабатываешь себе баракат», – часто повторяла нам, своим детям, мама. Наигравшись, я подошел к компании, расположившейся под черешней на теплых овечьих шкурах.

– Принёс? – спросил сосед.

– Нет! – с какой-то злостью ответил я ему.

И тут же получил подзатыльник от отца:

– Ты чего это грубишь-то старшим? Тебя спрашивают, а ты отвечай «да» или «нет»! Понял?

– Понял, папа, – ответил я, опустив глаза. – Магазин закрыт. Я не купил.

– Подними голову, смотри мне в глаза, сынок! – потребовал папа. – Ты говоришь правду или обманываешь нас?

Я смотрел прямо в глаза отца и молчал, как партизан.

– Ладно, ладно, я верю тебе, сынок! Но если магазин был закрыт, то что мешало тебе нажать на звонок и вызвать продавца? Они же всегда дома. Давай, сынок, быстро – туда и обратно.

– Передай тёте Марьям, чтобы дала одну бутылку водки под запись на меня, – вдогонку крикнул сосед. Я уже возвращался из магазина. Навстречу шла женщина с кувшином с родника. Она была близкой родственницей нашего соседа. Я машинально спрятал бутылку за спиной. Мне почему-то стало стыдно. Она это заметила.

– Не прячь, не прячь, покажи, что там! – потребовала она почему-то.

– Это дядя Али попросил сбегать в магазин за водкой, – ответил я сдавленным голосом. Мне тогда было около шести лет.

– Ничего, ничего, когда вырастешь, ты тоже будешь таким! – сказала эта женщина мне вслед.

Я бежал, захлебываясь собственными слезами. Мои босые ноги едва касались уличной пыли. Я бежал, со злостью выговаривая сквозь зубы: «Никогда, никогда… я не буду пить эту заразу, которая так унижает человека… Никогда… Клянусь!» Да, действительно, в шесть лет я, будучи еще ребенком, проговорил эти слова, суть которых я изложил выше.

Не помню, как добежал до дома. Мама, увидев, что стряслось со мной, разбила бутылку водки о камень. Папа был в оцепенении. Сосед и его гости моментально протрезвели и разошлись по своим домам. Я долгих два месяца пролежал в постели. У меня никак не спадал жар. Тогда папа и все соседи завязали с алкоголем. Продержались почти полгода. Будучи уже взрослым человеком, в кругу нашей семьи, вспоминая тот случай, я часто произносил ругательства в адрес той женщины. Пока однажды моя мама не сказала мне:

– Сынок! Зря ты ее ругаешь. Ничего плохого она тебе не сделала. Возможно, через неё господь так пожелал, чтобы тебе были переданы те слова. Чтобы уберечь тебя от алкоголя, от всего плохого, что с этим связано.

– Ты права, мама! – ответил я, покоренный неведомой мне ранее правдой.

И с той поры я только с благодарностью вспоминаю ту женщину и говорю ей искреннее «спасибо!»

Белое Облачко и Чёрная Тучка

В уютной сакле у окна сидела девочка лет пяти. Рядом на подоконнике удобно расположилась упитанная кошка и, нежась в лучах солнца, мурлыкала, глядя на маленькую хозяйку. Внезапный порыв ветра ударил каплями дождя по оконному стеклу и нещадно забарабанил по железной кровле. Небо прорезала молния. Затем раздались раскаты грома. Девочка испугалась и подбежала к бабушке, вязавшей чувеки из шерстяных разноцветных ниток. Вслед за девочкой с подоконника спрыгнула кошка и улеглась у ног бабушки.

– Не бойся, моя хорошая, – сказала та спокойно – я тебе и Ириске налью тёплого молока. Попейте и успокойтесь.

После этого девочка попросила:

– А теперь расскажи сказку.

– С удовольствием, – ответила бабушка, удобно усаживаясь рядом с внучкой на диване. – Её мне рассказала моя бабушка. И так, передаваемые друг другу, сохранились сказки, притчи, песни и обычаи нашего народа. « Это было давним давно. Как-то поссорились Белое Облачко и Чёрная Тучка. Долго выясняли, кто из них красивее. Из-за их ссоры разразилась гроза и молния, которая сожгла стог сена на пригорке. Увидел всё это Братец Ветерок. Он хотел остановить пламя, но языки его, наоборот, всё бежали от него по полю. Братец Ветерок был совсем ещё маленький, быстро устал, выдохся и прилёг на кроны вековых деревьев в ореховой роще. Испугалось Белое Облачко и стало звать на помощь. А Чёрная Тучка смеялась и становилась всё злее. Услышала Мама Облако раскаты грома и проснулась. Увидела, как сверкают молнии, а по полю бегут язычки пламени. Рассердилась Мама Облако, поругала спорщиков. Белое Облачко молчало, а Чёрная Тучка вдруг разрыдалась, пошёл холодный дождь, потушивший пламя. Когда вокруг всё успокоилось, из-за горы выглянуло солнышко, сладко зевнув и потянувшись. А Белое Облачко поплыло над бескрайними пшеничными полями, радуясь, что всё так благополучно закончилось. Увидев, что внучка задремала, бабушка осторожно уложила её на диван, нежно прикрыв пледом.

– А они когда-нибудь помирятся? – сквозь сон спросила девочка.

– Да, конечно.

– А как это узнать?!

– Посмотри-ка сюда сама, – бабушка подошла к окну.

Дождь уже перестал, и полнеба опоясывала разноцветная радуга.

– Вот, радуга! Она и есть – мостик дружбы между Белым Облачком и Чёрной Тучкой. Поняла?! – Бабушка присела на край дивана, взяв в руки спицы, и вновь закипела работа. Впереди была зима, а в горах она особенно суровая. Надо было успеть связать много чувеков для многочисленных внуков и внучек. А маленькая девочка вновь уселась у окна. Рядом на подоконнике лежала, нежась в лучах заходящего солнца, рыжая кошка и тихо мурлыкала, глядя на свою маленькую хозяйку, словно говоря: «Лучше дружбы нет ничего… муррр-муррр-муррр…». «Да я поняла!» – то ли бабушке, то ли рыжей кошке прошептала девочка, стоя коленками на мягком стульчике и облокотившись о подоконник. В синем чистом небе кружились орёл с орлицей, совершая виражи над горной вершиной. Возможно, там было их гнездо. А пушистые облака зацепились за седые горные вершины и отдыхали, словно путники, перед дальней дорогой.

Риторический вопрос

Дама бальзаковского возраста не спеша шла с базара. Под тяжестью двух полных продуктами сумок, она чуть сгорбилась и была погружена в свои мысли. Прошло некоторое время, как она схоронила своего мужа. Дома её ждало одиночество, пустые, глухие стены. Ничто уже не радовало сердце. С каждым годом она всё замыкалась в себе, и уже нельзя было в ней узнать прежнюю жизнерадостную Светочку – Светлану Галицкую. Женщина остановилась перевести дух, немного отдохнуть. Неожиданно её внимание привлекла фигура бомжа, который сидел на скамейке у автобусной остановки. Он был в оборванной, грязной одежде: выцветшая рубашка вылезла из штанов, дырявая обувь, как в народе говорят, « уже давно просила хлеба». Волосы были растрёпаны, смуглое лицо окаймляла непонятного цвета борода. Бомжу на вид было лет пятьдесят. Он, как будто, спал сидя. Рядом на скамейке лежал открытый рюкзак, откуда торчала бутылка кефира, надломленная буханка хлеба и пучок зелёного лука.

У женщины сжалось сердце. Она не могла оторвать взгляд от незнакомца, волею судьбы оказавшегося в таком унизительном положении. Женщина тяжело вздохнула, вытерла накатившую слезинку. Она достала из своих сумок батон колбасы, плавленого сыра и положила в рюкзак бомжу. Не открывая глаз, бомж тихо спросил:

– А зачем вы это сделали? Женщина вздрогнула и замерла, не зная, что ответить. – Не бойтесь меня, я вам ничего плохого не сделаю, – заговорил он и задал свой второй вопрос, – вы пожалели меня?

Она пробормотала, что-то невнятное, типа, как же не хорошо в таком виде шляться по улицам, надо же следить за своим внешним видом… Бомж слушал, не перебивая. Затем спокойно спросил:

– Тебе-то что? Я тебя всё равно замуж не возьму!

А женщина уже не могла остановиться. Она всё рассказывала и рассказывала ему про свою жизнь, потерявшую всякий смысл, и беззвучно плакала.

– Не плачь! Слезами ничего не решишь, – сказал бомж.

От его слов женщина вдруг почувствовала, как по всему её израненному телу прокатилась тёплая волна спокойствия. Она села рядом с ним, глядя пред собой в пустоту.

– Иди, тебя, наверное, дома ждут, – тихо проговорил бомж, выпрямляя спину.

Женщина молчала. Молчал и он. В какой-то момент рука бомжа обняла её за плечи. Она не сопротивлялась, а, наоборот, подчинилась. Мимо шли люди. Они спешили куда-то. Им было не до них. У всех были свои дела. Автобусы подъезжали к остановке и вновь уезжали. И так прошло много времени. Женщина мирно спала, упёршись головой в грудь бомжа. Он бережно обнял её и с нежностью теребил пальцами её смолистые, с проседью волосы. Небо затянуло тучами. Надвигалась гроза. Сверкнула молния и через две секунды грянул гром. Женщина вздрогнула, проснулась в испуге и вновь инстинктивно прижалась к бомжу.

– Не бойся! Это всего лишь дождь, молния и гром, – проговорил бомж. – А теперь иди домой! – почти приказал он.

Она встала, взяла со скамейки свои сумки и медленно пошла, несмотря на дождь. Вдруг она обернулась:

– Что сидишь-то?

– Риторический вопрос, однако, – проговорил бомж, вставая и накидывая на плечо свой рюкзак. Подойдя к женщине, он перехватил её обе сумки:

– Пошли!

Шли по парку. Под ногами шуршали багряные листья, вперемежку с золотисто-жёлтыми, создавая удивительный, красочный ковёр, с замысловатыми узорами. Она набрала охапку разноцветных листьев, чтобы потом дома сплести из них яркий венок.

Женщина что-то готовила на кухне. В ванной заперся бомж. Человек, которого она пожалела и привела к себе домой. «Пусть хоть помоется в нормальных условиях, приведёт себя в порядок. Бомж, но всё же он, прежде всего – человек, отступившийся по неизвестным ей причинам», – рассуждала она, то и дело тяжело вздыхая. Вдруг её сердце пронзила тревога и испуг: «А кто его знает?! Откуда мне знать, что у него на уме?! Кого я впустила в свой дом?!» Ещё с полчаса она возилась на кухне, готовя ужин. Журчание воды в ванной давно стихло. «Что же бомж делает сейчас?!» – подумала с тревогой хозяйка дома, запивая валерьянку водой.

Женщина осторожно, на цыпочках зашла в зал и замерла на месте. В кресле, сидя, уснул красивый немолодой человек, в котором она вряд ли признала бы недавнего незнакомца- бомжа. От бороды не осталось и следа. Редкая проседь серебром коснулась виска. Он спал, как младенец. Рядом на диване лежал красивый венок из багряных и золотисто-жёлтых листьев, которые она днём собрала в городском парке. Она любовалась незнакомцем, сидя напротив, подперев щеку ладонью. Ужин на двоих стыл на столе. Одиноко маячила на столе непочатая бутылка вина, рядом с сиротливыми двумя хрустальными бокалами.

Яркий солнечний лучик пробился через прозрачную шторку и нежно пригревал лицо, играя, как озорник, не давая открыть глаза. Она сладко потянулась, зевнула и нехотя встала. В комнате никого не было. В открытое окно ветер заносил свежесть морской волны. «Неужели мне всё это приснилось?» – подумала женщина, собирая с пола исписанные мелким убористым почерком листы. Её взгляд остановился на одном из них: «И явь, и сон смешались в голове у С. Впереди – безысходность – пустота!» Женщина взяла чистый листок, посидела в раздумьях, затем неторопливо написала: «Трансформация сюжета в сон…» Она прошла в ванную, стала внимательно всматриваться в зеркало. Она чувствовала какую-то перемену. Лицо её было отдохнувшее, счастливое. Давно не было с ней так. После душа она привычно села позавтракать. Но вместо одной порции бутерброда, она приготовила две. Так же разлила в два стакана кофе. Кушать расхотелось. Она только не могла понять – почему. Её сердце билось учащённо, словно она кого-то ждала. По тропинке на пляж и обратно бегали горожане, ведущие здоровый образ жизни. Они пробегали мимо и её окон. Один из них вдруг остановился и крикнул:

– Доброе утро! Приглашаю вас на пляж! Там так хорошо!

– Я сейчас! – почти крикнула она и, прихватив почему-то венок из разноцветных осенних листьев, выбежала на улицу. Там не было никого! Её объял страх.

– О господи! Я схожу с ума! – женщина медленно пошла к дому.

– Прости, я отошёл на минутку! Это тебе! – услышала она голос, столь знакомый и приятный для её уха.

Она медленно обернулась, боясь вспугнуть своё счастье. Красавец мужчина с пышными усами стоял пред ней, преклонив колено, с протянутым букетом в руках. Смущённая дама взяла букет нежных, белых хризантем, прижала к лицу. Аромат цветов приятно вскружил голову. Лицо её горело. Пылали губы. Щёки стали пунцово – красными.

– Спасибо! – тихо промолвила она, шагая по тропинке вниз к морю. Она стояла на высоком валуне, вдыхая чистый морской воздух. Чайки с криками проносились над волнами, добывая себе пищу. Одинокая фигура женщины ещё долго стояла на том месте. Больше её никто не видел. Лишь венок из разноцветных листьев выносила на берег и вновь забирала обратно к себе морская волна… Косяки улетающих на юг журавлей, то и дело издавали тоскливые звуки, словно они прощались с нами до весны. Вскоре они скрылись за багряным закатом. Канули в вечность.

Не подвластна годам наша любовь

В билетную кассу театра стояла большая очередь. Она двигалась медленно, то и дело доносились недовольные голоса: «Нельзя ли чуть быстрее, товарищи! Сейчас начнется, а мы до сих пор топчемся на месте!» Потом люди вновь переключались на житейские проблемы, а иногда говорили полушепотом о политике. Наконец, из этой очереди вылез худощавый, среднего роста старик, с аккуратно подстриженной бородкой. Глаза у него блестели: в руках он держал два заветных билетика! Но вместо того, чтобы подняться по лестнице на второй этаж – в зал, пожилой человек присел в кожаное кресло в вестибюле. Расстегнув воротник рубашки, он прикрыл глаза. На улице стояла жара, духота. Здесь же, в вестибюле, было прохладно от работающих кондиционеров. Видимо, он устал. Как и следовало ожидать, впал в дремоту, пропустил начало представления. Кто-то нежно прикоснулся к его руке. Фронтовик тяжело приподнял веки.

– Здравствуй, милый дружочек! – ласково проговорила дама бальзаковского возраста. Старик весь засиял. Он чуть поддался вперед, приложив правую руку к уху: – Простите, что вы сказали, мадам!? Прошу-с, повторите! – дама наклонилась еще ближе к нему. От нее пахло чудеснейшими духами!

– Идемте же, милый дружочек! Уж простите вы меня великодушно, что опоздала, – кокетливо проговорила дамочка.

Кавалер бодро поднялся на ноги, выпрямился. Он словно помолодел лет на десять! Взял дамочку под руку:

– Милая! Женщины никогда не опаздывают! Женщины всего лишь задерживаются! – дамочка заулыбалась. И пара поднялась по лестнице, ведущей в зал.

– Наши билеты, сударыня! – старик сунул в руку строгой билетерши два билета, озорно подмигнув ей, галантно пропуская вперед свою спутницу.

– Эх, был ловеласом, им и остался, – с нежностью проговорила билетерша вслед отцу, украдкой вытирая нахлынувшую слезу, – я-те дома покажу…. « сударыню».

Билетерша присела на стульчик. Дверь в зал чуточку приоткрылась, и показалась голова директрисы:

– Мам, дед опять в своем амплуа?! Билетерша лишь отмахнулась рукой:

– Не зря говорят, доченька, что горбатого могила исправит. Прошло чуть больше года, как не стало твоей бабули, а он уже резвится. «Мерси, сударыня, бонжур, мадам! И где это он всему этому научился!?» – обе женщины фыркнули и тихо засмеялись.

– Тише! Вы мешаете! – послышался шепот из темноты.

Директриса вышла в вестибюль, плотно прикрыв дверь, вдохнула полной грудью прохладный воздух. С минуту простояла перед фотографиями ветеранов Великой Отечественной войны. Со стенда на нее смотрел озорной, чубастый летчик лет двадцати пяти. Дед словно говорил внучке: «Махнули на рыбалку! Не бойся, от мамки не влетит! Только – чур, бабуле не говори. А то и мне не поздоровится!» Перед глазами Марии пронеслись годы счастливого детства: рыбалка с дедом на озере, походы по местам боевой славы, там, где дед и его однополчане проливали кровь за Родину. Вспомнилась милая, добрая, все понимающая бабуля, нередко потакавшая ее прихотям.

Вечером дома все были в сборе. В последнее время дед опаздывал. По семейной традиции никто не притрагивался к еде, пока самый старший не начнет, со словами: «Ну, с богом!». Во дворе послышались голоса. Внучка выглянула в открытое окно, потом подошла к матери. По выражению ее лица не трудно было догадаться, кто там.

– Ты, доченька, ему лишние билетики поберегла бы, что ли!? Ты же видишь, как он пенсией-то раскидывается, – в сердцах проговорила мать.

Потом, как обычно, махнула рукой, приговаривая, словно оправдывая отца:

– А много ли еще ему отпущено-то господом? Эх, доченька, чья-бы не пропадала! Давай нашу любимую, семейную! Мария взяла в руки старый дедовский баян, прошедший со своим хозяином всю страшную войну, и бережно подала матери. Мамины тонкие, нежные пальцы быстро перескакивали по клавиатуре баяна то вверх, то вниз, словно бабочки порхали с одного цветка на другой. Из окна полилась чудесная мелодия. Тихонько запела мать, песню подхватила дочь, бывшая оперная певица. Все затихло вокруг. В соседнем доме домочадцы даже ругаться перестали. Лишь птицы позволяли себе встраиваться в этот чудесный музыкальный ряд. Дед нежно обнял свою спутницу за плечи и с гордостью, с удовольствием растягивая слова, произнес: « Мо-йи по-ют! …Не подвластна годам наша любовь…» Слова песни подхватил, неожиданно поднявшийся легкий, вечерний ветер, и песня бодро зашагала далеко за околицу провинциального городка.

В ЖКЭУ

Мне понадобилась какая-то справка, а из-за занятости на работе я никак не мог добраться до жилищного управления. Мама-пенсионер вызвалась помочь.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Сакля – жилище кавказских горцев, сооружённое из камня или из саманного кирпича;

2

Чувяки – Чувеки-Чувекар (лезг. яз.) – вязанные носки с красивым орнаментом из разноцветных шерстяных ниток.

3

Баде (лезг. яз.) – бабушка, мать отца;

4

Хар-хьар (лезг. яз.) – специальная печь у лезгин, где хлеб пекут на открытом пламени;

5

Афарар (мн. ч.) – Афар (ед. ч.) – национальное блюдо лезгин, по решению ЮНЕСКО вошедшее в пятёрку лучших и полезных блюд Кавказа;

6

Хачар-хъчар (лезг. яз.) – Целебные травы- начинка для афарар;

7

Шалбуздаг – Одна из высочайших вершин юго-восточной части Главного Кавказского хребта. Высота 4142 метра над уровнем моря;

8

Шахдаг – Горная вершина в восточной части Большого Кавказа.

9

Хинкал- хинкали – распространённое блюдо на Кавказе;

10

Катык – кисло- молочный продукт;

11

Ерлыга – длинная палка с крючком в конце, для захвата овец за ноги;

12

Лезгистан – Юг Дагестана, России, солнечный край, не имеющий юридического статуса. Вторая часть лезгинской земли находиться под юрисдикцией Азербайджана. Лезгины – разделённый народ на своей же исторической земле по решению большевиков;

13

Яран Сувар – «Праздник Солнца», которая наступает во время равноденствия в ночь на 22 марта.

14

Кинияр – нарезки-заготовки из тонко раскатанного теста для хинкала (хинкали).

15

Удин- представитель лезгино-язычного народа. Удины —христианы