Веское доказательство. Роман

Веское доказательство

Роман

Василий Островский

© Василий Островский, 2018

ISBN 978-5-4483-8171-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Кафе c весёлым названием «Муха» знал каждый, кто любил послушать настоящий джаз. Это название оно получило не потому, что все, кто выходили из него, были, как правило, «под мухой», а из-за близости к академии имени Мухиной, в былые времена училище барона Штиглица. Американский джаз здесь исполняли каждый вечер, но обычно ближе к закрытию, дабы не привлекать внимание дотошных инструкторов из райкома комсомола. Не сказать, что это был настоящий андеграунд-клуб, но публика там собиралась явно диссидентского плана.

Вадим любил ходить туда в компании однокурсников. Заказав на всех бутылку армянского коньяка и лёгкую закуску, они могли часами слушать горячий бибоп или бередивший их молодые души негритянский блюз в манере Би Би Кинга.

В один субботний вечер, когда оба зала этого полуподвального помещения были заполнены до отказа, в дверях появились три юные грации с королевской осанкой, говорившей об их причастности к классическому балету. Уговорив администратора впустить их, они молча ожидали, когда освободятся места у барной стойки.

– Вы посмотрите, какие красавицы! – воскликнул один из друзей Вадима. – Давайте пригласим их за наш столик. Как-нибудь да уместимся!

Посовещавшись недолго, смущённые девушки приняли приглашение молодых людей.

– Вы можете занять мой стул, – вскочив со своего места, предложил одной из них Вадим.

– Думаю, мы легко поместимся на нём все вместе, – весело ответила она, сразу покорив его своей волшебной улыбкой.

– Отличная музыка, не правда ли? – сказал он, растерянно улыбаясь, ощущая приятный аромат её тела.

– Обожаю блюз, – с прежней весёлостью ответила она.

– Меня зовут Вадим, – представился он, забыв про всё вокруг и видя перед собой лишь пару нежных карих глаз.

– А я Галя, – сказала она, испытывая необъяснимое чувство – будто знала его всю жизнь.

– Я здесь впервые, – бросив взгляд на низкие кирпичные своды, сказала она. – А вы наверняка завсегдатай?

– Мы любим приходить сюда после лекций.

– Так вы из академии дизайна?

– Наша наука чуточку серьёзнее, она называется математика, – в полушутливой манере ответил Вадим.

– Математика, – внезапно погрустнев, повторила она. – Мой отец тоже закончил физмат. Говорят, он был талантливый учёный, но я совсем его не помню. Мама много рассказывала мне о нём.

– Они разошлись?

– Ну что вы! Они любили друг друга, но папы не стало сразу после моего рождения.

– Не хотите вина? – внезапно растерявшись, спросил Вадим.

– С удовольствием.

– Принесите нам бутылку «Мукузани» и три бокала, – попросил он официантку.

– За приятное знакомство! – предложил Вадим тост, разлив вино по бокалам.

– За будущих великих балерин! – добавил один из его друзей.

– Вас учат классическому танцу? – спросил парень Галю.

– В следующем году у нас будет выпускной, – ответила она, охотно рассказав ему про занятия балетом и строгие правила, царившие в стенах училища.

Выслушав её волнующий рассказ, Вадим, в свою очередь, стал взахлёб говорить о премудростях программирования и последних открытиях, сделанных в математическом мире. Галя с интересом слушала, мысленно возвращаясь в детство, к рассказам матери об отце, расстрелянном в первые послевоенные годы.

Была дивная ночь, когда они вышли на улицу. На совсем светлом небе ярко сияли звёзды.

– Да здравствуют белые ночи! – с совершенно счастливым видом воскликнул Вадим.

– Жаль только, что они начинаются в разгар учебной сессии, – смеясь, заметил его однокурсник.

Попрощавшись между собой, каждая из девушек позволила своему новому кавалеру проводить её до дома.

– Где вы живёте? – спросил Вадим Галю.

– Недалеко – на улице Зодчего Росси. Прошу вас, идёмте быстрее, двери общежития скоро закроют.

Они шли по набережной Фонтанки в направлении Ломоносовского моста и тихо беседовали. Во всём ощущалась непривычная умиротворённость. Опустившаяся на город белая ночь, лишив его таинства, окутала реки и каналы мистическими красками.

Идя рядом, молодой человек любовался утонченной красотой своей спутницы, испытывая неведомое доселе чувство. Впервые он был по-настоящему влюблен. Он был не в силах оторвать взгляд от мягкого овала ее лица и полных нежности глаз, с восхищением смотрящих на него. Но больше всего завораживала ее воздушная походка, так подходившая размеренному ритму белой ночи.

– Вы родились в Ленинграде? – спросил он, осторожно беря её за руку.

– В доме на канале Грибоедова, но когда был осуждён отец, нас с мамой выслали в Архангельскую область, где она после нескольких лет проведенных в лагере, умерла от чахотки. Меня определили в детский дом. Там я познакомилась с моим первым балетным педагогом, старой дворянкой, выступавшей еще до революции.

Он замолчал, ощущая неловкость.

– Не знаю отчего, но с вами мне легче говорить об этом, словно вы мой брат, неожиданно призналась она.

Когда они вышли на мост с башнями, Вадим, остановившись на середине, с несвойственной ему в любовных делах смелостью обнял и поцеловал Галю.

Она, не противясь, неопытно прижалась к его губам. Подойдя к дверям общежития, они снова поцеловались.

– Встретимся завтра в шесть в Катькином саду, – предложила она, прежде чем упорхнуть за массивную дубовую дверь.

На другой день в шесть вечера Вадим стоял у памятника Екатерине Второй с букетиком ярко-красных тюльпанов в ожидании Гали.

Подкравшись неслышной походкой, она запросто подхватила его под руку, как старого знакомого, и нежно поцеловала в щёку.

– Предлагаю выпить шампанского, – сказал он, пригласив её в модное в те времена кафе-мороженицу, прозванное среди студентов «Лягушатницей» из-за обилия зелёного в драпировке уютных кабинок и остальной мебели. Выйдя оттуда через час, в лёгком приятном опьянении они, смешавшись с беспечной толпой, прогулялись по Невскому проспекту, свернув на безлюдную Мойку, и вскоре оказались возле его дома.

– Не хочешь посмотреть, как живёт одинокий студент? – переходя на ты, предложил он, слабо веря в её согласие.

– Хочу, – не раздумывая, ответила она.

Они поднялись в его небольшую комнату в старой коммуналке. Вытянутая кверху, она напоминала монашескую келью с романтическим видом на чугунный мостик.

Стоило Гале войти в неё, как комната чудесным образом преобразилась, став их маленькой обителью любви.

Испытывая трепетное волнение, он поцеловал робко стоявшую Галю. Ему хотелось казаться опытным партнёром, знавшим все тонкости, но овладевшие им чувства сделали его таким же неопытным любовником, как и то хрупкое создание, которое он страстно прижимал к себе.

– Я влюблён, – само слетело у него губ горячее признание.

– И я! – ответила она, подтверждая полным любви взглядом желание принадлежать ему.

Стоило им слиться воедино, как их юные неиспорченные души, воспарив над всем, почувствовали пьянящий вкус свободы.

Спустя неделю после первого свидания, пролетевшую как один волшебный миг, она переехала из общежития в его комнату на Мойке.

Соседка по коммуналке, старушка с дворянскими корнями, с первой минуты полюбившая Галю, не переставала восхищаться их парой.

– Вы, милые мои, настоящие денди – умны, талантливы, а главное – необыкновенно хороши собой, – говорила она, встречаясь с ними по утрам на общей кухне.

– У этой девочки появилось столько страсти! Её па де ша легки и воздушны, она просто парит над сценой, – сказала хореограф Гали, известная всему миру Наталия Полянская, делясь с коллегами впечатлениями о любимой ученице.

– Наверняка влюбилась, – пошутил один из них.

– В это трудно поверить – никто из моего класса не отдаётся работе так самоотверженно. Завидное трудолюбие…

– Не говоря уже про огромный талант, – поддержала Полянскую её помощница. – Тому, кто забрал эту девочку из детского дома в глухой провинции и привёз к нам в училище, надо поставить памятник.

– Не перевелись ещё благородные души, – согласилась Наталия Полянская. – Всё дело в дворянском происхождении.

– Бедный ребёнок, лишиться родителей в таком раннем возрасте – это ужасно! – воскликнула молчавшая до этого председатель худсовета училища. – Это счастье, что божий дар не пропадёт даром!

– Из неё получится великая балерина!

– Именно ей я бы доверила главную партию в нашем выпускном спектакле.

Большая светлая комната с угловым балконом и окнами, выходящими на излом канала. Маленькая девочка кружится перед отцом, который сидит за письменным столом с карандашом в руке, погруженный в свои теоремы. Старинный паркет поскрипывает у нее под ногами, словно вторя звучащей из черного круглого репродуктора музыке. Оторвавшись от работы, отец сдвигает очки на кончик носа и улыбается, любуясь танцующей Галей.

«В любви малышки к танцу есть что-то волшебное», – думает он, вспоминая, как она, еще не начав толком ходить, уже пыталась кружиться. Дверь открывается, в комнату входит мать и с привычной веселостью объявляет: «Все немедленно идут гулять». Они прогуливаются по заполненной фланерами набережной и наслаждаются теплым июльским солнцем. Отец, приобняв мать, что-то говорит ей, а оставшаяся без присмотра Галя убегает к спуску, насмерть напугав родителей. Они бросаются вдогонку, успев перехватить девочку у самой воды. Вместе поднимают ее на руки, целуют, мягко бранят и называют своей маленькой проказницей. Она видит их тонкие лица, обрамленные лучами солнца, похожие на лики святых. Потом, вспоминая эти уже подернутые пеленой забвения картины из детства, Галя всегда чувствовала себя счастливой: то была память о потерянном Рае.

Помнила она и то хмурое утро, когда за отцом пришли люди в длинных плащах. Как плакала мать, обнимая его на прощание, уже понимая, что это навсегда.

Затем был долгий стук колес. Сердобольные старушки, заглядывавшие в окна на полустанках, предлагали вареную картошку из почерневших алюминиевых кастрюль. А когда поезд, наконец, остановился, в вагон вошли люди в шинелях и молча увели мать.

В детском доме, куда определили Галю, было много детей с похожей судьбой. Старые воспитательницы, жалея ребенка, отвечали на вопросы о маме, что та больна, поэтому не может прийти, но конечно помнит про свою любимую доченьку.

Но мама не приходила, и Галя становилась все печальней.

Увидев любовь девочки к танцам и, чтобы отвлечь от мрачных мыслей, отдали в хореографическую студию при Дворце пионеров. Руководила студией старая дворянка с горделивой осанкой и строгим выражением лица, которое сразу добрело, как только заканчивалась репетиция.

Они разучивали бальные танцы, и маленькая Галя радостно отплясывала краковяк, держась руками крест-накрест с мальчиком из старшего класса.

Научившись вальсировать, она c легкостью плыла по залу, подчиняясь движениям партнера, представляя себя на балу у сказочного принца. После занятий, уже в одиночестве, она пыталась повторить увиденные где-то балетные движения, испытывая при этом волнующее чувство полета. В эти моменты ее наглухо запахнутая душа вырывалась наружу, воспаряя над миром. Вскоре ее наставница, Екатерина Львовна Иноземцева, разглядев явный талант, взяла Галю под особую опеку, найдя, наконец, ту, которой можно было передать весь опыт, накопленный на сцене императорского театра.

Когда малышке исполнилось девять, в детский дом пришла трагическая весть: в лагере от туберкулеза умерла мать Гали. Екатерина Львовна решила лично отвезти Галю в Ленинград, в знаменитое хореографическое училище.

«У девочки огромные способности, она рождена для большой сцены!» – уверяла она местных чиновников, надеясь получить разрешения на отъезд.

К счастью, оттепель еще не закончилась, и разрешение было получено.

Увы – Галя оказалась на несколько лет старше, чем требовалось для поступления в Ленинградское хореографическое училище. Казалось, все мечты рухнули, однако Екатерине Львовне удалось при помощи былых связей организовать для девочки отдельный просмотр. Все же Екатерину Иноземцеву еще помнили! Это был настоящий триумф: комиссия, в состав которой вошли знаменитые на всю страну педагоги, единодушно приняла решение: вопреки всем правилам, ее зачислили сразу в третий класс. Никогда еще Екатерина Львовна не была так счастлива. Некоторое время она оставалась подле Гали, снимая маленькую комнатку на набережной Фонтанки рядом с училищем. Но вскоре отпуск закончился, многочисленные питомцы забрасывали свою наставницу письмами, да и начальство настойчиво просило вернуться к работе. Пришлось возвращаться.

Глава 2

– Всё уже решено, – воскликнула Галя, подпрыгивая от радости словно ребёнок. – Я буду танцевать главную партию на сцене, где выступали все великие. Любимый, я безумно счастлива! – она несколько раз чмокнула Вадима в щёку. – После выпускного мы всем курсом идём в «Европейскую».

– Давай пригласим Серёжку Разумовского. Он, как и я, обожает худышек, – проникшись её радостным настроем, сказал Вадим.

– Уверена, девчонки не будут против твоих математических гениев.

Была весна, холодная и ветреная, но с ослепляющим солнцем и необычайно голубым после изнуряющей, серой зимы небом. Они шли по улице с длинными повторяющимися, как в сюрреалистическом сне, фасадами. То и дело останавливаясь, Галя представляла восхищённому взгляду Вадима воздушные па из своей будущей премьеры. В короткой меховой шубке и чёрной фетровой кепи, из-под которой смотрели большие миндалевидные глаза, а сзади был выпущен прелестный золотистый хвостик, она казалась ему той волшебной феёй, которую ей предстояло исполнить на большой сцене.

Дебют до этого неизвестной выпускницы хореографического училища прошёл с грандиозным успехом. Все, кому посчастливилось быть в тот вечер в прославленном театре, сразу увидели в ней восходящую звезду. После чествования педагогов все дипломники встретились вновь в ресторане гостиницы «Европейская», сохранившем благодаря блестящему стилю неповторимый дух серебряного века. Заняв весь зал, они устроили в свою честь громкий салют, открыв разом две дюжины шампанского.

– Обожаю арт-нуво! – воскликнула Галя и, блаженно улыбнувшись, прочитала Вадиму строки из Игоря Северянина. Она всё ещё жила в образе своей героини.

Вечный оппонент Вадима в математических спорах, Серёжа Разумовский, прозванный за привлекательную внешность принцем, предложил поднять бокалы за бесподобную Галину. Волшебно зазвенел на столах хрусталь, сопровождаемый дружными «ура».

– Счастливчик ты, Пушкарёв. Отхватил сногсшибательную красавицу. А как божественно танцует! – сказал Разумовский, прямо-таки сияя радушием. – Смотри не потеряй. Таких, как она, обычно переманивает к себе Большой театр. Не бросишь же ты ради неё свою новую должность, не побежишь за ней в столицу?

– Ещё как побегу! – не задумываясь, ответил Вадим. – Вот только место её не в «Большом», а на мировой сцене – здесь такую, как она, быстро затопчут бюрократы от искусства.

– Ну ты и хватанул! Да тебя самого после НПО отсюда не выпустят – нам, брат, суждено служить отечеству. Давай выпьем за успешную карьеру. Не знаю как ты, а я так хочу забраться на самую верхушку, – мечтательно улыбнувшись, сказал Разумовский.

– Не по душе мне, когда лучшие научные открытия уходят на оборону. Трудно смириться с тем, что созданные мной программы будут управлять ракетами, направленными на человечество.

– К чертям эти мысли! Какое нам с тобой дело, куда полетят ракеты? Главное, что родина оценит нашу работу. Извини, старичок, но сегодня мне не до споров! – воскликнул Разумовский, вскакивая со стула и устремляясь за привлекательной балериной из кордебалета.

Оркестр заиграл старый добрый рок-н-ролл, и все, кто был за столами, бросились отплясывать энергичный джайв.

– Сегодня ты была неповторима! – сказал Вадим, прижимая в танце Галю к себе.

– Спасибо за чудесный букет, – целуя, ответила она.

– Весь мир будет лежать у твоих ног. Надо только решиться!

– Думаешь, я, как и другие солисты, должна остаться на западе, окрасив слова грустью расставания? – удивилась она. – Сегодня я впервые почувствовала любовь зрителей. Это настоящее счастье – быть нужной людям!

– Тебя полюбят везде, где ты подаришь своё искусство. Но больше всех буду любить тебя я, – глядя ей в глаза, сказал Вадим.

– Я так боюсь потерять тебя. Эмиграция – дьявольское искушение, – подрагивающим голосом произнесла она. – Ты же знаешь, что с твоей секретностью тебя никогда отсюда не выпустят!

– У меня пока что третья форма. Умоляю, родная, не думай обо мне! Я найду способ вырваться из Союза, мы будем вместе! – с болезненной одержимостью воскликнул Вадим.

«Я солистка лучшего в мире балета», – говорила она каждое утро, шагая по узкой набережной Мойки в сторону Театральной площади. Прошло три месяца со дня ее зачисления в труппу, а она никак не могла поверить, что мечта сбылась. Ей доверили партию Адели – и она справилась с ней так, словно сам господь бог создал ее для этой роли. Танцем она показывала тончайшие движения души своей героини, делая их понятными даже самым неискушенным зрителям. Ее неуемная энергия позволяла много репетировать, выполняя все наставления хореографов. Сцена притягивала Галю. Увлеченная работой, девушка не замечала ни пронизывающих театр интриг, ни вечной конкуренции между артистами, ни слухов и сплетен. Для нее существовала лишь та волшебная сыгранность, что возникает на сцене. Она не изводила себя мыслями о том, что думают о ней партнеры, потому что не считала себя достойной зависти. Открытое для всех доброе сердце делало ее неуязвимой. Постоянные репетиции и вечерние спектакли позволяли Галине встречаться с Вадимом лишь по ночам, но даже это не нарушало царившей между ними гармонии.

После двух лет выступлений на знаменитой сцене к ней пришла настоящая слава. О новой звезде советского балета заговорили даже на Западе. В это время театр готовился к заграничному турне. Вопрос о том, кто войдет в состав труппы, как обычно, решался на самом верху. Прошел слух, что юный возраст Гали посчитали помехой и вместо нее на гастроли поедет другая прима. Но, к удивлению многих, министр лично утвердил ее кандидатуру, явно рассчитывая поразить идеологических противников. У девушки мгновенно появилось множество врагов, открыто называющих ее не иначе как «провинциальной выскочкой». Она почувствовала себя чужой в театре, который еще недавно казался ей домом, и это сразу же отразилось на выступлениях. Лишь благодаря поддержке главного хореографа она вновь воспряла духом. Но те, кого раздражал ее талант, не собирались отступать, готовя новую провокацию.

Прощание с Вадимом вышло крайне драматичным. Расплакавшись на его плече, она молча приняла идею о побеге, хотя так и не свыклась до конца с мыслью, что покидает родину навсегда.

Глава 3

Лондон способен поразить любого своей имперской роскошью. Но прогуляться после спектакля по Трафальгарской площади, выйти на захватывающую дух от неземной красоты аллею Мэлл или очутиться на набережной Темзы перед сотканным из каменных кружев величественным Тауэром никому из труппы театра не удалось. Любоваться старым городом они могли лишь из окон своего автобуса, да и то под присмотром сопровождавших их повсюду сотрудников госбезопасности.

Столичная публика приняла их так горячо, что, казалось, знаменитый Ковент-Гарден вот-вот вспыхнет от массы положительной энергии, накопившейся в его стенах.

Следующим в их турне значился Париж. Когда всю труппу доставили в аэропорт Хитроу, Гале было объявлено, что она должна вернуться в Москву. Находясь в подавленном состоянии, она попрощалась с полюбившей её за время гастролей труппой, оставшись ждать своего рейса под присмотром приставленного к ней гэбиста. Невозможно описать обуревавшие её в эту минуту чувства. В голове всё смешалось. Мысль о том, что она недостойна представлять свой театр, казалась ей невероятной. Галя внезапно вспомнила слова Вадима, сказанные на прощанье в Ленинграде. Он был уверен в том, что её полюбят на Западе, что и подтвердилось за время недавних гастролей. «Они приняли меня как родную! За эту неделю я выросла в своих глазах как никогда!» – подумала она, приняв решение остаться в Англии.

Оглядевшись, она увидела двух констеблей в чёрных шлемах, стоявших в глубине зала и молча наблюдавших за толпой.

– Мне надо в туалет, – объявила она гэбисту на удивление спокойным голосом.

– Это где-то в конце зала, – ничего не заподозрив, сказал он.

Она уверенной походкой дошла до середины зала и, бросив короткий взгляд назад, мысленно оценила дистанцию между гэбистом и стоявшими впереди полицейскими. Выдохнув, она храбро бросилась к ним навстречу и, оказавшись совсем рядом, как диктор, выпалила по-английски заранее продуманный текст, объявив о своём желании попросить политическое убежище. То ли её русский акцент, то ли безумно горящий взгляд заставили полицейских, не колеблясь, взять Галю под свою опеку. Мягко придерживая её за локти, они, словно два телохранителя, спасавшие своего босса от опасности, двинулись к выходу.

– Что здесь происходит? – выкрикнул по-английски подлетевший в тот же миг гэбист и попытался вырвать Галю у них из рук.

– Прекратите! Я сама попросила политического убежища, – с негодованием воскликнула она.

Констебли, не обращая ни на что внимания, надёжным эскортом сопровождали девушку в направлении местного отдела полиции, оставив растерянного гэбиста бесславно стоять в окружении кучки любопытных зевак.

Узнав из газет сенсационную новость, труппа королевского театра устроила своей новой приме шумный приём. Её партнёрами возжелали стать ведущие солисты, ослеплённые её молодостью, красотой и непревзойдённой техникой. Взлетевшей до небес славе она во многом была обязана прессе, сделавшей из неё жертву брежневского режима. Популярность такого рода была ей совсем не по душе. Всё, о чём она мечтала, чего страстно желала – это заниматься любимым балетом в свободной стране. Теперь каждый её выход на сцену сопровождался оглушительными овациями. Буквально купаясь в славе, она непрестанно думала о Вадиме. Разлука сильно обострила её чувства к нему. Многие из новых коллег готовы были прийти ей на помощь. Однажды после репетиции к ней подошёл молодой человек и, назвавшись, сотрудником театра, неожиданно заговорил о Вадиме.

– Я слышал, что вашему возлюбленному грозит суровый приговор, – сочувственно произнёс он. – К сожалению, я не знаю подробностей дела, но вы могли бы обратиться с этим вопросом к советскому атташе по культуре. Говорят, он ваш большой поклонник.

Недослушав его, Галя в смятении покинула театр. Согласно инструкциям, выданным в полиции, ей не разрешалась вступать в контакт с людьми из её бывшей страны.

«Я должна это знать, – убеждала она себя, стоя на залитой неоном Пикадилли. – Моя вина, что Вадим попал в руки этих негодяев».

Взяв такси, она отправилась в советское посольство.

Несмотря на поздний час, в старинном особняке всё ещё горел свет. Её встретил обходительный мужчина средних лет, назвавшийся атташе по культуре. Он восторженно отозвался о недавней премьере, не позволив себе даже слабого намёка на её, так сказать, «предательство».

– Дорогая Галина, – извинившись, продолжал он, – вашего друга обвиняют в хранении огнестрельного оружия. Суд может расценить это как подготовку к теракту, – глядя ей прямо в глаза, пояснил он.

«Что если это обычный шантаж?» – подумала Галя. Но мысль, что Вадима могут расстрелять, как когда-то её отца, ужасала. Страх полностью сковал мозг. Атташе ненадолго удалился, оставив её в неприятном замешательстве. Вскоре он вернулся, сказав, что знает, как помочь Вадиму.

– В ваших силах спасти его, – проникновенно начал он. – Надо лишь время от времени снабжать нас информацией. Соглашайтесь, и я обещаю, мы вытащим его из беды.

– О какой именно информации идёт речь? – спросила наполовину сломленная Галя.

– Некоторые подробности о людях из высшего света. Ваше теперешнее положение это позволяет… Связь будем держать через Шона. Кажется, вы уже знакомы, – слащаво улыбнувшись, заметил атташе.

– Вадима освободят? – недоверчиво посмотрев на него, спросила Галя.

– Мы сделаем всё возможное, чтобы наказание не было суровым, – пообещал он, подсовывая ей на подпись заранее составленный контракт.

«Если их интересуют всякие сплетни о лондонской элите, то их можно выдумать. Главное сейчас – вытащить из ямы Вадима», – мысленно рассуждала она, не читая подписав контракт. Ей хотелось скорей покинуть этот островок прежней жизни, вернуться в свою уютную лондонскую квартиру. Мысль, что ей удалось спасти любимого человека, согревала душу.